Затаив дыхание, Бренна прислушивалась к спору. Сердитые голоса в доме затихли, и теперь она стояла у ворот, не зная, что делать дальше. Над ее головой собирались свинцовые тучи. Еще когда они выходили на причал, она заметила, какое неласковое здесь небо. Когда же с неба начали капать первые крупные капли, она не выдержала и помчалась к открытому проему двери. Теперь ее мало волновала сцена, которую она могла увидеть в доме. Было бы в высшей степени глупо стоять здесь под дождем и мокнуть, чтобы потом простудиться и заболеть.

В доме не было никаких окон. Единственный свет исходил от дымного очага в центральной части. Да сверху, сквозь отверстие в крыше, пробивался слабый дневной свет, приглушенный дымом очага. Не прошло и минуты, как глаза Бренны приспособились к полумраку, но поднять взгляд и оглядеть комнату она не решилась.

У нее под ногами была не утрамбованная земля, как она привыкла, а с любовью сделанный деревянный настил. У дальних стен длинной и узкой комнаты стояли низкие скамьи, а в одном из углов кучей лежали меха, очевидно, служившие им постельными принадлежностями. Напротив открытого дверного проема стоял ткацкий станок. Бренна догадалась, что для него специально было выбрано самое светлое место. Рядом висела незаконченная полоса ткани. Она была окрашена, пожалуй, слишком броско, но сама ткань была ровной и гладкой. Очевидно, хозяйка этого дома была искусной ткачихой.

Глубоко вздохнув, Бренна прошла дальше в комнату. Она была насторожена, словно шла в волчье логово. С другой стороны очага она разглядела фигуру человека. Нет, две фигуры.

«Только познав истину, можно стать свободным», — часто говаривал отец Михаил. Бренна опустилась на скамью и заставила себя посмотреть на свою правду.

На другом конце скамьи сидел Йоранд, и рядом с ним, уткнувшись ему в грудь, сидела женщина. Йоранд обнимал женщину за плечи. Неожиданно Бренна увидела, как дрожат плечи женщины, и поняла, что та плачет.

Отец рассказывал ей, что олень, когда охотник берет его на прицел, часто поднимает голову и смотрит охотнику в глаза. Должно быть, Йоранд также обладал этим звериным чутьем, если он в ту же минуту поднял голову и пристально посмотрел на нее, Бренну.

Борозды морщин пролегли над его бровями. В его синих глазах читались сожаление, горе и безнадежност. Если бы в аду проходило распределение душ, то ее муж мог бы занять место у таблички «Потерянная душа».

Внезапно Бренна поняла, что Йоранд, женившись на ней, действительно не подозревал о существовании пер вой жены. Теперь, если он разделит свою душу не только с ней, Бренной, но и с Сольвейг, ему придется разорвать свое сердце пополам.

Это показалось Бренне в высшей степени несправедливым. Никому из них троих таких проблем в жизни не было нужно. На какое-то мгновение ей даже стало жаль эту женщину в руках ее мужа.

Словно бы почувствовав чужака, Сольвейг также подняла голову и пристально посмотрела на Бренну. В полумраке дома глаза норвежки хищно сверкнули.

Бренна решила не проявлять свою жалость, а также, если угостят, есть только из одного с Йорандом котелка.

Бренне стало казаться, что к ней приходят силы словно из какого-то неведомого источника. Она почувствовала, что сможет покинуть этот зловещий дом и Йоранда, сможет разобраться в этом клубке отношений сама. Она решила, что не будет никого просить и умолять. Ведь если в конце концов он выберет не ее, Бренну, то в ее сердце эта рана все равно не заживет никогда.

Йоранд знал, что убедить Сольвейг будет трудно, но он оказался не прав. Это было невозможно.

— Посмотрите на нее. Я не потерплю в этом доме никакой ирландской неряхи, — заявила женщина, отодвигаясь от Йоранда.

— Я строил этот дом своими руками, — ответил Йоранд, пытаясь с видимым усилием говорить спокойно. — Бренна останется здесь, поскольку ей идти некуда. И говори с ней на ее языке.

