— Дела, — ответил он и улыбнулся. Гудение, заполнявшее салон, сменилось едва слышным шуршанием. Виталик непроизвольно понизил голос.
— Ну хорошо, не просто дела. Я собираюсь организовать бизнес на Зенде. Именно на этой планете. Таковы условия пари.
— Пари? — Я захлопнул журнал и повернулся к нему.
— Именно. Пари века, честное слово. Азартен я. Ввязался в это дело ещё в апреле, когда меня пригласили на заседание Ассоциации инвесторов колониальных зон. Целых два дня умирал от скуки в отеле у Средиземного моря. Не откажешься ведь, когда само правительство решило почесать тебя за ухом. И я подружился с двумя такими же узниками большой экономической политики: Бёрном и Хозинским. Представь себе крысу, которой отрезали хвост, а взамен повязали дорогой галстук на шею. Представил? Вот они так и выглядят. Мы решили спиваться вместе. А кто запретит трём нестарым миллиардерам как следует отдохнуть от бесконечных заседаний? Выбрали бар поуютнее, да так, чтобы подальше от министерских физиономий, и ну стрелять пробками шампанских вин. А потом… ты знаешь, мужики есть мужики. Сперва как бы невзначай принялись пиджаки сравнивать. Пока официант бегал за калькулятором, мы уже в уме подсчитали, что дороже всего квадратный сантиметр пиджака стоит у Бёрна. Потом, как водится, стали рассказывать друг другу про свои «Феррари». Про квартиры, про загородные дома… К концу второго ящика поспорили. Кто больше… м-да, вспоминать стыдно, но уговор есть уговор: кто больше заработает на Возвращении Зенды.
— Решили помериться деловой хваткой?
— А то. Капиталами мериться пошло. А тут — чистая олимпиада. Забег на сто метров: до конца августа у каждого есть время развернуть бизнесок в этом заповеднике. Сроки жёсткие: в первый день земной осени двое из нас подарят победителю свои бороды. Мальчишки, ей-богу. Но бороду жалко. Так что азарт нешуточный. И знаешь, как я собираюсь обставить этих двух чертей большой металлургии?
— Спрашиваешь!
— А как бы ты заработал на Возвращении Зенды? — Виталик прищурился, и я сразу вспомнил его манеру глядеть на собеседника так по-особенному хитро.
— Ну… возможностей масса, — я растерянно пожал плечами.
— Ты подумай. А я пока схожу… — Виталик с кряхтением вылез из кресла, потом наклонился ко мне и щёлкнул пальцами. — Знаешь, чем на этом корабле отличается VIP-класс от эконома? В туалете есть огромный иллюминатор! Стоишь себе и делаешь дела под свет далёких звёзд. Гениально!
Я пообещал ему непременно заглянуть в чудо-туалет и снова раскрыл глянцевый журнал для пассажиров. Вопрос на первый взгляд совсем простой: как можно заработать на Возвращении Зенды? А как вообще можно заработать? Журнал, он же путеводитель по Зенде, услужливо давал с десяток подсказок. На первом развороте на фоне закатного пейзажа красовалась надпись:
Зенда: второе человечество
Ниже курсивом: «По мнению всекосмической коллегии туристических агенств, Зенда признана самым привлекательным местом для путешествий 2441-го года». Далее журнал на плохом английском и разболтанном русском заливался про ласковые моря, чудесные тропики и совершенно особую рыбу. И только через пять страниц сознавался в самом главном: всё это чепуха по сравнению с историей Зенды. Разворот с фотографией планеты, висящей в чёрной пустоте космоса, гласил: «150 лет одиночества».
Десять лет — с 2281-го по 2291-й — прошли очень весело, эти годы кажутся экскурсией четвероклассников на кондитерскую фабрику. Человечество научилось субпространственным космическим путешествиям и смело тащило в рот всё подряд. Планеты, где можно было жить без скафандра, превращались в филиалы Земли: планета-немецкий городок, планета-американская деревушка, планета-газовое месторождение, планета-публичный дом…
Пыл колонизаторов охладил случай с Зендой: по непонятным причинам оказался разорван субпространственый канал, ведущий к планете. Ребёнок потерялся на фабрике. Увы, всех знаний о технике путешествий, которыми на тот момент владела наука, оказалось недостаточно для восстановления канала. Космическую программу немедленно свернули, людей эвакуировали в родную галактику. Кроме шестисот тысяч оставшихся на Зенде.
