Мы едем дальше. Для разнообразия теперь за руль сел я. Поскольку по-прежнему нельзя было ни на секунду оторвать глаз от дороги, то единственное, что мне удавалось наблюдать, были дикие цесарки с их жабо из перьев вокруг шеи. Они бежали некоторое время впереди машины и только потом догадались свернуть на обочину. Было их штук двадцать. Цесарки ведь способны очень быстро бегать, гораздо быстрей, чем наши домашние куры, которые сразу же распускают крылья и подлетают кверху. Но задержаться взглядом на крупных птицах с огромными клювами, которых Михаэль то и дело обнаруживал на деревьях, я боялся. Стоило только ослабить внимание и отвлечься от дороги и руля, как машину сейчас же начинало швырять из стороны в сторону.

Мой сын решил давать мне советы, как при таком разболтанном управлении ухитриться оставаться в наезженной колее:

— Прежде всего ты не должен так медленно ехать, а держать все время хороший темп. Особенно когда эту колымагу начинает швырять. Если нажать на газ, она снова выравнивается.

Я, правда, придерживался другого мнения и предпочитал, несмотря на отчаянный скрежет коробки передач, как можно медленнее, почти ползком съезжать там, где дорога отлого спускалась вниз. Однако решил испробовать хваленый способ моего сына. Результат был ошеломляющим.

Приходилось ли вам видеть в киножурнале кадры, показывающие зимние соревнования по бобслею? Сани несутся со скоростью курьерского поезда по гладкой, будто зеркальной, поверхности трека, наискось взлетают то на одну, то на другую его стенку, а иногда какой-нибудь неудачник перелетает на повороте за барьер и исчезает из поля зрения… Зрелище это страшно волнующее, но можете мне поверить, что еще больше волнуешься, когда сам сидишь в такой чертовой штуковине и еще вынужден управлять ею. Да к тому же она не просто катится под горку, а несется, влекомая восьмидесятью лошадиными силами, да еще доверху нагружена чемоданами, ящиками и коробками. Тогда появляется желание просто закрыть глаза и втянуть голову в плечи…

Но я этого не сделал. Когда меня начало заносить влево и кустарник угрожающе двинулся мне навстречу, я вопреки всяким добрым советам резко рванул руль вправо и стал его лихорадочно проворачивать, после чего с еще большей силой врезался в кусты с правой стороны дороги; а потом пошло нас швырять из стороны в сторону, пока машина не съехала в кювет, где и перевернулась вверх колесами.

Сразу все затихло, мотор смолк, а мы лежали в кабине для водителя, причем пол находился у нас над головой, сиденья — рядом с нами, а все остальное — в диком хаосе где попало. Михаэль высказал утешительную мысль, что ничего особенного с машиной случиться не могло, в то время как я уже мысленно представлял себе, как мы поплетемся пешком с нашими вещами. Потом мы стали ощупывать свои конечности — как ни странно, они были целы и невредимы, только на голове у меня от удара о железную обшивку появилась здоровенная шишка.

— Я ведь говорил тебе, что в грузовике ехать значительно безопаснее, — заметил Михаэль. — Он еще и не такие передряги способен выдержать!

Да, жутко представить себе, как бы выглядела после такой аварии легковая машина! Затем мы один за другим вылезли через окошко наружу.

И только тут мы заметили, что находимся прямо посреди африканской деревни и все местные жители, которые поначалу, заслышав дикий грохот и треск, попрятались кто куда, теперь сбежались к месту происшествия, окружили машину и переживали нашу аварию, по-моему, больше, чем мы сами.

— Мы опять совершили непростительную ошибку, — констатировал я. — Лежать в опрокинувшейся машине и вести неторопливую беседу — это надо только придумать! Ты видишь, как бензин вытекает на землю? Чистая случайность, что он не попал на перегретый мотор и не воспламенился! Мы бы погибли как мыши в мышеловке или в лучшем случае лишились бы всего нашего багажа.

Что касается багажа, то о разгрузке его наша машина позаботилась сама: брезентовый каркас был сорван, а чемоданы разбросаны в радиусе до ста метров. Добросердечные и услужливые местные жители начали стаскивать их в кучу. На их лицах, особенно на лицах женщин, еще застыл испуг от случившегося.

