У Мерседес не было сомнения, что этой ночью она будет спать как убитая. Все, что случилось в течение последних тридцати шести часов, совершенно истощило ее силы, да к тому же в прошлую ночь она заснула лишь перед самым рассветом.

Будто всего этого ей было мало, она еще устроила себе баню и сидела в лохани, пока вода из горячей не превратилась в еле-еле теплую. И только залезая в свою огромную, с пологом на четырех столбиках кровать, она поняла, что усилия ее совершенно напрасны. Ей не заснуть, пока в голове неотступно бились одни и те же мысли.

Голос Колина Торна преследовал ее. Его неожиданное заявление многократным эхом повторялось в ушах. Но от этого бесконечного повторения оно не становилось тише и не уходило на задний план сознания. Она как бы со стороны слышала свой голос: «Так что же, скажите на милость, вас здесь привлекает?» — и его ответ — ясный, четкий и многократно повторяющийся: «Вы… вы… вы…»

Он тут же извинился. Хорошо еще, что он ее не поцеловал. Ведь после этого она молча, в изумлении глазела на него, а он однажды уже посчитал это приглашением к действию. Если бы в тот момент она не владела своим голосом, то наверняка расхохоталась бы.

Но видимо, страх, что она близка к истерике, удержал ее от этого. Она не любила привлекать к себе внимание окружающих и теперь не желала, чтобы Колин Торн заставил ее изменить своим принципам.

Мерседес решила притвориться, что не поняла его, и не потребовала объяснений. Она сочла за лучшее сделать вид, что ничего не произошло, и какое-то время ей это удавалось. Процедура подготовки ко сну близнецов почти совсем отвлекла ее от этих мыслей. Она с большей тщательностью, чем обычно, помогала им разбирать постели и проверяла чистоту их ушей, но мальчики, в свою очередь, сделали вид, что не заметили этого. Однако они пришли к выводу, что сказка в этот раз была рассказана с особым вдохновением.

Разведя Бриттона и Брендана по их комнатам. Мерседес, чтобы протянуть время и подольше не оставаться одной, заглянула еще и к Хлое с Сильвией. У девушек не хватило лукавства, чтобы скрыть удивление при виде Мерседес, но она вполне оценила их искреннее приглашение поболтать. Тема разговора, конечно же, касалась их замужества, особенно Хлои, и хотя Мерседес прекрасно понимала, что их радужные планы — только мечты, навеянные обещаниями Колина Торна, она не стала их разубеждать, а просто прониклась настроением и духом их разговора.

Теперь же, надевая через голову ночную рубашку, Мерседес удивилась: почему она так поступила? И тут же следом появилось чувство вины — ее вечный собеседник и спутник всех ее волнений. Мерседес тяжело опустилась на край кровати и слепо уставилась в противоположную стену. И без того безответственно было с ее стороны позволить Хлое строить планы замужества, будто они могут реально осуществиться. Но участвовать в их обсуждении и даже делать какие-то безумные предложения — это уж верх безрассудства!

Погасив лампу у кровати, Мерседес свернулась калачиком поверх покрывала. У нее промелькнула было мысль возложить всю вину на плечи Колина Торна, но ведь дело было не только в его обещаниях: просто все почему-то очень хотели верить в них.

Все. И она в том числе.

Восстановить Уэйборн-Парк. Это была восхитительная, опьяняющая мысль, соблазняющая своей мощью. И даже то, что ей придется соглашаться с требованиями и распоряжениями управляющего имением, казалось не таким важным. На первом месте было желание снова увидеть имение в полном порядке. Она сможет отказаться от своего мнения, но никогда не откажется от своего дома!

Внезапно почувствовав озноб, Мерседес села. «Вы… вы… вы…» Она опять услышала голос Колина и поняла, что он продолжал звучать в ней все это время. Какой же ценой ей будет позволено остаться в Уэйборн-Парке? И на что готова она сама?

Второй вопрос испугал ее больше, чем первый.

Мерседес подошла к гардеробу и достала просторное домашнее платье и лайковые туфли. Но, надев все это, она не согрелась, и ей стало ясно, что ее состояние никак не связано с тем, как было в спальне — холодно или тепло.

Мерседес вставила зажженную свечу в оловянный подсвечник и пошла с ним в библиотеку. Ее попытка найти что-нибудь почитать закончилась неудачей. В конце концов она вынуждена была признать, что в библиотеке нет ничего, что могло бы ее отвлечь в этот вечер.

В коридоре она опять остановилась, решая, вернуться ли ей в спальню и бороться с бессонницей один на один или выпить чашку горячего молока. Решение не заставило себя долго ждать. Она повернулась и пошла в направлении кухни.

Позже, вспоминая об этом, Мерседес четко признавалась, что на самом деле она не очень-то хотела молока — ни холодного, ни горячего, — поэтому и прошла мимо лестницы, ведущей на кухню. Ни о какой другой причине, заставившей ее пройти дальше по коридору, она не подумала. Дом уже погрузился в мрачноватую тишину, ни один! звук не привлек ее внимания, и за исключением ее собственной тени, идущей рядом с ней вдоль стены, не было! заметно никакого движения. Смешно было даже предположить, что ее могло что-то вынудить искать убежища в саду, но она ощущала непреодолимое влечение. Она пыталась объяснить себе это как потребность в каком-то очищении, как возможность освободиться от унижения, перенесенного недавно в саду.

Она вышла на галерею и вдруг увидела человека, которого меньше всего ожидала здесь встретить. Это был Колин Торн.

Он сидел на широкой гранитной балюстраде, одна нога, согнутая в колене, подтянута к груди, а другая вытянута вдоль гладкой серой каменной ограды. Правая рука покоилась на колене, левую он закинул за голову, разглядывая ночное небо. Его волосы, отражая свет звезд, светились в темноте как маяк. Строгая линия профиля четко вырисовывалась на фоне черного неба. Мерседес была поражена его спокойствием, почти неестественной неподвижностью его позы и боялась нарушить его одиночество. Ей вдруг пришло в голову, что Колин Торн — это человек, которому нелегко обрести спокойствие, но сейчас — намеренно или случайно — он его нашел.

Она хотела было незаметно вернуться в дом, но почему-то медлила, подняв, как и он, глаза к небу. Тихонько задув свою свечу, она ждала, пока глаза привыкнут к темноте. И вот на иссиня-черном небосводе засветились булавочные головки звезд и стала видна таинственная бездонная россыпь Млечного Пути. Над самым горизонтом она различила созвездие Стрельца, а выше — яркие звезды Кассиопеи.

