Она проводила их со двора. У самой калитки молодой сват взял ее за руку и заговорил вдруг совсем другим тоном:

– Наверное, я слишком мало знаю вас, но отношусь, как к матери. Мне хочется помочь вам, облегчить вашу жизнь. Вы человек достойный, обдумайте все сами. Прошу, наведайтесь к нам, посмотрите, как мы живем. А уж потом решайте, никто вас неволить не будет.

Мужчины ушли.

Она хотела было вернуться в дом, но сердце толкнуло ее в другую сторону: уж очень интересно было узнать, о чем толкуют женщины, столпившиеся неподалеку и бросающие на нее косые взгляды. Подошла к ним. Спокойно так, горделиво. Они, конечно, всласть позлословили на ее счет, а теперь надеялись еще и поскандалить – кой у кого уже и глаза заблестели в предвкушении ссоры. И всем своим видом они старались показать: да, мы говорили о тебе все, что думаем, и если тебе очень хочется, можем повторить и сейчас, бессовестная. Но она была не так проста и хорошо их знала; когда подошла и женщины замолчали настороженно, она спросила с наигранной тревогой:

– Что-то случилось? Почему вы замолчали? – в голосе ее звучало беспокойство за них самих, их детей, мужей, их близких и дальних родственников.

Они не выдержали, ответили без особой охоты:

– Да ничего особенного. Стояли просто и разговаривали.

Она знала – сейчас их любопытство прорвется, начнутся осторожные расспросы о гостях и, опережая, сказала как бы между прочим:

– А у меня гости были, засиделась я с ними. Столько работы осталось не сделанной…

– А что это за молодой такой был у тебя? – поспешили они с bnopnqnl.

– Да так, односельчанин зятя Чатри.

Глаза их снова заблестели.

– А что ему было нужно?

Тут уж она разоткровенничалась от всей души:

– Черт бы их всех побрал! Даже в девичестве у меня не было столько женихов, как сейчас! И этот явился свататься.

– Такой молодой? – поразились они.

– Как вам не стыдно, – опустила она ресницы, – он же как сын мне. За своего отца меня сватает.

– Ну и как?

– Не знаю, что и сказать. Разве могу я оставить дом несчастного Джерджи закрытым?

Старшая из женщин всплеснула руками:

– Не будь глупой. Пока не поздно, устрой свою старость.

– Ты посмотри на нее, – усмехнулась вдова Егната, – она еще выбирает! Иди, пока берут!

Женщины заухмылялись почти в открытую. Они и завидовали ей и насмехались в то же время, втаптывали ее в грязь, стараясь возвыситься в собственных глазах: вот она, цена ее вольной жизни.

– Чтоб ты пропала! – сказала она жене Егната. – Я хоть еще нужна кому-то…

– Конечно, ты это умеешь, – без промедления ответили ей.

– Пусть тот, из-за кого я дошла до такой жизни, семь раз перевернется в гробу! – выдала она со всей страстью.

Проклятие это относилось к вдове Егната.

– Не трогай покойника! – вскипела та. – Сама продала сына, чтобы прокормиться, а теперь виноватого ищет!

– Чтоб ты сдохла!

– Сама сдохни. Аминь!

– Прошу вас, не грызитесь, – остановила их старшая из женщин и спросила: – Из какого он рода? Что за семья?

– Он, как и я, одинок, – ответила Матрона, едва сдерживаясь. – Сын у него – единственный. Живет с женой и детьми в Чреба.

– А как зовут твоего гостя? – с поганой усмешкой спросила вдова Егната.

Матрона растерялась – забыла его имя, никак не могла вспомнить. Но и признаться в этом не могла.

– Доме, – соскочило с кончика языка.

Так звали ее пропавшего сына.

Вдова Егната скривилась презрительно:

– Жена Чатри сказала, что он не родной сын, он приемыш.

Сердце ее встрепенулось:

– Приемыш?

– Да.