Пылала огнем только библиотека. От дюжины других зданий вился дымок. Бренна и Йоранд прошли пол разрушенной аркой ворот. Зловещую тишину нарушал лишь треск огня, пожиравшего библиотеку аббатства. Даже птицы, казалось, не пели здесь.

— Постой, — сказал Йоранд, повязывая влажную ткань поверх носа и рта Бренны. — Это поможет.

Действительно, влажная повязка отбивала запах гари и не давала дыму проникать в легкие. Однако глаза Бренны слезились.

На месте деревянной постройки, где прежде жили монахини и те, кто гостил в монастыре, была масса обугленных головешек. Именно в этом доме рожала ее сестра. На дальней стороне башни взгляд Бренны поймал тлеющую кучу. Приглядевшись, она узнала очертания человеческих ребер и в ужасе прижала руку к сердцу, отводя взгляд.

Из ее груди чуть не вырывался крик, однако она старалась сохранить внешнее спокойствие. Бренна знала, что, если сейчас расплачется, Йоранд отнесет ее обратно на лодку и она никогда не узнает судьбу ребенка Синид. Конечно, если ребенок тогда выжил, значит, он кем-то воспитывался. А поскольку дети в монастыре были под запретом, значит, его держали в отдаленных уголках аббатства. Бренна молилась о том, чтобы это было так.

Внезапно Бренна уловила звук монотонных распевов и спросила:

— А вы слышите это?

— Это там, — показал Йоранд в сторону кладбища, небольшого участка освященной земли, на котором стояли могильные камни.

Приподняв тунику, Бренна побежала в сторону звуков. Теперь они стали более ясными. Определенно это был человеческий голос, но настолько искаженный печалью и дымом, что девушка не могла сказать, мужской был голос или женский. До ее ушей доносились обрывки слов.

— О Бог, сотворивший дух и плоть; — гудел голос. — Сатана, несущий нам смерть, топчет все живое…

Бренна узнала слова заутренней молитвы по усопшим. Однако заутренняя молитва читалась утром, а сейчас было уже далеко за полдень: Если бы голос призывал людей на молитву, то сейчас должны были бы читать вечерню.

— Боже, даруй покой душам твоих рабов… — каркал голос в грустной пародии на песнопение, — в мире света, где нет болезней, горя и печали. Аминь!

Песнопение кончилось, и священник разразился прерывистыми рыданиями:

— Мэа кульпа, мэа кульпа, мэа максима кульпа.

Обойдя один из самых высоких кельтских каменных крестов, Бренна увидела отца Амброзия, коленопреклоненного у креста. Его глаза были прикрыты руками, черными от сажи. Бренна встала на колени рядом с ним.

— Святой отец, — тихо позвала она.

Амброзии посмотрел на нее сквозь запачканные сажей пальцы. Его ногти были содраны, и пальцы кровоточили. На его пухлом, искаженном страданием лице застыл взгляд недоумения и недоверия, быстро сменившийся признательностью. Но когда из-за креста появился Йоранд, священник отшатнулся, прикрывая голову руками.

— Спаси нас, Господи, от нормандцев. Ин номине патри, эт фили… — страстно запел святой отец.

— Не бойтесь, святой отец, — поспешила сказать Бренна. — Это Йоранд.

— Избави Боже от злобных нормандских демонов, — истово крестясь, уже почти вопил отец Амброзии.

Йоранд стоял, спокойно опустив руки. «Наверное, он не хочет выглядеть угрожающе», — подумала Бренна. Однако попытка успокоить святого отца подобным образом успеха не принесла. Рост и норвежские черты ли на не скрыть никакой маскировкой. Даже сейчас, спокойно стоя перед ними, он производил впечатление огромного нормандского воина. Бренна молила Бога, чтобы Йоранд куда-нибудь скрылся, и он словно услышал ее молитву.

— Я буду неподалеку, — пообещал Йоранд и зашел за какой-то угол, чтобы, как догадалась Бренна, слышать все, что происходит.

