Джек встретился с Линдси за завтраком в «Дели Лейн», популярном кафе со столиками на тротуаре в южной части Майами. Проезжая часть и тротуар были вымощены чикагской плиткой, и аккуратный ряд молодых дубков, одинаковой высоты и даже размаха ветвей, высаженных через равные промежутки, придавал улице диснеевский вид. Влажная духота загнала большинство посетителей внутрь, но они с Линдси выбрали столик снаружи, в тени большого зонта. Каждые несколько минут мимо них пробегал трусцой или проходил очередной энтузиаст здорового образа жизни, а поблизости отирался бродячий терьер, вынюхивая упавшие кусочки бекона или французских тостиков. Сам того не желая, Джек слышал разговор сидящих за соседним столиком дамочек, прошедших курс косметического омоложения. Одна из них намеревалась подать в суд на своего пластического хирурга, за то что тот чрезмерно увеличил ей грудь, но теперь она была в совершеннейшем отчаянии, потому что («Только представьте себе, дорогуша») супруг взял да и свел на нет ее попытки обвинить врача в непрофессионализме, послав ему благодарственное письмо на двух страницах и бутылку дорогущего шампанского «Дом Периньон».

Дамочки наконец покончили со своими тремястами калориями в день, разделили пополам счет до последнего пенни и укатили в своих респектабельных и крайне неэкономичных внедорожниках, оставив Джека и Линдси одних, так что они могли спокойно поговорить. За кофе Джек выложил свои тревоги.

– Все твердят мне, что вы виновны.

– Я предупреждала вас, что так и будет, – ответила Линдси. – Все оттого, что они не знают, о чем говорят.

– Отец Оскара говорил о вполне конкретных вещах.

– Прошу прощения за подобное выражение, но отец Оскара просто жопа с ручкой.

– Я знаю его недостаточно, чтобы вступать с вами в дискуссию по этому поводу. Но он действительно знаком с некоторыми влиятельными людьми. И он не хочет, чтобы я представлял ваши интересы.

– Разумеется, нет. Он никогда не вел честную борьбу.

– Не забывайте, он потерял сына, так что ваше представление о справедливости может оказаться ложным. Я не говорю, что он прав, но, похоже, его искренне беспокоит судьба внука.

Голос у нее дрогнул, когда она ответила:

– Он сам дьявол, Джек. Не думаю, что Алехандро взял да и сказал открытым текстом, что я застрелила мужа, но почему-то всякий раз, после того как он видится с Брайаном, мне приходится объяснять ребенку, почему многие люди уверены в том, что я убила его отца.

Джек медленно выдохнул. Ему пришлось напомнить себе, что в каждом убийстве главными действующими лицами всегда были невинные жертвы. Причем жертвы эти никогда не были единичными.

– Как дела у Брайана?

– Брайан – чудесный малыш. Он похож на своего отца. С ним все будет в порядке.

На какое-то мгновение Джек было решил, что она сделала ему комплимент, но потом до него дошло, что она имела в виду Оскара. Или нет?

– Должно быть, ему приходится нелегко, – заметил Джек.

– Вы даже не можете представить себе, каково ему сейчас. Он не только лишился отца, но и Гуантанамо дало нам пинка. Понимаете, это подрывает моральный дух сообщества, если на базе живет жена-убийца. Так что у Брайана даже нет друзей, на кого он мог бы опереться.

– Вы уже подыскали себе жилье?

– Да. Я сняла в Кендалле квартиру с помесячной оплатой. На следующей неделе Брайан пойдет в среднюю школу. Пару дней назад мы с ним даже ездили в парк «Дисней уорлд». Я подумала, что эта поездка поможет ему отвлечься.

– Ну и как, ему понравилось?

– Очень. Да и я осталась жива. Не поймите меня неправильно, но мне кажется, что в определенном смысле это единственное место на земле, которое лучше посещать глухим.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. – Он начал негромко напевать песенку «В конце концов, наш мир очень мал».

Она улыбнулась, улыбнулась искренне и по-настоящему, и Джек заметил, что улыбка оживила и преобразила ее. Ранее такого не случалось, но улыбка определенно шла ей.

– Теперь, когда вы заговорили об этом, полагаю, нам нужно найти кого-нибудь, кто сможет переводить меня на язык жестов, когда я буду разговаривать с Брайаном, – сказал Джек.

– Это могу сделать и я. Я выступала сурдопереводчиком, когда полиция допрашивала Брайана.

– Я предпочел бы встретиться с ним без вас. Она сначала не поняла, о чем идет речь.

– Почему?

