Лорна Уайз лежит в постели и размышляет о своих симптомах. Сегодня суббота, поэтому она может предаваться этому занятию гораздо дольше, чем обычно. Заднюю стенку горла саднит. Дергается икроножная мышца. Над левым локтем зона расслабления. Она мигает одним глазом, потом другим. Ага, в левом глазу изображение немного расплывается, скорее всего, спросонья. Но то, что это именно левый, все равно беспокоит, и дрожание левой икры тоже дурной признак: это может свидетельствовать о нарушении функции центральной нервной системы, об ишемии, образовании опухоли в мозгу или ослаблении сердечной мышцы. Лежа, она щупает свои груди, хотя и знает, что делать это надо, приняв вертикальное положение, а потому повторяет процедуру под душем. Ее пальцы выискивают новообразования в надежде выявить их на той стадии, когда хирургическое вмешательство еще может принести результат. И это при том, что ей, прочитавшей уйму популярных брошюр по онкологии, прекрасно известно, что рак способен протекать скрытно, не поддаваясь обнаружению до тех пор, пока процесс не станет необратимым. Правда, у ее матушки опухоль была размером с мандарин, но та все равно не обращалась к врачу. Мама, почему ты не пошла к доктору? Потому что не видела в этом толка? Ну что ж, я и сама терпеть не могу эскулапов. Лорна отпускает груди и садится на краешек кровати, испытывая волну головокружения и легкую тошноту — безошибочный признак того, что мозг разрушается метастазами или недовольством собой. В отличие от матери Лорна порой имела отношения с врачами, иногда даже сексуальные, как, например, с Хови, и как раз по этой причине решила, что ее личным врачом непременно должна быть женщина. Ее охватывает желание немедленно позвонить доктору Гринспен, но Лорна подавляет его: они виделись всего тридцать четыре дня назад, и ей не хочется производить впечатление развалины, вечно донимающей врача своими болячками. Почему-то, думает она, первые минуты дня всегда самые неприятные: в это время она чувствует себя особенно уязвимой и подверженной страхам.
Расположившись в маленьком патио, в окружении цветов и щебечущих птиц, она съедает грейпфрут с пилюлями здоровья и выпивает чашечку кофе. Каждое утро она получает «Майами геральд» и «Нью-Йорк таймс» и прочитывает обе газеты полностью, исключая лишь разделы, посвященные спорту. «Геральд» превосходная газета, но она не чувствует себя цивилизованной без «Таймс». «Таймс» и «Ньюйоркер», заявлял ее отец, позволяют ему, хоть он и перебрался в Нью-Джерси, не одичать окончательно. И ей нравится разгадывать кроссворд, с которым она справляется за двадцать минут. Результат похуже, чем у отца, но не огорчительный.
После этого она садится в кресло-качалку и, попивая остывающий кофе, припоминает разнообразные дела, которые отложила до выходных и теперь должна сделать, чтобы не чувствовать себя неряхой. Звонит телефон. Она берет захваченную с собой беспроводную трубку и слышит голос Шерил Уэйтс, вопрошающий, готова ли она. Готова к чему? Ну конечно, у нее из головы вылетело, что они договаривались пробежаться по магазинам и присмотреть платье для вечеринки. «Настоящее платье для вечеринки, которого у тебя, дорогуша, сдается мне, нет и в помине, но не собираешься же ты притащиться ко мне клуша клушей?»
* * *
В тот вечер Лорна появляется на вечеринке Шерил завзятой щеголихой в алом, чрезвычайно открытом платье с вшитым бюстгальтером, благодаря которому груди выдаются вперед, словно на подносе. Народу полно, автомобили по обе стороны дорожки, люди стоят на тротуаре и на передней лужайке, держа напитки, окна внушительного дома ярко сияют, из них льется музыка, сосны и пальмы в саду украшены разноцветными фонариками.
Хозяйку Лорна обнаруживает на кухне, извлекающей из плиты противень с жареными куриными крылышками. Шерил восхищается их видом и требует, чтобы все, находящиеся в пределах досягаемости, разделили ее восторг.
— Терпеть тебя не могу, — шипит ей Лорна. — Это по твоей милости я тут разгуливаю чуть ли не голая. Мне с четырех лет не случалось появляться в таком виде за пределами бассейна.