В следующий момент из канавы выкарабкался и наш бой Хуберт. Он держался за бок, ссадина на голове кровоточила. При виде его я вспомнил любезную справку, полученную нами от страхового агента в Стэнливиле. Мы предусмотрительно застраховали себя на случай аварии, но этот агент успокаивал нас, заверяя, что такая страховка имеет смысл лишь тогда, когда речь идет о белом.

— За африканцев наше страховое агентство много не заплатит, ну, самое большее четыреста марок, и то при смертельном исходе. А бывали случаи, когда мы отделывались и какими-нибудь ста марками!

Я наклеил Хуберту пластырь на его курчавую голову, а потом мы с помощью целой армии добровольцев раскачали машину и водрузили ее снова на все четыре колеса. Однако она все еще стояла, сильно накренясь, одной половиной в кювете.

Какое счастье, что я настоял тогда в Стэнливиле на том, чтобы нам дали с собой трос! Огромный, массивный грузовик остановился по нашей просьбе и после нескольких маневров выволок нас на буксире из канавы. Даже мотор, как ни странно, завелся.

Но как стояли наши передние колеса! Они были вывернуты в разные стороны: одно направо, другое — налево. Не сними мы несколько дней назад переднего бампера, стукнулись бы им о большой камень, лежащий в канаве, а так удар пришелся по передней оси, причем сломалась еще и правая рессора. Вот когда мы убедились, как вредно и опасно снимать бампер!

Помятая и изувеченная машина имела ужасный вид, но, как ни странно, она двигалась, даже несмотря на ненормальное положение колес. Она катилась по дороге, но стала еще своенравней и теперь уже окончательно не реагировала на руль.

Нам безумно повезло, что все это случилось при въезде в довольно большое селение Вамба, потому что далеко бы нам с такими раскоряченными колесами не уехать — резина была бы изжевана в два счета. А так мы еще надеялись добраться до авторемонтной мастерской.

Но прежде надо было расплатиться с нашими любезными добровольными помощниками. Однако как только мы вытащили деньги, поднялся такой крик и спор, что мы решили найти какого-нибудь солидного человека и отдать ему всю сумму, чтобы он ее сам распределил между участниками. Таким человеком нам показался довольно полный пожилой африканец, одетый в нечто вроде форменной рубашки, с тремя медалями на груди. По всей вероятности, это был демобилизованный солдат. Он, правда, не принимал участия в нашей операции по подъему автомобиля, но стоял рядом и с пониманием дела давал советы. Ему-то я и вложил в руку довольно крупную купюру, объяснив знаками, что это следует разделить между всеми. То, что деньги достались как раз тому, кто и пальцем не пошевелил, по-видимому, не устроило участников операции, и шум поднялся пуще прежнего. Поэтому мы дали газ и поползли по дороге так быстро, как только могли. К тому же началась гроза, кругом засверкали молнии, и с небес полились целые потоки воды, да такие, что мы промокли, далее сидя в кабине. Что же касается наших раскоряченных колес, то им дождь был только на пользу — по размокшей грязи они лучше скользили. Кроме того, меня вполне устраивало, что никто в поселке Вамба не мог высунуть и носа на улицу, иначе наша покореженная машина собрала бы кучу зевак.

Мучительно борясь с рулем, мы, описав размашистую дугу, въехали наконец через открытые ворота во двор автомеханической мастерской, исхитрились далее вкатить свою развалину под навес из рифленой жести. Стоп. Теперь можно было облегченно вздохнуть. Потом мы вылезли и начали, как пудели, отряхиваться.

Автомеханик оказался греком. Но, несмотря на то что он был таким же европейцем, как и мы, столковаться с ним без переводчика не удавалось. Он говорил только по-гречески, так что нам пришлось с большим трудом с помощью нашего боя объясняться с ним следующим образом: я говорил по-французски, а бой переводил это на кингвана («посреднический» язык в Конго, напоминающий суахили), который грек понимал. Разумеется, запасных деталей к такой редкостной марке машин, как наша, у него не нашлось, а следующая авторемонтная мастерская находилась за 600 километров от этого места. Но, осмотрев поломки, он заявил, что придумает что-нибудь, и притом сегодня же.

И еще как придумал! Наблюдая за его работой, мы только успевали удивляться и восхищаться его сноровкой. Это был настоящий умелец. По-видимому, у себя дома, в Греции, он был обычным деревенским кузнецом, обученным подковывать лошадей и чинить плуги. В южноевропейских странах, в которых тогда еще мало кто имел возможность завести себе машину современной модели, люди ездили на бог знает каких старых драндулетах, а механики знали, как их чинить. Наш грек снял оба колеса, вынул ось, положил ее на мощную наковальню, приказал двум своим черным помощникам ее держать, а сам стал размахивать тяжелым кузнечным молотом и выправлять погнутую ось прямо таким вот «холодным» способом. Причем классически рассчитанными ударами выправил ее с точностью до миллиметра! Ось не сломалась и не треснула, как я этого опасался.