– Оградить ребенка от влияния матери – принятая и вполне разумная стратегия проведения беседы. Она не имеет никакого отношения ни к вам, ни ко мне, ни к сложившимся обстоятельствам. Как бы то ни было, именно так я и намерен поступить.

Она не сразу согласилась на его предложение, но постепенно сообразила, почему он настаивает на своем.

– Хорошо, но…

– Но что?

– Дайте мне день или два утрясти кое-что.

– Что именно?

– Посмотрите на себя в зеркало, Джек. Во время нашей первой встречи я показывала вам фотографию сына. Брайан непременно заметит сходство. И тогда он начнет задавать вопросы.

– Он знает или догадывается о том, что его усыновили?

– Нет. Ни Оскар, ни я никогда не говорили ему об этом. Думаю, мне предстоит долгий разговор с ним, прежде чем он увидится с вами и догадается об этом сам.

– Хорошо. Не мне вас учить, как следует поступить в подобном случае. Но я обязан предупредить вас, что мы должны поспешить. Думаю, в самое ближайшее время вам предъявят обвинение, так что мне следует решить, представлять ваши интересы или нет.

Она отодвинула в сторону свой омлет из яичных белков, к которому даже не притронулась.

– И к чему вы склоняетесь?

– Брайан – единственный человек, который был в доме в момент предполагаемого убийства вашего мужа. Так что мне необходимо поговорить с ним.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Джек пожертвовал последний кусочек своего тоста золотистому ретриверу, который вот уже пять минут глядел на него глазами голодного ребенка. Собака убежала, а Линдси по-прежнему пристально смотрела на него с другой стороны стола, ожидая ответа. Он чувствовал себя так, словно попал в перекрестье зенитных прожекторов.

– Линдси, с самого начала я сказал вам, что не захочу защищать мать Брайана в том случае, если все будет выглядеть так, будто это она убила его отца.

– Означает ли это, что вы не будете представлять мои интересы?

– Ваш тесть дал мне некоторую не очень приятную пищу для размышлений. Очевидно, у Оскара имелось доверительное имущество – фонд, стоимость которого исчисляется семизначными цифрами. Оно должно было перейти в его полное распоряжение по достижении им тридцатипятилетнего возраста, но ведь он был кадровым военным. Ваш тесть считает, что вы убили его сына, чтобы иметь возможность покинуть базу и получить деньги.

– Это так на него похоже, – произнесла она срывающимся голосом.

– Оскар оставил вам свое доверительное имущество в завещании?

– Да.

– На какую сумму?

– Два миллиона с небольшим.

– Так что теперь оно переведено на ваше имя?

– Нет. Я смогу распоряжаться этим имуществом только в том случае, если будет доказано, что я не убивала ero.

– Проклятье, Линдси. Почему вы не сказали мне об этом раньше?

– Потому что я не хотела, чтобы вы взялись за мое дело только для того, чтобы урвать жирный куш в суде по делам о наследстве. Я с превеликой радостью заплачу вам ваш обычный предварительный гонорар, но в первую очередь хочу, чтобы вы взялись за это дело ради Брайана.

– Послушайте, перестаньте нести чепуху. Для вашего уголовного дела это имеет решающее значение. Два миллиона долларов – более чем достаточная мотивация, чтобы убить своего мужа.

– Еще бы. Если бы только я знала об этом заранее. Но мне ничего не было известно вплоть до самой смерти Оскара.

– Оскар никогда не говорил вам об этом?

– Нет.

– В это трудно поверить.

– Тем не менее это правда. Пинтадо – очень странная семейка. Они очень, очень трепетно и собственнически относятся к своим членам. Уверена, что вы обратили внимание на то, что я – Линдси Харт. Не Линдси Пинтадо. Знаете почему? Потому что Алехандро Пинтадо не позволил бы своему сыну дать мне его фамилию. Тесть никогда меня не любил, и по одной-единственной причине: я не кубинка. А когда я не смогла забеременеть и подарить ему внука, который, по крайней мере, был бы наполовину кубинцем, то он вообще счел меня никчемной пустышкой.

– Мне жаль это слышать. Однако прежде чем вы начнете ругать всех кубинцев подряд, должен вас предостеречь: я сам наполовину кубинец.

– Нуда, как же.

– Это правда. Моя мать была кубинкой. Я не был воспитан в кубинском духе, но…

– Тогда вы не кубинец. Можете обманывать себя, если вам так угодно, но, если вы не были воспитаны в этой общине, вы не являетесь ее частью. Всю свою замужнюю жизнь я старалась стать для них своей, но для Алехандро я была все равно что инопланетянкой.

