Они сидели на веранде «Осьминога» — того самого ресторанчика на пляже, где так уютно обедали всего лишь вчера. Сидели уже час, но к еде даже не притронулись. Чем дольше Тони говорил, тем больше его рассказ казался Лиз дурным сном. Сном, в который трудно, почти невозможно поверить…
Тот вечер Тони помнил во всех подробностях. Он пришел в бар в потертой кожаной куртке и устроился, как всегда, у барной стойки. Тони пил стакан за стаканом, но легче на душе не становилось. Наоборот, на сердце навалилась такая тоска, от которой можно избавиться, только если броситься грудью на охотничий нож, один из его коллекции. Но он не вправе сделать даже это. Потому что маленький Саймон не виноват, что у них с Джессикой не сложилось и что ему достался такой вот, как он, Тони, невезучий и разорившийся папаша. Малыш лежит в больнице, его ждет серьезная операция. Чтобы поставить малыша на ноги нужны деньги, много денег…
— Что, приятель, проблемы? — хрипло спросил его сосед слева с неприятным, плохо выбритым лицом. Похоже, он выпил в тот вечер не меньше Тони.
— Проблемы, — вздохнул Тони. — И даже если я напьюсь в стельку и усну прямо здесь, уткнувшись в барную стойку, они никуда не денутся.
— Догадываюсь, какого рода твои проблемы, старина. Небось, денежки нужны. И немалые. Хочешь заработать?
Тони вначале подумал, что незнакомец издевается: откуда у такого забулдыги деньги. Однако других работодателей поблизости не наблюдалось.
— Есть одно деликатное дельце, парень. Из тех, о которых молчат до конца дней. Если, конечно, собираются дожить до старости. Ну что, согласен?
— А что за дельце? Сложное? — притворяясь равнодушным, спросил Тони.
— Сложное? — с ухмылкой переспросил неприятный тип. — Для тебя, думаю, не слишком. Ты вон, парень, какой здоровый, точно сошел с рекламного плаката какой-нибудь раскрученной фирмы. Тебе это будет раз плюнуть. И наколок у тебя что-то многовато для обычного лоха. Признайся, ты, наверное, побывал кое-где, парень?
— Нет, просто наколол по глупости, когда был молодым. Думал, так стану выглядеть круче.
— Да ладно, мне без разницы. По-моему, ты то, что мне нужно… Понимаешь, надо убрать одну надоедливую бабенку. А потом забыть ее имя навсегда. Это обязательно, если хочешь и дальше коптить небо. Я доверяю тебе, парень. По-моему, ты не из трепачей. А если проболтаешься — тебе крышка. Потому что только ты будешь знать про наш разговор. Короче, эта стерва — Элизабет Кэнди, моя бывшая жена. От нее, гадюки, все мои беды. Ты, я вижу, не первый год живешь на свете и понимаешь, как может баба выбить из седла. Чует мое сердце, ты тоже не раз попадался на их удочку. Все они одинаковые. Слышишь, приятель, достала меня она. Все и всегда решает по-своему. А я, видишь ли, тупой неудачник и пьяница. Все и всегда делаю не так, как ей хочется. А зачем тогда замуж за меня выходила и двоих детей родила, а? Припугнул тут ее на днях, сказал, что ухожу к другой, так эта сучка даже не всплакнула. Наоборот, обрадовалась. Дом-то ей остается. Представляешь, наш просторный и уютный дом, где столько сделано вот этими самыми руками! А сейчас она полетела в Европу, чтобы там мне рога наставлять. А меня, своего мужа Майка, как старую, стертую об асфальт автопокрышку, — на помойку. И детей настроила, что их папаша Майк — пьяница и мерзавец. Врубаешься, парень, я потерял из-за нее детей! Проклятые феминистки! Между прочим, я вкалывал полжизни, чтобы семья жила не хуже других.
Майк хлебнул еще виски, и лицо его стало лилово-красным, синяя вена на лбу набухла, под глазами набрякли мешки, а голос стал совсем хриплым.
Тони передернуло, однако что-то мешало ему встать и уйти. Он вспомнил глаза маленького Саймона — вернее, как тот смотрел на него в госпитале. Выходит, этот забулдыга тоже скучает о своих детях? И у него тоже их отняли. И впрямь… все бабы одинаковы. Тони кивнул Майку, и тот продолжил:
— Слушай меня внимательно, парень. Половину суммы получишь перед вылетом. Вторую — после успешного завершения дела. Риска почти никакого: можно все обставить как несчастный случай. Ну утонула, сорвалась со скалы, да мало ли что… Там, где она сейчас, ее никто и никогда не хватится. Придется лететь через океан. Сам должен понимать, приятель: такие деньги даром не дают.
