Да, через некоторое время сама жизнь подсказала, мне, что в споре с Михаилом Ивановичем я ошибался. Придя однажды после работы в штаб, я застал там несколько юношей и девушек, поджидавших меня.

— Вам что, ребята?

Высокий, стройный, вихрастый паренек показался мне очень знакомым.

— Моя фамилия Селиверстов, — представился он. — Николай Селиверстов. Все мы, — он показал рукой на стоящих рядом с ним, — школьники, комсомольцы и хотим участвовать в рейдах.

Наконец я вспомнил, где его видел. Да вот и Шура Ильенкова — ну, правильно, мы ее принимали тогда на бюро в комсомол. Значит, уже прошло три месяца и Коля комсомолец? Хорошо!

— Садитесь, ребята, — радушно предложил я, — хотя разговаривать нам, собственно, будет не о чем. Мы не разрешим вам участвовать в комсомольском патруле... И не потому, что я такой, ну несговорчивый, а... рано вам еще.

Ушли они из штаба сумрачные, очень недовольные мною. Но спорить, видимо, постеснялись.

На этом как будто все и кончилось. А через полторы недели случилась крупная неприятность.

Часов в двенадцать ночи у меня дома зазвонил телефон.

— Валя, — прозвучал в трубке испуганный голос Кости Лепилина (они в тот день с Ниной дежурили в клубе), — ты можешь сейчас же приехать в наше отделение милиции? Можешь? Ну, приезжай немедленно. Тут птенцы такое натворили!

Меньше чем через пятнадцать минут я был на месте. Меня встретил Костя.

— Валя, — сказал он хмуро, — ты знаешь, кого птенцы поймали? Ромочку Табульша, помнишь такого? Его Нина опознала. А фамилия у него по паспорту Соскис, но, кажется, паспорт поддельный.

— Помню, — кивнул я. — Это же один из сообщников Волка. Где он?

— Подожди, — остановил меня Костя, — сейчас увидишь, он рядом в камере. А Коля Селиверстов, который задержал их, сломал ногу. Остальные птенцы здесь, в коридоре сидят, возбужденные такие.

— Какой Коля, — не понял я, — какие птенцы? Говори толком!

События, оказывается, развернулись так. Отказав Селиверстову в приеме в комсомол тогда в райкоме, когда ему еще не было четырнадцати лет, мы почти не обратили внимания на его слова: «Мне так нужно поскорее быть в комсомоле, так нужно...»

Коля же считал, что ему нужно поскорее вступить в комсомол потому, что комсомольцы могут участвовать в рейдах по борьбе с хулиганами, с людьми, убившими его отца, майора милиции.

Прошло три долгих месяца, и вдруг оказалось, что начальник районного штаба не разрешает ему участвовать в рейдах, несмотря на то, что его наконец-то приняли в комсомол. Было от чего прийти в уныние.

Но горевал Коля недолго.

— Что ж, — объявил он своим друзьям, — если штаб в нас не нуждается, не доверяет, будем действовать сами. Поставим их... это... перед совершившимся фактом.

В ближайшее же воскресенье группа школьников во главе с Колей явилась на «толкучку». Коля объяснил, что он избрал объектом своих действий рынок потому, что там можно найти жуликов...

В первые же несколько минут внимание ребят привлек приземистый, плотный парень с туповатым лицом, торговавший из-под полы патефонными пластинками «на костях», то есть самодельными пластинками, состряпанными из старых использованных рентгеновских пленок со снимками.

— Буги-вуги продает и всякую нецензурщину, — сказал, присмотревшись, Коля.

Школьники хотели уже задержать парня, но Шура Ильенкова предложила другой выход.

— Давайте проследим, — сказала она, — где живет этот тип. Наверняка он не один этим делом промышляет. Надо вырывать зло с корнем. Так и дедушка говорит.

Предложение приняли единогласно. Очень уж заманчиво было почувствовать себя в роли сыщиков и «вырвать зло с корнем».

