Старая повитуха Хельга ошиблась. Прошла целая неделя, прежде чем наследник Согне решил появиться на свет. В промозглый день, когда небо и вода соревновались, что из них серее, Астрид наконец возлегла на постель роженицы.

Она не верила в молчаливые страдания. Крики Астрид сотрясали балки большого дома и заставляли служанок, как леммингов на пути к морю, бесцельно бегать туда-сюда. Несмотря на дождь, секущий острыми ледяными струями, Гуннар сбежал из дома на охоту, и его наемники с радостью последовали за ним.

Как предсказывала Рика, Бьорн сильно натрудил ногу, и его рана снова открылась. Так что он был обречен сидеть в большом зале и слушать вопли Астрид, а Рика обязана была находиться рядом с ним.

— Я понятия не имел, что сено и штукатурка совсем не защищают от громких звуков. — Нависший над шахматной доской Бьорн безумным взглядом посмотрел на Рику: — Неужели так бывает всегда?

— Откуда мне знать? От скальда роженице мало толку. — Стена около них дрожала. — Спасибо Тору, — пробормотала Рика с досадой девственницы.

Крики Астрид заставляли ее, с одной стороны, благодарить небо за то, что она не уступила Бьорну. Роды были делом нешуточным. Но с другой стороны, память вновь и вновь воскрешала в сознании ту ночь, с невероятными переживаниями, поцелуями, трепетным экстазом от ощущения на теле его рук. Губы и кожу начинало покалывать иголочками, и она невольно задумывалась, в каких же наслаждениях себе отказала. Что такого было в этом мужчине, что буквально лишало ее воли? Одного его взгляда было достаточно, чтобы кровь быстрее бежала по жилам и стучала в висках.

Бьорн снова переключал внимание на костяные и гагатовые фигурки на доске.

Эти изысканные шахматы дядя Орнольф привез ему из Миклагарда. Как только Бьорн выяснил, что Рика умеет играть в шахматы, он попросил ее, чтобы она научила его. Это оказалось непростым делом. Он считался мастером норманнской стратегической игры «хнефатафл», для которой тоже нужна была доска. Но для освоения шахмат, с их огромным разнообразием ходов и уловок, требовалось довольно много времени. Он тронул пальцем фигуру с маленьким крестиком на макушке, которую Рика называла епископом, и передвинул ее, угрожая белой королеве.

— Как ты собираешься учиться, если пренебрегаешь моими советами? — возмутилась она и, двинув своего рыцаря, сбросила его епископа с доски. — Ты плохо сосредоточиваешься.

— Потому что не вижу в этом смысла.

Теперь на доске оставалось больше белых фигур, чем черных. Как могло получиться, что женская стратегия побеждала мужскую?

— Когда я училась играть — это было в Данневирке, — мне объяснили, что игра построена по принципу организации королевского двора. — Ее пальцы замелькали над доской. — Тут есть правитель и его супруга. — Она коснулась фигурки короля. — Ты просто не задумываешься над этим.

Было странно, что он вообще был способен думать. Наблюдая за тем, как ее бледная ладонь гладит шахматную фигурку, он вновь ощущал на своем жарком теле прикосновение этих тонких пальцев, прохладных и гладких.

— Епископ символизирует их религию, — она помахала очередной фигуркой перед его носом, затем взялась за фигурку на коне, — а рыцари — их отборные воины.

— Единственное действие, которое имеет для меня смысл, — это нападение с флангов. Именно так нападает кавалерия в самый разгар битвы, — промолвил Бьорн.

Конечно, он точно так же одобрял фронтальную атаку с копьем наперевес, устремленным в грудь лошади противника. Но он полагал, что такое действие лишь усложнит игру, даже если позволить рыцарю иные маневры.

— А замок — их крепость, — продолжала Рика, обводя пальцем зубчатый край вершины башни.

— Глупая фигура, ведь крепости никогда не передвигаются, — фыркнул Бьорн.