— Святой отец, — сказала Бренна, пожимая протянутую руку Амброзия.

Его глаза все еще дико закатывались. Подумав, что Амброзии не узнает ее из-за того, что увидел в компании нормандца, она сказала:

— Это же я, Бренна из Донегола. Неужели вы меня не помните?

Взгляд святого Отца чуть прояснился.

— О, дитя, плохой ты выбрала день, чтобы возвратиться в дом Божий.

— Расскажите, что здесь случилось.

— Они напали на нас два дня назад.

— Нормандцы?

— Да, дьявол их побери, — ответил он, чувствуя в отсутствие Йоранда прилив храбрости. — Конечно, мы гут же заперли ворота, но они выбили их. Мы не могли бороться с ними. Мы всего лишь горстка грамотеев и святых.

Амброзии вытер лицо грязным рукавом.

— За что такая Божья кара? — спросил он.

Этот же самый вопрос мучил ее многие месяцы после той сцены у монастыря. Она невольно вспомнила успокаивающие слова Йоранда.

— Это не кара, а просто неудача, — сказала она. — Всегда будут те, кто обижает беззащитных.

— Но как Бог позволил этому случиться? — жалобно проговорил святой отец.

Бренна была поражена тому, что ей приходится учить вере ее духовного наставника.

— Всемогущий одарил нас правом выбирать самим свой жизненный путь, и то, что некоторые выбирают не путь добра, а путь зла, не делает Бога хуже, — произнесла Бренна, гладя руку святого отца. — Ведь этому вы всегда учили меня, не так ли?

— Я?! — посмотрел на Бренну недоуменным взглядом Амброзии. — С тех пор прошло так много времени. Почему ты вернулась, дитя мое? Бог открыл тебе истинное призвание?

— Нет, святой отец, я теперь замужем.

— Что ж, я рад за тебя, — сказал отец Амброзии, глядя на нее уже ясным взглядом. — Что ни делает Бог, все к лучшему. И кто же тот сын Божий, ставший тебе верным спутником?

— Вы его только что видели, — ответила Бренна. — Это Йоранд, нормандец. Он помог мне увидеть, что не все нормандцы злые, как не все ирландцы святые.

Бренна обвела взглядом оскверненное аббатство:

— Хотя, конечно, вы здесь столкнулись явно со злыми нормандцами. Кто-нибудь еще выжил?

— Только Муртог, — ответил Амброзии печально Бренна, стоя на коленях рядом с ним, оплакивала смерть всех монахинь и монахов, которых когда-то считала своими друзьями.

— Догадываюсь, тебя интересует вопрос, почему я выжил. Уверяю, это не от их милосердия.

Амброзии закрыл глаза, чувствуя, как гнев и печаль снова поднимаются в нем.

— Они заставили меня наблюдать.

Закусив губу, Бренна гладила руку аббата. Никогда прежде она не позволяла себе такого с настоятелем монастыря, но теперь боль и страдания, которые испытывали они оба, уравнивали их положение. Они были всего лишь двумя жертвами нормандского налета. Теперь наступила очередь Бренны утешать Амброзия, помогать ему пережить все это. Как бы ей хотелось действительно помочь ему.

Аббат бессильно уронил руки, поднял взгляд в бесконечное синее небо и продолжил свой рассказ:

— Нормандцы, когда только напали, не убивали людей сразу. Это случилось позже, когда они начали убивать скуки ради и просто на спор. Они разделись и с голыми торсами водили воинственный хоровод вокруг часовни. Затем эту часовню разграбили.

Святой отец говорил каким-то плоским, безжизненным голосом, словно боялся придать словам интонацию и смысл, боялся, что не сможет тогда рассказать о случившемся.

— Все должны знать, что произошло со всеми этими людьми…

В ответ Бренна мрачно кивнула.