Ребята довольно легко узнали адрес «типа». Он доехал до проспекта Стачек и зашел в подъезд одного из пятиэтажных старых домов. Через несколько секунд на втором этаже хлопнула дверь. Ребята поднялись наверх. С площадки второго этажа был вход только в одну квартиру. Тут же встал вопрос, что предпринять дальше.

Решили установить за квартирой слежку. Оставив одного «часового», они разошлись по домам.

Так они дежурили неделю. У ребят накопилось уже много материалов о жизни обитателей квартиры на втором этаже. Во-первых, было установлено, что парень, торговавший самодельными пластинками, сам здесь не живет. Зовут его Григорий Черных, он недавно окончил школу ФЗО строителей и теперь работает в строительном тресте. Выяснилось также, что квартиросъемщик, дряхлый старик Нил Карпович Феофанов, не имеет в своей квартире никаких прав, а распоряжается всем временный его жилец Арнольд Соскис, по прозвищу «Мясо».

Каждый день в квартиру приходит подозрительный народ: подвыпившие парни с какими-то развязными девицами, разодетые как попугаи. Почти ежедневно здесь устраивают танцы, но об этом можно догадаться лишь прислушавшись: двери толстые, обиты железом и войлоком. Для входа в квартиру есть пароль — определенное количество звонков в определенной последовательности. Школьники поняли, что напали на важный след.

— Пошли теперь в районный штаб, — предложила Шура Ильенкова, — или прямо в милицию.

Коля согласился с ней, но сказал, что нужно хотя бы еще раз вечерком подежурить у квартиры всем вместе и хорошенько проверить. Видимо, ему очень нравился именно самый процесс слежки.

На следующий вечер ребята собрались у дома. Гостей на этот раз в таинственную квартиру пришло немного. Двое мужчин и женщина. В двенадцатом часу ребятам надоело дежурство, и они запросились домой.

Коля уговаривал подождать «еще чуть-чуть». Но тут-то и произошел инцидент, заставивший в корне переменить планы и действовать незамедлительно.

За дверью «их» квартиры раздался вопль. Кричала женщина, и кричала так, будто ее убивали. Коля, побледнев, оглянулся.

— Что там, — проговорил он шепотом, — кто это?

Крик повторился. Коля решительно подошел к звонку и позвонил столько же раз, сколько звонили обычно посетители квартиры.

#img_33.jpg

Шура, охнув, сбежала вниз по лестнице. Этого никто не заметил.

В квартире ненадолго наступила тишина. Затем кто-то бесшумно отворил дверь.

— Кто здесь?

— Комсомольский патруль, — смело потянул на себя дверь Коля, — что у вас там за крик, откройте!

— Зайдите, посмотрите, — спокойно произнес голос. — У нас ничего плохого нет, просто вечеринка.

Коля сделал шаг вперед и оглянулся. Дверь за ним захлопнулась. Это произошло так внезапно, что ребята не успели ничего сообразить. Единственное, что им оставалось, это снова звонить в квартиру. Но за дверью было тихо. Тогда ребята начали барабанить ногами в дверь. Тут-то и подоспела Шура с милиционером.

А Коля, когда дверь за ним с треском захлопнулась, ринулся обратно, но чьи-то руки, крепко схватив его за плечо, толкнули и ударили головой о стенку.

— В чем дело, юноша? Вы ушиблись? Сейчас я зажгу свет.

Прижавшись спиной к стене, Коля пропустил говорившего мимо себя. В это время раздался резкий звонок и послышались удары в дверь.

Наконец свет вспыхнул и осветил узкий, тесный коридор, оклеенный засаленными, полувековой давности обоями и завешанный дорогими коврами. Коля увидел перед собой Арнольда Соскиса.

— Ну-с, — произнес тот, в упор глядя на Селиверстова, — что вам тут нужно?

— У вас кто-то кричал, — сердито ответил Коля, шагнув к двери, — впустите моих товарищей.