Подходящей рессоры взамен сломанной у него, разумеется, тоже не нашлось, поэтому он взял обе половинки и сварил их вместе. Я боялся, что он собирается вставить нам такую наскоро сваренную рессору, но оказалось, что ему нужна была лишь точная модель, чтобы по ней выковать новую.

Надо было видеть, как это делалось! Чего стоили одни только кузнечные мехи, которыми он при этом пользовался! Агрегат этот был сварганен из канистры от бензина и разных автомобильных частей, уголь заменяли обгоревшие головешки. Старый помощник часами крутил при этом рукоятку, и мы удивлялись, как у него не устает рука!

А рессора получилась отличная, и мы с таким интересом наблюдали за ее изготовлением, что время для нас прошло совершенно незаметно. Рессора эта в точности подошла к машине, и мы с ней проездили еще тысячи километров до самого конца нашего путешествия.

Мы были в таком восторге от этого греческого кузнеца, что, не моргнув глазом, заплатили ему довольно основательную сумму, которую он с нас запросил за ремонт автомобиля. Мы даже не стали совершать пробной поездки по поселку, а сели за руль и поехали дальше.

Когда мы уже бодро катили между кофейными плантациями, тянувшимися по обеим сторонам дороги, я заметил, что работавшие на них люди как-то странно смотрят на наши передние колеса. Некоторые даже подбегали к обочине, чтобы получше нас рассмотреть, и делали какие-то непонятные знаки…

Выяснилось, что правое переднее колесо описывает солидную восьмерку — со стороны это выглядело, по-видимому, довольно забавно. Наше восхищение греческим кузнецом несколько поубавилось: как он мог позволить нам выехать в подобном виде?

Поэтому спустя двадцать минут после выезда мы снова вкатили к нему во двор.

О том, какие чувства начали обуревать его при виде нас, можно было догадаться, не зная ни греческого, ни кингвана… Никакого запасного колеса у него, разумеется, не было. Его глаза беспокойно шарили по двору в поисках чего-либо подходящего.

— Стойте! Я, кажется, нашел!

Во дворе стоял чей-то «Додж», тоже, видимо, в ожидании ремонта. У «Доджа» и «Интернасионаля» одинаковые ободья. Между кузнецом и его старшим подмастерьем завязался оживленный диалог, в котором явно шла борьба между совестью и деньгами. Разумеется, деньги взяли верх. С нас, правда, запросили 850 франков за «запасное колесо», а мы тут же согласились, не ощутив в душе даже тени какого-либо угрызения совести и желания разоблачить эту темную махинацию. Вот так это бывает в жизни.

Однако нам пришлось поторопиться, чтобы добежать до наступления темноты до единственного в этом местечке «отеля» и обеспечить себе ночлег. Владелец этого заведения любезно освободил для нас собственную спальню, где в углу теплилась лампадка перед ликом мадонны.

Хозяин тоже был грек. Нам стало казаться, что здесь живут вообще одни только греки. Они теперь так же плотно заселили отдельные районы Африки, как в прежние времена, три тысячи лет назад, наводняли свои колониальные владения на юге Италии и на Сицилии.

В отеле висело объявление, что по вечерам бывают танцы под европейскую музыку. Музыканты, конечно, тоже оказались греками, их было трое, и они играли на гитарах и баяне. Единственным танцором, поплывшим в танце меж столиков, оказался — кто бы вы думали? — наш кузнец! И представьте, танцевал чудесно, словно греческий бог. Исполнял он старинные народные танцы, грациозно держа за руку воображаемую партнершу. Среди присутствующих дам не нашлось ни одной, которая бы еще помнила красивые танцы своей родины. Дамы принимали участие только в современных танцах и вальсах. Когда наш кузнец приглашал какую-нибудь из них на танец, видно было, как он внутренне потешался над их неловкостью.

Он великодушно пригласил нас к своему столу и принялся угощать вином и каким-то странным блюдом, изготовленным из сыра и оливкового масла. Его земляки рассказали нам, что ему пришлось отправить жену в Европу, чтобы ей там сделали серьезную операцию на голове. Это, разумеется, влетело ему в копеечку, и он по уши в долгах. Теперь нам стало понятно, почему он нас так ободрал!