— Ну и дурочка же ты, детка. Вид у тебя потрясающий. Правда, она выглядит потрясающе, Элвита?
Элвита соглашается с тем, что доктор Уайз выглядит просто роскошно. Лорна изображает улыбку дешевой обольстительницы. Предполагается, что это юмор.
Вообще-то, вечеринки ее утомляют: ей не нравится, как ведут себя подвыпившие люди, она не любит танцевать и терпеть не может, когда ее лапают незнакомцы. На шумных тусовках она обычно находит укромный уголок, устраивается с бокалом белого вина и наблюдает за разными биологическими видами в их социальных ритуалах, подобно орнитологу в лесу. Однако, поскольку эта вечеринка устроена Шерил, она чувствует себя обязанной поддерживать общение и циркулирует в пространстве, отпивая маленькими глоточками вино и содовую. Почти все приглашенные связаны с полицией, чуть больше половины черные, остальные смесь англосаксов и кубинцев. Как она и ожидала, мужчины стоят кучками, держа напитки в больших пластиковых стаканах, и беседуют о спорте или на профессиональные темы. Женщины оживленно щебечут о покупках, отпусках, одежде и детях, каковые в огромном количестве вертятся под ногами и кричат во дворе. Несколько пар танцуют под мелодию из «Человека дождя» в исполнении «Уэзер герлз» в залитом цветными огнями патио.
Подошедший к ней человек представляется как Род, друг Леона. Типичный коп, мускулистый и волосатый, он довольно косноязычен и главным образом таращится на ее выставленные напоказ сиськи. Потом к ним подходит еще один малый по имени Бен, повыше ростом и с большим, что Лорне не нравится, адамовым яблоком. Этот тип тоже пялится на ее грудь, и она чувствует себя новой моделью автомобиля, выставленной на вращающемся подиуме. А вот и еще один, Мартин, помоложе, посимпатичнее — но и он туда же. На что это он смотрит, не отрывая глаз? Чем это он любуется? Не иначе как ее безупречной кожей. Все эти парни из полиции Майами затевают друг с другом шутливое соперничество, подтрунивают один над другим и пожирают глазами ее тело. Вроде бы такие свидетельства сексуальной привлекательности должны пробудить в ней торжество, но нельзя же всерьез считать, что свисток, по которому начинается рабочий день, может служить сигналом к началу серьезных отношений. Однако она чувствует себя обязанной подыграть им, что и делает, расточая дурацкие улыбочки и соответствующие шуточки. Боже мой, только бы еще не вспотеть! Хорошо еще, что этот наряд, при всем его неприличии, оставляет подмышки открытыми. Кто-то сует ей в руку пластиковый стаканчик, и она пробует сладкий, очень холодный напиток. Должно быть, пресловутый ледяной дайкири Леона.
После дайкири ее малость ведет. Она танцует с несколькими мужчинами, чувствует, как их гениталии прижимаются к ее почти неприкрытому телу, ощущает ладони на своей заднице. Звучит в основном фанк и диско, музыка, которая ее не особенно трогает. Раздается зажигательный ритм, но композиция отличается от той латиноамериканской музыки, которую она слышала раньше: мелодия невероятно сложна, состоит из множества накладывающихся одна на другую тем и при этом невероятно возбуждающа в эротическом смысле. Тот парень, с которым она танцует сейчас, ведет ее, выделывая незнакомые ей па, но она, похоже, справляется неплохо. То ли благодаря умелому партнеру, то ли под влиянием алкоголя. У парня спокойные карие глаза и кожа цвета жженого сахара. Рост у них одинаковый, но следует помнить, что Лорна на каблуках.
— Что это за музыка? — спрашивает она.
— Это машина для подавления времени, — отвечает он.
— Простите?
— Леви-Стросс.
— Леви-Стросс?
— Ну да. Играет третью «базу» в «Белых носках». Как насчет тех марлинов?
— Вы Джимми Паз, — говорит она.
— А как вы догадались, доктор Уайз? — Теперь он ухмыляется, зубы поблескивают как у кота.
— Шерил говорила, что вы начитанный малый. Сомневаюсь, чтобы многие из приглашенных на эту вечеринку ответили на мой вопрос цитатой из Леви-Стросса.