Рика проигнорировала его реплику.

— А затем идут пешки, злосчастные пешие солдаты, которых короли расходуют легко, как хворост для костра.

— А почему королева может передвигаться так свободно, если королю разрешается ходить только на одну клетку? — Бьорн передвинул своего оставшегося рыцаря, чтобы он угрожал ее королеве. — Я начинаю думать, что это женская игра.

— Но разве не так ведут короли свои битвы? — спросила Рика. — Магнус всегда говорил мне, что они сидят верхом на огромных жеребцах на вершине какого-нибудь холма и руководят битвой издали.

— Да, это верно, но это не прибавляет им уважения, — кивнул Бьорн, скользя взглядом по доске в поисках возможного удачного хода. — Как может мужчина называть себя королем, если он не стоит во главе своего войска, которое, например, оказалось в беде?

— Кстати, о беде, — заметила Рика с довольной улыбкой, ставя белую королеву в позицию, угрожающую его королю. — Твой король в опасности. Шах!

— Как и твоя королева, — радостно улыбнулся Бьорн, сбрасывая фигуру с доски своим рыцарем.

Крепость Рики промчалась поперек доски и столкнула его короля набок.

— Шах и мат, Бьорн, тебе нужно было следить за своим королем, а не гоняться все время за моей королевой.

— Я ничего не могу с собой поделать: мне больше нравится гоняться за женщиной, а не тревожиться насчет мужчины. Давай попробуем еще раз. Когда-нибудь я все-таки тебя побью.

Они снова расставили фигуры на доске. Бьорн заметил, что Рика украдкой бросает на него быстрые непонятные взгляды. Он отдал бы год пребывания в Валгалле, лишь бы понять, что творится в голове у этой женщины. Из комнаты роженицы вновь донесся вопль Астрид и громкие сомнения в происхождении ее отсутствующего мужа.

— Прошлой ночью ты опять видел плохой сон?

— Я не думал, что разбудил тебя, — нахмурился он.

— Они у тебя часто случаются, Бьорн. Иногда не один раз за ночь. — Она наклонилась вперед. — Ты уверен, что не хочешь рассказать мне об этом? Кетил… — Она оборвала себя на полуслове. — Я просто думаю, что тебе поможет, если ты их перескажешь.

— Не знаю, — мрачно заметил он, скрещивая руки на груди и делая вид, что поглощен игрой… хотя смотрел на доску невидящим взглядом.

— Но это действительно может помочь. И вообще, я думаю, что ты ведешь себя эгоистично.

— Это как? — резко встрепенулся он.

— В конце концов, эти твои кошмары прерывают мой сон. Так что они мучают не только тебя, но и меня, — объяснила она.

Он неловко поерзал на стуле. Его кошмары внушали ему ужас, но с недавних пор он больше всего боялся выглядеть в ее глазах трусом. Прошлой ночью он, кажется, даже во сне со злостью оттолкнул ее, но когда пришел в себя, Рика вроде бы крепко спала. Значит, она притворялась? С одной стороны, он жаждал поделиться с ней этим личным ужасом, но с другой стороны, он и так сейчас был калекой. Как может мужчина признаться в слабости и при этом оставаться сильным и мужественным?

— Пожалуйста, расскажи мне.

Он посмотрел в ее теплые зеленые глаза, и ему захотелось довериться ей.

— Ладно, расскажу. Хотя бы для того, чтобы ты перестала меня пилить. Ты хуже, чем протекающая крыша. — Он отодвинулся от шахматной доски и провел рукой по лицу. — Этот сон всегда одинаков. — Если он просто сухо изложит события своего сна, то, может быть, этот кошмар перестанет терзать его днем, нагоняя панику. — Я нахожусь под водой и не могу выбраться на поверхность.

— Почему? — Она сделала первый ход, двинув королевскую пешку вперед на две клетки.