Я почему-то хорошо запомнил, что прямо против нашего стола на стене висел красочный рекламный плакат: какой-то торговец охотничьим снаряжением из Стэнливиля предлагает свой товар. На картинке изображалась сценка из охоты: охотники, в толстых шерстяных гольфах, мохнатых шапках, обмотанные шарфами по самые уши, в ярко-красных куртках на американский манер, в нерешительности остановились перед маленьким черно-белым зверьком с пушистым хвостом (явно скунс, или «вонючка»), которого здесь, разумеется, никто не знает. В Африке, у самого экватора, эта картинка мне показалась ужасно неуместной и смехотворной.

На следующее утро за руль сел Михаэль. Торопясь поспеть к моменту ловли слонов на станцию по приручению, он слишком усердно нажимал на газ, и машину снова начало швырять из стороны в сторону, к счастью, на этот раз на ровном участке дороги, но зато в рыхлом красном песке.

Я уж было начал сокрушаться, что теперь мы вряд ли снова найдем подобного «кузнечного ангела», но тут машина остановилась, причем ее занесло задом наперед и стояла она теперь носом в ту сторону, откуда мы приехали. Сзади, из кузова, вылез бой Хуберт — совершенно серый от испуга. Я искренне сочувствовал несчастному малому, потому что там, между ящиками, обитыми железными скобами, он должен был чувствовать себя в постоянной опасности. И вообще в кузове все эти броски из стороны в сторону были еще значительно неприятней, чем впереди, в кабине водителя. Но на этот раз все обошлось благополучно.

Вечером мы переправлялись по длинному узкому бетонному мосту, проложенному в месте слияния речек Дунгу и Кибали, которые здесь образовывали большую реку Уэле.

Населенный пункт Дунгу на карте многообещающе обозначен точкой, окруженной еще и кружком. На самом же деле здесь стояло всего несколько лавчонок, в которых нельзя было купить даже хлеба. Зато в Дунгу имелось нечто такое, от чего в Африке неизменно приходишь в крайнее изумление и стоишь, разинув рот от полной неожиданности: здесь была настоящая крепость с большим замком! Строению, как потом выяснилось, было не больше 80 лет, однако, поскольку лишенная истории Центральная Африка за 100 лет достигла того, на что у других стран ушли тысячелетия, нам это каменное сооружение показалось чем-то совершенно средневековым.

Мы въехали через арку ворот в подворье и спросили у какого-то человека в синем рабочем комбинезоне, моющего роскошную машину, где нам найти главного управляющего районом. Оказалось, что это он и есть. Когда мы показали ему свои рекомендательные письма, он любезно пригласил нас к себе в замок к ужину и распорядился отпереть для нас дом, предназначенный для приезжающих правительственных чиновников. Там нас и устроили на ночлег. Вечером мы принарядились, вытащили из чемодана белые пиджаки и трапезничали при электрическом освещении на веранде, высоко над бурлящими водами сливающихся рек.

Управляющий рассказал нам, что всего несколько недель назад вернулся из Кёльна, где страшно мерз. Здесь в его подчинении находится один из районов Восточной провинции Бельгийского Конго. Подвластная ему территория занимает 34 тысячи квадратных километров, то есть превышает площадь самой Бельгии, но население составляет всего лишь 140 тысяч человек. Повсюду встречаются еще совершенно дикие местности, куда не ступала нога человека. Так, одному из чиновников, рассказывал он, недавно пришлось просидеть несколько часов на дереве возле самой дороги, потому что внизу его караулил носорог.

Подобные истории мы всегда выслушивали с чувством безумной зависти: нам, конечно, никогда не привалит такое счастье, чтобы носорог загнал нас на дерево!

А то, что самая середина «черной Африки» так долго оставалась «белой», то есть «белым пятном» на карте, объясняется очень легко и просто. В Америке и Азии вы можете с легкостью подняться вверх по таким рекам, как Миссисипи, Амазонка, Ганг, Янцзы, и им подобным крупным водным артериям, служащим удобными путями сообщения. Африка же довольно круто поднимается из окружающих ее океанских и морских вод, почти нигде не имея плоской береговой полосы. Поэтому все ее реки — Нил, Конго, Замбези, Нигер и Оранжевая — кончаются высоченными водопадами, в которых вода низвергается с огромной высоты или же мчится головокружительными быстринами, — словом, они практически непреодолимы. Зато в Африке сосредоточено две пятых всей гидроэнергии на Земле, что вчетверо больше, чем во всей Северной Америке. Используется же пока только одна десятая процента этой энергии. Но будьте уверены: скоро все совсем изменится!

