Едва заметная тропка, поросшая травой и угадываемая только лишь иноком Досифеем, петляет то по низкой и мокрой луговине, то поднимается на песчаный взгорок с молодыми сосенками, то ныряет во влажную тень лиственного леса.

Всю дорогу от Ферапонтовской обители путники шли молча и почти не останавливаясь. Лишь когда тропа вывела их на широкую опушку небольшого соснового бора, откуда стали видны вдруг все окрестные дали, Досифей остановился и, перекрестившись, произнес:

— Слава тебе, Господи… Вон за тем лесом… Передохнем маленько. Теперь уже скоро.

И Досифей первым сел прямо на землю.

— Дремучая тропа, — сказал Дионисий, присаживаясь рядом. — Видно мало сюда людей ходит.

— Мы шли по нашим тропам, а в скит к старцу Нилу обычаем ходят из Кириллова монастыря. Я там тоже хаживал. Там дорога торнее.

— Много ходят?

— Больше по праздникам. Помолиться у них в скиту. Да недужных привозят. А так братия там живет строго. Одиноко…

— Слышал и я, что у старца Нила правила строгие.

— Отец Нил сам и устав писал. Ведь он даже на Святой горе Афонской побывал и все познал, всю жизнь тамошнюю иноческую. Ныне такого строгого жительства нигде больше на Руси нет. Только тут, у старца Нила.

— Строже, чем в монастыре?

— Строже… Живет братия в безмолвии по кельям. Вместе только в своей церкви собираются на всенощное бдение по воскресениям, да по большим праздникам. А так безмолвствуют, книги переписывают.

— Книги?

— Да… Старец книги с Афона принес, из Царьграда, с Москвы. В Кириллове монастыре тоже книг много. Старец Нил в пустынь свою неграмотного человека не возьмет. Вот и переписывают, трудятся. Тем и живут.

— Сказывали мне, что в церкви у них не украшено.

— Отец Нил даже даров не берет. Украшения в церкви и в одеждах у них почитается за грех. Едят и пьют тоже мало. Живут молитвою, — сказывал Досифей и поднялся. — Пошли с Богом.

Тропа опять завела путников в лес, и они снова шли по ней молча до тех пор, пока среди деревьев не появился просвет и они очутились на краю дремучей чащи.

— Ну, вот и пришли, слава Богу, — остановился, перекрестившись, Досифей.

Перед взором путников открылась большая поляна. За нею виднелась речушка, на берегу которой за жердяной оградой они увидели деревянную церквушку. Вокруг нее по всей поляне были разбросаны избушки-кельи.

— И церковь и кельи стоят на холмах каких-то. Отчего так? — спросил Досифея Феодосий.

— Место тут низкое, мокрое. Под церковь и под кельи землю таскали в коробьях, — пояснил Досифей.

— А старца Нила которая келья?

— Вон там, — показал рукой инок, — у излучины Соры у них меленка стоит. Видишь?

— Вижу, — кивнул Феодосий.

— Вот за ней, в сторонке у самого леса и есть келья Нила.

Подойдя к пряслу, Досифей с Феодосием отодвинули верхние жерди и все перелезли через ограду.

Тишина кругом была поразительна. Не слышалось ни человеческого голоса, ни лая собаки, ни крика птицы, хотя путники стояли, казалось, среди большого поселения, сейчас будто вымершего.

— Пойду в сторожку, — сказал Досифей спутникам. — У них тут в сторожах мирянин Игнат, который часы уставляет, печи топит, по кельям ходит. Он и старцу о нас скажет.

Досифей зашел в избушку, стоявшую рядом с церковкой и вскоре показался оттуда вместе с мужичком невысокого роста в крашенинном кафтане, серых портах и в лыковых лапотках. Подойдя к Дионисию и Феодосию, Игнат снял колпак и молча поклонился.

— Игнат нам церковь отворит, а сам к старцу сходит, — сказал Досифей. — А мы Господу помолимся после дальней дороги.

Игнат поднялся по ступеням к дверям церкви, отворил их, опять молча поклонился и неторопко пошел к дальней келье скита…

…После краткой молитвы в церкви Дионисий с Феодосием и Досифеем сидели на завалинке у сторожки, когда появился Игнат.