Учёные тужились, боссы транснациональных корпораций, которые только-только успели переименовать себя в «трансгалактические», ходили как в воду опущенные и разводили руками с трибун. На Украине, откуда были родом почти все поселенцы, подумали и объявили недельный траур. Больше ничего предпринять не смогли. Только спустя полсотни лет была разработана дополнительная теория, которая позволила объяснить нестабильность субпространственных туннелей. Но никто не спешил швырять деньги в космос: а вдруг опять всё крякнет? Так что ещё полвека специалисты Международного аэрокосмического агентства потратили на доработку нового оборудования и первые, суперосторожные вылазки за пределы галактики. И всё на хлебе и воде бюджетных средств. Ещё полсотни лет — чтобы проложить до Зенды канал нового типа.
Всё это время человечество сидело сложа руки, но, как водится, бурно рефлексировало. Кто не видел хотя бы трёх-четырёх фильмов об оставшихся на Зенде? Сериал «Потерянные в космосе» с заставкой, где десяток смуглых красавцев стоит, запрокинув головы вверх — в космос, отыскивая взглядом Млечный путь? Или тот сериал, о разлуке влюблённых, один из которых не успел вернуться на Землю до катастрофы? Это были действительно трогательные и всегда красочные фильмы. И кто только не говорил о нашем долге перед оставшимися на далёкой колонии? Кто не писал о моменте встречи?
И вот с полгода назад свершилось.
Колонизаторы, точнее, правнуки оставленных 150 лет и три месяца назад на Зенде оказались живы, здоровы и среди пальм и водопадов неплохо себя чувствовали. Вы не забыли? Зенда — это практически рай.
А ещё, если копнуть поглубже, как выразился журнал, то на планете найдётся никель. И хром. И золото. Строго говоря, каждый из зендян, число которых сегодня достигает миллиона, сказочно богат. В случае крохотной экономики планеты, правда, значения это не имело: кому там было этот хром продавать? Но теперь…
Виталька плюхнулся на кожаное сидение слева от меня.
— Ну как? Сколько миллионов успел насчитать?
— У меня две теории. Либо ты планируешь продавать драгметаллы со скоростью звука, либо на этой планете растёт что-то такое, чем можно лечить рак или увеличивать грудь. Или это что-то можно курить. Глядя, как ты прячешь усмешку в усы, я всё больше в это верю. Ну давай, сознавайся.
— Паша, я тебя умоляю! Деньги — это тебе не астероиды, по космосу просто так не валяются. А ты их собрался лопатой сгребать. Давай рассуждать вместе.
Голос Виталика утонул в гуле двигателей: корабль снова вынырнул из туннеля. Наверное, со стороны он выглядел как многотонный полированный кот, проснувшийся от того, что кто-то звякнул дверцей холодильника. Материализовавшись в нескольких сотнях километрах от Зенды, он ошалело повертел головой и теперь, медленно покачивая боками, разворачивался в сторону планеты. В иллюминатор буквально ворвалось звёздное небо. Обжигающе яркое и разноцветное. С яруса эконом-класса послышался дружный стон восхищения. Мы с Виталиком летали не в первый раз, но тоже ненадолго замолчали, глядя в иллюминатор.
— Хорошо всё-таки, что я тебя встретил на этом корабле, — негромко заговорил Виталик. — Сколько мы не виделись? Пятнадцать лет? Шестнадцать?
— Около того. С тех пор, как институт закончили.
— А помнишь, ты же мне жизнь спас? На втором курсе.
— Риторический вопрос, да? Конечно, помню, — я покачал головой. — И не знал, что сейчас ты глава издательства. Подумать только, не вытащил бы я тебя из воды, и не было бы во вселенной журнала «Субботние сиськи»…
— Хватит издеваться. Ну журнал. Ну сиськи. А между прочим, тоже гениальный концепт. Ты же понимаешь, что это не просто глянцевый журнал с голыми тётками. Это буквально один из стержней нашей цивилизации…
Я захрюкал в кулак.