И действительно, трудно даже поверить в то, что такая огромная страна столь долгое время оставалась неисследованной! Финикийцы, правда, еще за 500 лет до нашей эры объехали на своих парусниках вокруг Африки, а Птолемей уже за 200 лет до нашей эры знал, что Нил питают два озера в Центральной Африке. Эти озера можно найти на его карте, хотя считается, что мы их открыли только в прошлом столетии. Значит, открыли повторно.

Только в 1492 году португалец Диогу Кан «открыл» устье реки Конго. Впечатление оно произвело на него, по-видимому, потрясающее, потому что мощный и стремительный поток в этом месте сбрасывает в море ежесекундно от 50 до 120 тысяч кубических метров воды. А это немалое количество. Даже знаменитый водопад Ниагара и тот не сбрасывает и десятой части этого объема воды. И хотя река Конго не так уж длинна — всего 4600 километров (только в четыре раза больше Рейна), тем не менее она обводняет 3700 тысяч квадратных километров земли, а это почти в 20 раз превосходит площадь, обводняемую Рейном.

Во всяком случае Диогу решил установить мемориальный обелиск возле устья этой мощной реки, который голландцы в свою очередь спустя 160 лет повалили. Теперь этот обелиск можно увидеть в одном из музеев Лиссабона.

Диогу Кану удалось проникнуть в дельту Конго до Матади. Там он распорядился вырубить надпись на отвесной скалистой стене, которую можно увидеть и сейчас. И именно он приобщил жителей низовья реки Конго к христианству.

В те времена там было могучее африканское королевство. Старый король, правивший страной, отнесся дружелюбно к незнакомым пришельцам и старался использовать их культуру на благо своего государства. Так, он поручил воспитание своего любимого сына группе католических пасторов, у которых тот и обучался в течение десяти лет. От этих широко образованных людей Альфонсу не только почерпнул свои знания, но и сумел, пользуясь их советами, добиться того, что его «малоразвитая» страна заняла равноправное место рядом с европейскими государствами. В 22 года он полностью взял на себя управление страной, и поистине за всю историю Африки в последующие 500 лет не было лучшего правителя. Он был самоотверженным человеком, отважным в бою и при этом способным экономистом. В своих письмах к королю Португалии он просил прислать не оружие или деньги, а учителей и священнослужителей.

Но миссионеры из Португалии быстро сообразили, что смогут нажить себе неплохое состояние, поставляя рабов на корабли работорговцев, стоящие на якоре в устье Конго. Первые колонны рабов, прибывшие на побережье из внутренних земель, были организованы именно алчными священнослужителями. Купцы, посланные в страну для оказания помощи конголезскому королю, превращались в пиратов. Португальскому правительству всячески доказывалось, что создание сильного и самостоятельного Конголезского государства противоречит интересам самой Португалии. Советники, посланные для оказания помощи Альфонсу I, старались провалить любое его хорошее начинание. Они тайно поддерживали каждое восстание вождей племен против короля и сами их провоцировали; они оказывали поддержку тем вождям, которые продавали в рабство своих соседей или собственных подданных.

Преданный служителями бога, веру в которого он ввел в своей стране, всеми своими португальскими «друзьями», а под конец и собственными соотечественниками, Альфонсу вынужден был бежать из своей страны. Правил он ею с 1507 по 1543 год (Кстати сказать, в энциклопедии я нашел описания правления целых двенадцати Альфонсов: королей Неаполя, Кастилии, Леона и Испании, но Альфонсу I, правитель огромнейшей страны Конго, среди них даже не упомянут).

За последующие десятилетия его государство стало полностью христианским и удостоилось далее архиепископства. А в 1580 году конголезский король Альвару I направил одного португальца в качестве посла к папе, в Рим, а затем к королю, в Лиссабон. В Риме вскоре была издана его книга, в которой он описывал свои путешествия по «христианскому королевству Конго».

Однако королевство это в конце концов рухнуло из-за ревнивой конкуренции и войн, которые вели между собой португальцы и голландцы, и алчной работорговли. Государство пришло в упадок. Последний король, совсем лишенный какой-либо власти, правил с 1770 по 1786 год.

