Холодно. Второй месяц в горах. Выбивались из сил с коровами. Полтораста голов, треть доится. У Любы и Нюси отваливались пальцы — Крастерра доить не научилась, боялась коров. Сдаивать молоко помогают и мужчины. Особенно ловок в этом деле Митька. Завидя его, коровы с разбухшими сосцами лезли к нему, мыча от боли. Митька приучал телят сосать не только своих маток, но и других коров.

Из пещеры-загона так и тек молочный ручеек. Собаки уже не пили из него, ели сметану в ямах, ожидали, когда прирежут очередную издыхающую корову, чтобы лизать теплую кровь, жрать кишки и требуху. Резать приходилось далеко, чтобы коровы не почуяли кровь, — тогда поднимут такой рев, что в станице слышно будет.

Бедствовали с хлебом. Кончилось спиртное. Радовала лишь приближающаяся канонада орудий — надвигался фронт.

Взвод альпийских стрелков заметил стадо и направился к пастухам. Теперь выбора у командира не было — или бежать, отдав скот, или добыть орлиные перья с кепи и цветок эдельвейс с мундиров. Время для занятая позиции было.

На виду у немцев коров погнали по узкому ущелью. Немцы стреляли, но пастух — Иван — не остановился. Стрелки встали на лыжи. Шли осторожно, медленно — стадо никуда не денется. А семь самураев уже перегородили горловину ущелья, прогнав стадо, соснами, сваленными тут до войны. Выше сели Игнат и Митька с автоматом, карабином и пистолетом. Люба и Нюся с ними.

Передние немцы недоумевали — как же прошли коровы? — И повернули на выход. Потом заколебались — как же все-таки прошли коровы? А скорее всего, здесь прячутся люди. На выходе остановились, совещаются. Видимо, все же решили выйти из короткого, с отвесными стенами ущелья. Спиридон пересчитал немцев — двадцать три человека, — и в десяти шагах от взвода, наверху, заговорил «максим». Только этот первый момент, считал Спиридон, и мог решить исход боя. Он не ошибся. В панике упали человек восемь.

От завала били Митька и Игнат. Лесник был снайпером — сделав четыре выстрела, он уложил четырех. Здесь горы обрушились на врага — немцы, теряя солдат, не видели стреляющих. Они ответили выстрелами так быстро, как тигр кусает бок, куда попала пуля.

Но они не видели цели. Бросили гранаты в сторону пулемета, но Спиридон, Иван и Крастерра уже били с другого места — Иван только успевал набивать пулеметные ленты.

Остатки взвода решили взорвать завал. Но меткий Игнат не подпускал их близко. Снова попытались вырваться назад — свинцовый ливень. Тогда залегли, спрятались в густом можжевельнике. Спиридон даже слышал их говор. Патронов он не жалел — и ветки можжевельника падали и падали.

Сразу с горы навалился туман. Спиридон, наверху, заметил это первым. Для оставшихся немцев это спасение — в тумане они незаметно выползут из ущелья. Но когда первый стрелок приблизился к выходу, по-пластунски, пулемет заговорил в упор.

Оставалось последнее — выйти по стене ущелья, пользуясь туманом. Стали слышны слабые удары — крючья вбивают. Ушли бы. Но ветер унес туман. Открылись пять альпинистов на высоте двухэтажного дома, на выступе, и один выбравшийся наверх с веревкой. Этого Игнат снял первым. Потом с уступа свалились двое, повиснув куклами. «Максим» бил до тех пор, пока уроженцы Рейна и Эльбы, победители Альп и Гималаев не вгрызлись в каменные бивни Царя Горных Духов, как еще называется Эльбрус.

Короткий зимний день угасал. Надо успеть до темноты проверить: есть ли еще живые и раненые. Сверху Спиридон насчитал семнадцать трупов. Значит, шесть солдат в можжевельнике. Там они и оказались, тяжелораненые. Но прежде чем идти туда, пустили собак. На мертвых они не лаяли, а у кустов рычали. «В плен не сдаются, гады!» — подумал Спиридон, и тут вышел из кустов стрелок с белым платком. Спиридон показал ему: к выходу. На выходе встретились. Немец объяснил ему, что пятеро его товарищей нуждаются в помощи, остальные убиты. Спиридон собрал сотню, взял оружие мертвых, и пошли в можжевельник. Пять пар глаз смотрели на страшных, бородатых горных духов — вот тебе и пастухи.

— Э, да их уже не вылечить! — сказал Спиридон и пришил автоматной строчкой пятерых раненых к высокой земле Кавказа. — Рассказывай! обратился он к парламентеру и показал на Крастерру.

