Двадцать шестого марта 1876 года Хосе Ризаль окончил «Атенеум» со степенью бакалавра искусств, единственной степенью, которую давало это учебное заведение. Ему предстоял выбор дальнейшей специальности. Выбор был крайне ограничен. Для филиппинского юношества были открыты только две возможности — стать юристом или врачом. Философский факультет был монополизирован испанцами. Университет св. Фомы, единственный на Филиппинах, был старейшим учебным заведением островов. Основан он был еще в 1603 году, через тридцать три года после захвата Манилы испанцами.

В университете уже почти три века властвовали доминиканцы, наложившие на немногие предметы, преподаваемые в университете, свою мертвящую теологическую печать. Всякая свободная мысль душилась в университете св. Фомы самым откровенным и неприкрытым иезуитскими ухищрениями образом.

В апреле 1877 года Ризаль зачислен в университет. Но это — уже не прежний мальчик, попавший в Манилу из маленького провинциального городка, преклоняющийся перед героическими фигурами испанской истории и воспевающий Магеллана.

Столкновение с жизнью и с представителями молодого либерального поколения нарождавшейся филиппинской буржуазии способствует росту его критического отношения к колониальной действительности. Ризаль — еще верный сын Испании, но в то же время он уже осознает себя филиппинцем. Он желает бороться за лучшее будущее своей родины, он хочет видеть превращение ее из падчерицы Испании в ее любимую дочь.

После подавления Кавитского восстания испанская реакция сумела на время создать на Филиппинах иллюзию успокоения. «Порядок» поддерживался продолжавшимися арестами и высылками из Манилы представителей либеральной интеллигенции. Эти репрессии временно приглушили на Филиппинах всякое открытое обсуждение и требование реформ, самую умеренную критику колониального управления и монашеского засилья.

Но репрессии не могли остановить процесса постепенного формирования национально-освободительных идей. Экономические предпосылки для национального объединения островов усиливаются вместе с проникновением капитализма. Сахарные плантации и заводы, табачные фабрики подчиняют себе отдаленные провинции, втягивают крестьян в производство товарных сырьевых культур.

В своих романах Ризаль впоследствии прекрасно показал надежды безземельных крестьян и бедняков, скопивших ценой лишений сумму, необходимую, чтобы арендовать участок земли и засадить его сахарным тростником. Но не менее ярко отражены в произведениях Ризаля и те противоречия, неразрешимые в рамках неограниченного господства монашеских орденов и произвола чиновничества, на которые наталкивалось развитие производительных сил колонии.

В романе «Эль Филибустерисмо» история крестьянина Талеса, такай типичная для Филиппин, трагична по своей простоте и обыденности.

В жестокой борьбе с природой и лишениями бедная семья отвоевывает у девственного леса клочок пашни. Во время расчистки гибнут от малярии жена и дочь Талеса… Но земля расчищена, уже посажен сахарный тростник. Отец и дед мечтают о будущих доходах, об отправке второго ребенка учиться в Манилу — заветное стремление каждого филиппинца. Но появляются представители монашеского ордена, которому принадлежат все лучшие земли округа. Монахи претендуют и на расчищенный с такими муками клочок земли, они требуют арендную плату. Пустяки, всего несколько песо в год. Талес решает заплатить эту скромную сумму. Она кажется ему незначительной, он ждет хорошего урожая. Создается прецедент. С каждым годом алчные монахи без всякого права требуют все более и более высокой арендной платы.

Возмущенный крестьянин начинает неравную борьбу в продажных судах. Конечно, монахи торжествуют. Жизнь нескольких «индио» загублена, зато на несколько гектаров увеличились владения монашеского ордена.

Так уродливо преломляются в колониальных условиях испанских Филиппин проникающие капиталистические отношения. Усиливается глухое недовольство широких трудящихся масс.

Мрачный режим политического бесправия и попытки подавить всякую мысль о реформах только ускоряют рост недовольства передовой части населения.

Пропаганда реформ переносится за пределы колонии. Растет число вольных и невольных эмигрантов в европейских столицах, в Гонконге, даже в Америке и Австралии.