А затем в бассейн Конго — зеленое сердце Африки — со всех концов света устремились все, кому не лень. Так, с 1830 по 1860 год арабы сумели продвинуться от Занзибара на восточном побережье до самого озера Танганьика и, укрепившись там, делали вылазки еще дальше, отваживаясь проникать в область девственных лесов вплоть до самой реки Конго. Однако ни они, ни кто-либо другой не знали, что это и есть знаменитая река Конго, впадающая в море у западного побережья. В 1863 году арабы основали там на берегу реки город Ниаигве.

В это же самое время английский капитан Спик направился из Занзибара к озеру Виктория, открыл там истоки реки Виктория-Нил и проплыл вниз по течению Белого Нила до самого Египта.

Десятью годами позже началось нашествие с севера: немецкий исследователь Африки Георг Швейнфурт поднялся вверх по течению Нила и в сопровождении арабских торговцев слоновой костью проникал все глубже во внутренние земли страны, пока не достиг Верхнего Уэле. Это примерно то место, где мы сейчас сидим, приятно беседуя при электрическом освещении. Он был первым европейцем, попавшим в этот район Африки, а было это всего лишь каких-нибудь семьдесят четыре года назад!

Следующее проникновение началось с юга: Давид Ливингстон (1813–1873), шотландский протестант-миссионер, предпринял в 1849 году экспедицию, отправившись из Южной Африки вдоль реки Замбези на север. Через пять лет он вышел к западному побережью в районе тогдашней португальской колонии Анголы и уже оттуда вернулся в Европу. Впоследствии он совершил еще три важные исследовательские экспедиции в Африку. Во время последней из них, начавшейся в 1866 и окончившейся в 1873 году, храбрый миссионер проник в бассейн Конго, открыл истоки этой мощной реки и в конце концов достиг арабского города Ньягве, построенного на берегу Конго.

Многие годы до цивилизованного мира не доходило никаких известий о знаменитом путешественнике, пока на его поиски не отправился репортер американской газеты «Нью-Йорк геральд» — Генри Стэнли, который и нашел его тяжелобольным в Уджиджи. Случилось это 10 ноября 1871 года. Это была знаменательная встреча двух отважных людей, всколыхнувшая тогда всю мировую общественность. Она была отражена на сотнях картин и вырезана на деревянных изделиях.

Когда мне однажды, уже много лет спустя, пришлось побывать на том знаменитом месте, где теперь стоит мемориальный камень вместо росшего здесь гигантского дерева, под которым встретились эти два единственных тогда на всю округу белых человека, на меня это произвело не меньшее впечатление, чем на наших дедов… Ведь действительно нелегким делом было отыскать в этом бесконечном, незнакомом и неизведанном мире своего знаменитого собрата, и как, должно быть, велика поэтому была радость встречи!

Ливингстон стал быстро поправляться, окруженный заботой и вниманием Стэнли. Он передал ему свои путевые заметки, однако наотрез отказался вернуться вместе с ним назад. Вместо этого он направился дальше в юго-западном направлении и проник еще глубже во внутренние земли Африки. Но прожить ему после этого суждено было уже недолго: 4 мая 1873 года возле озера Бангвело у него начался жестокий приступ лихорадки, от которого он и скончался.

За время своих странствований по Африке ученый стал свидетелем всех ужасов работорговли, опустошавших страну за страной. Газета «Нью-Йорк геральд» опубликовала в то время призыв о спасении африканского народа, посланный умирающим Ливингстоном из самых глухих и заброшенных дебрей Африки:

«Все, на что я способен сейчас в моем одиночестве, это сказать вам, что я заклинаю небеса ниспослать благословение на голову того американца, англичанина или турка, который сумеет залечить эту открытую рану на теле человечества…» Эти слова и сегодня можно прочесть на надгробном камне, установленном на могиле Ливингстона в Вестминстерском аббатстве в Лондоне.

Этому человеку, взывавшему к совести мировой общественности, удалось заставить ее заговорить. Благодаря Ливингстону многие сотни тысяч людей (и неважно, что это были только «черные люди») спаслись от унижения, издевательств и мучений.

Камерону, посланному в 1873 году Лондонским географическим обществом на повторные поиски Ливингстона, удалось обнаружить уже только его труп. Он отправил останки знаменитого путешественника на восточное побережье.