— Вы хорошо знаете звезды?

Его голос донесся до нее как бы издалека, он был спокоен и чист, будто раздавался над водой. Она опустила глаза, чтобы посмотреть на него, и обнаружила, что он даже не шевельнулся, даже головы не повернул в ее сторону. Это все свеча, она выдала ее! Видно, он уловил боковым зрением ту короткую вспышка света, когда Мерседес вышла из темноты коридора на галерею. Она не знала, насколько удобно сейчас раскрывать свое присутствие.

— Простите, — сказала она спокойно. — Я не предполагала…

Он не дал ей договорить.

— Я спрашиваю, вы знаете звезды?

— Совсем немного.

Все еще глядя вверх, он кивнул.

— Вон Полярная звезда, — сказал он. — Северная звезда. Она из тех, которые обязательно нужно знать.

— Я редко ее нахожу.

Он небрежно позвал ее правой рукой:

— Идите сюда, я покажу вам.

Мерседес с сомнением оглядела себя. Плотная ночная рубашка да еще просторное домашнее платье надежно укрывали ее с ног до головы, и все же ей казалось неудобным находиться в его обществе в таком виде. Ее, кажется, нисколько не смущало то обстоятельство, что прошлой ночью она гораздо меньше беспокоилась о приличиях, когда, полураздетая, находилась в его постели. Там по крайней мере ее поведение было оправдано вполне определенной целью. Она твердо знала, что ей нужно выполнить приказ дяди, и, хотя она ощущала смущение, сознание этой цели помогло ей отстраниться от своих действий.

Сейчас ее ничто не защищало, кроме собственных понятий о том, что правильно, а чего не следует делать. Но Мерседес больше беспокоило, что в присутствии Колина Торна она, казалось, готова была пересмотреть все свои нравственные устои.

Она стояла, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, но, когда он повернулся и посмотрел на нее своими темными глазами, она наконец решилась и сделала шаг вперед.

Мерседес туго затянула пояс своего просторного платья и подошла поближе. Этот жест не укрылся от взгляда Колина, но он вовремя поднял лицо к небу, чтобы спрятать улыбку. Указав на Большую Медведицу, он объяснил, как использовать две звезды с одной стороны ковша, чтобы найти Полярную звезду.

— Она как раз будет на кончике ручки ковша Малой Медведицы, — объяснил он.

— Я всегда почему-то думаю, что она должна быть ярче, — сказала она, вздыхая. — О ней так много говорят, и, кажется, она должна быть самой яркой из всех звезд на небе.

— Она отличается от других не размерами, а своим постоянством. И поэтому она так любима мореплавателями.

Мерседес подумала, что это описание очень подходит к ней самой. В Уэйборн-Парке она не была самой яркой звездой, но почему-то все вокруг всегда ждали от нее руководящих указаний. Иногда она ощущала всю тяжесть этой ноши.

— Интересно, а у нее самой есть центр, вокруг которого она вращается?

Колин посмотрел на нее, слегка прищурив глаза. Он изучал ее профиль. Она все еще смотрела в небо. Интересно, заметила ли она, что сейчас говорила вслух? Сложный путь ее мыслей можно было заметить лишь по едва заметно опустившимся уголкам ее рта. Он вдруг увидел, как она вздрогнула. Он не ошибся относительно причины — она была вне ее. Он знал кое-что о демонах, которые мешают спать и леденят душу. Совсем нетрудно распознать их, когда они приходят не к тебе.

— Вот это Дракон, — сказал он, указывая рукой немного пониже. — Дракон. Его хвост находится между двумя Медведицами.

Она кивнула:

— Да, я вижу.

Было так естественно приблизиться к нему, чтобы посмотреть на звезды с его точки зрения: она могла бы увидеть небо более ясно, если бы посмотрела на него глазами Колина.

Колин взял у нее из рук свечу и отставил в сторону.

— Выше — созвездие Близнецов. Их самые яркие звезды — Кастор и Поллукс.

— Сыновья Зевса.

— Правильно.

— Какая из них ярче?

— Поллукс.

Она издала тихий звук, означающий что-то среднее между благоговейным трепетом и чувством удовлетворения.

— Мой отец любил смотреть на небо, — задумчиво сказала она, помолчав. — Он вот так же выходил сюда по ночам с телескопом и мог находиться здесь часами. Иногда и я сидела с ним, но обычно меня прогоняли в постель. И уже из своего окна я видела, как к отцу приходила мама. И я даже немного ревновала ее к нему в такие минуты.

Это признание вырвалось у Мерседес неожиданно и застало ее врасплох. Наклонив голову, она молча рассматривала носки своих туфель. Если бы можно было просто отшутиться!

— Я об этом не вспоминала уже много лет, закончила она.

И Колину подумалось, что сегодняшняя ночь как раз такая, когда вспоминаются сокровенные вещи, хранящиеся где-то в самых дальних, в самых потаенных уголках сознания. Было что-то такое в необъятности этого черно-синего неба и ясном сиянии разбросанных по нему звезд, что заставляло память так же свободно переходить от одного воспоминания к другому, как глаза — от звезды к звезде.

— Вы, наверное, были совсем маленькая, когда умерли ваши родители? — спросил он.

Его вопрос помог ей собраться.

— Мне было четыре.

Колин так и думал. Мерседес и Декер были примерно одного возраста. Когда он думал о брате, ему было очень трудно представить его взрослым. Он так и остался для него ребенком, каким был, когда его забрали из работного дома. Теперь, глядя на Мерседес, он наконец по-настоящему понял, что Декер ведь тоже вырос.

— Вы хорошо запомнили их?

— Что вы имеете в виду?

— Вы помните, как они выглядели? Как они двигались, разговаривали? Может быть — что вы вместе с ними делали?

Это были совсем не те вопросы, к которым она привыкла. О ее родителях если и упоминали, то только в связи с их смертью. Если вдруг в разговоре касались этой темы, то обычно лишь за ее спиной, для того чтобы объяснить, как она превратилась в бедную родственницу.

— Трудно сказать… Помню ли я, как они выглядели? — спросила она сама себя. — В нашей галерее всегда висели их портреты, и они напоминали мне об их внешности, когда моя собственная память затуманивалась.

Она зорко следила за тем, чтобы дядя не продал портреты. Мерседес была уверена, что он не сделал этого только потому, что ему было неудобно торговаться с чужими людьми и назначать цену за фамильные портреты, а совсем не потому, что он не мог получить за них больших денег.