– Линдси, не уводите разговор в сторону. Я говорю о том, буду ли я представлять ваши интересы.

– Именно об этом я и веду речь. Вы боитесь защищать меня. Вы боитесь Алехандро Пинтадо. Вы боитесь, что, если станете защищать женщину, которую обвиняют в убийстве его любимого сына, это еще больше отдалит вас от общины, частью которой вы все равно никогда не сможете стать.

– Это нечестно.

– Не говорите мне о честности. Спросите моего мужа, что это такое.

Джек выдержал удар, хотя Линдси, похоже, уже пожалела о своих словах.

– Поверьте мне, – сказал он, – я очень сожалею о том, что случилось с вашей семьей, и я просто обязан сделать все, что в моих силах, для вашего сына.

– Очень приятно слышать это. Но позвольте мне сказать вам кое-что насчет обязанности. Это ведь не просто слова.

А вот такие речи ему уже доводилось слышать раньше.

– Я говорю это не только для того, чтобы доставить вам удовольствие. Я действительно считаю, что Брайан в этом деле – самый главный.

– А Линдси может проваливать к черту, – презрительно фыркнула она.

– Я этого не говорил.

– А вам и не нужно. Так почему бы вам самому не пойти к черту, Джек?

– С чего это вдруг?

– Потому что вы ведете себя так, словно мне больше не к кому обратиться. Я вам не какая-то забитая супруга, которая следовала за мужем по всему миру, переезжая с одной военной базы на другую. Я встретила нескольких очень интересных людей – людей, которых я назвала бы друзьями. – Она вынула из сумочки сотовый телефон и начала просматривать список абонентов в адресной книге. – Вот, взгляните, пожалуйста, – сказала она, демонстрируя Джеку цифры и фамилии. – Я могла бы позвонить Джейми Даттон. Она работает в Государственном департаменте. Нэнси Милама. Она замужем за Тони Милама, председателем Объединенного комитета начальников штабов. Вот такие люди. Я могу позвонить им, если понадобится. Они мне помогут.

– Ну, так позвоните.

– А я не хочу им звонить. Я обратилась к вам только потому, что решила: эта работа как раз для вас. Я подумала, что вы сможете сделать доброе дело, противостоять такому человеку, как Алехандро Пинтадо, и выяснить, кто на самом деле убил приемного отца вашего сына. Но выясняется, что у вас не хватает смелости даже на то, чтобы отыскать собственные яйца.

Он попытался обуздать свой гнев, попытался напомнить себе, что перед ним сидит женщина, которую обвиняют в убийстве отца ее сына. Но он не был Иовом.

– Линдси, или прямо сейчас вы возьмете себя в руки, или мы с вами расстанемся.

Она взглянула на него, и в ее глазах отразилась целая буря чувств. Гнев. Разочарование. Снова гнев.

– Раньше я держала язык за зубами, Джек, но сейчас скажу все.

– Будьте осторожны. Потому что это может быть последний раз, когда я стану слушать.

Казалось, она вот-вот взорвется.

– Я знаю, что вы просто играли со мной вчера, когда заявили, будто не знали о том, что Брайан страдает глухотой.

– Это была не игра. Я понятия не имел о его болезни.

– Несмотря на то счастье, которое даровал Брайан мне и Оскару, время от времени меня все равно посещают эти ужасные мысли.

– О Брайане?

– Нет. Не о Брайане. О его биологических родителях. Я думала: знали ли они о том, что он глухой? И не по этой пи причине отдали его на усыновление? Мне казалось, что это ужасно – думать так о людях, которые поделились со мной таким бесценным даром. Я чувствовала себя виноватой уже просто оттого, что такие мысли приходили мне в голову. Но теперь, когда я встретилась с вами лицом к лицу, теперь, когда я узнала вас и поняла, что вы собой представляете, я должна признаться: чувство вины ушло.

Джеку захотелось сказать что-нибудь в свое оправдание, но мыслями он унесся к Джесси. К красивой, замечательной, невероятно эгоцентричной Джесси. Он ненавидел себя за то, что думал так о ней. Но, быть может, в этом и крылась причина того, почему она отдала ребенка на усыновление.

И презрение Линдси стало ему чуть-чуть понятнее.

Она поднялась и бросила на стол десятидолларовую банкноту, чтобы заплатить за себя по счету.

– Прощайте, мистер Суайтек. И примите мои поздравления. Я думаю, в вашем эгоцентричном мирке как раз хватит места и для мистера Пинтадо.

Джек сидел в молчании, глядя в никуда, не в силах понять, отчего ему стало так плохо, когда Линдси повернулась и пошла прочь.