Между эмигрантами и Манилой налаживается живая связь. Несмотря на все препятствия властей, на острова проникают испанские оппозиционные либеральные газеты. Даже среди испанских колонизаторов на Филиппинах растет число приверженцев реформы одряхлевшего испанского абсолютизма. Их подогревают многочисленные, хотя и неудачные, революционные восстания и военные перевороты в далекой метрополии. Среди испанских резидентов на Филиппинах уже возникают первые масонские ложи. Некоторые втайне являются карлистами — страшное преступление, за которое карает королевская власть.

В этих условиях, прикрываемые внешней лояльностью колониальным властям и церкви, растут либеральные настроения среди филиппинской буржуазии и мелкобуржуазной интеллигенции.

В университете Ризаля ждет разочарование. Он встречает там не только мертвящую схоластику преподавания, но и враждебное отношение к себе руководителей-доминиканцев.

Извечное соперничество между доминиканцами и иезуитами вызвало в университете недоброжелательство к лучшему ученику иезуитской коллегии.

В юном Ризале, с его стремлением быть полезным своему народу и горячей любовью к своей родине, монахи видели будущего опасного «патриота» и либерала.

Несмотря на неблагоприятную обстановку в университете, Ризаль с обычным увлечением углубляется в занятия медициной. Он решает стать врачом. Ему кажется, что в качестве врача он сможет принести наибольшую практическую пользу филиппинскому народу. Действительно, отсутствие медицинской помощи увеличивало гибельные последствия различных эпидемий, косивших десятки тысяч человек ежегодно. Не только малярия и туберкулез поражали целые районы Филиппин, но и холера никогда не прекращалась даже в предместьях Манилы. Толпы прокаженных бродили по дорогам страны и протягивали за подаянием кокосовые чашки своими изъеденными язвами руками у дверей бесчисленных церквей. Оспа и различные глазные болезни — результат грязи, нищеты и скученности — лишали зрения тысячи филиппинцев.

Изучая медицину, Ризаль не забывает свои литературные увлечения. Тематика его поэтического творчества уже отражает изменения в его мировоззрении.

В 1879 году манильский «Лицей искусства и литературы» объявил конкурс филиппинских поэтов «туземцев и метисов». Девятнадцатилетний Хосе посылает на конкурс свои стихи и получает премию. Представленное им стихотворение называлось «К филиппинской молодежи». Оно уже свидетельствует о пути, пройденном молодым поэтом от гимнов в честь Магеллана к воспеванию национальной идеи, хотя еще в очень робкой и вполне лояльной форме. В этом стихотворении уже звучат те гражданские мотивы, которые в дальнейшем превращаются в основную ось литературных произведений Ризаля. Поэт призывает своих сверстников вести Филиппины к светлому будущему, взывая к «величавому гению своей страны», называя филиппинское юношество «прекрасной надеждой отечества».

Призыв нашел живой отклик в сердцах филиппинской молодежи. Еще в «Атенеуме» вокруг Хосе группировались воспитанники-филиппинцы. После появления обращения «К филиппинской молодежи» имя Ризаля становится популярным в национально-прогрессивных кругах.

Вместе с тем стихи и то впечатление, которое они производили на филиппинское общество, привлекают к Ризалю опасное внимание властей и официальной печати. Филиппинцам того времени не полагалось знать другого отечества, кроме Испании. Надо было забыть собственную историю и культуру, как не стоящие внимания. Три века испанские монахи делали все возможное, чтобы уничтожить даже всякие следы литературы, когда-то существовавшей на островах. И вдруг «дерзкий индио» осмеливается обращаться к филиппинцам, как к сыновьям своей страны, к гению своей страны, называет Филиппины своим отечеством. Эта неслыханная дерзость и должна была создать Ризалю в глазах властей репутацию опасного патриота и вольнодумца.

