К Лорне Паз приехал в автомобиле, который вел его партнер, Тито Моралес, проинформированный насчет недавних событий ровно настолько, чтобы составить общее представление. Молодой полицейский выглядел угрюмым и раздраженным, а когда Паз выходил из машины, спросил:

— Эй, а как насчет тех твоих слов, что напарнику надо рассказывать все?

— Это касается только хороших копов, — ответил Паз. — Позаботься о себе, Моралес. Держись подальше от сумасшедших.

Он позвонил, и ему открыл Барлоу с револьвером «смит-вессон» десятой модели на боку.

— У нас неприятности?

— Отнюдь. Леди спят. Эммилу свалилась сразу, в один миг. Лорна сначала прочитала ту тетрадь.

— А ты тоже ее читал?

— Да. «После сего услышал я на Небе громкий голос, как бы многочисленного народа, который говорил: Аллилуйя, спасение, и слава, и честь, и сила Господу нашему!» Откровение. Глава девятнадцатая, стих первый.

— Вот даже как, а? Ну, тогда, наверное, мне лучше прочесть это самому.

— Уверен, это пойдет тебе на пользу. Ну а теперь, если от меня больше ничего не требуется, я пойду. Мне хочется вернуться к Эдне. Если понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти. — С этими словами Барлоу передал Пазу свою здоровенную пушку и отбыл.

Паз вошел в гостиную, нашел на кофейном столике тетрадь и углубился в чтение, а закончив, отправился в спальню, сбросил с себя, что случалось с ним очень редко, всю одежду прямо на пол и забрался в постель.

Он лег на спину и вытянулся, уставший, но настолько растревоженный и случившимся, и тем, что только что прочел, что сон блуждал где-то в отдалении. Паз думал о признании Эммилу, фактически расписавшейся в своей мании, и о том, что скажет любой обвинитель на попытку представить подобный документ в качестве доказательства. Эта мысль вызвала у него смех — резкий, неприятный, почти истерический.

Лорна, не просыпаясь, приглушенно застонала и соскользнула поближе к нему, а он подсунул руку под изгиб ее поясницы. Его лицо оказалось совсем рядом с ее плечом, и он вдохнул исходящий от ее кожи ванильный аромат сна. И вся она была такая сливочная!

С этого момента рассудок уступил место инстинкту. Лорна откликнулась на его порыв, еще не проснувшись, а потом, в самом разгаре, реагировала даже активнее, чем обычно, более громкими стонами и восклицаниями. Он подумал, что такое поведение, возможно, вызвано присутствием Эммилу, которая спала (или не спала) в гостевой комнате. Некоторые женщины склонны к подобному оповещению, хотя здесь, возможно, имели место особые обстоятельства.

В любом случае, это выдуло и из его мозга большую часть помех. А когда все закончилось и Лорна откатилась, он увидел ее лицо в розовом свете цифровых часов и порадовался тому, что она выглядела не такой зажатой и напряженной, как все последнее время, явно удовлетворенной и заметно, на несколько лет, помолодевшей.

— «Случается, женщина, будучи с ним, делает вид, будто спит, чтобы мыслью о том, что он будит ее, еще пуще разжечь его. Только лоно ее, приняв его, спит совсем иначе, чем до того».

— Сам сочинил?

— Нет, это строки из одного стихотворения Уиллы. Называется «Сон».

Лорна мгновенно напряглась, а потом тяжело вздохнула.

— Я не возражаю. Вот умру, и можешь возвращаться к ней.

— Лучше бы ты, на хрен, помолчала, — добродушно проворчал он и заткнул ее поцелуями, каковыми, в несчетном количестве, и убаюкал. После чего наконец смог заснуть и сам.

* * *

Утром, когда Паз проснулся, Лорна еще спала. Он быстро принял душ, достал из чемодана смену одежды, переоделся и, заглянув в гостевую комнату, не без удовольствия увидел на подушке стриженую темную голову недавней подозреваемой. Возле кровати лежал мешок, в котором он принес с лодки ее пожитки.

Когда Паз вернулся в спальню, Лорна проснулась, и он наклонился, чтобы поцеловать ее. Собирался просто чмокнуть перед отбытием, но получилось не совсем так.

— Ну-ка раздевайся! — потребовала она.

— Рад бы, но не могу. Первым делом мне надо увидеть Олифанта. Он пока не в курсе, и я обязан представить ему объяснение.

— Ты собираешься сказать ему… какого, вообще, черта?

— Вот револьвер тридцать восьмого калибра. Оставляю его тебе здесь, рядом с мобильником. Вроде бы мы вчера достали всех плохих парней, но чем черт не шутит. Значит, так, не позволяй никому забрать ее, во-первых, без ордера, а во-вторых, без того, чтобы я подтвердил это по телефону. Сразу звони мне. Договорились?

— Есть, капитан! — ответила она, поднеся пальцы к полям воображаемой шляпы. — А если я пойду спать, по пробуждении не окажется, что все завертелось по новой?

Он рассмеялся, поцеловал ее и пошел вызывать такси.

* * *

В этот раз кофе Паз получил в чашке с надписью «НАЦИОНАЛЬНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ПО БОРЬБЕ С УКЛОНЕНИЕМ ОТ УПЛАТЫ НАЛОГОВ. СОЛТ-ЛЕЙК-СИТИ 1999», что никак не улучшило вкус напитка. Олифант выглядел усталым, словно так и не смог вернуться ко сну после разбудившего его звонка Паза.

Майор постучал по стопке бумаг на своем письменном столе — отчету, составленному Пазом рано поутру, и сказал:

— Чертовски интересная история. Тут написано, что ты по собственной инициативе, в связи с убийством Уилсона, которое расследуется не нами и от которого я тебе велел держаться подальше, действуя вопреки правилам, в одиночку, имея на вооружении вовсе не табельный дробовик, явился в склад, рядом с которым на тебя попытались напасть двое подъехавших на фургоне вооруженных людей. Ты уложил преступников из дробовика, а пока осматривал их тела, из машины выскочил малый с автоматом и обезоружил тебя. Потом этот тип стал звонить куда-то по сотовому телефону, и его ударил ножом в спину какой-то бездомный, тут же сделавший ноги. Ты вызвал подмогу, арестовал двоих прибывших туда ребят, вызванных мистером автоматчиком, который, как выяснилось, стоял за убийством и Уилсона, и аль-Мувалида, неким Зигфридом У. Сонненборгом. Он же Скитер Сонненборг, он же Джон Харди, торговец оружием и консультант по международной безопасности, а заодно давно нами разыскиваемый лидер преступного мира… Сколько примерно из этого правда?