— Иногда мне путь преграждают льдины, а иногда какая-то рука опускается в воду и удерживает меня, не давая всплыть. — Он повторил ее ход своей пешкой. — Воздух у меня кончается, и я начинаю тонуть. — Голос Бьорна прервался.

— Продолжай.

— Йормунганд, — прошептал он, не в силах встретиться с ней взглядом. — Я вижу Мирового Змея.

Рика прикрыла рот ладошкой.

— Поистине жуткий сон. Я понимаю, почему тебя от него трясет…

— А потом я просыпаюсь и чувствую себя полным дураком. — Он громко вздохнул, презирая себя.

— Неудивительно, что ты кричишь. Мировой Змей способен нагнать ужас даже днем, когда мы бодрствуем. — Она протянула руку через столик и коснулась его плеча, — Испытывать страх вовсе не глупость, Бьорн. Это вполне естественная человеческая реакция.

— Храбрые люди не знают страха.

— Чушь. Если бы ты не знал страха, то не стал бы храбрым, преодолев его. — Рика переставила своего епископа в новое положение. — Нет храбрости в том, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, чего ты не боишься. Страх — необходимое условие для проявления истинной храбрости.

Бьорн был благодарен Рике за новый угол зрения на его проблему. Возможно, он действительно не был трусом и зря считал себя таковым. Слегка кивнув, он заметил:

— Может быть, ты права.

— Конечно. А теперь нам нужно разобраться, почему тебе снится, что ты тонешь и при этом видишь Змея. — Она говорила это, продолжая изучать позицию на доске с явным удовлетворением. — Теперь твой ход.

— Первое объяснить легко. — Он передвинул пешку на дюйм вперед. Мальчишкой я чуть не утонул. Мне было не то пять, не то шесть зим. Это одно из самых ранних моих воспоминаний.

— Это ужасно. — Она съела его пешку своим епископом. — Как же это произошло?

— Мы с Гуннаром плыли на маленьком суденышке. — Бьорн откинулся назад, стараясь припомнить подробности этого события. — Весь день мы лазали по скалам за яйцами чаек, а потом направились домой. Я помню, мы еще поспорили, кто набрал больше яиц. Гуннар всего на пять лет старше меня, но в моих детских глазах он выглядел почти взрослым. Поэтому я очень гордился тем, что быстрее лазал по скалам и сумел набрать больше яиц. В конце концов, мы — братья, а братья всегда соперничают. От резких слов мы перешли к крикам, потом… — Бьорн поморщился и от провала в воспоминаниях, и от потери пешки. — Я точно не помню, что произошло, но я оказался в воде и стал тонуть. Я не умел плавать.

— Это объясняет часть твоего сна, — кивнула Рика. — А что случилось потом?

— Гуннар вытащил меня, — быстро ответил Бьорн, — но я смутно это помню. А следующее четкое воспоминание — моя рука сжимает его руку, я перелезаю через борт лодки и валюсь без сил на ее дно. Мой брат спас мне жизнь. И даже будучи ребенком, я понимал, что отныне у него в долгу. Прямо там, в лодке, я принес ему клятву верности, а потом повторил ее в большом зале отца. У нас с Гуннаром есть свои разногласия, но я до сих пор его верный вассал. — Он ухмыльнулся глуповатой улыбкой. — Но плавать я не умею и по сей день.

— Тогда ты очень храбрый человек, Бьорн, — покачала головой Рика. — Если бы я не умела плавать, я бы ногой не ступила ни в какую лодку или корабль.

Он улыбнулся и съел ее епископа. Она не заметила опасности. Может быть, ключ к победе над ней был именно в отвлечении?

— Как странно, — заметила Рика почти шепотом.

— В том, что я съел твою фигуру, нет ничего странного, — сказал Бьорн, выпятив губу.

— Нет, я имею в виду то, как ты чуть не утонул, — нахмурилась Рика и замолчала, прикусив губу. — Меня кто-то также в свое время предал воде, хотя я ничего об этом не помню.

Бьорн вопросительно выгнул бровь.