— Что смешного, блин? Шесть тысяч человек, включая меня, вкалывают, чтобы каждую субботу, строго до 10 утра по местному времени, на каждой, ты слышишь, на каждой из 154-х населённых планет, в любом крупном супермаркете или почтовом отделении, на автозаправке в Монино или в бункере на радиоактивных песках Лиса-5 можно было купить свежие «Субботние сиськи». Журнал всегда будет из настоящей бумаги, а не из какого-нибудь синтетического дерьма. И никаких экранов! Всегда отличная полиграфия и запах краски. Несмотря на дождь, ураган или то, какое из трёх солнц сейчас на небе, и на небе ли вообще. Раз все живут по земному времени, то у всех есть суббота. И раз все любят женщин, а у женщин есть грудь, то все любят «Субботние сиськи». Это стабильность. У нас в покупателях и взрослые американцы, и старые китайцы, и молодые европейцы с короткими стрижками и крестами под клетчатыми рубахами. Эти мужики неделями стучат отбойным молотком в какой-нибудь дыре на задворках разумной галактики только потому, что имеют прочные ориентиры. Есть пиво за полтора доллара банка. Испанцы раз в три года доходят до полуфинала. И каждую субботу продаются свежие «Сиськи». Не что-нибудь — а сиськи. Символ плодородия, символ матери-Земли. Мощный подсознательный сигнал о том, что урожай богатый, закрома полные, в холодильнике мясо. И ты, мой высокодуховный одногруппничек, их тоже хоть раз в жизни, но купил. Разве нет?
— Разве да. И что, Зенду ждёт экспансия спецвыпусков «Субботних сисек»?
— И опять мимо. Но гораздо теплее. Вся эта возня с зендийским никелем не стоит выеденного яйца. Сам подумай, сколько стоит транспортировка одного грузовика с тамошним металлом. А кто даст разрешение на добычу? Там же курорт, Мальдивы. Нет, купить у зендян ничего не получится. Зато можно что-нибудь продать. Причём обязательно за местную валюту. Ещё немного — и курс тамошних денег взлетит до небес. Только вопрос: что продать? Химию? Лекарства? Технику? Чушь!
— Продай им коллекцию фильмов про Джеймса Бонда, истосковались небось.
— Прекрасно! Почти в точку! Но не спеши, зендян нужно взять за душу. Надо продать им…
Виталик схватил лежащий у меня на коленях журнал и скрутил его в трубку. В глазах моего приятеля отражался свет местных звёзд, отчего казалось, будто они горят своим безумным светом.
— Скажи, Паш, сколько, по-твоему, стоит «Джоконда»? — он нетерпеливо похлопал журналом по ладони.
— Репродукция? Бакса два, если небольшая.
— Нет, настоящая. Подлинник. Кисти Леонардо.
— Она же не продаётся.
Виталик отмахнулся от меня журналом.
— Брось. Всё продаётся. Так вот, «Джоконда» оценивается примерно в 170 миллиардов долларов. «Авиньонские девицы» — в 140. «Руанский собор в полдень» — в 110. А теперь смотри!
Он развернул журнал, шумно пролистал до одной из последних страниц и плюхнул его мне на колени, припечатав ладонью. Я узнал фотографию. Журналы успели порядком растиражировать снимок небольшой скульптурки, ставшей самым известным произведением искусства из тех, что создали люди, заключённые на Зенде. Небольшая фигурка из цветного полупрозрачного камня: фигура женщины, держащей ребёнка на руках. Женщина выглядела грустной, голова её была изящно наклонена чуть вправо. Скульптурка была ловко подсвечена, так что казалось, будто сияние исходит откуда-то изнутри её.
— В просторечии «Зендийская мадонна». И как думаешь, сколько она стоит? Я тебе скажу: её оценивают в 150 миллиардов местных денег. А курс местной валюты к земной знаешь какой? То-то. Теперь ещё один вопрос: почему скульптуры из цветных камешков, столь любимые этим народом, больше не создаются? Мы провели исследование: выяснилось, что Илья Инников, автор этой гениальной вещи, уже умер. А больше, видите ли, так никто не смог! Такие таланты — один на миллион. А на Зенде — всего миллион жителей, вот в чём проблема. И тут — бабах!! — Возвращение Зенды. И пришествие меня на Зенду. Дальше — дело техники. Берём хорошие, дорогие камешки, нанимаем популярного дизайнера с Земли. И вуаля! Эксклюзивные поставки скульптур зендянам. Эксклюзивные, это важно. «Небесный маркетинг» в действии. Бумага уже есть, иначе бы я не говорил об этом вслух так беспечно. Не правда ли, милая? Ещё вина, пожалуйста.