После смерти Ливингстона довести до конца дело его жизни и окончательно разгадать тайну Конго взял на себя Генри Мортон Стэнли. Настоящее его имя — Джеймс Роулэндс, и был он урожденным англичанином, но в ранней молодости перебрался в Америку. Редакция газеты «Нью-Йорк геральд», сотрудником которой он являлся, направила его в качестве репортера сначала в Европу, а оттуда на поиски Ливингстона в Центральную Африку. После смерти великого миссионера для завершения его планов была снаряжена новая экспедиция во главе со Стэнли на совместные средства американской газеты и лондонской «Дейли телеграф».

Экспедиция отправилась в путь из Занзибара в конце 1874 года. Стэнли сопровождали три европейских спутника и триста африканских проводников и помощников. Снаряжена экспедиция была по самому последнему слову техники — у нее имелось с собой даже разборное речное судно «Леди Алис». Таким образом Стэнли добрался до озера Виктория, оттуда до озера Альберт и наконец до озера Танганьика, хотя потерял двух из своих белых спутников и половину африканцев, не выдержавших трудностей пути.

Оттуда он направился прямым ходом к Ньягве — арабскому городу работорговли на берегу реки Конго, где уговорил молодого богатого арабского купца Хамеда бен Мохамеда принять участие в своем, полном всяческих приключений путешествии, и тот за 5 тысяч долларов согласился сопровождать экспедицию в течение 60 дней.

Но настал ноябрь, и его новые спутники побоялись идти дальше. Тогда Стэнли предложил им продолжить путешествие уже по воде, на что они в конце концов согласились. Он купил 20 кану, и весь отряд отправился дальше на север по большой широкой реке, которую они приняли за Нил.

Шестого января они подошли к первым водопадам. Три недели понадобились экспедиции на то, чтобы преодолеть это препятствие — проложить по берегу пешеходную тропу и перетащить по ней всю свою кладь вниз по реке, к основанию водопадов.

Дальше они плыли уже по большой спокойной реке, которая постепенно становилась все шире, но вскоре повернула на запад, а затем даже несколько к югу, вместо того чтобы направиться к северу, как они ожидали. Вскоре Стэнли стало ясно, что то, что он все время принимал за Нил, на самом деле было не чем иным, как рекой Конго.

В марте 1877 года экспедиция наконец форсировала быстрины водопадов, носящих ныне название Стэнли, проплыв 1450 километров по величественной реке.

Обитавшее ниже водопадов местное население отнеслось к пришельцам приветливо, они заявили, что уже знают таких же вот белых людей, живущих на побережье океана. Но, несмотря на это, оставалось еще несметное число препятствий, которые предстояло преодолеть: прежде всего усталость, изнеможение, голод и болезни, неумолимо сокращающие число участников экспедиции. Так, один из спутников Стэнли — Франк Покок исчез в бурлящем водовороте у самых водопадов.

Стэнли вознамерился было продолжить свое путешествие пешком, но был вынужден запросить помощи у европейцев, живущих в Бома, так как силы его были на исходе. Спустя два дня эта помощь действительно прибыла, и 9 августа 1877 года Стэнли удалось достичь Бома — города, расположенного вблизи западного побережья Африки.

Да, эта огромная, неисследованная страна потребовала от него горького и тяжелого выкупа: за время пути он потерял всех трех своих европейских спутников и двести африканцев. Но бассейн Конго, а это значит вся Африка, впервые за всю свою историю был теперь пересечен поперек.

Очень скоро это должно было привести к весьма важным последствиям. Дело в том, что за год до этого бельгийский король Леопольд II вернулся из поездки по Индии и Египту в совершеннейшем восторге от дальних заморских стран. Полный энтузиазма, он созвал в Брюсселе Международную географическую конференцию, на которой основал Географическое общество, ставящее себе задачей исследование Африки и борьбу с работорговлей.

Это Географическое общество с 1877 по 1884 год организовало пять экспедиций, отправлявшихся от Занзибара и восточного побережья Африки, в Конго. Однако ни одной из этих экспедиций не удалось пробраться дальше озера Танганьика.

Когда мир облетела весть о прибытии Стэнли в Бома, Леопольду II сейчас же стало ясно, что в реку Конго надо проникать со стороны ее устья на западном побережье, а не с севера, юга или востока, что до сих пор успеха не приносило. Когда Стэнли в январе 1878 года прибыл в Марсель, его там уже ожидал посланец бельгийского короля, который настойчиво приглашал его немедленно поехать с ним в Брюссель. Однако встреча короля со Стэнли состоялась только в июне.