— Язычники часто забирают христиан в рабство. Как небеса выдерживают такое? — произнес святой отец. — Вандалы оскверняют святые места, а уцелевшим после набега перерезают горло. Как ягнятам на скотобойне.

— Что случилось с монахами? — спросила Бренна.

— Еще живыми их подвесили на вершине башни, а затем башню подожгли.

Отец Амброзии зажал ладонями уши, словно не хотел снова слышать крики заживо сожженных. Затем, покачав головой, проговорил:

— Это моя ошибка, я виноват в этом.

Неожиданно опустившись на траву, аббат начал лепетать что-то бессвязное и бить себя в грудь.

Бренна пошла туда, где прятался Йоранд. Когда высокий нормандец приблизился, отец Амброзии упал без чувств.

— Мы не можем оставить его здесь, — сказала Бренна. — Вы можете нести его?

— Да, — ответил Йоранд, закидывая на плечо тело аббата, словно это был мешок с просом. — Куда мы понесем его?

— В дом церковного сторожа, — ответила Бренна и повела Йоранда обратно через разбитые ворота аббатства. — Говорить сейчас со святым отцом совершенно бесполезно. Надеюсь, что у церковного сторожа Муртога будут ответы на мои вопросы.

Муртог жил в крошечном домике, укрывшемся под высокими каменными стенами аббатства. Бренна знала, что этот жилистый старик еще со времен Всемирного потопа заботился о саде и земле, на которой он рос. Он был самым молчаливым в монастыре, редко посещал службы, речь его была щедро сдобрена богохульствами. Однако аббаты приходили в Клонмакнойз и уходили, а церковный сторож Муртог оставался верен этому месту Он стал таким же достоянием аббатства, как те реликвии, которые теперь горели в оскверненной библиотеке.

За высокими стенами монастыря Бренна разглядела каменные стены его дома. Дом церковного сторожа ни сколько не пострадал, цела была даже его соломенная крыша. Сам церковный сторож сидел на пне около распахнутой настежь двери и что-то перемешивал в горшке на огне. Очевидно, готовил пищу. Сейчас ветер уже не дул в лицо Бренне, и она стянула влажный платок с лица, что бы старик мог узнать ее. По кивку и громкому хмыканью она поняла, что ее узнали.

— Он тоже погиб? — прокричал Муртог.

— Нет, но очень сильно ослабел, — в ответ крикнула Бренна. Она знала, что церковный сторож любил прикидываться глухим, как скала, и не стала разубеждать его, что не знает его маленькую тайну. — Мы можем положить его внутрь?

— Как хотите, — ответил Муртог, возвращаясь к своим делам.

Бренна провела Йоранда в дом. Прежде она часто приходила сюда, чтобы попить с садовником чая и узнать у него премудрости о разных растениях. Муртог не очень любил рассказывать о растениях, и Бренне приходилось уговаривать старика, развлекая его.

Как и прежде, в доме везде стояли горшки с рассадой. Казалось, полки, развешенные на стенах, едва выдерживают все эти плошки, в которых что-то росло и зеленело. Однако на полу все было в относительном порядке — простой стол с двумя табуретами, сундук для разных вещей и свежевымытый поддон в одном из углов хижины. Йоранд внес аббата внутрь и вышел вслед за Бренной. Все трое расположились у костра.

— Аббат говорил, что они когда-нибудь вернутся, — сказал Муртог, поглядывая искоса на Бренну. Затем острый и проницательный взгляд старика скользнул по Йоранду: — Но будь я проклят, если бы мог представить себе, что ты однажды явишься в монастырь в компании с ненавистным нормандцем.

— Это Йоранд, мой муж. Так что с вашей стороны было бы лучше выбирать выражения, — ответила Бренна.

— Неужели муж, или я что-то пропустил? — ехидно опросил церковный сторож, наливая похлёбку в деревянную миску и передавая эту миску Бренне. — Проголодались?