— В следующем году мне будет столько же лет, сколько было моей матери, когда она умерла, и теперь я могу сказать, что никогда по-настоящему не понимала, что она была молодая.

— Сколько же было вашему отцу?

— Двадцать девять.

— Мой возраст, — тихо сказал он. — Да, это действительно можно понять только теперь. Она кивнула:

— Не знаю, смогу ли вспомнить что-нибудь еще. Я сейчас рассказала вам о том, как мы с отцом разглядывали звезды, но я никогда не вспоминала раньше ни об этом… ни о том, как я не хотела, чтобы он отсылал меня спать. — Она замолчала и попыталась перейти к другой теме:

— Я знаю, мои родители пользовались симпатиями в своем кругу. Об этом мне говорила тетя Джорджия. Но я также знаю, что они жили в основном в Уэйборн-Парке, а не в Лондоне, даже в мае — июле, то есть во время светского сезона.

— Вы и это знаете? А брали они вас с собой в Лондон?

— Нет, не думаю. Я по крайней мере не помню. Все мои воспоминания о родителях связаны только с этим поместьем. Помню, как отец посадил меня на пони в тот день, когда мне исполнилось три года. Я как сейчас вижу маму: она стоит на выгуле, заслонясь руками от солнца, и следит за нами через щелочки между пальцами. — Мерседес грустно улыбнулась. — Бедная мамочка. Для нее это была, наверное, настоящая пытка: ждать, что я могу упасть и разбить голову. Папа непременно хотел, чтобы я научилась ездить верхом.

— И вы научились?

— Должно быть, научилась. Не могу себе представить, чтобы я могла разочаровать своего отца. Но я больше никогда не ездила верхом.

— Почему?

— Лошади вселяют в меня ужас, — просто сказала она. — Не думайте, что мой отец виноват в этом уж только потому, что настаивал, чтобы я села на лошадь, несмотря на мой страх. Я уверена, что потом я уже не боялась бы.

— Так в чем же дело?

Она искоса посмотрела на него и пожала плечами. — Не знаю. Временами я даже воображаю себе, что мне этого не хватает. Тогда я собираю в кулак всю свою волю и подхожу к дверям конюшни. Но дело кончается тем, что я здороваюсь с конюхом и делаю вид, что просто прогуливаюсь. Юбка для верховой езды выдает мои настоящие намерения, но Бен достаточно хорошо воспитан, чтобы не дать мне понять, что заметил это.

Мерседес говорила об этом очень легко, но Колин догадывался, что на самом деле это давалось ей непросто. Его удивило уже то, что она вообще призналась в этом. За время своего короткого знакомства с Мерседес Лейден он узнал о ней точно только одно — она не бросала слов на ветер. Если говорит, что лошади вселяют в нее ужас, значит, она действительно парализована страхом перед этими животными.

— Как умерли ваши родители?

Мерседес ждала этого вопроса. Она могла отвечать по-разному, и на каждый ответ обычно следовала своя особая реакция. Она выбрала тот, который вызывал шок, заставляя людей лепетать что-то вроде извинений.

— Их убили.

Колин же наклонил голову в сторону и серьезно смотрел на нее. Потом он спросил:

— Убийцу нашли?

Она будто догадывалась, что он не склонен развивать эту тему. Своим односложным ответом она, напротив, разожгла его интерес.

— Два человека были обвинены и повешены.

— Они были виновны?

— Что за странный вопрос?

— Я думаю, он вполне оправдан. Или, может, я ошибаюсь, подозревая, куда могут привести обвинения, которые выдвигает против меня Северн? Разве он не надеется отправить меня на виселицу?

Мерседес растерялась от таких суждений, но поняла, куда он клонит.

— Моих родителей убили двое разбойников. Их нашли в таверне меньше чем в пяти милях от того места, где они совершили преступление: они там пьянствовали и распутничали с девками. Вместе с моими родителями был убит и кучер. У них нашли драгоценности моей матери. Этого было достаточно, чтобы обвинить их в убийстве.

— Они не сознались?

— Мои родители оказались последними жертвами в целой цепи ограблений и убийств на одном и том же участке дороги. Всего полгода до этого была точно так же убита другая супружеская пара. Они еще имели несчастье везти с собой троих детей.

— Что же случилось с детьми? Мерседес свела брови, пытаясь вспомнить.

— Я даже не знаю, рассказывали мне об этом или нет, — сказала она наконец. — Я давно об этом не думала. А что до убийц, то миссис Хеннпин говорит, что разбойники так и не сознались в преступлении.

— Да, наверное, так и было, — сказал Колин.

Он оперся головой о мраморный столб позади себя уставился в звездное небо.

Мерседес немного повернулась, чтобы лучше его видеть. Его молчание было красноречивее всяких слов.

— Вы не верите мне, — осуждающим тоном сказала она.

— Я не сказал этого.

— Да, но вы и не поверили. Вы не сказали это так, чтобы все сразу стало ясно.

Он искоса посмотрел на нее:

— Что это значит? Повторите еще раз!

Губы Мерседес скривились в скептической улыбке.

— Я не думаю, что смогу повторить, — сказала она. — Но вы и без того прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Да, понимаю.

Когда после этого признания не последовало ничего, кроме долгого молчания, Мерседес не стала его торопить. Она уже и раньше заметила, что он очень подозрителен, а их теперешний разговор явился еще одним тому подтверждением.

— Расскажите мне о своей семье, — попросила она. Он знал, задав ей вопросы о семье, что подобный интерес будет обращен и на него. Но это совсем не означало, что он рад такому повороту.

— Расскажите… У вас есть семья?

— Нет.

— Нет семьи? — Ей это показалось совершенно невероятным. Даже у нее есть двоюродные братья и сестры. — Как это может быть: совсем нет семьи?

— Потому что ее нет. — Он немного смягчился, увидев ее недоуменный, нахмуренный взгляд. Она совершенно искренне огорчилась, услышав такую новость. — У меня нет семьи в том смысле, как вы это понимаете.

Мерседес стало ясно, что больше вопросов задавать не следует. Пока. Просто не имеет смысла. Она широко, по-детски зевнула и смутилась, застигнутая врасплох. Это было первое проявление ее неимоверной усталости. Она взяла свою свечу, сдерживая второй зевок.

— Спокойной ночи, капитан Торн.

Он провел ее через галерею и на прощание сказал:

— Закрывайте свою дверь, Мерседес.