— Скажем, половина.

— Интересно послушать.

— Вы уверены? Тогда получится, что вы уже будто и не в стороне.

— Ну и хрен с ним. Обрыдло держаться в стороне, тошнит от этого.

— Ладно, босс. Во-первых, мы освободили Эммилу. Они похитили бедняжку оттуда, где я ее спрятал после побега из больницы, и отвезли в арендованный бокс склада. Сейчас она в безопасности, в тайном убежище.

— Вместе с вице-президентом. Я уверен, им есть о чем поговорить.

— Так вот. Во-вторых, не я застрелил тех двоих парней. Это сделал Клетис Барлоу. Он подстраховывал меня, а они подъехали и попытались взять его в клещи. Но оба этих типа объявлены федералами в розыск, так что, скорее всего, по ним никто тосковать не станет.

— Это точно. А как насчет того, что Сонненборга прирезал ножиком какой-то уличный бродяга? Не слишком правдоподобная выдумка.

— Нет, это как раз правда. Сонненборг цеплялся к нам, я имею ввиду, ко мне, Эммилу, Барлоу и доктору Лорне Уайз…

— Что, и Уайз тоже? А духовой оркестр стадиона «Ураган» ты туда, часом, не прихватил?

— Нет, у них в это время была игра. Что же до бродяги, то этот малый действительно выскочил неизвестно откуда, всадил Скитеру в печень здоровенный рыбный нож и удрал. Но кто он такой, известно — некий Ригоберто Мунокс, не раз попадавший в психушку. Мы его найдем и упрячем навсегда, от греха подальше. Такому парню лучше сидеть взаперти.

— Да уж, я думаю. Странное, однако, совпадение: как раз тогда, когда вам позарез нужна помощь, вдруг невесть откуда появляется чокнутый с ножом. Знаешь, за сорок лет работы в системе я научился с подозрением относиться к подобным случайностям.

— Что я могу сказать, майор? Так оно все и было. Как только в игру вступает Эммилу Дидерофф, подобные странности лезут что грибы после дождика. Похоже, это от нее неотделимо.

— Мм… Я так понимаю, что организатором преступлений является этот Сонненборг, тут особых сомнений нет.

— Точно, это наш парень. И аль-Мувалид на нем, и Уилсон, и последующие нападения с похищением, короче, полный букет. Двое его подручных, которых мы схватили позднее, это просто шестерки, и сейчас тарахтят без умолку, сваливая все на своего босса. Но к слову об организаторе: официально Сонненборг работал на федерала по имени Уэйн Семпл, он же Флойд Митчелл, он же Дэвид Паккер.

— Которого у нас нет.

— Нет. А он нам нужен? Сдается мне, что все эти гадости исходили непосредственно от Сонненборга, тот еще был мерзавец. Паккер выписывал чеки, но теперь он уже вышел из игры. Когда мы с Моралесом проезжали там ранним утром, никакой баржи на приколе не стояло. Думаю, он позвонил в свою контору, и чистильщики принялись за дело. Сам он вернулся куда-нибудь в пригород Вашингтона, а его суденышко отогнали в открытое море и затопили.

Олифант промолчал. Он поджал губы и уставился в потолок. У Паза возникло странное ощущение, будто он читает мысли этого человека, как бегущую по низу телевизионного экрана строку в программе Си-эн-эн. Паз достал из кармана кассету для мини-диктофона и положил ее на стол перед майором.

— А это вам.

— Что это?

— Полное признание от Паккера с перечислением имен. Вся эта история с суданской нефтью, попыткой правительства США оказать влияние на суданскую нефтяную политику и получить информацию о якобы недавно открытых огромных залежах. Одному богу известно, сколько противозаконных деяний было совершено в связи с этим и здесь, и там, включая этнические чистки, геноцид, пытки и два убийства американских граждан, имевшие место здесь, во Флориде. Я думаю, что, если вы припрячете это в надежном месте и дадите людям наверху, в округе Колумбия, знать, какой материал у вас имеется, вы соскочите с крючка. Я имею в виду, что, если создается ситуация, когда ни у той ни у другой стороны нет преимуществ, лучше покончить дело миром.

Олифант довольно долго смотрел на маленький прямоугольник, а потом опустил его в карман рубашки.

— Пожалуй, ты прав. Предъявлять мне обвинение они не станут. Может быть, организуют убийство, но преследовать легальным путем побоятся. Спасибо тебе… нет, я действительно очень тебе благодарен, но до чего все это противно!

— Не стоит благодарности, — сказал Паз. — И еще два момента. Первый касается опасной невменяемой беглянки Эммилу Дидерофф, которую мы с доктором Уайз незаконно забрали из отведенного ей места содержания. Готов поручиться, что она исчезнет так же, как и мистер Паккер.

— Вот оно что. Я так понимаю, у тебя есть план.

— Вроде как. Вчера ночью, примерно в полчетвертого утра, я позвонил в Рим и поговорил там с очень милой женщиной из Общества сестер милосердия Крови Христовой. Представился и сказал, что ее генеральной, возможно, будет интересно узнать о той ситуации, в которой оказалась одна из их сестер. Они называют ее Эмили Гариго. Рим, похоже, весьма заинтересовался…

— И что они собираются делать?

— Не имею представления. Но, насколько мне известно, они там находчивые, и возможности у них большие. Уверен, они что-нибудь придумают.

— Да. А какой второй момент?

Паз достал свой «глок» и футляр с полицейским жетоном и положил на стол перед Олифантом.

— Сдаю значок и табельное оружие. Я предлагаю вам представить это так, будто вы вынудили меня подать в отставку. Если какое-то дерьмо, касающееся этой истории, всплывет на поверхность, вот вам неплохое прикрытие. Безответственный ковбой уходит в отставку под давлением совершенно незапятнанного руководства. Но без скандала и с выходным пособием.

