Середина предпоследней фразы, похоже, утратилась не вследствие вырывания листа. Скалли смотрит на фотокопию - две трети словесной конструкции явно вырезаны ножницами. Кто-то утомился расшифровывать бессмысленные закорючки…

Интересно, интересно, думает Скалли, закрывая папку.

Судя по всему, еще один маньяк-убийца вознамерился получить литературную премию. Прославиться. И - для подогрева интереса к своему шизофреничному опусу провел оригинальную пиар-компанию. Обнародовал отрывки из произведения - вкладывая в рот расчлененных трупов…

Нормальные люди так фраз не строят - только мнящие себя писателями. Но если абстрагироваться от литературщины, и от претенциозных фраз, то встает вопрос:

А не имеем ли мы дело с хитрой симуляцией? С симуляцией "вьетнамского синдрома"? В шестьдесят девятом году он был в большой моде. Бывало, вернувшихся с войны парней прихватывали уже дома с поличным - с дымящимся оружием над свежим трупом. А на суде эти горе-ветераны, наученные адвокатами, начинали размазывать слезы и сопли - дескать, во всем виноваты не они, а Никсон, загнавший их умирать в джунгли. Дескать, с тех пор не спят ночами, - все в глазах кровавые мальчики да сожженные деревни. А стреляли, мол, не по добропорядочным согражданам - но по причудившимся вьетконговцам. Простофили-присяжные порой верили. И вместо газовой камеры убийцы отправлялись лечить свой синдром.

Упомянутое в тексте имя автора - Стив - наверняка вымышленное. Без сомнения всех вернувшихся из Вьетнама Стивов давно и не раз перешерстили мелким гребнем… Тоже, надо понимать, относится и ко всевозможным Макам…

Но что, если здесь все тоньше? Что, если дневник написан человеком, отродясь не бывавшим во Вьетнаме? Единственно для того, чтобы завернуть следствие на ложный путь?

Потому что имеются тут некие мелкие нестыкующиеся детали… Можно их списать на дефективную психику, но есть и другой…

Скалли не заканчивает мысль. Возвращаются Треверсы - почти одновременно и старшие, и младшие (дети задержались, посидев в "Макдональдсе"). Скалли смотрит на часы - надо же, больше двух часов пролетело за людоедским чтивом. Вполне можно было… Впрочем, ничего не потеряно. Дети завтра отправятся на какой-то свой школьный праздник, у взрослых завтра еще рабочий день, и если Фред вновь заглянет в перерыве между сменами попить чаю, то…

Она выходит в гостиную. Там шумно, все оживлены, говорят наперебой, Сэмми-младший тут же хватает за рукав, чтобы показать какую-то новую супер-дупер-крутую игру, принесенную из школы; Брайт что-то взахлеб рассказывает о полуфинале первенства школы по баскету; а старшая, Грета, молчит, но улыбается так многозначительно, что можно не сомневаться, - на любовном фронте одержана очередная великая победа, и к вечеру не утерпит - прибежит поделиться подробностями к кузине Дейне…

- Да вы совсем не даете проходу бедной Дейне, - добродушно улыбается в усы глава семейства, Сэм Треверс.

Но Скалли не против.

- Дорогая, - обращается к ней тетя Мергерит, и…

И то, что она хотела сказать, навеки остается неизвестным.

С улицы - вопль. Истошный, долгий. Врывается в открытую форточку - и заставляет всех замолчать и замереть.

Через секунду - повторяется и уже не смолкает. Кажется, что так может вопить лишь смертельно раненое животное. Но это человек.

Скалли оказывается на крыльце - ей чудится, что мгновенно, какой-то фантастической телепортацией. За ней - теснясь, сталкиваясь в дверях - вываливаются Треверсы.

Вопль продолжается. На улице он еще слышнее. Но откуда доносится - не понять. Перед глазами - белая пелена. Вдобавок к снегопаду к вечеру усилился ветер. На разгоряченные лица липнет снег.

Вопль вдруг смолкает. Секунда-другая тишины - лишь вой ветра. Затем - снова вопль, с утроенной силой. Так - когда в крик уходит все без остатка жизненные силы - не может вопить человек просто напуганный. Лишь тот, кого убивают. Медленно и жестоко.

- У Керти! - кричит Сэм Треверс. Для верности показывает рукой направление.

Дальше восприятие событий у Скалли нарушается. Всё происходящее - отдельные плохо связанные сцены. Обрывки кое-как склеенной киноленты.

Она бежит, проваливаясь в снег. Рядом - чуть сзади - пыхтит, тараня сугробы, Треверс. Сзади, судя по звукам, - все семейство. Впереди тишина… И - вопль включается снова, словно кто-то дернул тумблер сирены.