Ей снились огромные волны, разбивающиеся о скалы с такой силой, что их бесконечный грохот заставлял ее закрывать ладонями уши. И этот непрекращающийся, назойливый ритм в конце концов заставил ее проснуться. С легким стоном она повернулась на бок и открыла затуманенные усталостью глаза. Увидев, как дверь буквально ходит ходуном в тяжелой дубовой раме, она поняла наконец, что это и был источник шума.

То, что в дверь стучали, само по себе было уже необычно. Близнецы не утруждали себя такой излишней вежливостью, сколько бы она их ни увещевала. Сильвия и Хлоя заходили в ее комнату очень редко, а миссис Хеннпин и служанки возвещали о своем намерении войти скорее царапаньем, чем стуком. Внезапно темп стука изменился, Теперь звучало стройное стаккато: тра-та-та-та. Быстрота, с которой удары следовали один за другим, ясно указывали на то, что здесь орудует не одна пара рук.

— Бриттон, входи, — прокричала Мерседес, — и ты тоже, Брендан! Но пожалуйста, поосторожнее!

Она снова улеглась и покорно ждала бешеной атаки близнецов. Дверь дрожала, но не открывалась. Судя по силе ударов, Мерседес поняла, что они занимаются этим уже давно. И только когда Брендан обиженно вскричал, что дверь, наверное, заперта, она наконец вспомнила о предостережении Колина и о своем решении последовать его совету.

— Минуточку!

Мерседес выскользнула из постели. Ее домашнее платье лежало на стуле, она накинула его, прежде чем впустить мальчиков.

— Зачем ты ее закрыла? — потребовал объяснений Бриттон.

Мерседес увидела, что он осторожно оглядывается кругом, будто подозревает, что в комнате кто-то прячется.

Брендан безо всяких обиняков сказал то, о чем брат только подумал:

— У тебя тут граф? Он что, опять вернулся, чтобы причинять нам неприятности?

Мерседес застыла.

— Граф? — спросила она сонно. — Ты, может быть, имеешь в виду капитана Торна?

Подозрительное выражение вмиг исчезло с лица Бриттона.

— Ох! — Он улыбнулся во весь рот. — Значит, у тебя здесь капитан Торн? Северн ищет вас обоих.

— Северн уже здесь?

Мерседес зажала виски руками, когда мальчишки ввалились в комнату. Они дружно полезли под кровать, будто собирались выгонять из-под нее Колина Торна.

— Здесь никого нет, — сказала Мерседес, поглядывая на каминные часы. Был уже одиннадцатый час. Она прислонилась к двери, продолжая растирать висок ладонью. Ей казалось, что стук в дверь теперь переместился в ее голову. Мальчики уже самозабвенно прыгали по кровати. Она подняла руку, и они тут же остановились, не успев завершить очередной кульбит. Последний прыжок оказался таким сильным, что кровать закачалась.

— Вы завтракали? — спросила Мерседес.

— Уже давно, — сказал Брендан.

— Уже давным-давно, — как эхо повторил его брат.

— А Сильвия, а Хлоя?

— Они ели вместе с нами, — ответил Бриттон.

Брендан подтвердил кивком:

— Сейчас они с Северном в гостиной. Он сказал, чтобы мы сходили за тобой, а мы и без него собирались это сделать.

— Это мило с вашей стороны. Скажите ему, что я сейчас приду, и ждите меня в гостиной вместе с сестрами.

Брендан сделал недовольное лицо, и брат в точности повторил его мину.

— Он не любит, когда мы вертимся под ногами, — сказал Брендан.

Мерседес улыбнулась:

— Если бы это вас останавливало! Действительно, дразнить Северна было их любимым развлечением.

— Ладно, идите.

И она открыла дверь, приглашая их к выходу.

Они спрыгнули с кровати и, хохоча до упаду, выбежали из комнаты.

У Мерседес не было времени на угрызения совести, даже если бы она и чувствовала себя виноватой перед Северном. Она быстро умылась и не раздумывая надела платье в цветочек, чтобы Северну было ясно, что она не носит траур. Расчесав волосы, она быстро заплела французскую косу и перевязала ее ярко-зеленой лентой в тон маленьким листочкам на узоре платья. Она слегка пощипала кончиками пальцев щеки, чтобы вернуть румянец на побледневшее лицо, покусала губы, чтобы они снова стали яркими. На пороге гостиной она изобразила на лице приветливую улыбку.

— Милорд, — сказала она, входя в комнату, — простите, что заставила вас ждать! Хлоя! Ты предложила чаю его светлости?

Хлоя кивнула. Сидя на самом краешке дивана, она и не пыталась скрыть, что больше всего на свете ей хочется перенестись сейчас куда-нибудь в другое место. Сильвия была рядом и в той же позе. Вдруг обе одновременно повернули головы и посмотрели на тяжелые портьеры на окне.

Это движение было таким бесхитростным и недвусмысленным, что Мерседес удивилась, почему Северн ничего не заметил. Наверное, ее появление в комнате отвлекло его внимание от девушек, и Мерседес была этому рада. Хлоя и Сильвия не простили бы сами себе и не получили бы прощения, если бы испортили близнецам задуманную ими шутку. Носки двух пар ботинок выглядывали из-под занавески, достаточно красноречиво говоря о том, каким образом близнецы на этот раз собираются подшутить над Северном.

Ветерок, влетевший в открытое окно, качнул портьеры, открыв ноги мальчиков по щиколотку, и тогда они решили, что ждать больше нечего. Выскочив из своего укрытия, они оглушительно завыли и застонали, видимо, изображая привидения, и стремглав бросились вон из комнаты. Даже привычная к таким выходкам Мерседес вздрогнула, Сильвия и Хлоя пронзительно завизжали — не столько от удивления, сколько от облегчения, а Северн буквально подскочил на стуле и вскрикнул от неожиданности.

Поняв, что эта шумовая атака организована именно для него, он вспыхнул от негодования и поджал губы.

Мерседес жестом показала девушкам, чтобы они покинули комнату, и быстро закрыла за ними дверь, чтобы Северн не вздумал преследовать мальчиков.

Она тут же бросилась его успокаивать:

— Это я во всем виновата, я заставила их прийти сюда и предупредить, что я сейчас буду. Так что они могли это сделать мне в отместку. Никогда не знаешь, какую еще штуку они могут выкинуть!

— Сопляки эдакие, — хмуро проговорил Северн, все еще поглядывая на дверь.

— Они просто резвятся.

— Они просто соскучились по розгам.