— Ага, только игроки в софтбол из команды структурной антропологии.
— А вы в ней состоите?
— А то как же. Я вообще, можно сказать, универсал. Мы играем в мяч, а сидя в раздевалке, обсуждаем «Печальные тропики».
— Серьезно, что это за музыка?
— Это тимба. Кубинская запись, группа под названием «Кульминация».
— А о чем они поют?
— Yo no quiero que mi novia sea religiosa. Я не хочу, чтобы моя девушка была религиозной. И кстати, как поживает наша девушка?
— О нет, только не надо разговоров о работе! А я-то, глупая, подумала, что вы пригласили меня потому, что вас привлекло мое платье, — кокетничает Лорна, изумляясь тому, что смогла выговорить нечто подобное.
Он отбрасывает ее на расстояние вытянутой руки, крутит и снова прижимает к себе. От него пахнет табаком: для нее это непривычно, поскольку мужчины, с которыми она обычно имеет дело, пекутся о своем здоровье. Но, оказывается, это довольно приятный запах. Пряный. Он снова окидывает ее одобрительным взглядом, который обжигает ее кожу.
— Да, — соглашается он, — это всем платьям платье. А если говорить честно, лучшее в нем то, что им не прикрыто. Полный улет: так бы и съел. Ей богу, жалею, что у меня нет длинной ложки.
— Думаю, нам не помешало бы выпить еще, — лопочет она.
* * *
Несколько позднее они сидят бок о бок на хлипкой багамской кушетке на веранде Уэйтсов. Лорна безрассудно пьет второй дайкири, а Паз какую-то темно-коричневую жидкость со льдом. Пробегающая мимо Шерил, приметив парочку, выразительно выкатывает глаза и облизывает губы. Лорна показывает ей язык. Паз замечает это движение, но никак его не комментирует, а вместо этого спрашивает:
— Итак, что мы имеем?
Лорне требуется секунда, чтобы сообразить, о чем речь, а потом она, словно со стороны, слышит собственный голос. Говорит она медленно, язык чуточку заплетается.
— Две беседы и одна тетрадь, полностью исписанная. Из бесед ничего особенного не извлечь. Трудный случай, она не желает раскрываться. То есть вроде бы и не отгораживается, но есть в ней где-то глубоко… не знаю, как лучше сказать… трещина, что ли? В норме она спокойна, доброжелательна и выделяется лишь чрезмерной религиозностью. Но порой, когда она чувствует, что на нее оказывается давление…
— Наружу выходит женщина-паук, — заканчивает за нее Паз.
— Вы тоже это видели? Ее, я хочу сказать?
Лорна ощущает прилив благодарного облегчения. Этот аспект своего общения с пациенткой она не обсуждала даже с Микки Лопесом.
— Ну да. Я увидел кое-что, когда допрашивал ее, сразу после ареста. Заглянул ей в глаза и мигом понял, что мы имеем дело не с Маленьким Цветком.
— Простите, маленьким…
— Святой Терезой из Лисье. Я так понимаю, вы не католичка.
— Нет. Но я уверена, что это не просто симуляция. Симулянтов мне довелось видеть уйму, и на этом меня не проведешь. У нас есть тесты, которые… в общем, не буду вдаваться в тонкости, но это своего рода проявление реально существующей части ее личности. И признание, которое вы велели ей написать, подтверждает это. У нее было ужасное детство.
Паз внимательно слушает пересказ содержания первой тетради. Не то чтобы он испытывал потрясение — ему случалось сталкиваться и с более неприглядными событиями, — но, глядя сейчас на собеседницу, детектив улавливает за ее профессиональным рассказом что-то невысказанное и понимает, что она столкнулась с тем же необъяснимым преображением, что и он сам. Это не просто выражение в глазах Эммилу Дидерофф, а что-то такое, о чем он вообще думать не желает, и, черт возьми, уж конечно, не станет поднимать эту тему сейчас.
— Так, убийство с последующим самоубийством проверить легко. Она утверждает, что подтолкнула свою мать к убийству отчима. И охотно сознается, что это убийство, заодно с убийством ее брата по отцу и самоубийством матери, полностью на ее совести, хотя как раз об этом ее никто не расспрашивал, а вот свою причастность к падению с балкона нашего араба категорически отрицает. Как это понимать?