— Да. — Она с благодарностью приняла миску, чувствуя, как густой аромат щекочет ей ноздри.

— Наверное, ваш нормандец также проголодался? — с явной неохотой выдавил из себя Муртог, передавая миску Йоранду. Когда нормандец протянул руку, церковный сторож торопливо убрал свою, словно миска жглась. Наклонившись к Бренне, церковный сторож шепотом спросил:

— А он безопасен?

Вначале ее охватил приступ смеха, но затем она невольно вспомнила рассказ сестры Мойры о том, как и ярости, какая бывает, наверное, только у берсеркеров, Йоранд убил стамеской на берегу четверых из дюжины нападавших. Тогда от этого рассказа ей стало откровенно жутко. Также ей вспомнился холодный, жестким взгляд его синих глаз, когда он объявил ей, что поплывет один в лодочке вслед за кораблем с ирландцами.

— Нет, он небезопасен, — признала Бренна. — Но ему можно доверять.

— Он также не любит, когда о нем говорят так, словно его здесь нет, — добавил Йоранд.

— А у тебя острый язык! — сказал церковный сторож отхлебывая из миски. Вся игра в глухоту была отброшена. — Тогда неплохо.

С удовлетворенным видом старик наклонился над котелком. Когда с едой было покончено, Бренна решила, что настала пора ее вопросов. Однако кое-что из того, о чем говорил аббат, насторожило ее и настойчиво требовало объяснений.

— Когда мы нашли отца Амброзия, он читал молитву «Моя величайшая вина». Почему он думает, что все это его вина?

— Ох, плохая сложилась ситуация, — сказал церковный сторож, рассеянно почесывая лысину. — Когда все это произошло, я был выше по реке, наблюдал за забоем скота на зиму. Но когда я вернулся, святой отец все рассказал мне.

Бренна собирала миски, чтобы затем вымыть их в реке, и даже замерла, надеясь, что услышит историю целиком.

— Когда нормандцы прибыли, они вначале хотели вести с нами переговоры, но мы заперли ворота и отказались говорить, — начал рассказывать церковный сторож, жестикулируя скрюченными от старости руками. — Нормандцы требовали серебро в обмен на то, что они не тронут аббатство.

Бренна вопросительно посмотрела на Йоранда.

— Такое часто бывает, — пожал он плечами. — Большинство поселений платят, чтобы избежать разорения. Это сберегает время и… жизни людей. Аббат заплатил откуп?

— Нет, хотя у аббата водилось серебро, чего уж там говорить. Аббатства бедными не бывают, — ответил Муртог. — Однако он не счел нужным платить язычникам дань.

Йоранд хмыкнул, и Муртог подозрительно уставился на него. Бренна испугалась, что ее мужа сочтут таким же подлецом, как тех, кто сделал все это.

— Наш аббат не стал делиться, и правильно сделал. Нормандцы все равно получили что хотели. А все остальное сожгли.

Если бы Бренна решала, что для монастыря самое важнее, то после жизней людей, пожалуй, поставила бы библиотеку. Эти фолианты были намного ценнее всего драгоценного металла, который хранился здесь.

— И что, ничего не уцелело, ни одна рукопись? — вырвалосьунее.

— А на что нормандцам рукописи? — насмешливо спросил церковный сторож. — Этим неграмотным дикарям?

Бренна знала, что Муртог был совершенно неграмотен, однако старик с почтением относился к письменному слову. Он часами наблюдал, как Бренна сидела над переписыванием рукописей, которые таскала из скрипториума. С тех пор как ей запретили сидеть в одном помещении с монахами, Муртог с пониманием относился к этим маленьким временным кражам и позволял ей заниматься в своей хижине.

— Норвежские демоны уничтожили все, — произнес церковный сторож.

— Не все, — ответил ему из хижины слабым и печальным голосом отец Амброзии.

Бренна повернула голову и увидела, что в дверях домика стоит аббат, держась руками за голову. «От такого, — подумала она, — действительно можно с ума сойти».