— Дверь вам самому не открыть, — усмехнулся Соскис, — а кто кричал, можете посмотреть. Идите прямо по коридорчику на кухню. Вы же за этим ворвались ко мне в дом?

«Только не показать вида, что страшно, — подумал Коля, — может, ничего особенного и нету. Но ведь кто-то кричал...»

Он перешагнул низенький порог и вошел в кухню. Там никого не было. Ожидавший всяких подвохов, Коля остановился. Направо раковина, налево дверь, кажется, на чердачную лестницу, она приоткрыта, за ней темно.

Звонок продолжал дребезжать, и это придавало Коле уверенность.

— Зачем вы меня сюда привели? — спросил он Соскиса. — Здесь же никого нет.

— Затем и привел, чтобы ты убедился, что никого нет, — усмехнулся тот, — а теперь пойдем, я проведу тебя в комнаты.

Коля был уже не рад, что так глупо влез в чужую квартиру. Чувство неловкости еще увеличивали беспрерывные звонки и стук в дверь, вызывавшие ироническую усмешку Соскиса.

«Что они там, с ума посходили, что ли, — краснея, подумал Коля, — наверное, весь дом на ноги подняли».

Смешным в эту минуту ему показалось все, что делали они эту неделю, — «живут люди как люди, а мы какую-то ерунду вокруг них затеяли». Поэтому он почти и не заглянул в две небольшие комнаты, которые ему показывал Соскис. Лишь в одной из них сидело трое мужчин, с интересом и, как показалось Коле, с насмешкой посмотревших на него. Они пили вино из длинных тонких бокалов.

Открывая Коле дверь на лестницу, Соскис посерьезнел.

— Пожалуйста, — сказал он, указывая на порог, — я вас немного проучил, теперь, надеюсь, ясно, как глупо вы себя вели, врываясь в чужую квартиру. В следующий раз я тебя, молокосос, просто отведу в милицию. Тебя и всех твоих товарищей. Кто дал вам право устраивать за моей квартирой слежку? Меня и так уже дня три все знакомые спрашивают, кто это там на лестнице подглядывает? Я еще в райком схожу, пожалуюсь. Накрутят вам хвост, пинкертоны несчастные!

Он нажал на замке какой-то рычажок, щелкнул задвижкой, и перед стоящим как на иголках Колей открылась дверь на лестницу. Первый, кого он увидел, был милиционер, сразу же отступивший шага на два. За ним жались Колины товарищи с возбужденными и перепуганными лицами.

— В чем дело, товарищи? — спросил милиционер, обращаясь к Соскису. — Что тут такое происходит?

Тот, видимо, не ожидал увидеть милиционера и сразу преобразился. От его надменного вида не осталось и следа, лицо приняло угодливое выражение.

— Все в порядке, товарищ начальник, — торопливо заговорил он, явно заискивая, — ничего особенного, просто мы пели, а ребятам что-то почудилось. Я всех впустить не мог, а одного — пожалуйста. Раз патруль — что ж, пусть посмотрят, скрывать нам нечего. А гостям всегда рады. Да вы заходите. У нас тут сегодня день рождения у моего соседа, рюмочку винца, а? Заходите.

Милиционер, смущенно усмехнувшись, махнул рукой.

— Да нет, зачем же. Значит, говорите, день рождения? Ну, извините, счастливо повеселиться. Пошли-ка, молодые люди.

— До свиданья, — закивал головой Соскис.

— Значит, у вас никто не кричал? — неожиданно спросил милиционер.

— Нет.

— Ну извините.

На улице милиционер взял Колю за плечо.

— Ты что же это хулиганишь? Люди день рождения справляют, а вы безобразничаете?

— Да не безобразничаем мы, — чуть не плача, быстро заговорил Коля, — там кричали, все слышали, и никакого у них нет дня рождения. Сидят какие-то трое, вино распивают.

— Ну, нас это не касается, — поправляя сумку, возразил милиционер, — вино распивают или что другое, нас это не касается, — повторил он.