— Я хочу знать конкретно, когда получу и сколько, — медленно сказал Тони, стараясь не выдать волнения.
Незнакомец повторил, что аванс исполнитель получит перед вылетом, и назвал сумму, от которой тот слегка присвистнул…
— Нет, деньги мне потребуются на день раньше. Я должен решить перед отъездом свои дела, — твердо сказал Тони.
Этого аванса хватит и на операцию, и на уход за малышом после нее. А потом Тони убьет какую-то чужую женщину, стерву, доведшую собственного мужа до такого вот мерзопакостного состояния, и вернется. И у него будут деньги, чтобы поставить сына на ноги…
На прощание Майк предупредил Тони, что на острове его ждет радушная местная компания. У него там приятели. С убийством они связываться не хотят, у них там совсем другие дела. Но за Тони приглядят. И прикроют, если что. И если у Тони получится это дельце, то, может, они его потом время от времени будут снабжать легкой и прибыльной работенкой — на гамбургеры хватит. И еще — будет там, на острове, один английский парень, который тоже за Тони присмотрит…
Тони вышел из бара под дождь, хлеставший что есть мочи по крышам, по земле, по его разнесчастной, распухшей от проблем голове. Тони казалось, что за дождевой пеленой, как за занавесом, осталась его прошлая жизнь…
Наверное, после всего, что ей пришлось здесь пережить, Лиз уже приобрела некоторый иммунитет. Иначе она вряд ли могла сидеть и слушать все, что рассказывал ей Тони, почти спокойно. Вот и сложились кусочки мозаики. Теперь все просто и понятно. Почти все…
Ее муж Майк, с которым она прожила столько лет, которому родила двоих детей, которому ни разу не изменяла и терпела все его пьяные выходки, которого столько раз прощала и жалела… Ее муж задумал ее убить. Понятно.
А ее возлюбленный, ее единственный и неповторимый мужчина должен был осуществить это убийство. Первое покушение — его рук дело. На том гидроцикле был он… Что ж. Бывает.
Симпатичный и забавный англичанин Джон оказался наркодельцом и убийцей. Он, смотревший на Лиз так влюбленно и восторженно, должен был ее убить, если Тони не сможет. Конечно, Майк сразу предпочел бы его Тони, если бы не задумал, уговорив на убийство новенького, привлечь его к своим грязным делишкам. Тогда Лиз уже не было бы в живых. Джон — опытный и хладнокровный убийца — вряд ли пожалел бы «смелую леди». Она, поёжившись, вспомнила грубую силу его руки, когда он толкнул ее под падающий вазон. А она поверила, что он ее спас… Он же, «слегка подстраховывая» Тони, испортил фен в ее номере и ранил в руку.
А какой-то местный парень устроил камнепад… Целая толпа мужчин хотела смерти Лиз…
Остался один вопрос: зачем Майку убивать ее? Из ревности? Но она не изменяла ему и даже не собиралась уходить от него. Он сам ушел, познакомившись с другой женщиной… Нет, что-то здесь не так…
— Дом! Наш дом! — выдохнула вдруг Лиз. — Мы ведь с мужем формально не разведены, значит, в случае моей смерти наш большой дом, доставшийся мне по наследству от родителей, отходит Майку. Кроме того, у него появился бы шанс наладить контакт с детьми, которые папашу давным-давно знать не желают, а возможно, и вовлечь сына в свои темные делишки…
Лиз наконец-то многое стало ясно из того, что она прежде не замечала или не хотела замечать. Майк давно не работал, однако совсем не бедствовал, деньги у него всегда водились. Он никогда ни в чем себе не отказывал. Время от времени к нему приходили какие-то подозрительные личности, он никогда ее с ними не знакомил, а проводил сразу к себе, в свои комнаты…
Собутыльники — такие же никчемные, как Майк, вот пусть сам их и принимает, думала тогда Лиз, не имея ни сил, ни желания вникать в его жизнь. Они давно уже ничем не делились друг с другом, и она не знала, чем живет Майк, о чем он думает, чего хочет. Может, я сама отчасти виновата в падении Майка, подумала Лиз, но теперь поздно сожалеть об этом…
Теперь надо подумать о том, что делать дальше. Надо сейчас же сообщить Майку, что Джон Бриттен арестован, а она сама жива и в курсе его преступных планов. А главное, уже сообщила об этом кое-кому. И если с ее головы упадет хоть один волос, Майк попадет за решетку до конца дней. Так что у него один выход: дать ей развод, а потом навсегда исчезнуть из ее жизни и заново начать свою.