Последние две фразы он адресовал стюардессе. Стюардесса обозначила аккуратную улыбку, молча кивнула и отправилась за вином.
— Зендийская форма на девушке, — сказал Виталик. — Видишь эту юбку до пят и курточку, застёгнутую под горлом?
— Красавица. Наверное, действительно зендийская форма: одеваются они аккуратно до крайности, как мормоны.
— Да, удивительный народ. Как-то странно повлияла на них изоляция. Словно откатились в старые добрые целомудренные времена. Знаешь, мне вся Зенда кажется одним небольшим провинциальным городком. С небольшими провинциальными развлечениями. Простота, вежливость, чистота. Эти ребята слегка чокнутые по части морали: не нюхают кокаин, не трахаются до свадьбы, даже правила на дороге соблюдают. Я там один раз вывалился из бара в полтретьего ночи. Так что, ты думаешь, я увидел? Светофор на пустой улице и два пешехода, ждут пока зелёный загорится!
Ну следовало ожидать. А как им ещё выжить, если городок крохотный, и ни сбежать, ни уехать. Поневоле станешь приличным человеком. Скандал равен самоубийству. Да и чего шуметь. Сам подумай: у них сто пятьдесят лет не было свежих голливудских фильмов и телешоу. Порноканалов, порносайтов и виски «Ред Лэйбл». Новостей — и тех нет. Что им оставалось делать? Они все сто пятьдесят лет читали, писали, рисовали и лепили. Строили яхты и катались на лодках в парке. И вот тебе сливки их культуры — скульптурка, мать её, скорбящей матери. Робинзоны духа, что и говорить. Сто пятьдесят лет без нашего привычного медийного разврата! Ну, это скоро кончится. Но сперва — сперва! — я продам им их же шедевры. А потом — потом! — начну продавать им «Субботние сиськи».
Стюардесса принесла нам вино.
— Доброго вечору, пане. Куди Вас доставити: до отелю чи магазину. У магазині ще тривають роботи, тому…
— Переводчика, нах! — затребовал Виталик. — Надоело разбирать ваш полуукраинский.
Я повесил сумку на плечо и помахал Виталику.
— Удачи! Береги бороду, нахал, — сказал я первое, что пришло в голову. В ушах ещё звенело от гула посадки, я принюхивался к местному воздуху, но пока слышал лишь запах топлива.
— А ты не теряйся, — подмигнул он мне. — Как закончишь работы — звони, прокатимся на острова.
— Перекладача пану Ягодову, — услышал я краем уха, затем кто-то толкнул меня в плечо, и я поспешил в общий автобус. Виталик повернулся к поданому автомобилю, ему открыли дверь.
Когда автобус подрулил к терминалу, на оконном стекле показались капли грибного дождя. «Небесный маркетинг» — всплыла фраза. Что он имел в виду?
— Почему «небесный»? Маркетинг? Может, ты хотел сказать «космический»?
— Нет, именно небесный, — Виталик ответил так быстро, как будто весь день ждал этого вопроса.
Трясло нещадно: нас тащил на себе рахитичный мотопланер о двух водородных двигателях. Антигравы и реактивные самолёты на Зенде были запрещены местной властью, как и всё, что могло загадить курорт. Говорят, что водород из тех же параноидально-бережливых соображений производят за пределами зендийской атмосферы, так что позволить себе такую прогулку могли немногие. В числе немногих был Виталик. Сейчас он, несмотря на тряску, сохранял важный и уверенный вид, держа руки на объёмном животе. Он даже лениво перебирал пальцами, как будто находился в домашнем кресле у камина.
— Именно небесный. Понимаешь, космос — это нечто понятное. Он просчитан, изучен и виден в иллюминатор. А небо — оно всегда где-то сверху. Забирайся сколь угодно высоко на гору, взлетай на самолёте. Смотришь наверх — оно там. Ты стремишься и стремишься к нему, но никогда не достигаешь. Поэтому космический маркетинг — сама обыденность, а вот когда ты проявляешь высший пилотаж, рвёшь стереотипы, покупаешь для людей выступление самого дьявола — пусть он пляшет для них канкан в короткой юбочке, — вот такое мы называем маркетингом небесным.
— Не боишься работать конферансье дьявола?
