В эту ночь она впервые спокойно спала в своем новом доме. Не ворочалась в постели, и простыни не комкались под ней и не казались жесткими, как войлок, и кровать вроде бы стала шире и удобней. После того, что сказал ей Доме, Матрона почувствовала себя усталой, обессиленной, но эта усталость была сродни той, что наступает после тяжелой, но к сроку законченной работы.

В соседней комнате спали Доме, его жена и дети. Уако решил спать на свежем воздухе, и ему постелили на веранде.

Пробуждаясь на мгновение среди ночи, она слышала легкое поскрипыванье чьей-то кровати, чей-то вздох, кем-то во сне оброненное слово; с веранды доносилось похрапывание ее старого мужа. Сколько лет она спала одна в пустом доме, и, бывало, вскинувшись после ночного кошмара, долго не могла прийти в себя, и сердце ее колотилось, готовое выскочить из груди, она сидела, оцепенев, не видя ничего во мраке, не слыша ни звука вокруг, и думала, что настал конец света. Если бы ктото из родных кашлянул тогда рядом, если бы донеслось до нее дыхание спящего ребенка, это было бы как солнце в пасмурный день: кошмар бы рассеялся, отступил, и, повернувшись на другой бок, она бы улыбнулась – чего только не привидится ночью! – и спокойно уснула.

Господи, как же не завидовать женщинам, которым удалось прожить жизнь рядом со своими детьми! Как счастлива та, кто, заметавшись во сне, застонав, почувствует вдруг детскую руку на своей щеке и услышит участливый голос внука или внучки:

– Бабушка, что с тобой? Опять плохой сон приснился?

Нет ничего дороже для женщины, чем голоса ее детей. Ничто другое не сделает ее счастливой. Наверное, она и создана лишь для того, чтобы слышать своих детей, трудиться ради них, жить их горем и радостью.