В 1880 году манильский «Лицей искусства и литературы» объявил новый конкурс по случаю… юбилея Сервантеса (333 года со дня рождения). Ризаль написал аллегорическую поэму «Совет богов», за которую ему также была присуждена первая премия. Но на этот раз Ризаль не получил ее. Когда выяснилось, что автор премированного сочинения — филиппинец, премию передали какому-то испанцу. Хосе тяжело переживал оскорбление, нанесенное ему лично и в его лице всему его народу. Он попытался отомстить драмой в стихах «На берегу Пасига», публично разыгранной 8 декабря 1880 года воспитанниками «Атенеума», — молодой поэт не терял с ними тесной связи и после поступления в университет.

Уже то обстоятельство, что пьеса Ризаля могла быть разыграна учениками иезуитской коллегии, достаточно свидетельствует о ее невинном характере. Однако отдельные места были нетерпимы с точки зрения колониальных властей. Одним из действующих лиц пьесы Ризаль вывел самого сатану и заставил его произносить обличительные речи против Испании и ее колониальной политики. На представлении присутствовали, как полагалось, члены тайной полиции. Они, конечно, заметили впечатление, произведенное на публику святотатственными монологами: «Хороша Испания! Даже самому дьяволу от нее тошно», — и не замедлили донести об этом.

Отношение колониальных властей к Ризалю определилось. Он был причислен к неблагонадежным элементам, на которые в любой момент могла обрушиться карающая рука испанского «правосудия». Становилось ясно, что Хосе Ризалю не придется окончить манильский университет, что так или иначе колониальная администрация сумеет устранить его.

Приблизительно в это же время с ним произошел еще один очень характерный инцидент, ярко иллюстрирующий бесправие филиппинского населения, произвол и жестокость колонизаторов. Этот случай прибавил последнюю каплю в и без того переполненное обидой за себя и за свой народ сердце молодого человека.

В одно из своих посещений отцовского дома в Каламбе Хосе как-то вечером вышел на улицу. Попав из яркого света в темноту тропической ночи, он не мог заметить и узнать проходившего мимо человека. Внезапно прохожий повернулся к нему с бранью и ударил его шпагой по спине. Хосе слишком поздно обнаружил, что это был жандарм гражданской гвардии, которому он, как филиппинец, должен был низко поклониться. На испанцев это правило не распространялось, но филиппинцы обязаны были выражать таким способом преданность правительству и престолу. Не снявший шляпы перед таким важным лицом Ризаль являлся виновным чуть ли не в оскорблении величества.

Ризаль попробовал пожаловаться на жандарма, но встретил лишь презрительное равнодушие. У «индио» не было прав, которые испанский солдат должен был бы уважать. Лучше бы Ризалю не поднимать шума из-за пустяков, а поблагодарить «оскорбленного» им солдата за то, что тот пощадил ему жизнь.

Горечь обиды за несправедливо отнятую премию, оскорбления, полученные от испанского солдата, и, главное, презрительное невнимание к его жалобам впервые заставляют Ризаля подумать об отъезде с Филиппин, прислушаться к советам друзей, которым он раньше энергично возражал.

Друзья и родные Ризаля уже давно советовали ему уехать за границу и там закончить свое образование. Они убеждали его покинуть свою страну, прежде чем преследования властей обрушатся на него. Доказывали, что филиппинец не в силах ничего добиться на родине. И только получив специальное образование в Европе или Америке, сможет завоевать признание на Филиппинах.

Но выбраться с Филиппин Ризалю было не так-то легко. Чтобы выехать, надо было, помимо денег, получить паспорт, а молодой поэт был, конечно, последним, кому полиция выдала бы его. Опасно было выпустить из-под надзора этого певца «своего отечества», осмеливающегося критиковать метрополию и сеющего мятежные идеи в умах туземной молодежи.

Наконец, после долгих хлопот друзьям Ризаля удалось обойти все препятствия. Двоюродный брат Хосе умудрился достать заграничный паспорт на чужое имя, брат Пасьяно и дядя Антонио, отец его невесты Леоноры, раздобыли денег, сестра Люсия отдала свое бриллиантовое кольцо, отец также обещал свою денежную поддержку.

Чтобы обмануть бдительность полиции, Хосе уехал из Манилы в Каламбу якобы погостить к родителям. Шифрованной телеграммой его известили о времени отхода парохода. Он тайно вернулся в Манилу и пробрался на пароход, где мы и застали его.