— Отец Нил зовет вас, — сказал Игнат, — но сперва велел накормить, напоить, а потом и к нему проводи ть.

Путники поднялись в крыльцо к рукомойнику-утице, висевшему под перекладиной. Игнат скрылся за дверью и тут же вернулся с рушником-платом…

… После трапезы все пошли по тропке от сторожки и еще издали увидели у дальней кельи старца с белой бородой и в черном монашеском одеянии. Отец Нил сам вышел встречать пришедших к нему путников.

Дионисий первым приблизился к старцу под благословение.

— Что привело тебя к нам, брат Дионисий? — тихо спросил старец.

— Побывать у тебя, отче, давно хотел. Поговорить надобно… А со мной сын мой старший Феодосий да инок Досифей.

Нил благословил спутников Дионисия.

— Место сие маловходно для мирских людей. Хорошо ли дошли к нам?

— Спаси Господи, отче. Досифей своими тропками довел быстро.

— Тогда надо бы вам отдохнуть с дороги.

— Нет, отче. Мы сегодня же и назад уйдем. Игумен Ферапонтовской обители Иоасаф благословил меня сходить к тебе, отче, за учительным словом.

— Нешто он сам таким словом не владеет? Да и ты давно слывешь человеком многомудрым. А что я? Достоин ли давать учительное слово? Ведь и вы, и вся моя братия — единомысленные мне, а учитель у нас один — Господь наш Иисус Христос.

— Все так, отче, — согласился Дионисий. — Только оказавшись по воле Божьей в сих благословенных местах, счел я нужным для себя поговорить с тобой и душу свою успокоить.

— Ну, коли так, проходи в келейку, — сказал Нил и первым шагнул за порог своей избушки.

Дионисий, следуя за ним, дал знак рукой Феодосию с Досифеем, чтобы те не входили и ждали его тут…

… Келья старца Нила показалась Дионисию на удивление просторной и внутри была похожа на храм. Напротив входа у стены стоял небольшой иконостас, перед которым горела лампада. Иконы были простые, без украшений узкие оконца выходили на две стороны кельи. В углу слева стоял простой же, ничем не покрытый стол, на котором лежали книги, стопа чистых листов бумаги, глиняная чернильница и глиняная же перница с белыми гусиными перьями.

Перед иконостасом — аналой с раскрытым на нем Евангелием. Подойдя к аналою, Нил стал молиться. Дионисий помолился тоже. Затем старец сел у оконца на лавку и пригласил гостя.

— Садись, брат Дионисий, — сказал он. — Стало быть, ты ныне в Ферапонтовской обители у Иоасафа — игумена?

— Так, отче. Позвал он меня расписывать новый храм Рождества Богородицы.

— О новом храме слышал… Ну, что же, дело сие богоугодное, а ты в сем деле искусен, как никто другой на Руси ныне. И иконы твои и стенная роспись твоя мне ведомы и похвалы достойны.

— Не скрою, отче, душе моей лестны слова твои.

— Говорю о том, что сам видел… Но что же тогда терзает душу твою? О чем говорить хочешь?

— Слышал я, что ты, отче, не жалуешь убранства в храмах и росписи.

— Нет, Дионисий, — не согласился старец. — Много я на своем веку видел храмов в землях православных. Многочудна роспись и убранство собора святой Софии в Царьграде, храмов киевских, новгородских, московских и иных на Руси Святой. Все они знатно украшены и я, молясь на них Господу, радуюсь вместе со всеми… а вот здесь, в своем скиту я запрещаю всякие убранства. Тут в безмолвии живет со мной моя братия, и мирских людей нет. Иноческое же наше житье — в умной молитве Богу, в спасении души через молитву Господу. Потому украшения в нашей церкви и в наших келейках — все сие лишнее.

— А в монастырях общежительных? — спросил Дионисий.

— Человек, принявших монашеский обет, умирает для жизни мирской. Потому ничего не должен иметь… Апостол Павел говорил: имея пропитание и одежду будем довольны тем… Так было и так должно быть всегда. А в монастырях многолюдно, суетно и праздно. Там стяжают богатство. Принимают великие милостыни: деревни, земли вместе с работниками.