— Ну, с юридической точки зрения она не несет ответственности за то, что совершила ее мать. Подсунуть кому-то ключ и подменить транквилизаторы на крахмал — это еще не преступление. Другое дело — треснуть человека по голове и спихнуть с балкона. Я так думаю.
— Так все-таки, она нас дурит или вправду невменяема?
— Она не психопатка. И полностью сознает свою ответственность за все содеянное.
Лорна видит растерянность на лице Паза и ощущает то же самое в собственных мыслях. Действительно, глупо пытаться обсуждать дела, когда у тебя стакан недопит.
Она приканчивает второй дайкири, и перед ней тут же останавливается юноша с подносом, уставленным стаканчиками с тем же напитком. На нем короткая, широковатая ему матросская куртка и галстук-бабочка на резинке, не слишком плотно прилегающей к воротничку белой рубашки.
— Возьмите еще, — говорит он.
— А твоя мать знает, что ты разносишь спиртные напитки, молодой человек? — спрашивает Лорна.
— Она мне велела этим заняться, вот до чего дошло. Хотите дайкири, детектив Паз?
— Пожалуй, нет, Джон. Я думаю, что это было бы пособничеством правонарушению несовершеннолетнего.
— Размазня, вот ты кто, — говорит парнишка. — Мы здесь сами себе полиция. Берите еще, Лоло, это же вечеринка, — добавляет он, обращаясь уже к Лорне, забирает пустой стаканчик, а полный ставит на деревянный подлокотник кушетки, одновременно окидывая Лорну взглядом. — Классно выглядите, Лоло. Не платье, а бомба!
Он ускользает, смешавшись с толпой.
— Лоло? — спрашивает Паз.
— Так меня прозвали в этом доме. Кто-то из детей еще во младенчестве ляпнул, с того и пошло.
— Это имя вам подходит. Особенно к этому платью.
— Вы тоже думаете, что это бомба?
Лорна отпивает глоток из нового стакана, понимая, что скоро напьется по-настоящему, как на студенческой пирушке, чего уже некоторое время старается избегать. Но сейчас Лорна решает двигаться в этом направлении: лучше вообще утратить способность к связной речи, чем пытаться разобраться в поведении Эммилу Дидерофф, пребывая в полупьяном состоянии. И вообще, она сидит рядом с мужчиной, знающим, кто такой Леви-Стросс. Лорна пьет ледяной дайкири настолько быстро, что у нее сводит челюсть, осознавая, что Паз наблюдает за ней с легкой улыбкой. Она наклоняется к нему чуть ближе, чем намеревалась, и ее грудь касается его руки.
— Как насчет того, чтобы еще немного потанцевать, детектив?
* * *
Лорна стонет и натягивает простыню в попытке укрыться от утренних солнечных лучей. Позади глаз тупая боль, горло пересохло так, что готово растрескаться, во рту, как всегда бывает, когда переберешь рому, кошмарный вкус гнилой патоки. В голове абсолютная пустота, она и себя-то осознает не сразу. Память возвращается медленной тонкой струйкой: кто она, где она (в собственной спальне), ее нынешнее состояние. Состояние похмельное, и она голая. Тут воспоминания застревают. Она припоминает третий дайкири, Паза с его бесцеремонной ухмылкой и то, как кружилась с ним в танце по патио, а потом все, провал. Вести машину сама она явно не могла, значит, кто-то ее отвез. А что потом? Никаких воспоминаний. Был у нее секс или она держала оборону, как команда «Дельфины» на стадионе в Майами? Звонит Шерил, но Лорне нечем с ней поделиться, и они договариваются о возвращении машины Лорны, при этом хихиканье подруги отдается в ее черепной коробке колокольным звоном.