— Они не все уничтожили, — повторил святой отец. — Нормандцы унесли с собой Кодекс монастыря с острова Скеллиг-Майкл. Я видел, как его выносил их главарь.

— Что это? — спросил Йоранд.

— Эта старинная рукопись — величайшее сокровище, — ответила Бренна, чувствуя, как при одном лишь воспоминании о ней по спине пробегают мурашки. Она невероятно красиво отделана и состоит из евангелических и других не менее ценных текстов. Одни лишь рукописи с рисунками в монастыре стоили дороже всего… — Бренна задумалась, пытаясь представить себе, сколько они могут стоить. — Дороже всего, что было еще в монастыре.

— Ну, это не так дорого, — задумчиво заметил Йоранд.

— Тогда представьте себе, что все золото и серебри великих королей, правителей Тара, ничего не стоят по сравнению с тем, что было утеряно за эти два дня. Так и сокровищ недостойны даже короли. Они могут принадлежать только Богу, — сказала Бренна.

— А теперь это принадлежит язычникам, — в заключение произнес аббат, боком перемещаясь к компании. Наконец он расположился между Муртогом и Бренной, явно не желая, чтобы рядом сидел нормандец. — Так что же, дитя мое, привело тебя к нам из Донегола?

— Тот ребенок, который родился здесь. Ребенок моей сестры, — ответила Бренна, подтягивая колени и обхватывая их руками. Ее руки предательски дрожали, и она не хотела, чтобы аббат это видел. — Я пыталась забыть о нем, но не смогла. Я хочу узнать раз и навсегда, жив ли он.

Муртог бросил на аббата быстрый взгляд, который красноречиво говорил: «Я и так рассказал слишком много». Упрямо сжав губы, отец Амброзий размышлял.

Наконец, покачав головой, он сказал:

— Нет, лучше оставить все как есть. Ты должна доверять мне, дитя мое.

От Йоранда не укрылось, как болезненно передернулось лицо Бренны. Возможно, этот пухлый церковник и был настоятелем сожженного аббатства. Но теперь стоит ему раскрыть ту тайну, и он не будет иметь над Бренной никакой власти.

Йоранд поднялся на ноги и сжал кулаки. Взгляд аббата помертвел.

— Ты расскажешь ей все, что она хочет знать, и быстро. Иначе тебя никакие боги не спасут от моей ярости.

Неожиданно Бренна вскочила на ноги и уперлась ладошками в его грудь.

— Нет, только не так, — начала умолять она. — Он и гак слишком много испытал.

— Но я даже не приступил, — грозно заявил нормандец.

— Никакого насилия, — безапелляционно потребовала Бренна.

Йоранд испепеляющее смотрел на аббата.

— Тогда обмен, — с явным нежеланием заявил нормандец. — Я называю имя человека, у которого ваша рукопись, а вы говорите Бренне, где ребенок.

Ободренный неожиданной защитой Бренны, святой отец уже увереннее встретил взгляд Йоранда.

— А что даст нам имя этого человека? Неужели вы думаете, что мы будем молиться за этого подлеца, после того что он сделал?

— Неужели ничто не способно убедить вас поверить нам, святой отец? — спросила Бренна.

— Мне кажется, кое-что все же может убедить, — ответил Йоранд, хищно оскаливая зубы.

Бренна нахмурилась и положила руку на предплечье мужа, боясь, что тот может наделать глупостей.

— Ну пожалуйста, святой отец, я не могу возвратиться в Донегол, так и не узнав, что случилось с ребенком Синид.

— Теперь я могу лишь сожалеть о прошлом. Когда малыш родился, ты не захотела даже взглянуть на него, не говоря уже о том, чтобы ухаживать за ним, — сказал отец Амброзии, прикладывая палец к губам. — Но если бы ты могла возвратить Кодекс неповрежденным, это можно было бы расценить как акт раскаяния, достойный награды. Но увы! Кодекс в руках язычников. Как же ты надеешься возвратить его?