— Господи, Джимми, тебе нет необходимости это делать.

На лице Олифанта было написано непритворное участие, но на каком-то, тщательно завуалированном, уровне Паз уловил оттенок облегчения.

— Есть. Я уже убил двоих парней, будучи при исполнении, и как раз прошлой ночью понял, что не могу больше убивать. Оставшись на службе, рано или поздно непременно психану и опять кого-нибудь убью. — Он встал и протянул руку. — Всего наилучшего, майор. Заходите как-нибудь в ресторан. Я угощу вас обедом.

* * *

Лорна с неохотой выныривает из сна и, обнаженная, ковыляет в ванную, где останавливается перед оставшимся от прежних владельцев большим, во всю стену, зеркалом, чтобы посмотреть, как она выглядит. Явные признаки распада появятся еще нескоро, но какое это имеет значение, если процесс уже пошел. Она думает, что на какой-то короткий срок приобретет изысканную стройность, но после этого стремительно превратится в обтянутый желтой кожей скелет. С другой стороны, такой сексуальной жизни, как сейчас, у нее не было никогда. Что это: десерт для гурмана под завязку никчемной, безвкусной трапезы? Что? Лорна понимает, что ее мысленный вопрос может быть обращен только к Всевышнему, и вспоминает последнюю тетрадь, где Эммилу высказывает предположение относительно наличия у Святого Духа чувства юмора. Каково это, размышляет она, верить во все такое? Лорна мимолетно заглядывает в свое сознание и приходит к выводу, что механизм, генерирующий веру, там напрочь отсутствует. Зато присутствует что-то вроде блокиратора, мигом гасящего возникающие колебания и выдающего на мысленный экран, как в программе «Пауэр пойнт», готовые картинки с материалистическим объяснением всего того, что свалилось на нее в последнее время.

Она ощупывает свои гланды, находя их распухшими, но не изменившимися. Ее лихорадит, температура, похоже, сто с небольшим по Фаренгейту, ее подташнивает, но не настолько, чтобы вырвало. То есть, как заключает Лорна, смерть приближается, но она еще не рядом. С этой мыслью доктор Уайз забирается под душ и, смывая с себя любовную испарину, снова задается вопросом: долго ли это продлится до того, как болезнь сделает ее слишком слабой и непривлекательной для секса? Но ничего, приходит решение, к тому времени у меня будет достаточно пилюль, чтобы заснуть и не проснуться.

Уже одеваясь, Лорна думает о том, что ей вроде следует испытывать подавленность, но как бы не так. Вместо этого присутствует ощущение, будто все происходит с кем-то другим и наблюдается ею со стороны. Пресловутая «стадия отказа»? Очень может быть.

Выходя, она замечает, что дверь в комнату для гостей открыта, и слышит шорох на кухне: закрывается дверца холодильника. Это Эммилу, в шортах и футболке, с коробочкой йогурта в руках.

— О, вы встали! — говорит она, помахивая йогуртом. — Надеюсь, вы не против… Не могу вспомнить, когда ела в последний раз.

— Конечно не против, что за глупости. Может, поджарить яичницу с беконом?

— Нет, хватит и этого.

Лорна варит кофе, и они выходят в патио. В связи с прохладой кондиционеры отключены, благодаря чему можно слышать доносящееся из нависающей листвы пение пересмешников. Лорна маленькими глотками отпивает кофе и грызет уголок тоста. Теперь она никогда не испытывает голода. Эммилу сидит, скрестив ноги в плетеном кресле, и сосредоточенно, с видом глубочайшего удовлетворения, поглощает, запивая йогуртом, четыре тоста с джемом.

Сейчас ей можно дать лет четырнадцать, и Лорне трудно поверить, что эта женщина прожила описанную в признаниях жизнь: убийства, проституция, торговля наркотиками, командование войсками, хождение по колено в крови… Где она все это держит? Взгляд Лорны падает на ногу Эммилу, невольно отмечая страшные зарубцевавшиеся шрамы. Ну и где же невроз, сокрушение духа, посттравматический синдром? Ей вспоминается серия тестов, которую она, совсем недавно, так самонадеянно проводила. Впрочем, это делалось другой Лорной, той, которой более не существует. Чертова Дидерофф самим своим существованием попирает психологию как науку. Эта мысль смущает доктора Уайз.

Эммилу ловит на себе взгляд Лорны и, в свою очередь, осторожно улыбается.

— Извините. Я жру, как свинья. Мои динка были бы огорчены.

— А они что, обходятся без еды?

— Нет, конечно, но у них в чести скромность и сдержанность. Выказывать голод и обжираться против обычая. Правда, им не с чего становиться чревоугодниками, кухня у них безвкусная. Основное блюдо — каша из сорго с мертвыми насекомыми. Насекомые, с любой едой или сами по себе, в Африке служат важным источником белка.

Лорне приходится подавить рвотный позыв.

— К этому привыкаешь, насекомые там кишат повсюду, — говорит Эммилу, вновь взявшись за йогурт. — Молока у динка хоть залейся, но ни йогурта, ни сыра они не делают. Я пыталась научить их, но, признаюсь, хитом мои молочные продукты не стали. Правда, у них есть сливочное масло. И в коровах их заботят не надои, а количество голов. Все равно что думать, будто двадцать десятицентовых монет стоят больше, чем десять четвертаков.

Лорна слушает без комментариев, она сразу распознает нервное недержание речи. Эммилу продолжает свою лекцию о сельском хозяйстве динка, включая подробности, без которых Лорна запросто могла бы обойтись: например, что мужчины прижимают губы к коровьему заднему проходу и вдувают туда воздух, дабы внушить корове, что та все еще беременна, — и тут звонит телефон. Лорна заходит в дом и возвращается с удивленным видом, держа в руке беспроводную трубку.

— Это тебя, — говорит она.

Эммилу берет трубку, как гранату. Она слушает больше, чем произносит, и то в основном односложно. Закончив разговор, поясняет:

— Это из общества. Они хотят, чтобы я вернулась. Если, конечно, наш друг не намеревается арестовать меня снова.