Мерседес вздрогнула. Когда ее дядя хотел примерно наказать мальчиков, он пользовался розгами. И у близнецов уже были от них следы на задних местах. Мерседес лишь радовалась, когда у графа не хватало терпения выполнить обещанное и он мог просто отшлепать их ладонью или двинуть кулаком, не найдя розг.

— Я послежу за ними, — пообещала она.

— Вы их разбаловали. Уэйборн тоже твердит мне об этом.

Мерседес тут же воспользовалась возможностью сменить тему.

— Вы говорите о дяде в настоящем времени, — сказала она. — Значит, вы виделись с ним?

— Просто по привычке сорвалось с языка, не более того.

Северн знаком показал, чтобы Мерседес села. Прежде чем опуститься в кресло, он счел нелишним закрыть окно. Больше уж он не позволит близнецам делать из него дурака!

— Я привез с собой сорок человек, и они сейчас прочесывают весь парк и поместье.

— А вы не захотели к ним присоединиться?

— Нет, я предпочел провести время здесь, с вами. Надеюсь, мне удастся заставить вас прислушаться к голосу разума.

Мерседес изо всех сил сдерживалась, чтобы казаться спокойной. Заявления относительно ее неблагоразумия почти всегда выводили ее из себя.

— Вы на это рассчитываете? — спросила она. Северн встал и начал задумчиво мерить шагами гостиную. Наконец он остановился и обратился к Мерседес.

— Вы, наверное, надеетесь, что вам будет разрешено остаться здесь, в Уэйборн-Парке, — сказал он. — А вы задавались вопросом, в каком качестве?

Она молча смотрела на него, и лишь по расширившимся зрачкам ее ясных серых глаз можно было угадать ее волнение.

— Вам бы лучше согласиться уехать со мной, — продолжал Северн. — Я позабочусь, чтобы близнецов определили в школу и чтобы девушки прилично вышли замуж. Мерседес, я увезу вас в Лондон или поселю в отдельном домике в Розфилде, то есть как вы сами захотите. Вы можете выбирать место, где жить, и обставить дом по своему вкусу. У вас будет достаточно работников и слуг, чтобы содержать его. Вы сможете жить, не беспокоясь ни о деньгах, ни об урожае, ни об арендаторах и… и ни о чем другом, чем вы сейчас занимаетесь здесь, в Уэйборн-Парке.

Мерседес вежливо улыбнулась:

—  — Это звучит как мое освобождение, Северн.

— Я был уверен, что вы так это и воспримете. Будто не слыша его, она продолжала:

— Но мне не совсем ясно — чем я займу свое освободившееся время, если у меня не станет моих привычных дел?

Северн опять замолчал, на этот раз всеми силами пытаясь оценить искренность ее вопроса. Краска залила его красиво очерченные щеки, когда он понял, что Мерседес просто издевается над ним. Он поджал губы и стиснул челюсти. От его взгляда на Мерседес повеяло холодом.

— Я вижу, вы добиваетесь, чтобы я высказался об этом прямо и недвусмысленно, — промолвил он. — Прекрасно, Мерседес! У вас будет достаточно времени, чтобы проводить его в моей постели.

— В вашей постели? А я думала, что это будет мой дом! И тогда это будет моя постель, и я вольна буду решать, кого мне в ней принимать. Ведь вы сами мне это предлагаете, не так ли, милорд? Значит, в обмен на то, что мальчики будут пристроены в школу, а девушки выйдут замуж, я должна буду лечь в вашу постель?

Глаза Северна превратились в щелочки.

— Да, видно, Уэйборн мало вас бил.

Мерседес услышала в его сдержанном тоне с трудом скрываемую угрозу. Он явно считал, что это следует как можно скорее исправить. Она непроизвольно вздрогнула всем телом.

Северн с удовлетворением поднял бровь.

— Кажется, вы меня поняли, — холодно заметил он. Мерседес не ответила. Она молча наблюдала, как он подошел к камину и остановился на ступени, выложенной мрамором с зелеными прожилками. Подняв руку, он небрежно оперся о каминную доску. Мерседес понимала, что для него это очень выгодная поза, позволявшая ему одновременно продемонстрировать элегантную фигуру и казаться беззаботным.

Северн посмотрел на нее в упор:

— Вам действительно не терпится залезть в постель к этому американцу?

— Меня еще не приглашали туда, — ответила она холодно.

В груди у нее что-то екнуло, когда она увидела, как Северн непроизвольно сжал кулак. Почти беспристрастно, будто не она была намеченной им жертвой, Мерседес подумала, как много бед он может наделать своим кулаком. Она знала, что он занимался боксом в своем клубе. Интересно, научился ли он там искусным ударам или бьет так же злобно и неуклюже, как граф.

— Это ваша идея — заставить меня прислушаться к голосу рассудка? — спросила она. — Чтобы я поверила, что ваше предложение чем-то лучше того, что мне сделает капитан Торн? Не трудитесь отвечать! Я и сама вижу, что это так. Меня смущает лишь одно: как это вы могли подумать, что я соглашусь?

— А что вам остается делать? — продолжал упорствовать он. — Наняться куда-нибудь в гувернантки? А как же близнецы? Вы можете найти место для себя, но никто не позволит вам держать рядом мальчишек. Будет лучше, если я возьму на себя все ваши заботы и ответственность за ваше благосостояние. В конце концов мы же родственники, конечно, дальние родственники, но все же родная кровь. Торн может иметь права на это имущество, но он не получит графского титула. Со временем он достанется мне.

Маленькая морщинка появилась меж бровей Мерседес.

— Вы рассуждаете так, будто уже говорили с капитаном Торном.

— Конечно, я с ним поговорил, — нетерпеливо сказал Северн. — Не более часа назад в гостинице «Случайный каприз».

— «Случайный каприз», — тихо проговорила Мерседес.

Ей бы нужно догадаться! Интересно, провел ли капитан хоть какую-то часть ночи в поместье, и вообще, входило ли это в его планы? Его прощальный совет насчет того, чтобы она закрыла свою дверь, преследовал цель лишь подразнить ее. Теперь, зная, что он хотел уязвить ее, Мерседес пожалела, что последовала его совету.

— Да, — сказала она. — Я и забыла. Значит, вы задали ему свои вопросы?

— Со мной был шериф. Так что большинство вопросов были заданы мистером Паттерсоном.

— И что же?

— А у Торна был свой адвокат, который помогал ему отвечать на вопросы. — В тоне Северна послышались обвинительные нотки. — Вы, наверное, рассказали капитану больше, чем следовало. Слишком уж он хорошо подготовился к встрече. Он послал своего секунданта в Лондон за своим поверенным.