— Она не может, — произнес Йоранд. — А я могу.

Как Йоранду хотелось забыть свое прошлое, просто позволить воспоминаниям уйти обратно в забвение. Но зачем же Бог вернул память Йоранду, как не для того, чтобы помочь Бренне?

— Как вы можете сделать это? — спросил Амброзий.

— Я знаю, как зовут человека, который взял книгу. Его зовут Колгрим, — сказал Йоранд.

— Вы вспомнили? — удивленно спросила его Бренна.

— Да, я вспомнил его имя, — ответил Йоранд, надеясь, что такой ответ удовлетворит ее. Больше он сказать ей пока не мог.

Муртог подозрительно смотрел на нормандца, понимая, что он мог быть замешан в набеге на монастырь. Однако аббат поспешил воспользоваться таким шансом, чтобы вернуть свое сокровище.

— Я не сомневаюсь в том, что вы действительно можете знать злодея, — сказал отец Амброзии. — Но мир широк. Как вы найдете его?

Йоранд почувствовал, словно вокруг его шеи затягивается петля.

— Я знаю, куда он возвратится с добычей.

— Ну тогда иди с миром. Благословляю тебя, сын мой… — взмахнул правой рукой Амброзии, забыв на мгновение о происхождении нормандца.

— Оставьте себе свои благословения, — потребовал Йоранд. — Все, что мне надо от вас, — это чтобы вы сдержали свое слово. Вы расскажете Бренне о ребенке сестры, договорились?

Святой отец, немного поколебавшись, торжественно кивнул:

— Я расскажу Бренне о ребенке.

Йоранд развернулся и пошел прочь, злясь на себя за то, что вынужден доверять этому священнику. Но иного пути не было. Сзади он услышал легкую поступь догоняющей его Бренны.

— Куда мы направляемся? — спросила она.

— Мы никуда не направляемся, — ответил он. — Вы остаетесь здесь, а я должен вернуть эту проклятую рукопись.

— Ну пожалуйста, вы не можете оставить меня, — взмолилась Бренна, хватая Йоранда за руку. — Вы можете пострадать.

— Наверное, — ответил Йоранд, подозревая, что она не понимает, насколько все это было опасно.

— Но это касается и меня также. Вы же мне помогаете найти ребенка сестры. И если вы из-за меня попадете в беду… Я же жена вам, Йоранд, и должна быть с вами.

Нормандец остановился. Он знал, что необходимо идти, но почему-то не мог заставить себя оторвать свою руку от ее руки. Бросив на Бренну взгляд, он понял, что совершил этим роковую ошибку. Хотя ее волосы были спутаны, а лицо было черно от сажи, ее душа сияла в ясных и чистых серебристо-серых глазах. Но Йоранд видел, что она не понимает, о чем просит.

— Бренна, — сказал Йоранд, заключая в свои ладони ее щеки. — Будет трудно.

— А когда с вами было легко? — улыбнулась Бренна обворожительной улыбкой, от которой внутри у Йоранда потеплело. Значит, она доверяет ему. Когда она смотрела на него таким взглядом, ему хотелось идти вперед и убивать ради нее драконов.

Но как бы она почувствовала себя, узнав, что таким драконом был он, ее муж?

— Ну пожалуйста, — упрашивала его жена, терзая нижнюю губу аккуратными жемчужно-белыми зубами. — Я не смогу перенести, если вы уйдете один.

Отчаянно обняв Бренну, Йоранд проговорил:

— А я не могу оставить вас, — и крепко поцеловал ее, мечтая впасть в то забвение, которое он нашел в ее любви. Однако она не отставала от него ни на минуту и, отодвинувшись от него, спросила:

— Так куда мы направляемся?

Бренна смотрела на него пристальным взглядом. «В ад», — хотелось ответить ему, но он сказал просто:

— В Дублин.