Прошло еще минут десять, пока, наконец, милиционер поверил ребятам, что за дверью кто-то кричал.

— Хорошо, — сказал он, — давайте-ка ваши фамилии, мы это проверим. А ходить в чужие квартиры самовольно все равно не разрешается. За это прокуратура по головке не погладит согласно закону.

Записав фамилии и адреса ребят, милиционер сказал, чтобы они ехали домой. Время подходило к двенадцати.

— Если надо будет, вызовем, — пообещал он, — идите, идите.

Школьники гурьбой отправились по домам, по пути расспрашивали Колю о подробностях его пребывания в квартире.

— А что делала женщина? — спросила Шура.

— Какая женщина?

— Да та, которая кричала.

— Не было там никакой женщины, — твердо сказал Коля, — я во все комнаты заглядывал, только трое мужчин да этот Соскис четвертый.

— Но ведь кричала же?

— Кричала. — Коля остановился. — А правда, ребята, где же она?

— Женщина входила в квартиру, — убежденно сказала Шура, — сама видела.

— И я видел. — Коля потер лоб ладонью. — Но ведь я во все комнаты заглядывал.

— Кричала она страшно, — задумчиво произнесла Шура. — А вдруг ее, и правда, убили?

Ребята остановились.

— Может, она через черный ход вышла, — неуверенно сказал Коля, — там дверь была чуть открыта. Я видел.

— Стоп, ребята! А может, сходим посмотрим, куда черная лестница выходит?

— Пойдемте, душа будет спокойнее. Кричала-то ведь как! Все слышали!

Притихшие ребята осторожно пошли обратно.

— Только бы дворник не помешал, — сказал кто-то. — Поздно, а мы ходим.

Калитка с тяжелым чугунным кольцом громко лязгнула, заставив ребят вздрогнуть.

— Погодите, — шепотом проговорил Коля, — попробуем сориентироваться: вон там вход. Так я шел по коридору, вот тут над нами, наверное, кухня. Пошли на эту лестницу, ребята. — Он чертыхнулся, задев в темноте за железные перила. — Свет выключен, ни зги не видно, тс-с, тише!

Ребята остановились. Над их головой послышалась какая-то возня. Скрипнула дверь.

Коля осторожно, так, чтобы не шуметь, потеснил ребят вправо за перила к ступенькам, спускающимся в подвал. Его молча послушались. На лестнице послышались осторожные шаги, тяжелое дыхание, шепотом, но явственно кто-то произнес:

— Тяжелая, стерва.

Люди продолжали спускаться по лестнице. Вот они рядом.

Что произошло дальше, никто толком не помнит.

Коля рванулся вперед, что-то крикнул, Шура побежала за ним, упала, на нее свалился еще кто-то, еще... Ночная тишина лестницы наполнилась криками, звуками борьбы, ударов.

...В эту ночь нам так и не пришлось уснуть. Почти до утра дежурный следователь брал показания у школьников. Потом мы, вызвав оперативную машину, отвозили их поодиночке домой, успокаивали перепуганных родителей.

Через несколько дней выяснились все подробности: Арнольд Соскис, он же Роман Табульш, предвидя возможный провал своего друга Волкова, изготовил с его же помощью поддельные документы и подыскал квартиру, в которой можно было бы снова устроить притон. С Волковым они договорились, что, если когда-нибудь членам шайки придется давать показания по делам, в которых замешан Табульш, новая фамилия Соскис не появится в протоколах допроса. В благодарность Ромочка обещал Волкову вербовать для него «нужных» людей из посетителей его квартиры. Но найти квартиру, обеспечивающую хотя бы в какой-то степени конспирацию, оказалось не так-то легко. Помог тот же Волков.

Сын белогвардейского офицера, расстрелянного за контрреволюционный заговор, Григорий Яковлевич Синицын однажды рассказал ему, что в городе до сих пор проживает некий Нил Карпович Феофанов, скрывавший долгое время его отца от ЧК. Бывший полицейский, Феофанов, по словам Синицына, всегда боялся разоблачения и тщательно скрывал свое прошлое. Воспользоваться этим и посоветовал Табульшу Волков, дав ему адрес Феофанова.