Лорна почти не удивляется тому, что общество знает ее номер.

— Ну, это навряд ли. А как ты: вернешься назад, в Судан?

Эммилу смотрит вверх, на дерево манго.

— Нет, думаю, что нет. Как вы, наверное, поняли из моей писанины, у нас до сих пор ведется дискуссия о том, вооружать ли наши миссии, и я представляю собой живой пример того, что из этого получается. Вот почему общество заплатило за мое освобождение и собирается прислать человека, чтобы забрать меня отсюда.

— Ага, то есть монахиням потребовался военный консультант.

Эммилу смеется.

— Сестрам? Ну да, верно, специалист по военным операциям, совсем как Скитер. Сестра-полковник Гариго. Нет, Нора была права, а приоресса ошибалась. Я буду рада служить им, чем смогу, но с этим для меня покончено.

— Но вы выиграли эту войну. И доказали ее правоту — я имею в виду генеральную приорессу.

— Победу в той войне одержал Господь. Сказать так про меня, это все равно что заявить, будто победу в мировой серии одержали бита и мяч. Он готовил меня как Свое орудие с самого начала. Все к тому шло: моя семья, явление дьявола, Орни с его военной библиотекой, знакомство с Норой, бомбардировка Пибора — все делалось для того, чтобы подготовить меня к исполнению Его воли. Он использовал меня, чтобы одарить пенг динка тем, чем ему угодно было их одарить, а потом Он избрал для исполнения Своего завета других людей. Я им больше не нужна, точно так же, как израильтянам не нужен был Моисей после того, как привел их в Землю обетованную.

Теперь Лорна испытывает раздражение. Долгое время она гнала от себя большую часть своих истинных чувств в отношении Эммилу Дидерофф, но теперь, когда эта женщина уже не является ее пациенткой, они с новой силой рвутся наружу.

Сколько можно сносить эту непостижимую самонадеянность, бесстыдные манипуляции, пренебрежение человеческими жизнями? Каждая струна сердца Лорны трепетала от негодования.

— А как насчет нефти, Эммилу?

— Нет никакой нефти. Вы ведь прочли тетрадь?

— Да, прочитала и поняла, что за всем этим крылось. Излагая большую часть событий, рассказывая обо всех этих ужасах, происходивших с вами и с другими людьми, ты говорила правду и была совершенно откровенна, но делалось это лишь для того, чтобы создать впечатление бесхитростной честности и прикрыть одну большую ложь. Они нашли нефть, много нефти, иначе Ричардсон не стал бы говорить об этом по радио, суданцы не повели бы на вас масштабное наступление, ну а главное, Ричардсон не стал бы пытаться тайно вывезти диск, который вы обнаружили при обыске. Что же, он прилепил к заднице пустую болванку? Тут вы допустили маленький промах, потому что об этой детали нам знать не следовало. Должно быть, Сонненборг тоже это заметил.

— Не было никакой нефти. На тот диск были скопированы финансовые отчеты. Он был консультантом и был заинтересован в том, чтобы ему платили.

— Ну как же, так я и поверила!

— Лорна, да неужели, будь там и вправду нефтяное месторождение, я бы в этом не призналась? Он ведь пытал меня день за днем.

— Вы религиозная фанатичка, Эммилу, а на таких пытки не действуют. Собственно говоря, религиозный фанатизм — это своего рода паранойя, при которой перенесенные испытания могут служить самооправданием. Вы позволили бы ему застрелить меня.

— Ничего подобного, я ведь объяснила детективу Пазу. Он застрелил бы только меня, да и в любом случае, явился ангел…

— О, пожалуйста! А что, если бы Сонненборг сумел убрать нас с улицы и засадил в какой-нибудь тайный подвал? Думаю, он мог бы запытать нас всех до смерти, но так и не добился бы ни слова правды.

Эммилу отводит взгляд.

— Господь часто допускает мучительную смерть.

— Ты не Бог! — срывается на крик Лорна и с удовлетворением видит, как Эммилу слегка подскакивает.

— Нет, конечно, я не Бог, но я верю, что служила его орудием, и нам удалось на некоторое время обеспечить безопасность одного маленького народа. Он уже не так сильно отравлен ядом злобного женоненавистничества, перестал выступать в роли гордых, но глупых жертв, и, главное, ему привили представление о том, что с ним пребывает благоволение Господа, и Он заронил в них семя избранничества, подобное тому, что было заронено некогда в Израиль. Когда богатый мир рухнет…

— Ну спасибо! Конечно, мне следовало ожидать, что рано или поздно прозвучит нечто апокалиптическое. А как насчет даты, она уже известна?

Эммилу выглядит слегка растерянной.

— Но я ведь не говорю о дне Страшного суда, ничего подобного. Просто, неразумно предполагать, что десять процентов населения Земли будут контролировать девяносто восемь процентов мировых богатств вечно. Речь идет о долговременной перспективе. Тысячу лет тому назад Париж и Лондон выглядели как грязные захолустные дыры, а Багдад был интеллектуальной столицей мира. В Тимбукту книг и грамотных людей было больше, чем в Англии. Нью-Йорк был индейской деревней. Так почему не предположить, что через тысячу лет мир будет управляться из Вибока или какого-нибудь другого места, о котором мы ничего не слышали. Это не большее безумие, чем в тысячном году сказать какому-нибудь шейху в Басре, что его потомками станут помыкать какие-то англичане. И оглянитесь вокруг себя, Лорна, посмотрите на то, что происходит в вашей стране, на апатию, пагубные привычки, насилие, наемную армию, коррумпированную политическую систему, на то, как богатые и бедные становятся практически разными биологическими видами, на непопулярность религии…

— Я думала, наша страна самая религиозная в мире.

— Я имею в виду настоящую религию, а не ханжество этих богатых фарисеев с их внешним, напускным благочестием. Все они суть «гробы повапленные», лицемеры и язычники, поклоняющиеся, как идолам, стиральным машинам. Господь давно отринул их прочь! Как можно этого не видеть? «И владыки земные, которые творят блуд, живут с нею в прельщении, будут скорбеть по ней и оплакивать ее, когда узрят дым от ее огнища, на коем сгорит она, отпрянув от страха пред ее муками, и возглашая: „Увы, увы, сей великий град Вавилон, град могучий! Увы тебе, ибо разрушение твое свершилось в единый час!“» — При этой декламации голос Эммилу меняется, становится громким и каким-то отрешенным, а сама она чем-то напоминает Ойя на церемонии бембе.

