Джек чувствовал, что ему необходимо откровенно поговорить с сержантом Пауло.

На бумаге провести демаркационную линию между добром и злом в ситуации с заложниками просто: человек, захвативший заложников, — плохой парень, переговорщик — хороший. Однако в сознании Джека эта линия начала расплываться. Не Пауло, конечно, но кто-то из его окружения определенно вносил в это дело путаницу, мутил, так сказать, воду. И это могло относиться как к находившимся на сцене событий, так и к тем, кто скрывался за кулисами. Взять хотя бы мэра. Его публичная поддержка Пауло в качестве главного переговорщика в свете последних событий представлялась Джеку хитроумным маневром, цели которого он, впрочем, до конца объяснить бы не смог. Точно так же он не мог пока объяснить причину появления телохранителя мэра на набережной в ночь убийства. Кроме того, Джеку казался подозрительным и сержант Чавес. Конечно, руководитель СВАТа уже по роду своей деятельности обязан быть человеком решительным, но Чавес демонстрировал такую поразительную самоуверенность, что это наводило на мысль о двойной игре, основанной на чьей-то сильной поддержке. Даже Алисия временами вызывала у Джека подозрения: по крайней мере некоторые ее слова и поступки казались ему как минимум неоднозначными. Вся же ситуация в целом, особенно в плане межличностных отношений, напоминала ему сложный судебный процесс, где он выступал на стороне нескольких подзащитных, которые поначалу договорились действовать заодно, но, когда дело касалось защиты их жизненных интересов, совершали поступки, шедшие вразрез с первоначальным планом. Хотя до развязки было еще далеко — так по крайней мере казалось Джеку, — он уже не раз задавался вопросом, кто из законников будет при любых условиях блюсти интересы Тео и других заложников.

И остановился на сержанте Пауло.

Когда Джек вернулся в мобильный командный пункт, Алисии там не было, а Пауло брился на ощупь электрической бритвой. Рядом с ним сидел еще один член кризисной команды, который с удовольствием воспользовался возможностью передохнуть, когда Джек попросил его на минутку выйти, чтобы переговорить с сержантом наедине. Когда дверь за офицером закрылась, Пауло выключил бритву и Джек получил наконец шанс высказать то, что у него наболело.

— Я хочу знать ваш план, — сказал он. — Во всех деталях.

К удивлению адвоката, Пауло не стал прибегать к свойственным полицейским уверткам и общим словам и перешел прямо к делу.

— Фэлкон скоро отправится к праотцам.

— Уверен, что, если это случится, никто винить вас не будет.

— Вы не понимаете… Это не альтернатива, а единственный оставшийся нам вариант. Вы хотели знать план, вот вам план. Они приняли совершенно определенное решение.

Джек подумал, что Пауло, употребив в данной ситуации местоимение «они», вольно или невольно отмежевался от своего начальства.

— Что, дали добро на атаку СВАТа?

— Нет. Сначала решили попробовать снять его снайперским выстрелом.

— И как они планируют это сделать?

— Это моя работа. Вернее, моя и ваша, поскольку разговаривать с ним придется также и вам.

— И что, по-вашему, я должен ему сказать? Эй, Фэлкон, не можешь ли ты подойти поближе к окну? Подошел? Очень хорошо. А теперь, будь добр, подними повыше голову. И немного так постой…

— В идеале надо уговорить его открыть дверь, чтобы снайпер получил возможность чисто сделать свое дело. Заставить подойти поближе к окну или как-нибудь иначе подставиться под выстрел — тоже, конечно, вариант, но не самый лучший. Даже классный стрелок может промахнуться, стреляя сквозь стекло.

— Какая разница? Это же оконное стекло, а не бутылочное?

— И все равно оно способно повлиять на траекторию полета пули, особенно если стрельба ведется с большого расстояния и под углом. Кроме того, мне кажется, что собирается дождь. Если он все-таки пойдет, это станет дополнительным неудобством для стрелка. В кризисных ситуациях принято исходить из предположения, что даже в ясную погоду первый выстрел окажется неудачным. Впрочем, теперь, когда снайперам дали «зеленый свет», им понадобится лишь доля секунды, чтобы сделать второй выстрел и третий…

Джек обдумал его слова. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы противостояние наконец завершилось, но до сих пор у него была хотя бы слабая надежда, что Фэлкон сложит оружие и сдастся. Однако с этого момента переговоры с ним сводились только к одной цели — попытаться подставить его под пулю. И эта установка в корне меняла положение вещей.

— И когда решение было принято?

— Мне сообщили об этом минут пять назад.

Что-то в голосе Пауло подсказало Джеку, что сержанту не очень-то хочется отвечать на этот вопрос.

— Понятно. Но когда все-таки они пришли к такому решению?

— Вскоре после того как выяснилось, что в комнате находится раненая заложница. По крайней мере так мне сказали.