Спустя час машина доставлена, а Лорна приняла душ (после того как убедилась, что единственные паховые волоски, приставшие к ее коже, это ее собственные), съела «адвил» и выпила полкофейника черного кофе. Она лежит в шезлонге у себя в кабинете, пытаясь сосредоточиться на новом романе, но ничего не получается. Какое тут чтение, когда она места себе не находит от беспокойства. С одной стороны, отравление токсичными продуктами метаболического распада этанола, с другой — такой упадок сил, что она не в состоянии даже прогуляться по садику. Заметив на столике школьную тетрадь, Лорна откладывает роман и берет признания Эммилу с кустарником закладок между страниц. Она открывает тетрадь на одном из заложенных мест, просматривает страницу и останавливается на написанной размашистым почерком Эммилу жирно подчеркнутой строке: «И с вами это тоже случилось, правда?»
Подчеркнутые слова адресованы читателю, очевидно, Пазу: видимо, там уже установились какие-то отношения. Почему? Это связано с католической религией? Она знает, что вообще-то посторонние голоса довольно распространенное явление, особенно в детстве, но здесь экстремальный случай, импульсы идентичности спроецированы наружу и обращены на воображаемую фигуру сияющего человека. Почему сияющего? Какие-то ранние визуальные галлюцинации, которые блекнут с возрастом? Своего рода чары? Это позволяет сделать интересные выводы, можно сказать, новое слово в психотерапии.
Лорна идет за ручкой и собственной тетрадью, намереваясь записать некоторые соображения, но тут звонит телефон. После второго звонка включается автоответчик.
— Лорна, — слышится искаженный дешевым микрофоном голос, — это Джимми Паз. Надеюсь, у тебя все в порядке. Послушай, позвони мне, как только сможешь…
— Эй, привет! — здоровается она, добравшись через комнату до телефона и схватив трубку.
— Отлично, — говорит Паз. — Ты выжила. Я не буду спрашивать, как ты себя чувствуешь.
— Весьма тактично с твоей стороны. Полагаю, это ты доставил меня вчера домой. Извини. Обычно я себя так не веду.
— Как «так»? Не напиваешься на вечеринке и не веселишься?
— А я веселилась? Не помню.
— Ты много смеялась. Это обычно индикатор.
— Что ж, с твоей стороны было очень любезно позаботиться обо мне.
Следует маленькая пауза: оба испытывают неловкость и каждый ждет первого шага со стороны собеседника. В конечном итоге Паз не выдерживает.
— Я надеюсь, ты не сердишься, что я снял с тебя платье. Мне показалось, что спать в нем будет не совсем удобно. Но я не сразу врубился, что у него вшитые чашечки и под ним нет белья.
— Все в порядке.
— Имей в виду, я все время держал глаза закрытыми.
— Весьма деликатно с твоей стороны. Это было трудно?
Он хмыкает, она тоже.
— Нет, я имела в виду, трудно ли было его снимать…
— Ничуть. Все равно, что кожу с макрели.
Лорне кажется, что это самая эротичная фраза из всех возможных. Ей хочется придумать достойный ответ, но единственное, на что она способна, это дышать в трубку, как какой-нибудь телефонный хулиган.
— Послушай, у меня есть еще одна причина, по которой я тебе звоню: можешь ли оказать мне услугу?
— Конечно, а что случилось? — спрашивает она.
— Ты в состоянии подъехать ко мне?
— Прямо сейчас?
— Ну да. Я тут попал в небольшую переделку, и ты первая, кому мне пришло в голову позвонить. Выручай.
— А что за переделка?
— Хм, трудно объяснить по телефону. Но это займет у тебя минуту, не больше.
Лорна не раздумывая соглашается. Паз называет адрес и говорит, где лежит ключ от задней двери: под передней левой ножкой садового столика. Он, поблагодарив ее, вешает трубку, а она поспешно одевается. На сегодня никаких выкрутасов: шорты хаки и белая блузка с короткими рукавами, как у вожатой из скаутского лагеря.
Путь ее лежит в район Малая Гавана, на Девятнадцатую юго-западную улицу, рядом с Кэйл-Очо. Найдя нужный дом, Лорна достает в указанном месте ключ, открывает дверь и заходит. Чувствует она себя при этом несколько странно, но беспокойства не ощущает. Скорее, предвкушение.
— Джимми?
— Я здесь. В спальне.
Она идет на голос. Джимми Паз лежит на латунной кровати. Ниже пояса его прикрывает легкое стеганое одеяло, а выше Лорна видит впечатляющий мускулистый торс с гладкой темно-золотистой кожей. На мощной груди красуется распятие на золотой цепочке и какой-то темный предмет на шнурке. Это странно и немного волнующе, даже пугающе. Лорна почти ощущает, как расширяются ее зрачки.