Крастерра понимала с трудом. Ганс Айсберг, двадцать два года, восходитель по профессии — собирался штурмовать Эверест, мать, невеста, отец погиб в гитлеровской тюрьме; член нацистской партии, протестует против незаконного убийства раненых.

— Незаконного! — засмеялся Спиридон. — Он что, не в своем уме? Спроси его о фронтовых делах.

Идет массовое отступление немецких войск — богиня победы не сопутствует им, война проиграна, но не кончена.

Спиридон смотрел на расстрелянных раненых — один шевельнулся, икнув.

— Какие цветки! — показал командир на трупы двухметрового роста. Мой Васька был пониже, а гвардеец! Теперь матерям отпишут: пропал в горах Кавказа.

Сотня оделась в свитеры, меховые куртки, кожаные брюки, ботинки на шипах. Все документы Спиридон сложил в один планшет. Содержимое вещмешков — хлеб, спирт, консервы, шоколад — в общий котел. Оружие и патроны в арсенал. Зажигалки, фонарики, ножи в пользование. Орлиными перьями украсили землянку, а эдельвейсы остались на рукавах курток. Семь Железных крестов Спиридон раздал поровну своей семерке, а восьмой нацепил себе на грудь — таким образом ему досталось два.

— Вы нарушаете офицерский кодекс о ношении орденов! — сказал пленный Крастерре.

— Чего он хочет? — спросил Спиридон.

Пленный хотел не мало: чтобы его доставили в штаб регулярной армии, отправили письмо матери, покормили.

— Пускай пишет, кормить до отвала.

Немец ел и по-мальчишески улыбался бабам-стряпухам. Оставшись в нижней рубахе — снял свитер и куртку от жары, — он писал письмо. Большелицый, светлоглазый гигант с ранними залысинами, какие часто бывают у спортсменов. Бабы не могли смотреть ему в глаза — добрый, просящий взгляд, и чуть с лукавинкой и хитрецой, с болью и непониманием. Человек, мог бы на тракторе ездить, как Федька Синенкин, такой же верзила, физкультурником быть или учителем — ишь пишет как ловко!

Спиридон спрятал его письмо в планшет и сказал Крастерре:

— Переводи: с регулярной армией связи не имеем, держать в плену не можем — взвод перебить смогли, а за одним уследить трудновато — ни поспать, ни поесть. Так что пусть извинит…

Немец понял. Встал, попросил его похоронить, о своей смерти он уже написал матери, и попросил вернуть ему на кепи орлиное перо.

Он вставил перо щеголевато, разгладил складки на брюках, поблагодарил женщин за обед и перевязку и показал глазами — готов.

— Ты, Игнат, — тихо сказал Спиридон.

— У меня и так счет большой.

— А у меня Васька, сын, перед глазами.

— Вы что задумали, изверги? — вдруг закричала со слезами Люба. — Он же во всем признался!

— Веди, да подальше! — приказывал Спиридон.

Игнат хмуро сидел. Митька и Иван бесшумно выскользнули прочь — коров надо собирать. Дал командир промашку — сразу кончать надо было. А теперь сотня слюни распустила.

— Спроси его, сколько он убил наших?

Парень улыбнулся — разве не с него сняли Железный крест! А их даром фюрер не раздает!

— Выходи! — Спиридон показал на дверь.

За скалой дважды треснуло. Немного погодя еще раз — живучий попался немец.

Приближался Новый год, сорок третий.

Утром среди миллионов голубых елей срубили подходящую, поставили в землянке, украсили коровьими рогами, оружием, банками, орлиными перьями. Сварили холодец, компот из диких яблочков с кислицей, зажарили бычью ногу. Вымылись в горячем источнике. Мужчины побрились и подстригли бороды. Женщины мудрили над прическами, калили на огне немецкие шомпола, завивали кольцами волосы. Автоматический трофейный фотоаппарат запечатлел казачью семерку в разношерстной одежде, со звездочками из жести, перед сидящими куча немецкого оружия, «максим», сзади белый великан Эльбрус. По точнейшим часам егеря ровно в двенадцать выпили по кружке восьмидесятиградусной сахаровки — за полную победу. И повторили — за прекрасные горы Кавказа.

Горы стояли крепко. Гудели мачтовые леса. День прибавлялся. Вдали по горной дороге тащились отступающие немецкие части. Спиридон, знавший только тактику ловушек, волчьих ям, опасался нападать на хорошо охранявшегося врага — сзади, впереди, с боков двигались походные заставы. Разгром врага на Кавказе начался. Уже видели советских солдат. На запад, на запад катились «викинги», «эдельвейсы», «мертвые головы»…