Что ж, с Майком все ясно.
Джон Бриттен… Его, будем надеяться, упрячут за решетку на его британских островах. Так что он теперь безопасен. Боже мой, этот милый, симпатичный и немного неуклюжий англичанин, любитель роликов, экскурсий и дешевых сувениров… Забавный персонаж, то и дело попадавшийся ей на острове и немало посмешивший ее… Нет, до сих пор в голове не укладывается… Джон Бриттен — профессиональный киллер, тоже нанятый Майком, чтобы добить Элизабет, если Тони, новичок в такого рода делах, все же дрогнет. А потом убрать и Тони…
Тони… Это самое главное. Для нее сейчас нет ничего главнее, потому что она, Лиз, на этом прекрасном и проклятом острове впервые полюбила. Полюбила до смерти… Можно, конечно, посмеяться над каламбуром… Но ей совсем не смешно. Наверное, любовь и кровь не зря рифмуются. Их с Тони связала и та кровь, что пролилась — оба были ранены убийцей в руку, — и та кровь, что не пролилась. Ее кровь. Не пролилась благодаря любви.
Любви… Лиз вдруг задохнулась, осознав до конца, что всего несколько дней назад ее возлюбленный собирался убить ее, совсем тогда незнакомую женщину… А если бы не полюбил? Убил бы? Смог бы убить ни в чем не повинную женщину, мать двух детей? Стоп! Во-первых, он еще не любил ее тогда, когда развернулся и умчался на гидроцикле, оставив ее в живых. Во-вторых, его ребенок, его единственный сын Саймон, этот бедный малыш, потерявший мать… Бывают ситуации, когда ты ради ребенка готов на все. Лиз вспомнила Эми и Боба. Если бы речь шла об их жизни, на что пошла бы она сама? Можно теоретизировать сколько угодно… Никогда не известно, как ты на самом деле поступишь в такой вот ситуации…
Лиз представила две чаши на весах Судьбы: на одной — жизнь собственного, родного и смертельно больного малыша, а на другой — незнакомой и не очень молодой тетки. Конечно, это вряд ли оправдывало Тони, однако кое-что проясняло. Неудивительно, что его первый порыв перевесил чашу весов в пользу сына. Но потом он нашел в себе силы и мужество порвать смертельный сценарий, написанный Майком, в финале которого была запланирована ее «случайная» гибель. Он принял верное решение и вместо того, чтобы охотиться за ее, Лиз, жизнью, стал ее ангелом-хранителем. Ангелом, который, в отличие от прабабушки и прадедушки со старинных фото, рисковал собственной жизнью, а значит, и жизнью сына.
— У тебя такое лицо, Лиз… О чем ты так напряженно думаешь? — тихо спросил Тони, положив на пальцы Лиз свою большую и сильную руку.
Она вздрогнула, подняла глаза и улыбнулась ему через силу.
— Впрочем, я, наверное, догадываюсь. Ты думаешь обо мне. Теперь ты все знаешь, Элизабет Кэнди. Я собирался убить тебя. Но не смог. Тогда, в море, я не смог довести дело до конца… А потом я полюбил тебя, Лиз. И в конце концов решил, что поеду и разберусь с этим гадом — твоим мужем. И заставлю его отказаться от своего мерзкого замысла, позвонить и дать отбой Бриттену и прочим. Чтобы тебя оставили в покое, чтобы дали отдохнуть… А теперь как ты скажешь, так и будет. Я приму любое твое решение. Только хочу, чтобы ты знала: твоя жизнь теперь для меня гораздо дороже и важнее моей. Пожалуй, без тебя она и вовсе не имеет смысла. Лиз, я хочу тебя попросить только об одном. Если со мной что-нибудь случится, позаботься, пожалуйста, о моем сыне…
— Ничего с тобой не случится, Тони, — решительно сказала Лиз. — Все уже позади. С Майком я сама поговорю. А что касается Саймона… Мы заедем к нему вместе с тобой сразу после возвращения домой. А по дороге обсудим возможные варианты его лечения и оплаты. Ведь твой сын теперь и мой ребенок. А у меня, между прочим, хорошая медицинская страховка. — Лиз погладила пальцы своего мужчины свободной рукой и почувствовала, как в нем словно разжалась тугая пружина.