— Спасибо, что приехала, — говорит он. — Я тут так сглупил, что даже стыдно. — Паз болтает ногой, и она видит, что щиколотка пристегнута наручниками к одной из гнутых спинок кровати. — Ключ у меня лежал прямо здесь, на столике. Более того, для надежности я его положил внутрь ремешка от часов, понимаешь? Ну вот, а потом ночью проснулся, полез машинально за часами, а этот чертов ключ зацепился за ремешок и упал на пол, вон туда. И рядом, и не дотянуться. Можешь его найти?
Лорна быстро находит ключ и передает Пазу. Тот отстегивает наручник.
— Спасибо. — Он широко улыбается. — Свободен, наконец-то свободен! Боже всемогущий…
— Ну что, похоже, я свою работу выполнила, — говорит она.
— Раз дело сделано, можно отдохнуть и развлечься. Ты сегодня как, временем располагаешь?
— Если не считать мелкой рутины, более или менее свободна. А какие у тебя предложения? Только имей в виду, никакого пьянства.
— Само собой. Слава богу, у нас в Майами и безалкогольных развлечений хватает, это ведь мировая столица увеселений. Ты любишь воду?
— Пить?
— Плавать. Ходить в море. Кататься.
— Ты имеешь в виду, кататься на парусной яхте?
— Нет, я имею в виду не яхту, а настоящую кубинскую рыбачью лодку, всю в рыбьей чешуе. Мы могли бы заплыть к рифам, забросить удочку и поймать рыбину.
— Ты наверняка знаешь все рыбные места.
— Некоторые знаю. Так ты согласна?
— Конечно, только мне надо заскочить домой и кое-что прихватить.
— Я поеду с тобой, — говорит он, — если, конечно, найду приличный способ одеться в твоем присутствии.
— Я могу закрыть глаза, — предлагает Лорна, что и делает мгновение спустя после того, как он, выглядящий действительно потрясающе, выскальзывает из-под покрывала и влезает в линялые джинсы и черную футболку с надписью «Guanta-namera comidas criollas», поверх которой набрасывает свободную клетчатую хлопковую рубашку с оборванными рукавами. Потом он пристегивает кобуру и кладет в задний карман футляр с полицейским жетоном.
— Так положено, — объясняет Паз, поймав ее взгляд. — Тебя это смущает?
— Думаю, нет. Но я никогда не проводила время с человеком, у которого при себе пушка.
— А вот и проводила. Не далее как вчера вечером, и было их штук пятьдесят.
— Я имею в виду, осознанно. Должно быть, это стремно.
— Привыкнешь, — мимоходом бросает он и выводит ее наружу.
Они садятся в его машину, далеко не новый, выцветший «датсун-зет». У бордюра перед своим домом она говорит ему, что вернется через минуту, и, открывая переднюю дверь, останавливается, сраженная осознанием того, что от похмелья не осталось и следа. Более того, с момента звонка Паза невротическая ипохондрия тоже куда-то подевалась. Чувствует она себя великолепно, давно так себя не чувствовала. Заходя в переднюю, Лорна мысленно собирает сумку. Ей нужен тюбик солнцезащитного крема и полотенце, а еще она хотела надеть бикини цвета голубой электрик, который купила на Антигуа.
Занятая своими мыслями, она почти не замечает человека, который наносит ей удар кулаком и выбегает из передней двери. Зато Паз, с удовлетворением смотревший вслед Лорне, облокотившись на машину, видит все прекрасно и реагирует немедленно. Беглец слегка поскальзывается на небольшом лоскутном коврике, постеленном Лорной перед входной дверью, а когда снова набирает скорость, Паз поверх крыши машины наводит на него пистолет и кричит:
— Замри! Стоять! Полиция! Ложись!
Беглец останавливается и растерянно таращится в его сторону. Паз видит, что это худощавый латиноамериканец, одетый в шелковистые тренировочные штаны, легкую черную безрукавку с надписью «Жара», выполненной наклонными красными буквами, и белые баскетбольные кеды «эйр». Парнишке лет двадцать с небольшим, решает Паз и лишь потом замечает темный плоский предмет, идентифицировать который он, сосредоточившись на лице этого человека, не может. Паз начинает понимать, что собирается сделать незнакомец, и его пробирает холод. Он наполняет легкие воздухом, чтобы снова крикнуть.