— Я была вынуждена ему кое-что рассказать, — сказала Мерседес. — Вы же не хотели, чтобы он уехал раньше времени из поместья.

Северн отклонил все ее объяснения одним движением руки.

— Такое впечатление, что Торн может сделать вполне благопристойный отчет о том, чем он занимался в ночь перед дуэлью. Хозяин гостиницы подтверждает его рассказ, что ночью в его комнате была женщина. Даже тамошняя шлюха самолично вышла подтвердить это.

Если бы внимание Северна не было отвлечено движением за окном, он бы увидел, как Мерседес залилась румянцем.

— Черт побери, — вырвалось у него. — Он уже идет.

Мерседес повернулась и посмотрела туда же, что и Северн.

— Капитан Торн? Он здесь? Северн скривил губи.

— Вам так не терпится его увидеть, Мерседес? Она поднялась из кресла.

— Ничего подобного, — сказала она. — Просто вы были так уверены, что его обвинят в убийстве, что я, признаться, рада, что этого не случилось. Если бы я действительно была уверена в том, что дядя убит, у меня были бы другие чувства, но, как оказалось, даже шериф не принял вашу версию без единого доказательства: тело ведь не найдено.

Северн не ответил, прислушиваясь. Снизу послышались голоса — это миссис Хеннпин приветствовала Колина и рассказывала ему, где он сможет найти Мерседес и виконта. Через несколько секунд двери отворились.

— Мисс Лейден, — учтиво сказал Колин, кивнув в сторону Мерседес. Ее гостя он приветствовал более чем сдержанно:

— Северн. Честно говоря, я не очень удивлен, что вы явились сюда, несмотря на то что услышали сегодня утром. Но в общем-то вы должны сейчас вычерпывать пруд в поисках тела графа, а не вести беседы с его племянницей.

Мерседес заговорила сама, так что Северн не смог ответить. Ее нисколько не беспокоило то, что он смотрел на Колина как на назойливую муху, которой он с удовольствием оторвал бы лапки, прежде чем раздавить.

— Его светлость как раз рассказывал мне, что вы пригласили в гостиницу своего поверенного, а он сам привел шерифа, но я не успела узнать, чем же все дело кончилось.

— Тогда я как раз вовремя, — сказал Колин. — Будет лучше, если вы узнаете все от меня. Не правда ли, Северн? Если же вы сомневаетесь в моей честности, то можете остаться и послушать еще раз.

Северн отошел от камина с каменным выражением лица.

— Прошу прощения, — холодно процедил он. — Мерседес, вы знаете, что можете рассчитывать на меня, если то, что вы услышите, вам не понравится. Я всегда к вашим услугам.

Он коротко поклонился и покинул гостиную, умышленно пройдя мимо Колина так близко, что едва не задел его.

Колин подошел к окну. Он стоял там молча, пока не убедился в том, что Северн вышел из дома.

— Очень неприятный тип, вам не кажется? — сказал он. — Он делал вам какие-нибудь предложения?

Сейчас Мерседес больше всего хотелось, чтобы миссис Хеннпин внесла в гостиную чай. И не потому, что была уж очень голодна или хотела пить. Она совершенно потеряла аппетит, а во рту было так сухо, что она все равно ничего не смогла бы проглотить. Просто чашка чаю сейчас бы заняла ее руки. А то они бесполезно теребили складки платья, и она могла лишь слабо надеяться, что Колин этого не заметит. Ей даже думать не хотелось о том, как он истолкует ее нервозность.

— Да, — ответила она. — Северн сделал мне одно предложение.

Бровь Колина поползла вверх.

— Ну и…

— И это останется между Северном и мной. Он сдержанно улыбнулся:

— Значит, вы не дали ему окончательного ответа. — Уверенный в том, что все так и было, он продолжал:

— А это значит, что вы сначала хотите послушать, что предложу вам я.

— Это значит лишь то, что я сказала. Мое отношение к Северну вас совершенно не касается.

Но, как заметила Мерседес, ее прямота не только не разозлила Колина, но даже вызвала на его лице некоторое одобрение. Похоже, он готов был ей аплодировать, если бы не побоялся, что это может показаться неуместным. Это слегка смягчило ее.

— Но если вам есть что сказать, я тоже вас выслушаю. Как я понимаю, ваше присутствие здесь означает, что вам не предъявлено обвинение.

Он кивнул:

— К большому неудовольствию вашего кузена, шериф на этот счет имел вполне определенное мнение. Не может быть никаких формальных обвинений без доказательства того, что граф мертв. Тем не менее шериф дал ему кое-какие советы, и поэтому Северн притащил в Уэйборн-Парк своих людей, надеясь найти то, чего не нашел вчера. Мистер Паттерсон сочувствует Северну и не отвергает вопрос об исчезновении графа как не заслуживающий внимания, но ясно, что он хочет провести свое собственное расследование. Кажется, он хорошо знает свое дело. Не принимает объяснений Северна без доказательств, но и не отвергает их совершенно. На мою голову нацелено достаточно подозрений. — Он дотронулся до своего горла. — Веревка, наброшенная на мою шею, вот-вот затянется.

Мерседес немного побледнела, представив себе эту картину. Она медленно опустилась в кресло и положила руки на колени.

— Но если вам не предъявлено обвинение, разве вы не можете свободно уехать?

— Не совсем. Мистер Абернэйти, мой поверенный, говорит, что я мог бы нанять адвоката для защиты, но это спорное дело. Я уже согласился твердо придерживаться указаний мистера Паттерсона.

Она помрачнела.

— Значит, вы не можете уехать?

— Скажем так, на ближайшие шесть недель я обещал быть относительно послушным узником вашей прекрасной страны.

— Шесть недель, — глухо прошептала она. — Как же вы это выдержите? А как же ваш корабль… команда?

В его улыбке промелькнула ирония. Он отошел от окна и сел в кресло, в котором только что сидел Северн.

— Ваше сочувствие ко мне должным образом замечено, — сказал он. — Но не пришлось бы вам пожалеть о нем! Боюсь, вам трудно будет остаться великодушной, когда вы дослушаете меня до конца.

Мерседес гордо подняла подбородок, услышав, что он усомнился в ее искренности.

— Возьмите свои слова назад, — заявила она, — прежде чем будете продолжать. Я надеюсь, что вы просто шутите.