Легкий ветерок шелестит в листьях кротона, и Лорна ежится, пытаясь измыслить какой-нибудь логический довод против падения Запада и одновременно удивляясь, чего ради она вообще лезет со своей логикой к фанатичке? У которой, впрочем, еще осталось что сказать.

— А не приходило ли вам в голову, доктор Уайз, что, возможно, вы тоже служите его орудием, и все, что произошло с нами и между нами, есть часть чего-то большего? Он провел вас через все эти испытания не напрасно, а с некой великой целью, пусть даже вам не дано будет узнать, с какой именно. Возможно, вы произведете на свет дитя, которому суждено спасти мир! Нам, смертным, будущее неведомо. — Эммилу медленно качает головой, встречается с Лорной взглядом, и столь велика в нем печаль, столь велико сострадание, что гнев Лорны утекает, словно сквозь пальцы, хоть она и силится его удержать.

— У меня не будет никаких детей, — кричит Лорна, — я умру, и нет там никакого Бога!

Происходит нервный срыв. Она кричит так громко, что распугивает птиц, отчаянно бьет кулаками по столу и швыряет чашку в ствол дерева, разбив ее вдребезги.

— Я умру, и нет никакого Бога! — выкрикивает она сквозь рыдания, стыдясь себя, но не имея сил сдержаться. Пусть этого Бога и нет, но почему, за что он решил замучить ее до смерти? Это несправедливо! Нечестно!

Эммилу, вскочив со стула, крепко обнимает ее и поглаживает по волосам, бормоча что-то невнятно-успокоительное.

— Прости, — произносит Лорна, когда восстанавливает способность к членораздельной речи. — У меня рак. Исцелил бы меня Бог, если бы я молилась?

Лорне страшно слышать, как с ее уст слетают эти, произнесенные дрожащим голосом слова.

— Я не думаю, что это сработает таким образом, — говорит Эммилу, — но помолиться никогда не вредно. Если хотите, я помолюсь вместе с вами.

— О, какой в этом смысл! — бросает Лорна, когда ее отвращение к себе пересиливает ужас. — Должно быть, каждый падающий самолет прямо-таки распирает от молитв, но это не мешает ему разбиться.

— Все так, но если кто-то из них молится искренне, то он, в последние свои мгновения, молится о милости Господней. На самом деле это единственное, о чем вообще можно молиться по-настоящему.

— Ага, как я понимаю, речь идет о Небесах? О загробной жизни?

— В которую вы не верите, — уточняет Эммилу.

— Конечно, нет!

— Ну а чего тогда бояться? Угасания? Но разве дни нашей жизни не угасают, один за другим? И что такого случится, если вдруг угаснут все огни? Вы-то этого уже не узнаете, по определению.

Лорна сморкается в бумажную салфетку.

— Вот спасибо! И почему это меня не утешает? Тебя-то, наверное, поджидают хоры ангелов и вечные гимны.

— Чего-чего, а этого не знаю. Нам советуют не предаваться умозрительным спекуляциям на эту тему: глаз не видел, ухо не слышало, и не вошло в сердце человека то, что Господь приготовил для тех, кто любит Его. Я уверена в радушном приеме в вечность и воскрешении моего тела, но о том, как именно все это будет осуществляться, мы, по правде, не имеем ни малейшего представления. Лишь чаем подобия Воскресения Христова. Это за пределами времени, и мой мозг просто не может постичь идею существования без длительности, точно так же, как, наверное, гусеница не в силах постичь бабочку, хотя это и ее будущее.

Лорна смотрит на нее, готовя какую-то циничную ремарку, но тут прилетевшая со двора бабочка, маленькая, ярко-голубая, с оранжевыми глазками на крылышках, легко садится Эммилу на плечо. За ней прилетает другая, третья. Они садятся на Эммилу, на стол, стулья, на саму Лорну. Время замедляется и останавливается, ветерок затихает, листья падают бесшумно, и какой-то не поддающийся исчислению период они вместе испытывают существование без длительности. Потом бабочки разом, единой голубой вспышкой, срываются с места, взмывают в небо и рассеиваются.

— Вот так, — говорит Эммилу с довольной улыбкой.

Лорна чувствует, что у нее пересохло во рту, и только после этого осознает, что все это время сидела с отвисшей челюстью. Эммилу же, как ни в чем не бывало, продолжает:

— Мне вспомнилось кое-что из сказанного Терезой из Лисье. Она с юности страдала от тяжкого недуга и умерла, кажется, лет в двадцать пять или около того, так вот, она говорила примерно следующее: «Мне не важно, жива я или умерла, потому что я все равно чувствую себя, как на Небесах, и что в таком случае может изменить смерть?» Пожалуй, это во многом схоже с моими нынешними ощущениями. Хотя, конечно, большинство людей пребывает в аду.

Лорна понимает ее неправильно.

— Ты думаешь, я отправлюсь в ад? — восклицает она.

— Конечно, нет. У вас гораздо больше шансов попасть на Небеса, чем у меня. Вы ведь, наверное, за всю свою жизнь не совершили сознательно ни одного дурного поступка. Работаете с больными, стараетесь их вылечить и берете меньше денег, чем могли бы заработать другими способами. Причем занимаетесь всем этим только по природной склонности к добру, а не потому, что боитесь ада. Меня побуждает к добрым делам мой Господь, а вы производите их сами собой, как чистый родник. Вы куда лучший человек, чем я могу надеяться хоть когда-то стать, и дьявол вообще не имеет над вами никакой власти.

Лорна вскакивает на ноги. Эти последние слова, наряду с бабочками, эскимосами, шизофреническими ангелами, Маленьким Цветком, — все это для нее уже слишком.

— Я должна идти, — выпаливает она. — Мне нужно в клинику.

Бегом к материализму, убежать от всего этого… пусть это надежда, пусть что угодно, но она ничего не может с собой поделать.