Оказалось, что Феофанов живет один (жена его давно умерла, детей не было), в совершенно отдельной маленькой квартире, как нельзя лучше подходившей для целей Табульша. Скоро они договорились, и Табульш у него прописался.

В тот день, когда группа Коли Селиверстова раскрыла притон Табульша, двое «посетителей» привели на квартиру к нему женщину — жену заведующего промтоварным магазином. После выпивки молодчики стали склонять легкомысленную особу к тому, чтобы она уговорила мужа пойти на кое-какие махинации с казенным товаром. Она отказалась. Ей стали угрожать. Тогда женщина объявила, что сегодня же все расскажет мужу.

Обозленные, они стали бить ее, угрожая, что посвятят мужа в ее любовные похождения. В этот момент с места поднялся Феофанов.

— Разве баб так нужно бить, — проговорил он скучным голосом, устремив свинцово-мутный взгляд на пьянчуг, — их надо бить, чтобы следов не оставалось, как нас в молодости учили.

Он двинулся к женщине. Она отступила, закричала. Тогда бывший околоточный ударил ее, и женщина свалилась на пол.

— Минут тридцать пролежит, — тем же скучным голосом определил Феофанов. Сутуля спину, он тяжело сел на место. — Не разучился еще, — добавил он. — А мне уже восемьдесят четыре, да-а, имеем опыт.

В этот-то момент и раздался Колин звонок.

 

Скоро на заседании штаба снова встал вопрос об участии школьников в патруле.

— Теперь видишь, Ракитин, — Михаил Иванович смотрел на меня в упор, — к чему приводит упрямство? А ведь если подумать как следует, наверняка нашли бы для них дела более подходящие. Цветы надо растить морозостойкие, а не в теплице за стеклом. И Коля Селиверстов, цветок, между прочим, чудесный, не сломал бы ногу.

После такой поэтической взбучки мне ничего не оставалось, как полностью капитулировать. Наперебой мы вспоминали подробности этой схватки мужественных ребят с матерыми преступниками.

Когда Коля Селиверстов кинулся на Табульша, тот так испугался, что в первый момент даже не побежал. Выручил Ромочку второй, который нес женщину. Оттолкнув Колю, он побежал к выходу. Табульш бросился за ним, но Коля Селиверстов недаром был спортсменом.

В два прыжка догнав неповоротливого, хотя и очень сильного Табульша, он быстро свалил его на землю и стал крутить руки назад.

До самого прихода милиционера Табульш лежал спокойно. Только иногда его пухлое тело вздрагивало. Когда же подошел милиционер и Коля отпустил Ромочку, тот мощным ударом ноги сбил мальчика на землю. Каблук огромного ботинка пришелся прямо по ноге Коли, ниже коленной чашечки. Кость хрустнула и сломалась.

К сожалению, из-за того, что Шура упала и задержала остальных, человеку, который нес избитую, пьяную женщину, удалось бежать. Его разыскали после. Там же на лестнице ребята скрутили Феофанова.

— Больше всего, — сказал Костя в заключение разговора, — мне жалко Черных. Я и сейчас не раскаиваюсь в том, что из-за меня его не исключили из школы. Были у него и хорошие задатки. Вернул же он все-таки тогда деньги за ворованное обмундирование. Значит, совесть заговорила. Наша вина, что мы его упустили. Надо было еще тянуть и тянуть его, а мы успокоились — «сам человеком станет». Табульш-то оказался настойчивее. Не выпустил из своих лап. И вот теперь в тюрьме человек! Плохо, ребята, очень плохо, — Костя огорченно развел руками.

— Правильно, плохо, — сурово сказал Михаил Иванович, — после драки кулаками машете. Ну, а как же со школьниками? Тоже предоставить самим себе? Или позволите в патруле участвовать? То-то! Это ведь смена идет. Ваша смена, друзья.