Потом - ограда между участками. Невысокая, ей примерно по шею. Она хватается за прутья, не подумав о калитке. Ничего не получается, мешает зажатый в руке пистолет - как, когда успела захватить его?…

Потом - снова сугробы. Перелезла? Нашла-таки калитку? Подсадил Треверс? Неважно… Вопль пришпоривает. Быстрее, еще быстрее!

Потом - крыльцо. Крыльцо Керти. Дверь распахнута. Рядом - бесформенной скорчившейся кучей тряпок - женщина. Вопит она.

Скалли нагибается. Крови вроде не видно. Лицо изломано криком. Рот - бездонный провал. В глазах безумие, глаза не видят ничего. Сэм Треверс что-то кричит. Его не слышно. Женщина заглушает все.

Треверс, размахнувшись, - ладонью по ее лицу. Еще. Еще.

Вопль обрывается. Женщина тычет рукой в открытую дверь. Губы ее шевелятся. Слов нет.

- Стоять!!! - рявкает Скалли.

Сэм застывает на пороге - не сделав шаг в дом.

- Детей! Отсюда! Внутрь - никому! - командует она ему не слишком связно, но доходчиво.

Сама - пистолет в поднятой руке - кошачьим прыжком внутрь. Прихожая - никого. Горит свет. Скалли рвет на себя дверь гостиной… Там - полутьма. Скалли отскакивает вбок, от освещенного прямоугольника двери, и… В событиях снова провал.

Потом - бесконечно долгим стоп-кадром - лицо Френка. Свет из двери на нем - как театральный прожектор. Лицо на столе. Тела нет. Только голова. На ней - колпак Санта-Клауса. Вокруг - широким воротником - темное пятно. Кровь. Во рту - пародией на сигару - свернутый в трубку листок. Больше Скалли не видит ничего. Может, она закричала, - потом было не вспомнить.

Вспыхивают лампы - режущим ударом по глазам. Теперь видно - комната залита кровью. Вся. Пол, стены, даже на потолке - пятна. Труп не просто расчленяли - яростно рубили на мелкие фрагменты. По комнате - куски мяса. Человеческого. Ярко-красного. Среди лохмотьев плоти белеют обломки костей. Кишки - расползающееся слизисто поблескивающее переплетение. Мерзкое зловоние. Шуба Санта-Клауса, залитый кровью мешок. Сзади кто-то на одной ноте, булькающе тянет: э-э-э-э-э-э-э-э-э… Словно не знает - закричать или блевануть.

Она оборачивается - Сэм. Все-таки вошел. И тут его тошнит. Не успевает согнутся, остолбенел, - гнусная жижа стекает по лицу, по пиджаку. Усы обвисли отвратными сосульками…

Потом - Скалли что-то делает, сама не понимая - что. Ей потом скажут, что действовала она не задумываясь, уверенно, с быстротой и четкостью бездушного автомата - скажут, особенно подчеркнув голосом слово "бездушного", и она не станет спорить, да, всё так оно и было: не ужасалась, не грохалась в обморок, не впадала в прострацию, даже не задумывалась, - поскольку то внутри ее, что должно было по идее грохаться и ужасаться, впадать и задумываться, - сжалось, оцепенело, отключилось, тело работало само, на рефлексах, - и работало грамотно и профессионально, делало то, что надо, что больше было сделать некому…

…Она выталкивает из гостиной Треверса. Она находит в прихожей, на доске со шпеньками, нужный ключ - и запирает гостиную. Она гаркает на подкрадывающихся к дому - и уже норовящих заглянуть в окошко - Треверсов-младших так, что они несутся на свой участок испуганными кроликами. Она втаскивает внутрь замолкшую и обмякшую миссис Керти - только сейчас узнав ее.

Сэм - не то что бледный, просто зеленый - терзает телефонный аппарат, не замечая, что провод перерезан.

Скалли выходит на крыльцо, поднимает пистолет к низкому, темнеющему на глазах небу. Давит на спуск. Восемь пуль - одна за одной - уходят к тучам. Выстрелы кажутся негромкими. Но их слышат. Неподалеку взвывает полицейская сирена…

…Патрульный - молодой, розовощекий здоровяк - вытягивается при виде удостоверения ФБР, уважительно косится на "ЗИГ-Зауэр" в руке Скалли. Чуть позже говорит ей осторожно:

- Мэм, это, конечно, не мое дело… Но, может быть, вам лучше обуться?

Скалли опускает глаза. Видит расползшиеся колготки и свои босые ноги.