Джек снова уловил в его словах и интонации некую расплывчатость и двусмысленность. Но время игнорировать недоговоренности прошло. Джеку требовалось выяснить все досконально, поэтому он спросил прямо, без обиняков:

— Вы верите в то, что услышали?

Ответом ему послужило молчание. Если бы Пауло мог видеть, Джек в подобной ситуации, вероятно, сказал бы, что они обменялись долгими испытующими взглядами, какими окидывают друг друга осторожные люди, пытаясь определить, достоин ли собеседник доверия и можно ли пускаться с ним в откровения, а если да, то до какой степени. Но хотя Пауло был слепым, у Джека тем не менее сложилось впечатление, что он делал именно это, то есть мысленно оценивал его в смысле надежности, хотя и на каком-то другом уровне, подключая более тонкие чувства восприятия, никак не связанные со зрением.

— Вообще-то я парень недоверчивый. Уж такой у меня склад характера, — наконец произнес сержант.

— Стало быть, кое-какие вопросы у вас в этой связи возникли?

— Возникли, не скрою.

— А вы задумывались об истинной цели того, что здесь происходит? — спросил Джек.

— У меня лично только одна цель: добиться скорейшего освобождения заложников.

— Для вас важно в этой связи, умрет Фэлкон или останется жив?

— Естественно, я бы предпочел, чтобы он остался в живых. Но безопасность заложников для меня важнее.

Похоже, он дал честный ответ. Но Джеку и не надо было ничего, кроме честности.

— Может, в таком случае перестанем говорить банальности?

Выражение лица у Пауло изменилось, словно он вдруг осознал, что в его речи слишком много заезженных полицейских штампов.

— Давайте попробуем.

У Джека имелись свои соображения, но он не знал, как лучше их преподнести и озвучить. Секунду подумав, он решил двигаться к цели обходными путями.

— Вы знаете нашу с Тео историю, не так ли?

— В общих чертах. Если не ошибаюсь, вы были его адвокатом и спасли от электрического стула.

— За все четыре года, что я проработал судебным адвокатом от общественной организации «Институт свободы», это был мой единственный невиновный подзащитный.

Пауло покачал головой:

— Уж и не знаю, как у вас, адвокатов, это получается. Я имею в виду, защищать виновных.

— Может, обсудим этот вопрос позже — за кружкой пива, когда все закончится? Как ни странно, но я сейчас имел в виду не Тео, а другого своего клиента.

— Фэлкона?

— Нет. Парня по имени Дасти Боггз. Он играл в баре на бильярде и вступил в спор о результатах игры. Дасти считал, что выиграл партию, но его соперник придерживался прямо противоположного мнения. Поскольку консенсус найден не был, Дасти вышел из бара, взял в своей машине пистолет и, вернувшись в заведение, продырявил сопернику голову.

— И вы, значит, защищали этого Дасти?

— Да. Между прочим, это был мой самый первый клиент. Я только что окончил факультет правоведения и готовился к собеседованию для вступления в адвокатскую палату. Ну так вот, мы с боссом поехали в тюрьму, чтобы опросить его. По какой-то непонятной причине Дасти выказал мне больше доверия, чем боссу, хотя у судебного адвоката Нейла Годерича было за плечами больше дел об убийстве, нежели у какого-либо другого известного мне законника. Как бы то ни было, в конце беседы Нейл сообщил Дасти, что защищать его интересы в суде будет он. Дасти разозлился, ударил кулаком по столу и гаркнул: «Я хочу Свайтека!»

— Даже несмотря на то что вы еще не были членом палаты?

— Именно. Ну, Нейл согласился на это с условием, что будет меня курировать. Так я стал защитником Дасти и сам от начала и до конца провел это дело. Пришлось мне тогда попотеть, ничего не скажешь…

— Ну и как? Вам удалось добиться его освобождения?

— Шутите? Он был осужден за убийство первой степени и приговорен к смертной казни. Но вот в чем суть этой истории: Дасти подал апелляцию на отмену приговора и… Догадайтесь, какой у него был главный аргумент?

— Откуда мне знать? Сказал, что это сделал бармен?

— Неэффективная защита. Он заявил, что недавний выпускник факультета правоведения, который его защищал, не был даже членом адвокатской палаты и соответственно не имел достаточной квалификации, чтобы вести дело об убийстве. Апелляционный суд с ним согласился и назначил новое судебное разбирательство. Но время шло, некоторые свидетели исчезли из поля зрения, а другие даже изменили свои показания. В результате всего этого электрический стул Дасти заменили пожизненным заключением.

— Похоже, этот ваш подзащитный был тот еще хитрюга.

— Совершенно справедливо. Он знал, что нет ни единого шанса на оправдательный приговор, вне зависимости от того кто будет его адвокатом.

— И подставил вас.

— Да, и подставил меня…

Джек медленно, чуть ли не по слогам повторил слова Пауло, чтобы подчеркнуть их значение. Потом помолчал несколько секунд, предоставив сержанту время уловить намек. Вопрос, что и говорить, был деликатный, но Джек считал необходимым вынести его на поверхность.