— Почему я должна… — начала Сольвейг, бесцеремонно рассматривая ирландку. — Неужели только потому, что она не понимает, что я говорю? Тогда почему бы ей не заняться чем-нибудь полезным? Например, чистить во дворе выгребную яму. Думаю, с этим делом она справится.

Бренна в замешательстве смотрела на них. Сольвейг повернулась к Йоранду и сказала:

— Вот видишь, она нас даже не понимает.

Бренна поднялась со скамьи. По ее хмурому выражению лица Йоранд догадался, что она все-таки что-то поняла из того, что говорила Сольвейг, и была оскорблена. В серых глазах Бренны сейчас была решимость пустить в ход кулаки, и, несмотря на преимущество Сольвейг в росте, шансов победить у нее было мало.

Йоранд часто участвовал в сражениях и прекрасно знал, что иногда имело смысл отступить, чтобы затем вернуться в более удачный день. Но сейчас он не мог оставить этих женщин вместе, поскольку на их лицах была написана жгучая ненависть. Ему не хотелось в одночасье стать дважды вдовцом.

— Привет этому дому! — раздался со двора знакомый голос.

— Армог! — сказал Йоранд. Он шагнул к двери и буквально втащил в дом святого отца за жилистую руку, которую тот протянул для приветствия. — Слава Богу, вы все еще с нами.

— Да, — ответил отец Армог, снимая свой плащ и стряхивая его. Капельки воды с плаща исчезали с шипением в очаге. Святой отец почти свободно говорил по-норвежски, если не считать намека на акцент. — Я прибыл в Дублин не по своей воле, но все равно остаюсь слугой Божьим. Не многих здесь удалось обратить в истинную веру, но такие имеются. Мы построили здесь маленькую церковь, совсем неподалеку.

— Торкилл разрешил вам? — спросил Йоранд.

— Как вы знаете, я сослужил ему службу, обучив вас и Колгрима говорить по-ирландски. Торкилл, конечно, упрямый человек, но и у него есть чувство справедливости. Он не запретит слова Божьего, если только его люди будут соблюдать верность ему, Торкиллу.

Святой отец смиренно пожал своими узкими плечами. Бренна смотрела на святого отца, и ей невольно вспоминался молодой журавль, ловивший пескарей на отмели.

— По правде говоря, у меня больше успехов с женщинами, когда я пытаюсь обратить их в свою веру. Мужчинам это неинтересно. Ходят слухи, что вы привезли с собой ирландку.

В ответ Йоранд представил Бренну. О том, был ли Армог потрясен тем, что Бренна была его второй женой, можно было лишь гадать. Его лицо с острыми чертами сохраняло невозмутимость.

— Христос с тобой, дитя мое, — певуче сказал на гэльском языке святой отец. Его костистые пальцы прочертили перед ней в воздухе крестное знамение.

Бренна опустилась перед ним на колени.

— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила, — с облегчением заговорила девушка, чувствуя облегчение от того, что видит перед собой христианского священника и слышит родной язык. — Я давно не исповедовалась. Есть ли здесь такое место, где вы могли бы исповедать меня?

— Да, идите со мной, дитя мое. У нас есть место, где вы можете исповедоваться.

Священник протянул ей руку и помог подняться. Бренна натянула капюшон и проследовала за Армогом к двери.

Уже у двери она обернулась, чтобы бросить на Йоранда последний взгляд. Уголок его губ дрогнул в грустной полуулыбке. Да, Йоранд понял, что это было прощание. Он знал, что по своей воле она не вернется в его дом никогда.

— Типичная ирландка, — пробурчала Сольвейг, наблюдая, как уходит ее соперница.

В душной комнате все еще витал свежий аромат вереска, который принесла с собой Бренна. Йоранд попытался сосредоточиться на Сольвейг, чтобы не помчаться вслед за своей уходившей ирландской женой.

— Мой отец всегда говорил, что в спину он убил больше ирландцев, чем лицом к лицу, — сказала Сольвейг и прикрыла дверь, словно читая мысли Йоранда и желая помешать ему. — Ирландцы в бою предпочитают убегать.

Но Йоранд знал, что Бренна ушла не от возможной схватки, а от него.

— Ты меня опозорил, ты знаешь? — продолжила Сольвейг, выставляя вперед свой упрямый подбородок. — Ты женился, не спросив моего мнения…

— Я сожалею, что оскорбил тебя, — искреннее ответил Йоранд.