— Это уже лучше, — одобрительно сказал он. — Что же касается шуток, то вы сейчас одну из них услышите. Моей тюрьмой будет Уэйборн-Парк.

Из груди Мерседес вырвался вздох изумления.

— Как, вы будете здесь? Вы хотите сказать что они оставляют вас здесь? В Уэйборн-Парке? — Она почувствовала легкое головокружение. — Не могу поверить, чтобы Северн мог разрешить такое. Вы уверены, что правильно поняли, что вам сказал мистер Паттерсон?

— Может, я позвоню насчет чаю? — со степенной учтивостью спросил Колин. — Не хотите? Тогда что-нибудь покрепче? Нет, нет. У вас такой вид, будто вы готовы бросить мне все это в лицо.

Мерседес была совершенно сражена тем, что он прочел все ее мысли. Она попыталась подчинить выражение лица своей воле и впредь быть более сдержанной.

— Как это произошло?

— Вы совершенно правы, догадываясь, что Северн не одобрял этого решения, — сказал Колин. — Он, оказывается, вообще не участвовал в обсуждении. У мистера Абернэйти все бумаги о том, что между Уэйборном и мною заключено пари, были в порядке: расписки очевидцев, а также свидетельства кредиторов, ясно показывающие, что в случае проигрыша граф никак не смог бы расплатиться без конфискации поместья.

— Много же вам всего удалось собрать! — холодно заметила она.

— Мой человек начал работать с того момента, как Уэйборн бросил свой последний вызов. В любом деле мне нравится быть заранее готовым ко всем неожиданностям.

— И все-таки это кажется довольно подозрительным, вы не находите? Вполне можно поверить, что вы специаль-но привели в порядок все дела в ожидании именно этих событий, организатором которых сами и являетесь.

Колин посмотрел на нее с изумлением.

— И вы туда же? — спросил он. — Северн сказал буквально то же самое!

Он знал, что ей не понравится это сравнение с Северном. Он постарался не показать виду, но ее отчаянные усилия скрыть свое огорчение позабавили его.

— Как только Абернэйти показал мистеру Паттерсону, что все документы в порядке, шерифу ничего не оставалось делать, как признать, что я имею право на временное владение Уэйборн-Парком. Это довольно неуклюжий компромисс в лучшем случае. Но если только на шесть недель, то это вполне терпимое неудобство.

Терпимое для кого? Вот что хотела бы знать Мерседес. Она перестала терзать зубами свою нижнюю губу и буквально прикусила язык, чтобы не задать этот вопрос.

— Я останусь в Англии, доступный для судьи и властей, чтобы они в любой момент могли допросить меня, пока будут продолжаться поиски вашего дяди. В то же время мне будет предоставлена возможность оформить Уэйборн-Парк на мое имя законным путем. Через шесть недель, если местонахождение вашего дяди не будет определено, мое прошение о праве владения Уэйборн-Парком будет готово для рассмотрения в суде.

—  — Значит, вы пока не настоящий владелец поместья, — сказала она.

— Нет. Но и вы тоже не владелец. — Он увидел, как при этих словах плечи ее опустились. — И у вас нет возможности получить его.

— Вы не только вонзили в меня нож, — сказала она спокойно, — но и повернули его.

— Я не нахожу в этом удовольствия. По крайней мере это была правда. На лице у него было стоическое выражение, но никак не злорадство.

— А как же притязание Северна на Уэйборн-Парк?

— Как вы вчера заметили, это действительно претензия его отца, если он будет ее предъявлять. У меня создалось впечатление, что граф Розфилд не столь страстно, как его сын, желает получить это имение. Ничего определенного на этот счет не было сказано, но что-то в манере Северна позволило мне сделать такое предположение.

— Я уже говорила вам, что это имение потребует больших денежных затрат. Граф Розфилд более уравновешенный человек, чем его сын, и гораздо более осторожный.

— А может быть, отец Северна знает не обо всех ценностях Уэйборн-Парка?

Несмотря на все свои лучшие намерения, Мерседес сразу же ощетинилась:

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, вы знаете. Вы сказали, что Северн сделал вам деловое предложение. Не нужно долго думать, чтобы понять, что он хочет заполучить вас.

— О да, Северн выражался яснее ясного, — сказала она.

— У меня тоже есть к вам предложение.

Мерседес замерла. В голове пронеслось, что уместнее всего дать ему пощечину, но эта мысль тут же исчезла. Она поняла, что просто не может сделать этого. Она питала отвращение к побоям как средству выражения чувств.

— Я слушаю вас, капитан Торн.

Колин изучающе смотрел на нее своими темными мер-цающими глазами. Он залюбовался ее волосами, гладко зачесанными назад. Заплетенные в тугую косу, они изменяли форму ее глаз, придавая им соблазнительный вид. Черты ее были ясны и спокойны, хотя он и подозревал, что это спокойствие давалось ей нелегко. Он заметил, что она необычайно бледна. Неестественный румянец, который бросился ему в глаза во время ее разговора с Северном, давно исчез. Ее длинные темные ресницы были полуопущены, затеняя выразительные серые глаза. Ей как-то удалось справиться с собой и не кусать нижнюю губу: по этой ее привычке сразу можно было узнать, когда она озабочена, или не в духе, или просто задумалась.

Колин сразу же понял ее настрой — голова гордо поднята, тонкая шея открыта. Это была бесстрашная поза, и его глаза быстро скользнули по линии ее шеи, прежде чем прямо встретиться с ней открытым взглядом.

— Как вы уже знаете, — начал он, — вчера перед обедом я имел разговор с Сильвией и Хлоей и с близнецами. Я думаю, они уже успели вам кое-что об этом рассказать. Единственно этим я могу объяснить ту вашу тираду после того, как Обри уехал в Лондон.

Мерседес устало улыбнулась.

— Пожалуйста, — сказала она, — продолжайте. Колин кивнул:

— Я позабочусь о том, чтобы Бриттон и Брендан получили образование в закрытом учебном заведении по вашему выбору, и я помогу Хлое и Сильвии выйти замуж, конечно же, если вы одобрите их выбор.

«Он что, разговаривал с Северном?» — удивилась она. И хоть Колин что-то там добавил на предмет того, что будет с ней советоваться, в остальном оба предложения были поразительно схожи между собой. Мерседес была совершенно уверена в том, что он скажет дальше.

— А что в обмен на это, капитан Торн? Вы будете содержать для меня дом в Лондоне с новой мебелью и с целым штатом прислуги? Или вы думаете держать меня здесь, в Уэйборн-Парке, и приходить ко мне в постель, когда вам захочется? Это обошлось бы вам дешевле и было бы вполне удобно для нас обоих.