— Что же плохого в милостыне, отче?

— Всякий инок живет своим трудом. Лишнего не из одежды, не из пищи ничего не должно быть, как у человека, умершего для мира. А в монастырях стяжают, и сей грех сребролюбия противен вере нашей и ведет к безверию.

— Но если монастырская обитель бедна будет, то как она поможет людям, вокруг ее обитающим: голодным, жаждущим, погорельцам? Как же сможет сама подать милостыню?

— Накормить голодного, напоить жаждущего, исцелить больного — все сие есть долг наш христианский. Так же и в монастырях. Да только монашеские обители не для того созданы, а дабы исцелить души людские, напоить жаждущего духовно. Господь наш Иисус Христос, апостолы и святые отцы указали нам путь спасения человека через спасение души его. Потому-то милостыня иноков — духовное слово утешения. А для сего самим инокам согласно заповедям Божиим и писаниям святых отцов, надобно жить в постоянной умной молитве и в безмолвии. Потому и сам я ушел из Кириллова монастыря сюда в тихое место. Со мною книги, кои читаю и правлю, насколько сам разумен. Со мною Святое Писание, жития святых отцов, по коим сверяю жизнь свою ради Господа, что надо — переписываю. Тем и живу.

— А как же быть простому люду православному? Как жить, отче?

— По Святому Писанию. Там слово Божие. И всем все сказано. Пусть следуют заповедям Христовым и словам святых отцов, как делаю я по сей день.

— Но не у всех православных есть святые книги, отче.

— Но есть молитвы… Их надо знать всякому и творить денно и нощно. Молитва приближает человека ко Господу. Она — путь к спасению. Святые Отцы учат: силой ума своего ищи то место, где помещено сердце твое — источник всех духовных сил. И мысленно всем нутром своим молись. Только такая молитва истинна, которая делается душой.

— Понимаю, отче, что молитвою человек укрепляется в вере. Но на Москве, говорят, еретики опять объявились. Смущают умы православные, зовут к неверию… Но не помог, видно, Собор, их осудивший, ни наказания, ни покаяния. Владыка Геннадий Новгородский кирилловской братии грамоту о том прислал. Видно, что опять к Собору на еретиков зовет.

— Сие мне ведомо.

— Так как же быть с еретиками — врагами веры нашей?

— Еретики не ныне появились. И их надобно словом Божиим призывать к покаянию. Так учит нас Господь, так заповедовали Святые отцы. Иоанн Златоуст говорил: недостоит нам убивать еретиков. Сие противно вере Христовой… А владыка Геннадий и волоцкой игумен Иосиф жаждут казнить еретиков смертию, жечь и резать. Но ничего нет крепче слова Божиего. На том стоит, и стоять будет вера наша православная. Милосердие — сила. Так заповедовал нам Господь, и мы не можем поступать иначе.

— На днях я начинаю труд свой в церкви Рождества Богородицы. Прошу твоего совета, отче, и благословения.

— Дела твое ради Господа известны, Дионисий. Пиши стены храма Божиего и образы так, чтобы люди и через сто, и через двести и пятьсот лет знали и ведали, как мы в нынешние веки славили Господа нашего Иисуса Христа и Матерь Его Пресвятую Богородицу. Ведали бы и радовались. И в радости сей пребывали вечно, покуда жива вера православная и Русь Святая.

— Благослови, отче…

Дионисий встал и опустился перед старцем на колени. Тот же поднялся и осенил Дионисия крестным знамением.

— Благословляю тебя, брат Дионисий, на труд твой во славу Божию… Ожидавшие его Досифей и Феодосий, увидев выходящего из дверей избушки Дионисия, поднялись и подошли под благословение к вышедшему вслед за Дионисием старцу, а потом все вместе зашагали по тропке к забору жердяной ограды скита.

Отойдя немного, Дионисий остановился и обернулся. Старец Нил стоял у порога своей келейки, опираясь на суковатый посох. Он издали осенил крестным знамением путников. Те ответили ему низким поклоном.