* * *

Она даже не умывается, просто хватает ключи, бумажник и медицинскую карту из Университета Джорджа Вашингтона, садится в машину, набирает, пока едет, номер доктора Моны Гринспэн и производит на ее секретаря такое сильное впечатление пациентки, находящейся на грани психоза, что перепуганная женщина говорит, чтобы она приезжала прямо сейчас.

Лорна сдает анализы, ей делают рентген, а потом она мучительно долго ждет, пока наконец дверь открывается и входит с толстой стопкой папок в руках доктор Мона Гринспэн, маленькая женщина с шапкой седых волос над интеллигентным лицом.

Она садится на маленький табурет и с ходу говорит:

— Начнем с хорошей новости: никакой лимфомы у тебя нет.

— Что? Да как это так? У меня все симптомы лимфомы четвертой стадии, и положительная биопсия, и результат компьютерной томографии из Вашингтона.

— Ну что я могу сказать: Университет Вашингтона — солидное заведение, но люди есть люди, и им свойственно ошибаться. Да, лимфатические узлы припухли, но это не злокачественное новообразование. У тебя инфекция. Поэтому и узлы воспалились, отсюда и лихорадка, и потеря веса.

— Инфекция?! Что за инфекция?

— Смешно сказать, бруцеллез.

— Что? Я думала, что это болезнь крупного рогатого скота.

— Все так, но люди тоже болеют этим, и это не шутка. Доводилось тебе в последнее время находиться рядом с сельскохозяйственными животными?

— С коровами. Но симптомы появились раньше.

— Тогда как насчет пастеризованных или импортных молочных продуктов, например сыров?

Лорна мысленно возвращается назад.

— Гимнастический зал. Бетси. Я ела албанский козий сыр в ресторане здорового питания. Он был нулевой жирности. Господи, что за идиотка! — Она хлопает себя по лбу.

— Я не закончила. Я так понимаю, что ты и о своей беременности не знаешь?

Следует немая сцена, с открытым от изумления ртом.

— Этого не может быть. Я же на пилюлях.

— Милая, мне ли не знать, что ты на пилюлях, я ведь твой доктор. Но в одном случае из ста они не срабатывают, и тебе, видимо, в этом смысле повезло. Так или иначе, срок примерно пять недель. Неужели ты не заметила задержку месячных?

— Я думала, что это рак, — всхлипывает Лорна. — Господи, так выходит, тошнило меня именно поэтому?

— Верно. А зуд — это аллергическая реакция на песчаных мух, в Южной Флориде их полным полно. В общем… когда я была в интернатуре, мы называли это синдромом фон Веллингхаузена: группа не связанных один с другим симптомов, которые в совокупности воспринимаются как картина некоего нового или более сложного заболевания. Но вернемся к бруцеллезу. Тут есть угроза спонтанного выкидыша, у женщин она не так сильна, как у коров, но все-таки вполне реальна. Итак, что ты хочешь предпринять относительно своего состояния? Я так понимаю, что это случайная беременность…

— Нет! Я хочу сохранить его, — выпаливает Лорна, не успев даже подумать.

Доктор Гринспэн бросает на нее быстрый пристальный взгляд и улыбается.

— В таком случае займемся этим. Начнем прямо сейчас, с рифампина.

* * *

На звонок в дверь никто не ответил, и Паз ощутил легкий укол страха. Машины Лорны на месте не было, но это могло значить все, что угодно. Он открыл дверь своим ключом и остановился в маленьком коридоре, поставив пакет из бакалеи на пол и прислушиваясь. Ничего, звуки пустого дома, а потом что-то еще, монотонный гул. Ага, — смекнул он спустя мгновение, тут все ясно. Паз занес пакет на кухню, выложил содержимое на кухонный стол, достал сотовый, нажал клавишу быстрого набора номера Лорны и послал ей сообщение: «Позвони мне». Отклик последовал незамедлительно, стоило ему сунуть телефон в карман.

— Где ты? — спросил он, потом услышал новость.

— Ну что ж, — сказал он, — это здорово. — Потом, после паузы, добавил: — Вообще-то я считал бруцеллез чем-то таким, вроде венерического заболевания, распространенного среди голубых. Что?

Последовала еще одна, более долгая пауза. На сей раз Паз почувствовал головокружение, и ему пришлось схватиться за спинку стула.

— А она уверена? — уточнил он. — Ну что ж, нам повезло. Я так понимаю, что мне придется на тебе жениться и оставить свои мечты о карьере в шоу-бизнесе. Нет, я не шучу. Нет, послушай меня. Это не вопрос давления. Давления тут и рядом не лежало. С тех пор как того придурка выкинули из окна, вся моя жизнь понеслась как по скоростной трассе, причем за рулем кто-то другой. Единственное, что делаю я, это смотрю в окно, на пробегающий мимо пейзаж. Ты тоже это чувствуешь?

Она ответила, что тоже, и рассказала ему о том, что перед ее отъездом к врачу Эммилу звонили из Рима.

Паз открыл пиво и пошел в гостиную, где нашел Эммилу Дидерофф на коленях перед маленьким африканским распятием, которое стояло перед ней на журнальном столике. Он прокашлялся. Женщина слегка вскрикнула и вскочила на ноги, ее лицо вспыхнуло.

— Ой, — сказала она, — я не слышала, как вы зашли.

— У вас был такой вид, будто вы не услышали бы и бомбу, — сказал он и тут же пожалел об этой фигуре речи.

— Нет, бомбу я бы услышала, — отозвалась она с той же неземной улыбкой. — Лорны дома нет. Она пошла к врачу.

— Ага, она позвонила. Итак, как поживает Бог?

— Как всегда, отлично. А Лорна… с ней все в порядке?

— Да, это был не рак. У нее какая-то редкостная хворь, которую, очевидно, можно вылечить с помощью антибиотиков. А еще она беременна. Как насчет этого?

— Да, — промолвила женщина, словно подтверждая то, что уже знала. — Слава богу. Что будете делать?

— О, что положено в таких случаях. Свадьба, дом в пригороде, семейные поездки на футбол.

— Что ж, поздравляю, и благослови вас Господь.