— Вот только не надо разводить со мной эти христианские штучки! Я не какая-нибудь христианка, чтобы обижаться на такую ерунду. Я дочь Торкилла и потому знаю, каковы мужчины. Не было никаких причин искать тебе вторую жену за моей спиной. Можно было бы просто возвратиться домой и сказать мне. Тогда мы выбрали бы ее вместе и так же вместе смогли бы жить.

— Дело в другом, — огорченно ответил Йоранд. — Я же рассказывал. Меня ранили, и я забыл все начисто.

Сольвейг иронически улыбнулась, от чего ее симпатичное лицо вдруг стало некрасивым.

— И ирландка поверила этому? Если поверила, то она еще более глупа, чем кажется.

— Ее зовут Бренна, и ты о ней ничего не знаешь.

— Я знаю, что эта ирландская девка совершенно не знает нашей жизни и не понимает, что я говорю ей, — запальчиво произнесла Сольвейг, упирая кулаки в свою тонкую талию. — По крайней мере я бы выбрала ту, которая была бы полезна в хозяйстве. А эта будет способна только греть твою кровать, когда я хвораю.

Сольвейг вдруг отодвинулась от Йоранда, а затем придвинулась снова, пытливо вглядываясь в лицо мужа.

— И как она в постели? — спросила она.

— Сольвейг, хватит! — сказал Йоранд, досадливо сжимая губы. Меньше всего ему хотелось обсуждать с ней свою интимную жизнь с Бренной.

— Но почему? Ты мне можешь рассказывать все. Я хочу знать об этом, — настаивала Сольвейг. В глубине ее глаз вспыхивал холодный огонек. — Она мягкая и страстная или, наоборот, лежит как полено?

Сольвейг запустила свою руку с длинными пальцами под его рубашку и ногтями царапнула ему грудь. Йоранд внутренне содрогнулся.

— Ублажала ли она тебя так, как это умею я? — спросила Сольвейг, настойчиво целуя его в губы. Йоранд почувствовал, как ее набухшие соски упираются ему в грудь.

— Конечно, нет, — ответила Сольвейг на свой же вопрос. — Она же не знает, что ты любишь.

И рука норвежки исчезла между бедер Йоранда.

Это было уже не соблазнение, а ласковое нападение. Первая жена прекрасно знала тело Йоранда. Она знала, как прикосновениями разбудить в нем безумную жажду страсти. Йоранду хотелось сохранить контроль над собой, но тело переставало его слушаться.

Сольвейг хрипло хихикнула. Она принялась стаскивать с него штаны и почувствовала, как возбужден ее муж.

— Много времени прошло. Приятно знать, что у тебя все в порядке по-прежнему, — промурлыкала Сольвейг.

Йоранд выдернул руку жены из своих штанов, схватил ее за плечи и стал пристально рассматривать. Сольвейг была все еще хороша. От взгляда на её прекрасные черты лица кровь в его жилах бежала быстрее. Но в ее глазах были только жажда страсти и триумф победы над соперницей. Нормандец знал, что Сольвейг может стать для него надежной опорой, захоти он взять причитающуюся ему власть. Ведь его успех возвеличил бы и ее, Сольвейг. Ее любовные ласки были грубоваты и пламенны, впрочем, как и вся жизнь в браке с ней. Друг с другом они насыщали аппетиты своих тел, грубые и эгоистичные. По сути, они просто использовали друг друга — каждый в своих целях.

Когда же в его объятиях была Бренна, он чувствовал, что открывает для себя новое. Йоранд вспоминал, как она стонала, как прижималась к нему. Но больше всего нормандцу нравилось изучать ее добрые серые глаза. Ему нравилось видеть, что она доверяет ему. Это заставляло его оставаться таким же прекрасным человеком, каким она хотела его видеть.

Сольвейг видела Йоранда таким, каким он был, а Бренна — каким мог бы быть. Но хотел ли он быть таким, Йоранд еще не решил.

— Ты не права, — спокойно ответил Йоранд своей жене Сольвейг, затем встал и шагнул к двери. Как ему хотелось сейчас выйти под холодные струи дождя. — Кое-что изменилось.