— Я не по рождению дочь Магнуса, — доверительно промолвила она дрогнувшим голосом. — Магнус с Кетилом нашли меня новорожденную плывущей на льдине. Он любил называть меня кельтской принцессой, потому что я была уже синей, когда они меня выловили.

— Тот, кто бросил тебя, был дураком, — покачал головой Бьорн.

Она улыбнулась грустной улыбкой и провела пальцами, как гребнем, по своим обрезанным волосам.

— Мне нравится думать, что это был перст судьбы. Иначе не было бы в моей жизни Магнуса. — Ее подбородок задрожал, и она отвела глаза в сторону, стремясь не встречаться с ним взглядом.

Бьорн почувствовал, чего ей стоило поделиться с ним своим прошлым. Он знал, что она винит его в смерти Магнуса. Так почему же у нее такой виноватый вид? Да, именно это выражение читалось на ее лице. Когда она снова посмотрела на него, ее лицо было бледным, заострившимся. Чувство вины… Внезапно он тоже ощутил это.

— Рика, я хотел бы… — Только слабые мечтают о невозможном, и все же он знал, что отказался бы даже от надежды на собственную землю, если бы мог каким-то образом вернуть ей Магнуса. Однако выражение лица Рики его озадачило. Почему она чувствует вину? Неужели она начала испытывать к нему особые чувства?.. Да, все дело в этом! Должно быть, так…

Она глубоко вздохнула и передвинула следующую пешку.

— Ладно, вернемся к твоему сну. То, что ты почти утонул, произошло давным-давно. Тебя все эти годы терзал один и тот же кошмар?

— Нет, — нахмурился Бьорн. — Теперь я подумал и понял, что много лет меня это не тревожило.

— Когда же снова начались эти сны?

Он сложил ладони вместе и стал соображать.

— В прошлом году. После смерти отца.

И когда она вопросительно выгнула бровь, он продолжил:

— Хотя отцу исполнилось почти пятьдесят зим, он был еще очень деятельным человеком. Он любил охотиться в одиночку, объясняя это тем, что ему время от времени нужно побыть в одиночестве. Он уходил в горы и возвращался с добычей — оленем или двумя. Когда его конь примчался в конюшню без седока, мы отправились на поиски.

— Это был несчастный случай?

— Нет, убийство. На него кто-то напал, он отчаянно боролся. Меч его был иссечен, но не в крови. — Бьорн провел рукой по лицу. — И самое плохое… смертельная рана была нанесена сзади. Рана от труса.

Рика прикусила нижнюю губу.

— Ты полагаешь, что твой отец пытался убежать от схватки? Но ведь все могло быть иначе. Иногда все выглядит совсем не так, как есть на самом деле. Одно ясно, что смерть отца каким-то образом вернула твой сон… Ладно. Теперь подумаем, что может означать видение Мирового Змея?

Бьорн откинулся и сплел пальцы за головой, изучая символы Гуннара на одном из щитов, украшавших стены зала. Переплетенные змеи. Он нахмурился, глядя на их изображение. Потом пожал плечами. Он и свой драгоценный драккар назвал «Морской змей». Казалось, оба брата питали уважение к этим страшным существам. Интересно, бывают ли у Гуннара такие же кошмары? Нет, ему не хотелось думать об этих скользких рептилиях, являвшихся ему по ночам.

— Ты скальд. Вот ты мне и объясни.

— В сагах Мировой Змей всегда связан с предательством и разрушением, — пояснила Рика с блуждающим взглядом, словно перебирала в памяти подобные упоминания. — Йормунганд помогает уничтожить богов при Рагнароке, но в этой последней битве Змей погибает, что обнадеживает.

Бьорн прищурился, вглядываясь в шахматную позицию. Предательство? Почему он стал видеть такие сны? Внезапно он заметил на шахматной доске просвет. Рика оставила своего короля незащищенным. Он поспешно двинул королеву в угрожающую позицию и удовлетворенно откинулся на спинку стула.

— Шах и мат!