— Вы должны остаться на свадьбу. Для моей матушки это будет день славы, она соберет в одном месте ведьм и докторов со всего Майами. Почему бы вам не стать подружкой невесты? Ручаюсь, вы вписались бы как нельзя лучше.

— Спасибо, но думаю, мне очень скоро придется отбыть. Нужно подготовиться. Интересно, есть у Лорны утюг и гладильная доска?

Паз отвел ее в уголок для стирки, устроенный на веранде, а сам прошел через стеклянные двери в патио, прилег на шезлонг и стал потягивать пиво. Он чувствовал себя весьма странно и некоторое время не мог понять, в чем дело, а потом сообразил: в первый раз на его памяти ему абсолютно нечего делать, не надо ни с кем встречаться, расследовать дела, отбрыкиваться от приставаний матери или выпендриваться перед девушками. Он пребывал между жизнями и ощущал себя восточным мудрецом. Что-то из того, что цитировала Уилла, вдруг пришло ему на ум. Томас Мертон:

Пазу казалось, что он лежал так неделю, глядя, как плывут по небу облака, и наблюдая за птахами да насекомыми, пока в поле его зрения не оказалась вышедшая из дома Эммилу Дидерофф в темно-сером, ниже колена, хлопковом платье со свеженакрахмаленным и отглаженным белым фартуком поверх него, черных кожаных башмаках и белом головном платке с тонкой кроваво-красной полоской. От нее исходил приятный запах крахмала, и она сияла строгой красотой.

— Моя лодка пуста, — сказал Паз.

— Да, — промолвила Эммилу, — это то, что нужно. — Она подняла с пола магазинный пластиковый мешок.

— Ну что ж, я собралась. Мои земные пожитки.

— Смотрю, вы сохранили этот наряд.

— Да. Я не могла выбросить его, вот и пригодился. Скоро ли вернется Лорна? Мне бы хотелось попрощаться с ней.

— Через полчаса, наверное, — ответил Паз, поднимаясь из шезлонга. — Итак, отправляемся навстречу новым приключениям?

— Я очень надеюсь, что нет, — улыбнулась она.

— Ну-ну. Маленькая Эммилу уезжает в закат, ее дело сделано. Хотя, похоже, никто не знает, что же это было за дело, а? Все равно что все большие ребята собрались за столом для игры в покер: правительство США, город, штат, нефтяные компании, Церковь, суданские повстанцы, правительство Судана и мистер Сонненборг — не могу забыть его, — а на рассвете, когда игра заканчивается, как вы думаете, у кого все фишки? О, надо же, неужели у малышки Эммилу Дидерофф! Ну-ка, посмотрим, может быть, нам удастся их подсчитать?

Паз начал перечислять, загибая пальцы:

— Начнем с того, что у нас имеется чертовски удачная и своевременная смерть нефтяников. Они, конечно, могли наткнуться на мину случайно, но куда более вероятно, что их подорвал кто-то, не желавший, чтобы они сболтнули лишнего. Далее, у нас есть удачное спасение нашей героини, которую подвергают пыткам ровно столько, сколько нужно, чтобы убедить любого нормального человека в том, что она говорит правду. Но Эммилу при этом не постиг тот же конец, что ее предшественницу, Жанну д'Арк. Нет, ее спас таинственный отряд наемников, финансируемый, похоже, тем самым обществом, в котором состоит наша героиня и которое, кстати, черпает все свои доходы из… привет! — из активов нефтяной компании. Далее, каким-то образом один из двоих людей, верящих, что там и вправду уйма нефти, он же, кстати, тот самый малый, который пытал нашу героиню, приезжает в Майами искать ее. Как, почему, откуда он мог узнать, куда надо ехать?

— Наверное, ему сообщил Скитер.

— Скитер работал на федералов, на Паккера. Который следил за вами. Зачем ему вообще было это делать?

— Он был странным человеком. Он всегда хотел стать тем, кто дергает за веревочки и ведет свою игру, а самым большим удовольствием для него было делать дураков из всех на свете. Но игра имела для него значение сама по себе, как процесс, независимо от результата, потому что в его глазах любой итог не имел никакого смысла. Вот почему он спустил всех собак на Орни Фоя.

— Ой ли? А мне сдается, что за этим как раз стояли вы.

— Вы очень циничны, детектив.

— Это правда, но нельзя не признать и того, что вам как-то очень уж удачно удалось со всеми поквитаться. Собственно говоря, все люди, все до единого, кто когда-либо сердил Эммилу Дидерофф или мешал ей, мертвы. За исключением старины Паккера, но я готов биться об заклад, что и с ним что-нибудь произойдет, если уже не произошло. Сонненборг, знавший, что дело здорово пахнет нефтью, тоже мертв, хотя полученный удар ножом мог быть случайным совпадением и…

— Просто еще один чертов эскимос.

— Что?

— Вы думаете, что тут вращаются гигантские колеса, ведутся замысловатые игры, и так оно и есть, только в действие все это приводится не людьми. Господь сохранил меня чудесным образом и исполнил Свою волю через меня, используя подручные средства, включая и заговоры дурных людей. Дело в том, что Господь действительно хочет говорить с нами. Он взывает к нам через Священное Писание, вещает через внутренний голос, но все мы теперь неверующие, так что он говорит с нами главным образом тайным языком событий.

— Можно, конечно, сказать и так. Но все-таки, Эммилу, между нами, как там все обстояло на самом деле с нефтью-то?

Она смотрела на него долго-долго, и где-то в глубине души он даже начал побаиваться, что сейчас ее лицо изменится и он предстанет в глазах Эммилу не иначе как Князем Тьмы, однако продолжил:

— У меня появилась идея, которая, может быть, вам понравится. Если я узнаю подлинную историю, то передам тетради с признаниями в ГОСР, в Вашингтон. Это должно убедить их в том, что никакой нефти в той части Судана нет. Должно, потому что они-то вас не знают.

Прошло несколько мгновений, а потом он увидел, что она слегка кивнула, как будто получила откуда-то послание.

— Так и быть, но я вложу в ваши руки человеческие жизни. Вы готовы?

— Да. К этому мне не привыкать.