Виталик пожал плечами:
— За это платят, — он отвернулся к иллюминатору. — Перед нашим отлётом Бёрн прислал мне бритву, помазок и чашку для бритья. Чашка из никеля. Я было хотел в чашку насрать и выслать её обратно Бёрну, но постеснялся местной почты: провинция, не поймут. Не знаешь, чего от них, культурных, ждать. Зендийцы — они как дети. Жалею, что не видел их глаз на открытии магазина. Угораздило нас с тобой сунуться на острова перед самым началом продаж. Кто ж знал, что непогода. А эта колымага, — он пнул стенку, — добрую неделю не сможет нас вывезти.
Он скривился и замолчал. Остаток пути мы ехали молча. Приземлившись в столичном аэропорту, мы пересели в ожидавший лимузин, и заспанный водитель повёз нас напрямую к магазину, где продавали виталькины скульптуры. Проезжая одну из немногочисленных улиц, я увидел отражение нашего автомобиля в окне: чёрный лакированный кузов, забрызганный грязью. С одного из аккуратных крылечек вскочил пёс и облаял нас: наверное, ещё не привык к чужим.
Магазин был пуст.
Виталик оглядел витрины. В углах идеально чистых стёкол поблёскивал витой размашистый логотип. Несмотря на вечное лето Зенды, здесь, как и в нашем лимузине, было прохладно.
— Управляющего, — сосредоточенно произнёс Виталик в пустоту. — И переводчика.
Оба появились из двери подсобки и замерли с напряжёнными лицами. Я отошёл в угол и присел на кожаный пуфик.
— Статус? — почти без вопросительной интонации отчеканил Виталик. — Продажи?
— Ни одной, господин Ягодов, — перевёл усатый и непомерно худой человек.
— Причины? — голос Виталика был ровным, отчего появилось ощущение, что сейчас он кого-то ударит. Управляющий-зендиец что-то быстро и тихо забормотал.
— Не покупают, — перевёл усатый.
— Он что, издевается? Я понимаю, что не покупают. Причины?
Снова бормотание и ответ:
— Нет спроса на Ваш товар, господин Ягодов.
Виталик перевёл дыхание, я вжался в угол.
— Спроса нет? — Виталик шагнул к управляющему, оттолкнув плечом переводчика. — Что это ещё значит? У меня твоя подпись на плане продаж имеется: скульптуры должны продаваться минимум по 15 экземпляров в первые три недели. Почему, сука, ни одной?
— Так вони ж зроблені з пластику, а не каменя, — управляющий надул губы и поправил очки.
— С какого «каменя»? Что он несёт? — Виталик повернулся к переводчику.
— С камня тирстоуна, господин.
Виталик замолчал. Он не шевелился несколько секунд, потом покосился в мою сторону.
— Паша? Ты что-нибудь знаешь про тирстоун?
— В путеводителе читал. Их делали из местного камня. Скульптурки эти.
— Так… ты! — Виталик ткнул пальцем в управляющего. — Мне нужно три кубометра этого камня к… сегодня у нас четырнадцатое, одна… две недели. К двадцать восьмому. Нет, к двадцать пятому. Предоплата через моего бухгалтера в течение двух суток. Местной валютой, ясно?
Управляющий наклонил голову и вежливо улыбнулся.
— Тирстоун не производится, господин Ягодов, — ответил за него переводчик.
— Не производится? Не добывается, ты хотел сказать? Опять экологический запрет? Я поговорю с министром Петренко. Он ему, — Виталик показал на управляющего пальцем, — лицензию выпишет, пусть не ссыт.
— Видите ли, господин Ягодов, тирстоун не ископаемое. Строго говоря, это не камень.
— Так, ты мне прекрати юлить. Где ж его брали раньше? — Виталик вжал голову в плечи и надвинулся на переводчика. Переводчик выставил тонкие руки перед собой, словно закрываясь от клиента.
— Тирстоун… это. Я объясню. — Он поправил галстук, и мне показалось, будто он готовился к этой речи. — Дело в том, что лет через тридцать после поселения на Зенде колонистов у первых детей начали замечать некоторые биологические отклонения. И среди прочих было одно странное. То ли в биохимии организма коренных зендян, то ли в местном воздухе было что-то такое, отчего человеческие слёзы кристаллизовались на воздухе. Буквально через несколько секунд влага на щеках становится хрупким, но кристаллом. Это и есть тирстоун. Поэтому материала так мало. Поэтому скульптурки такие маленькие.