Она приложила указательный палец к подбородку, как бы размышляя о своем будущем.

— Может, у вас будет еще порыв выделить мне карманные деньги на платья и украшения. Это даст вам шанс понравиться мне больше, чем Северн. Он вообще ничего не говорил о карманных деньгах. Мы пока спорили с ним о том, чья это будет считаться постель — моя или его, но, я думаю, вы согласитесь со мной: если лондонский дом будет мой, то и постель — моя!

Она изобразила на лице смущение.

— Но у нас с вами может произойти неувязочка — ведь здесь будут в наличии и ваша постель, и моя постель! Она улыбнулась и продолжала просветленно:

— Я знаю! Я буду приходить в вашу комнату по четным дням, а вы можете приходить в мою по нечетным. Прекрасно! Как вы считаете?

Колин внимательно, с серьезным видом следовал за рассуждениями Мерседес, поэтому ему не нужно было долго раздумывать над ответом.

— Вполне резонно, — весело сказал он, внимательно глядя на нее. — Я предполагал, что если бы вы приняли мое предложение управлять Уэйборн-Парком, то мне пришлось бы платить вам жалованье, но если вы хотите за свой труд получать от меня утехи в постели, то я не против.

Мерседес растерянно захлопала ресницами, как совенок, который первый раз увидел свет.

Это было так забавно, что Колин, не удержавшись, громко расхохотался. Смех у него был глубокий, низкий и рокочущий, и очень искренний. Он смеялся редко, зато в смехе его не чувствовалось никакой неуверенности.

Наклонив голову, Мерседес рассматривала руки, сложенные на коленях. Она ждала, когда наступит тишина.

— Вы не должны были позволять мне говорить все это, — спокойно сказала она. — Раньше вы прерывали меня без всяких колебаний.

Он не стал возражать ей, что раньше она никогда не говорила таких уморительных вещей.

— Прошу простить меня, — сказал Колин. — Вы правы. Я мог бы остановить вас.

Мерседес не спросила, почему он этого не сделал. Нетрудно было представить, что он просто изумлен ее выступлением. На его месте она запросто бы лишилась дара речи. Вот и сейчас ее язык прилип к нёбу. Колин посмотрел на ее склоненную голову:

— Я полагаю, предложение Северна не было предложением руки и сердца?

Его мягкий голос обволакивал ее. Она отрицательно покачала головой.

— Я не знаю, — сказал он. — Раньше я сомневался насчет этого, но сегодня… сегодня я был почти уверен, что он предложит вам выйти за него замуж. Гораздо больше я сомневался в том, каков будет ваш ответ.

— Я отказала ему.

Она медленно подняла голову, но не решилась встретиться глазами с Колином. Она смотрела куда-то в одну точку за его плечами.

— Это было очень просто.

— А если бы он предложил вам выйти за него замуж?

— Я все равно ответила бы отказом. Мы с Северном совершенно разные люди.

— Понимаю.

— Сомневаюсь, — сказала она. — Северн по возрасту ближе к вам, чем к графу, но всегда был дядиным другом. Ни мне, ни моим братьям и сестрам это не внушало особой к нему любви. Близнецы его просто не выносят, а девушки с трудом терпят его присутствие. Он не был частым гостем в усадьбе, но к нам вообще редко кто наведывался. В отношении гостей граф всегда был очень разборчив. Что же касается любви Северна к нам, то я очень в ней сомневаюсь. Он так старательно подчеркивал, что пошлет мальчиков в школу и обеспечит будущее девочкам, что на самом деле это просто означало, что ему не хочется думать о них и возиться с ними.

— И тем самым они будут лишены вашей защиты?.. — сказал Колин.

— Вы все правильно поняли. — Она закрутила прядь волос пальцем и заложила ее за ухо. — Северну хочется лишь командовать мной. И он думает, что когда мальчики будут в школе, то есть далеко от меня и на его содержании, то я стану более сговорчивой.

—  — Сговорчивой?

— Да, готовой на все, чего бы он ни захотел. Она увидела, что Колин нахмурился, и решила, что нужно говорить совсем откровенно.

— Я знаю, чего обычно ждут от любовницы, — сказала она, — но я слышала, что вкусы Северна несколько…

Колин поднял руку.

— Я слышал то же самое.

— Вы?

Он кивнул, но не стал ничего объяснять. Источником информации была Молли со своей сестрой. Ожидая в гостинице встречи с Северном и шерифом, он успел переговорить с обеими. И когда до них дошло, что виконт собирается предъявлять обвинения, они высказали в его адрес несколько своих собственных. По их версии получалось, что из всех любовных ласк он предпочитает шлепки и пощечины.

— Но вы так и не ответили на мое предложение, — сказал он после короткой паузы.

— Вы действительно хотели бы нанять меня на должность управляющего Уэйборн-Парком?

— Да, именно это я имел в виду, когда сказал, что отец Северна не знает об истинных ценностях поместья.

Мерседес крепко сжала губы, вспомнив, как она встретила это заявление.

— Вы будете распоряжаться всеми делами и расходами в имении, — сказал он. — С моего, конечно, согласия на самые крупные затраты, но в основном я буду полагаться на ваше мнение. Думаю, что за шесть недель, которые я пробуду здесь, вы введете меня в некоторые тонкости хозяйства. Главное, чтобы я понял, что выращивается на полях, как обращаться с арендаторами, какие налоги я должен платить, ну и все остальное. Вместе мы составив список всех дел и решим, какие из них должны быть выполнены в первую очередь.

Мерседес подумала, что он, наверное, слышит, как стучит ее сердце. В ушах у нее словно запели трубы, заглушая все остальные звуки. Он не выбрасывает ее из Уэйборн-Парка и не требует, чтобы она за это легла в его постель. Он предлагает ей то, чего она хочет больше всего на свете.

— Ну как, Мерседес?

Она знала, что он ждет ответа. Она видела ожидающий взгляд его темных глаз, хотя поле ее зрения стало затуманиваться. Она видела, как двигаются его губы, но его голос заглушался шумом крови в голове. Желая выразить свое искреннее согласие, Мерседес привстала с дивана. И тут же упала как подкошенная.

Колин посмотрел на ее хрупкое тело, лежащее на самом краю. Еще чуть-чуть, и она была бы на полу. Он бросился поднимать ее.

— Надеюсь, я могу считать это согласием?..