Правая рука человека тянется к поясу, а потом поднимается с зажатым в ней угловатым предметом. Это, конечно, может быть что угодно: игрушка, нож, кассетный плеер, но у Паза нет времени вникать в подробности. Звучат два выстрела, и латиноамериканец опускается на дорожку дома Лорны, складываясь на манер марионетки, как обычно бывает с подстреленными людьми. Из двух отверстий над и под второй буквой «а» сочится кровь. Паз бежит к человеку, видит, что тот не дышит, припадает к его наполненному кровью рту, ощущая окаймляющие его редкие волоски, потом надавливает на грудную клетку, и кровь выплескивается вверх между его пальцами.
— Я позвонила по девять-один-один, — произносит голос позади него.
Лорна, умница. Он продолжает массаж, хотя это явно безнадежно. Остается только уповать, что в руке у парня была настоящая пушка, хотя никакого оружия он не видит. А что видит, так это упавшую на дорожку и вставшую домиком, корешком вверх, школьную тетрадку. Точно такую же, как одна из тех, которые он купил для Эммилу Дидерофф.
Примечательно, что мы располагаем описанием этой сцены с точки зрения очевидца, уланского капитана Манфреда Эмса фон Фриша, запечатленным в книге его мемуаров «В Париж с Тринадцатым уланским» (1889).Из книги «Преданные до смерти: История ордена сестер милосердия Крови Христовой».
«Неожиданно перед нами явилась хорошенькая девушка лет четырнадцати, слегка, как после сна, растрепанная, в шелковых туфельках, странно сочетавшихся с накинутым на плечи французским кавалерийским мундиром. Держалась она совершенно невозмутимо, как будто присутствие чужеземной конницы у нее во дворе было самым обычным делом. Я отдал ей честь и спросил по-французски:Сестра Бенедикта Кули (ОКХ), «Розариум-пресс», Бостон, 1947 г.
— Маленькая мадемуазель, не видели ли вы случайно солдат французской армии?
— Меня удивляет, сударь, как вы осмеливаетесь задавать подобный вопрос, — ответила она на прекрасном немецком языке, — ибо он означает принуждение к выбору между осквернением себя ложью и изменой Родине. Ни один джентльмен не поставил бы леди в такое положение.
Признаюсь, подобный афронт основательно меня озадачил и рассердил, ибо она выставила меня невеждой перед моими солдатами.
— Боюсь, мадемуазель, превратности войны заставляют порой позабыть об этикете, — промолвил я.
— Тут, сударь, я категорически с вами не согласна, — возразила она. — Война никоим образом не может служить оправданием неучтивости. Ваш король не одобрил бы подобного поведения, как, полагаю, и ваша матушка».
Трудно найти лучшее свидетельство твердости духа и бесстрашия Мари Анж! Далее Эмс фон Фриш сообщает, что она предложила ему и его людям отдохнуть, распорядилась задать корму лошадям, но никакой информации о французах не предоставила. После того как пруссаки ушли, Мари Анж спешно оделась и приказала заложить экипаж. Она намеревалась как можно скорее отправиться в Метц, поскольку знала, что враг переправился через Мозель и отец будет переживать за ее безопасность.
Дорога на восток из Гравелотта была забита наступающими французскими войсками и местным населением; и с востока, и с севера доносились звуки канонады. Карете пришлось уступить дорогу артиллерийскому обозу, и, пока они ждали, Мари Анж услышала женский плач. Она вышла посмотреть, в чем дело, и обнаружила крестьянскую телегу, а в ней окровавленных мужчин, женщину и двоих детей. Уняв слезы, женщина объяснила, что они из Вилль-о-Пюи, их ферму французские солдаты превратили в опорный пункт, а в пристройку, где укрылась семья, угодил, с печальными результатами, которые она может видеть, прусский снаряд. Девушка немедленно отказалась от своего первоначального замысла, погрузила раненых крестьян в свою карету и поехала обратно в Буа-Флери.