— Я знаю, и я расскажу не только благодаря сделанному предложению, хотя оно и само по себе великодушно, но и потому, что вы любите правду больше всего на свете и, не докопавшись до нее, не остановитесь, а я не хочу, чтобы это продолжалось. — Она перевела дух и сказала — Ричардсон действительно нашел ловушку диагенеза в верхней части бассейна Собата, шестьдесят миллиардов баррелей или больше. Я уничтожила все их данные и послала их на дорогу, которая, как я знала, была совсем незадолго до этого заминирована врагом.

— Потому что так велел Бог?

— Нет, сама додумалась.

— Выступить в роли Господа Бога?

— Да. И не судите меня. Это не на пользу душе, а меня будет судить более суровый суд.

— Но почему? Нефть сделала бы их богатыми. Ваш народ. Неужели вы не хотите, чтобы они купались в богатстве?

— Нет. Они и без того счастливы. У них есть их коровы, их Бог и жизнь, которую они могут защитить. Но нефть разрушила бы их мир до основания. Деньги и оружие хлынули бы в Судан со всех сторон. Потребители нефти и правительство Судана руками наемников изничтожили бы их всех до последнего младенца ради того, чтобы где-то далеко люди могли без забот заливать полные баки своих автомобилей. А сейчас у них есть шанс. Когда так называемый цивилизованный мир рухнет, их край, возможно, окажется безопасным местом. Может быть, потомки Дол Бионга станут князьями-епископами нового маленького государства, и не исключено, что из этого проистечет нечто хорошее. Точно неизвестно. Но я готова на что угодно, лишь бы дать им этот шанс. На все, что угодно.

Паз увидел, как ее лицо становится лицом безумной святой, но тут прозвенел дверной звонок.

— Пожалуй, на этом и закончим, — промолвил Паз.

Он направился к двери, отворил ее и увидел рослую, худощавую молодую женщину в облачении ОКХ. Монахиня с высокими скулами, огромными раскосыми глазами и блестящей темной кожей.

— Динка! — воскликнул Паз, в изумлении от того, что «Признания Эммилу Дидерофф» вдруг ожили прямо на его глазах.

— Да, — просто сказала женщина.

Но тут Эммилу с радостным возгласом бросилась ей на шею, они обнялись и защебетали на звонком наречии. Потом последовало знакомство: прибывшая оказалась Мэри Диак — третий номер расчета знаменитой пушки, ныне повзрослевшая и ставшая послушницей. Потом они снова перешли на язык динка. Паз выдержал приличествующую случаю паузу и сказал:

— Ну что ж, Эммилу, счастливо.

— Счастливо. Передайте Лорне мои наилучшие пожелания. И не думайте обо мне плохо.

— Не буду, — пообещал он. — Вы играли теми картами, которые были на руках. Но я коп, или был им, и людское вранье действует мне на нервы.

Он протянул ей руку для традиционного рукопожатия, но она схватила ее обеими ладонями, вонзила в его глаза взгляд своих голубых очей и сказала:

— Помните, в ваших руках жизни людей.

— А что, если я проболтаюсь, вы будете мне мстить?

— Нет, но спокойно спать вам не придется. Вы знаете, что я имею в виду.

Он знал, и его прошиб пот.

Потом две сестры удалились по дорожке, а когда Паз, провожая их взглядом, понял, что на одной платье из шерсти, а на другой из хлопка, его колени подогнулись, и ему пришлось опереться о дверной косяк.

Они сели в черный фургон и уехали.

* * *

— Похоже, мы ее больше не увидим, — сказала Лорна позднее, после их славного воссоединения, когда, проголодавшись, они голышом сидели на кухне. Голый Паз делал омлет, стараясь не забрызгать кипящим маслом причинное место, а потом они устроили веселый ужин в патио, шокируя своим видом птиц.

— Я искренне надеюсь, что нет, — согласился Паз. — Больно уж заковыристая особа. То ли святая, то ли дьяволица — на выбор.

— Думаю, ты уже выбрал. Был случай, она малость просветила меня на эту тему. Даже святым не под силу избавиться от демонов, может быть, к ним демоны особенно цепляются. И вот еще что: не смейся, но, когда я вышла отсюда и отправилась к врачу, у меня совершенно точно была лимфома четвертой стадии, и она сказала, что помолится за меня, а когда я пришла в клинику, болезни у меня больше не было. Я в такие вещи не верю.

— Думаешь, чудо?

— Или медицинская ошибка — на выбор. В определенном смысле я, наверное, буду по ней скучать.

— Как-нибудь переживешь, — заверил ее Паз. — И что бы там ни случилось, это произошло с самым замечательным человеком, лучше не бывает. Уверен, маленькая Дженнифер или Джейсон с моими словами согласятся.

— Маленькая Эми, — сказала Лорна. — В честь моей мамы. Годится?

— Абсолютно. Если на кубинский лад, получится Амелия. А если будет мальчик, как насчет Джез, он же Хесус?

— Это гарантирует, что мой отец снова перестанет со мной разговаривать, хотя выйти замуж за человека без диплома колледжа это уже само по себе означает инициировать с его стороны процесс лишения наследства.

— Ты можешь сказать ему, что я штатный профессор женского факультета.

— Который закрыл свои двери и больше заявлений не принимает.

— Боже, как сурово! Раз так, тебе, как психологу, придется взять на себя ответственность за исправление моего извращенного сознания. Справишься?

— Я могу только попытаться, — ответила Лорна. — Но вернемся к Дженнифер и Джейсону, как ты смотришь на УЗИ? Я имею в виду, ты хочешь узнать пол ребенка заранее?

Паз посмотрел на нее добродушно, но с оттенком печали: ведь бедная женщина и вправду понятия не имеет, с кем связалась.

— Дорогая, в нашей семье нет надобности ни в какой сонографии. Моя матушка мигом назовет тебе пол ребенка, если ты ее спросишь, а может, даже если и не спросишь. Возможно даже, чтобы мы не терзались тут в догадках, она позвонит прямо сейчас.

— «Блюдо креветок», — рассмеялась Лорна. — Старый колдун вуду хочет нагнать на меня страху.

В следующее мгновение смех ее оборвался, потому что зазвонил телефон. Они оба уставились на аппарат на столе. Он звонил и звонил, но ни он, ни она не спешили взять трубку.