Джек вернулся в битком набитый зал суда. Кто-то взял на себя труд оповестить журналистов о том, что приговор вот-вот будет оглашен, и Джек подозревал, что имя и фамилия этого доброжелателя начинались с букв Г. Т.

Гектор Торрес восседал за столом рядом со скамьей присяжных и в ожидании барабанил пальцами по крышке стола. Линдси молча сидела между двумя своими адвокатами, не обращая ни на кого внимания. На местах, отведенных для зрителей, яблоку негде было упасть, после начала судебного процесса там еще никогда не собиралось столько людей. Несколько журналистов забросали вопросами Джека и Софию, когда те вошли в зал суда. Как чувствует себя их клиентка? Каков прогноз Джека относительно ожидаемого приговора? Как будто это имело какое-то значение. Полная леди едва ли не пела, во всяком случае, упражняла свой голос. Процесс закончился, если не считать одного, максимум двух слов, которые будут зачитаны с листа бумаги. Приговор был вынесен. Жизнь Линдси висела на волоске. Будущее Брайана тоже наверняка изменится окончательно и бесповоротно, в ту или иную сторону, к добру или к худу.

Джек желал только одного – знать, где добро, а где зло.

– Всем встать! – прокричал пристав.

Присутствующие быстро поднялись с мест, и негромкий гул голосов стих. Открылась боковая дверь, и в зал суда из своего кабинета вошел судья Гарсия. Он уселся в свое кожаное кресло с высокой спинкой и распорядился, чтобы пристав ввел присяжных. Семь мужчин и пять женщин одновременно вошли в зал заседаний, занимая свои места на скамье присяжных.

– Пожалуйста, садитесь, – обратился судья ко всем присутствующим.

Опускаясь на стул, Джек оглянулся через плечо. Алехандро Пинтадо с женой сидели в первом ряду зрителей, сразу за спиной прокурора. Они взялись за руки и так тесно прижались друг к другу, что казались одним целым. Джек не мог не обратить внимания на разительный контраст: на лицах родителей жертвы читались боль и душевное волнение, тогда как обвиняемая оставалась абсолютно бесстрастной. Джек знал, однако, что равнодушие это искусственное. Линдси была измотана и опустошена, морально и физически, от нехватки сна и треволнений. И в какой-то момент включились защитные механизмы ее организма. Безучастность и невосприимчивость всегда считались последней линией обороны для людей, слишком уставших, чтобы сражаться дальше.

– Мадам старшина, присяжные вынесли вердикт? – произнес судья.

Женщина средних лет в первом ряду встала и ответила:

– Да, ваша честь.

В голове у Джека ураганом пронеслись самые разные мысли. Присяжные избрали своим старшиной женщину. Плохо это или хорошо? Может быть, это означает меньшую вероятность смертного приговора? Симпатию к женщине, подвергшейся насилию? Или она полна злобы к распутной мамаше, изменявшей своему супругу? Гадать было бессмысленно. Пришло время просто надеяться на лучшее и готовиться к худшему.

Джек взял Линдси за руку, но она оттолкнула его, словно предпочитая встретить судьбу лицом к лицу, что бы она ей ни уготовила.

Написанный на листе бумаги приговор как будто парил в воздухе, переходя от старшины к приставу, от пристава к судье. Судья Гарсия нацепил на нос очки для чтения, опустил глаза и про себя прочел приговор. На скольких бы процессах ни присутствовал Джек, ему никогда не удавалось угадать по лицу судьи, каково содержание приговора, покуда тот читал его. Судья Гарсия не стал исключением. Он с бесстрастным лицом вернул приговор приставу и произнес:

– Обвиняемая, встаньте, пожалуйста.

Линдси медленно поднялась. Джек встал по левую сторону от нее, София – по правую.

– Мадам старшина, пожалуйста, огласите вердикт.

Внезапно воздух в зале суда сгустился так, что стало нечем дышать. Джек бросил последний взгляд на семейство Пинтадо в первом ряду. Миссис Пинтадо уткнулась лицом в плечо мужа, не в силах смотреть на происходящее. Мистер Пинтадо часто и тяжело дышал. Более всего Джека, однако, поразило то, что с ними не было внука.

«Хороший знак, – подумал Джек. – Как бы ни повернулось дело это хороший знак».

Старшина приняла листок с приговором из рук пристава и развернула его. Рука у нее дрожала, когда она принялась зачитывать приговор вслух.

– На процессе Соединенные Штаты против Линдси Харт, дело номер 02-0937, мы, присяжные, постановили следующее. В том, что касается пункта первого, нарушения параграфа восемнадцатого кодекса Соединенных Штатов, означающего убийство первой степени, мы признаем обвиняемую…

Она сделала паузу, и Джек почувствовал комок в горле.

– Виновной.

Линдси охнула и мешком свалилась на стул. Джек склонился над ней, пытаясь удержать ее, хотя у него самого земля ушла из-под ног. В зале суда немедленно раздались возгласы удивления, одобрения и даже искреннего недоумения. Джек бросил быстрый взгляд на присяжных, но никто из них не смотрел в его сторону. За спиной прокурора ручьем текли слезы. Мать Оскара Пинтадо коротко вскрикнула, и это не был возглас восторга или отчаяния. Это был всего лишь взрыв эмоций, который должен был поведать всему миру о том, что правосудие свершилось.

– Этого не может быть! – прошептала Линдси.

– К порядку! – воззвал судья, ударяя по столу молоточком. – Леди и джентльмены присяжные, благодарю вас за то, что вы исполнили свой долг. Вы можете быть свободны. Советник, прошу вас зайти ко мне в кабинет, чтобы узнать срок исполнения приговора. Судебное заседание объявляется закрытым.