Во время этой беседы Стэнли заявил, что всему огромному бассейну Конго грош цена, если не построить линию железной дороги, соединяющую нижнее, судоходное, течение реки, минуя быстрины и водопады, со средним течением — снова спокойным и легкопроходимым. Ему удалось убедить Леопольда II основать Комитет по изучению верхнего Конго, а сам Стэнли согласился возглавить новую большую экспедицию. Он снова завербовал на восточном побережье Занзибара африканских помощников и 4 августа 1879 года проник со своей экспедицией в составе 14 европейцев и 140 африканцев в устье реки Конго.

Уже в начале октября он основал напротив нынешнего портового города Матади станцию Виви, ставшую первой столицей Бельгийского Конго, и приступил к строительству дорог. К 1880 году они уже были готовы: первый отрезок дороги длиной 83 километра вел от устья до судоходной части реки, а там, где эта часть кончалась, начинался следующий отрезок дороги, уже в 152 километра длиной, идущий до самого Леопольдвиля — столицы всей этой огромной области. Как только дороги стали проезжими, по ним последовал один транспортный караван за другим, пока все необходимые для строительства материалы не были доставлены в Леопольдвиль. А уже оттуда река Конго вновь становилась судоходной и уходила далеко, за тысячи километров, во внутренние земли этой необозримо огромной области Африки. Даже пароход, носящий название «Вперед», уже стоял на якоре недалеко от берега! Он был доставлен частями посуху и затем уже собран здесь, на месте.

Число людей, принимавших участие в этом небывалом строительстве, постоянно росло, однако их нещадно косили свирепствовавшие здесь болезни. (Между прочим, статистика показывает, что даже еще в 1911 году 44,5 процента вновь прибывших в Конго европейцев умирало в первые три года после прибытия. И только после появления в 1953 году современных методов борьбы с тропическими болезнями смертность среди европейцев снизилась до 5,3 процента.)

В последующие годы Стэнли исследовал все новые и новые районы страны, создавая там опорные пункты. Самую отдаленную северо-восточную часть страны (ту, по которой мы с Михаэлем как раз едем) ему пришлось исследовать в 1887–1889 годах во время поисков Эмин-паши.

Арабы тем временем усиливали свою работорговлю на верхнем течении Конго. Частично они сами с помощью своих африканских наемников, так называемых бангвана, захватывали и увозили ни в чем не повинных людей, но в большинстве случаев они натравливали одни племена на другие, а затем скупали пленных у обеих сторон. Несчастных рабов, закованных в цепи, длинными рядами гнали через всю Центральную Африку к побережью, вынуждая при этом еще нести на голове тюки со слоновой костью, скупаемой по дороге работорговцами. Большая часть этих несчастных погибала уже в пути от нечеловеческого напряжения и голода.

Известный в те времена кардинал Лавижери потрясал мир своими проповедями, в которых описывал ужасы работорговли и требовал прекращения этого варварства. С 1890 по 1894 год молодое конголезское государство выслало четыре вооруженных отряда против укрепленных опорных пунктов арабов. Магометанские коменданты во главе своих африканских наемников в 30 тысяч ружей бились отчаянно и храбро, но тем не менее один арабский форт за другим пали и были уничтожены. Последняя крепость взята в конце 1894 года, власть арабов на востоке страны сломлена и с работорговлей окончательно покончено. (Вот этот каменный форт при слиянии Кибали и Дунгу, где мы сейчас находимся, был сооружен в 90-х годах прошлого века.)

Однако вскоре выяснилось, что под прикрытием борьбы с арабской работорговлей Леопольд II сам установил жестокое господство в стране и начал нещадно ее эксплуатировать. Введя принудительные работы на каучуковых плантациях, хищнически обрабатывая землю и вывозя слоновую кость, он стал получать невиданные доходы с этого дела.

Годы между двумя мировыми войнами для Конго оказались годами экономического подъема: были найдены богатые месторождения меди, золота и алмазов, повсюду разрабатывались медные рудники, золотые и алмазные копи. И тем не менее школьное дело оставалось в руках миссий, высшее образование для африканцев продолжало считаться нежелательным.

Когда в начале 1959 года в Конго начались волнения, там поспешно стали вводить конституционные реформы, а в июне 1960 года Бельгия предоставила независимость своей бывшей колонии.