— А у вас, Винс, никогда не появлялось чувства, что вас подставили?

Паоло ни на йоту не изменился в лице. Казалось, он все еще обдумывал рассказ адвоката.

— У меня есть на этот счет одна теория… — осторожно заметил Джек.

— Есть — расскажите.

— Полагаю, что некто с самого начала вынес Фэлкону смертный приговор.

Подобное предположение Винса не удивило.

— Ну, я бы так бескомпромиссно вопрос не ставил… Хотя они, похоже, действительно не хотят брать его живым.

— «Они» — это кто?

Пауло не ответил. Но Джек не позволил ему отмолчаться.

— Сдается мне, что «они» жаждут его смерти ничуть не меньше освобождения заложников.

— Мне бы не хотелось в это верить.

— А вы поверьте.

— Что вас подвигло к таким выводам?

— Как только я вернулся сегодня утром с Багамских островов, меня препроводили прямиком к мэру для частного разговора. И он довольно сильно на меня надавил, с тем чтобы я дал ему слово обеспечить безопасность Алисии во время переговоров, даже если это будет идти вразрез с вашими инструкциями.

— В этом нет ничего удивительного. По крайней мере все наши в курсе, что он был не в восторге от моей кандидатуры, когда встал вопрос о назначении главного переговорщика. И я достаточно умен, чтобы понять, что его публичная поддержка моего назначения на сегодняшней пресс-конференции была чисто формальной. Законники всегда стремятся создать у общественности впечатление, будто выступают единым фронтом.

— Забудьте про общественность. Я имею в виду то, что происходит внутри департамента полиции. Все выглядит так, будто мэр Мендоса стремится уверить его сотрудников, что Винсент Пауло — последний человек на свете, которого он хотел бы видеть в команде переговорщиков. Но согласно моим источникам вас поставили во главе переговоров, потому что мэр позвонил шефу Ренфро и дал на этот счет совершенно определенное указание.

— Согласно вашим источникам?

Джек не хотел упоминать о детективе Барбере. Пока по крайней мере.

— Надеюсь, вы не забыли, кем был мой отец?

— Значит, ваш папочка прикладывал ухо к стене, чтобы разузнать подноготную этого дела?

— Только потому, что я его об этом попросил. А мне представляется, что некоторые стены могут оказаться весьма тонкими, особенно когда к ним прикладывает ухо бывший губернатор штата, который к тому же являлся когда-то сотрудником департамента полиции Майами.

Пауло принялся вертеть в пальцах карандаш. «Вот так же, наверное, проворачиваются шестеренки у него в мозгу», — подумал Джек.

— Давайте выясним, правильно ли я понимаю вашу логику, — наконец произнес Винсент. — Итак, существует некий субъект, который с самого начала желает Фэлкону смерти. Мэр предлагает шефу полиции назначить меня главным переговорщиком. При первой же удобной возможности шеф заявляет, что мне надо сворачивать переговоры и позволить снайперам разделаться с Фэлконом. Выходит, с одной стороны, я как бы всем здесь руковожу, а с другой — ничего не могу сделать.

Джек промолчал. Из уст Пауло это прозвучало шокирующе.

— Фэлкон — это мой Дасти Боггз, — продолжил между тем Винсент. — Иначе говоря, меня подставили, и я обречен на неудачу.

— Это всего лишь теория, — напомнил Джек.

— Согласно вашей теории, они хотят казни, а не переговоров, — сказал Пауло. — Если удастся убрать Фэлкона одной пулей, то миссия будет считаться выполненной. Однако, пойди что-нибудь не так, под выстрелы попадут заложники, и это будет моя вина. Слепому придется отвечать за провал операции, которую проводят зрячие.

— Я не говорил, что все обстоит именно так, — произнес Джек. — Просто все это надо основательно обдумать.

— Я уже обдумал, — очень серьезно сказал Пауло. — И пришел к выводу, что мыс вами в одной лодке.

Подобных откровений от сержанта Джек никак не ожидал и не упустил возможности развить тему:

— Почему, по-вашему, они хотят смерти Фэлкона?

— Мне говорили, что Мендоса — человек мстительный. Может, ларчик открывается просто: «Не смейте приставать к дочери мэра, ибо для вас это плохо кончится?»

— А может, под всем этим кроется нечто совершенно другое, — задумчиво проговорил Джек.

— У вас и по этому поводу есть теория?

— Я над этим работаю.

— В таком случае работайте быстрей. Поскольку времени у нас остается все меньше.

— Это у Тео времени остается все меньше, — горько заметил Джек.

— Может, нам удастся купить лишний час или два? — Губы Пауло тронула слабая улыбка. — Конечно, оружием мы не распоряжаемся, зато мы с вами единственные здесь люди, с которыми Фэлкон соглашается разговаривать. Мне только нужно знать, согласны ли вы играть со мной в одной команде?

— Именно эти слова я и надеялся от вас услышать, — заявил Джек.