У Инникова, автора «Скорбящей матери» погиб сын. Автокатастрофа. Водитель был нетрезв. Когда-то ещё было очень модно выпивать, это считалось прекрасной земной привычкой. Когда-то было в моде всё земное. Больше десяти лет жена скульптора плакала. Каждый вечер. Пока не умерла. На столе, возле фотографии сына, остался камень её слёз.
Инников окрасил камешки и склеил одну из скульптур, которую вы знаете как «Зендийскую мадонну». Всего таких скульптур шесть, все они из настоящих слёз, которые местные жители приносили Инникову. Но «Скорбящая матерь» была особенно любима нашим народом, потому что она для нас больше, чем произведение: это символ нашей планеты. Мы — потерянный ребёнок Земли. Мы всегда знали, что Большая Планета плачет по нам. Это наша общая боль, наш символ…
— Спокойно. Не дрожи, — Виталик поднял вверх указательный палец и задумчиво наклонил голову. — Камень из слёз, значит. Не продаётся. Верно. Оригинально. Спасибо, нахрен.
Он потёр указательный и большой пальцы, почесал ухо.
— Ну и какая падла наделала скульптуры из чего ни попадя? Почему? — Виталик замер, а потом схватился за голову. — Ах ты, м-мать… Я же сам отправил распоряжение, чтобы не брали местную дребедень, а обратились к моим обычным поставщикам за сырьём. Высококачественным. И хоть бы кто возразил. Вот же исполнительные, когда не надо. Так, ладно…
Он ткнул пальцем в управляющего.
— Ты! Собери десять или двенадцать местных проституток. Мои ребята сделают вам… камень из слёз. Оплата каждой в час по….
— Господин Виталий, на Зенде нет проституток, — вмешался переводчик.
— Что?.. За идиота меня держишь? Парень, везде есть проститутки. Ты кому рассказываешь? Ты как вообще разговариваешь со мной, твою мать? «Господин Виталий», да я тебе…
— Извините, но это общеизвестный факт. Последняя проститутка Зенды крестилась примерно сорок лет назад, о чём писала в книге мемуаров. Книга…
— Молчать!! Ты мне ещё сейчас историю этой шлюхи будешь пересказывать! Книгу с автографом подари для полной радости… бойскаут! Проституток нет? Тебе найти проституток? Хочешь на спор? Я найду, ты не переживай. Будут плакать. Буду платить — будут плакать, сколько потребуется.
— Не треба. Це не допоможе, — неожиданно громко произнёс управляющий, до этого стоявший молча. Виталик повернулся к нему.
— Что ты сказал?
— Це не допоможе. Кому потрібне невистраждане мистецтво?
Переводчик открыл рот, но Виталик остановил его жестом.
— Я понял. Не надо, я понял.
Он помотал своей бритой головой, отошёл от них и опустился на стул. Местная парочка недоумённо переглянулась. Виталик вытянул ноги, потёр лоб и шумно выдохнул.
— Я понял, — сказал он уже тихо и мирно. — «Кому нужно невыстраданное искусство?». Действительно, не станут они это жрать. Целевая аудитория не та…
Он сидел минуты три, с усталым лицом, разглядывая свои ботинки, по-модному остроносые. Затем нахмурился, оглядел магазин, витрины, посмотрел на отражение солнца в стёклах. Что-то тёмное мелькнуло в его лице. Он достал телефон, нажал несколько кнопок и заговорил, не здороваясь:
— Сергей? Пришли мне утренним рейсом пару аналитиков потолковее… Да нет, ты знаешь, в общем-то ерунда, надо просмотреть архив местных телепередач лет за двадцать. Будем думать, авось решим чего. Да… и пусть захватят коллекцию фильмов про Джеймса Бонда. Нам нужен Джеймс Бонд. Угу. И Мэрилин Монро. И Шоу танцующих карликов. Конкурс девушек, открывающих пивные бутылки вагиной. Кулинарные передачи для взрослых. Бои без правил. Парочку рейтинговых сериалов про любовь. И тот сериал про сыщика-гомосексуалиста. И «Школу секса» с Первого канала. Джеймса Бонда только обязательно. И Диснея! И Мэрилин Монро! Нам нужны все!!!
Август 2008 — февраль 2009.© Губарев Павел.