Прозвучал последний удар молотка, и все было кончено.

Джек обвел глазами зал суда. Люди устремились к выходу, журналисты спешили найти укромный уголок, чтобы надиктовать свои репортажи для выпусков последних новостей. Перед глазами у него все расплывалось, и Джек никак не мог смахнуть пелену с глаз. Наконец он перевел взгляд на Линдси. В глазах у нее отражались ужас и недоумение.

– Этого просто не может быть, – повторяла она снова и снова.

Но все это происходило на самом деле, и для Джека наступил один из тех кошмарных моментов, когда он не понимал, почему случилось то, чего не должно было случиться. Впрочем, в глубине души он сомневался, что испытывал бы то же самое, будь приговор оправдательным.

Джек почувствовал, что его тянут за рукав. Это оказалась Линдси. С двух сторон от нее стояли федеральные маршалы – чиновники, готовые препроводить ее в тюрьму. Это были те же самые люди, которые вот уже две недели уводили ее после окончания очередного дня заседаний. На этот раз, однако, в их присутствии чувствовалось нечто новое – приговор сделал ее возвращение за решетку окончательным и бесповоротным.

– Джек, сделайте же что-нибудь! – взмолилась Линдси.

Джеку хотелось успокоить ее, но он сумел лишь выдавить несколько ободряющих слов.

– Ничего еще не кончилось, – сказал он ей, но собственные слова показались ему неискренними и неубедительными.

Она яростно взглянула на него затуманенным взором, и Джек не знал, чего от нее ожидать – то ли она расплачется, то ли оторвет ему голову. Она продолжала неотрывно смотреть на него, поворачивая к нему голову, когда федеральные маршалы повлекли ее прочь из зала через боковой выход.

Джек глубоко вздохнул. Голова у него раскалывалась. Позади него, по другую сторону ограждения, репортеры выкрикивали свои бесчисленные вопросы, которые сливались в сплошной и нестройный шум.

К столу защиты подошел Гектор Торрес, но он не протянул руку для пожатия. На губах у него не было улыбки – она таилась в его глазах.

– Ну, что же, полагаю, я заслужил поздравления. До встречи, Джек, – изрек прокурор.

– Да пошел ты, урод, – вырвалось у Софии.

Джек поднял руку, успокаивая ее, а прокурор повернулся лицом к журналистам, столпившимся у ограждения. Джек же показал им спину, собирая бумаги в свой портфель.

– Этот человек просто идиот, – заявила София.

– Не волнуйтесь. Есть такая поговорка: «Что посеешь, то и пожнешь».

– Что вы имеете в виду?

– Увидите.

У Джека уже было заготовлено заявление для прессы, но он не имел ни малейшего желания озвучивать его. Наступил как раз тот момент, когда он не чувствовал необходимости объяснять что-либо. Он удовлетворился тем, что позволил федеральному прокурору США сполна насладиться мгновениями славы. Затем подхватил портфель и двинулся по центральному проходу. София последовала за ним. К ним присоединились несколько репортеров, но Джек хранил молчание, и они потеряли к нему интерес, тем более что в коридоре прокурор устроил импровизированную пресс-конференцию для журналистов. Джек вышел через двойные двери в конце зала заседаний. Вокруг прокурора сгрудились репортеры, а тот озвучивал одну избитую сентенцию за другой. Джек с интересом обозрел сборище, удивляясь тому, что еще никогда не встречал столь надутого идиота. Наконец спустя целых две минуты, в течение которых прокурор произносил хвалебную оду самому себе, без конца повторяя «Я знал, что добьюсь восстановления справедливости», его прервала одна из закаленных бойцов пера, которая просто не могла больше сдерживаться.

– Мистер Торрес, правда ли, что раньше вас звали Хорхе Бустон. Прокурор поперхнулся.

– Что?

Вмешался еще один репортер.

– Хорхе Бустон. Тот самый Хорхе Бустон, который служил осведомителем «Комитета защиты революции»?

– Я… я… – Прокурор начал заикаться, а на него градом посыпались вопросы.

– Сэр, – многозначительно обратился к нему очередной журналист, – правда ли, что вы заслужили благодарность коммунистической партии за то, что выявили и выдали всех так называемых врагов революции в своем округе?

У Торреса отвисла челюсть, а вокруг него разверзся ад.

– Мистер Торрес – или мне следует обращаться к вам мистер Бустон, – правда ли, что некоторые из тех политических диссидентов, которых вы выдали, по-прежнему находятся в заключении?

– Чем объясняется тот факт, что в 1964 году вы впали в немилость у Кастро?

– Вы поэтому сменили имя и стали ярым противником Кастро, когда приехали в Майами? Потому что вас исключили из партии?

– Федеральный прокурор лишился дара речи, на его лице проступила мертвенная бледность. Он выглядел растерянным, сбитым с толку, пока наконец не встретился взглядом со своим соперником, затерявшимся в толпе. Джек стоял молча, на лице не дрогнул ни один мускул, если не считать легкого намека на улыбку, свидетельствовавшего о том, что доктор Бланко и в самом деле оказался кладезем ценнейшей информации, а сам Джек сделал несколько звонков газетчикам перед оглашением приговора. Джек намеревался сказать об этом прокурору в лицо, но в этом не было необходимости. Он был уверен: теперь Торрес понимал, что происходит и что к нему бумерангом вернулось его собственное ехидное замечание, даже если вслух не было произнесено ни единого слова.

«Живи с этим, Хорхе. У тебя нет выбора».

Джек повернулся и направился прочь, надеясь, что где-то там оставшаяся вечно молодой женщина по имени Ана Мария сейчас улыбается.