— Вот что мне в тебе не нравится, Элизабет Кэнди, так это то, что ты обожаешь все решать в одиночку, — для вида проворчал он.
— Ну, я тоже кое от чего не в восторге, — улыбнулась Лиз, — например, от твоей странной манеры открывать бутылки золотым перстнем. Не обижайся, пожалуйста, милый, однако этот твой перстень вообще, на мой взгляд, воплощение дурного вкуса…
— Перстень! Я болван, Лиз. Спасибо, дорогая, что ты мне о нем напомнила. Мне давно нужно было это сделать…
Тони резко поднялся из-за столика и подошел к краю веранды, выходившей в море. Он снял с пальца обруганный Лиз перстень, размахнулся посильнее и бросил его в море. Золото блеснуло на солнце и исчезло в волнах.
— Зачем ты так? Я вовсе не требовала подобной жертвы! — оторопела Лиз. — Достаточно было просто убрать его в карман. Все-таки ценная вещь…
— Ценная, дорогая моя леди Элегантность, но только не для нас с тобой…
И Тони рассказал Лиз, что этот перстень вручил ему Майк с условием никогда не снимать его.
— В этой безделушке заключен этакий маячок, который будет постоянно отслеживать твое местонахождение на Крите, парень, — сказал тогда заказчик, — чтобы мои люди на острове могли тебя без труда обнаружить. Снимешь его хоть раз — не получишь вторую часть денег. Так что не дури, приятель, и храни кольцо как зеницу ока.
— Теперь я понимаю, почему Джон Бриттен всегда оказывался в нужное время и в нужном месте! Именно там, где были мы с тобой… — прошептала Лиз.
— Я просто не хотел, чтобы меня раньше времени разоблачили. Пока они считали, что я еще колеблюсь, раз кольцо не снимаю, мы были в относительной безопасности. Они меня просто «подстраховывали». Ну а что касается Джона… теперь-то ему за нами не угнаться. Решетки не пустят. Пойдем, — решительно сказал Тони и взял Лиз за руку, — нам надо успеть на паром, который через пару часов отправляется в Афины. Путь морем — единственно безопасный для нас сейчас. Боюсь, в здешнем аэропорту нас могут ждать люди Майка.
Они сидели рядом в самолете, который мчал их в Нью-Йорк. Лиз, приготовившись к долгому перелету, свернулась клубочком и дремала на плече у любимого.
Тони не спалось. Он с нежностью поглядывал на сонное личико Лиз, осторожно отводил щекочущие ее разрумянившуюся щеку волосы. Потом не выдержал и, изловчившись, поцеловал любимую в макушку.
Лиз вдруг встрепенулась и села. На Тони глянули два изумленных зеленых глаза, в которых уже не были ни капли сна.
— Слушай! — воскликнула Лиз. — Что-то в этой истории все-таки не сходится! Попугай! Откуда наглая птица могла знать, что меня собираются убить? Помнишь, он все время твердил, что Элизабет должна умереть? У меня от этого даже начинали мурашки по коже бегать…
— Ах это! — Тони от души расхохотался. — Разве я тебе не говорил? Пока ты собирала чемоданы, я поболтал немного с хозяином твоего отеля. Нас же в полиции заверили, что он вполне благонадежен, ну я и спросил его про попугая совершенно открыто.
Оказывается, Георгиу Максимопулос терпеть не может капризную болонку своей жены. Супруга Джорджина заставляет гордого грека выгуливать комнатную собачку, которую зовут Элизабет, что ему совсем не нравится. Это все равно, что заставлять пирата вышивать крестиком. Вот Максимопулос в отместку и научил свою болтливую птицу говорить: «Элизабет должна умереть». И это самый ужасный акт мести, на который способен твой ужасный «пират».
Между прочим, капризной псине эта фраза тоже не нравится, и она всегда облаивает клетку с пернатым обидчиком, когда проходит мимо.
Ну ладно, а теперь скажи, простила ты меня, добрая женщина, или нет? А то я не могу больше сидеть с тобой рядом и даже не целоваться.
Лиз отсмеялась и подняла к нему лицо, с готовностью подставляя губы.
И Тони крепко обнял Лиз и поцеловал самым нежным и долгим поцелуем за все греческие каникулы.