– He хотите ли чего-нибудь еще? – спросила Дженни больную. – Может, еще чашку чая? Миссис Моррисей сегодня утром напекла пирожков.

Миссис Брендивайн фыркнула и недовольно поджала губы. Это выражение совсем не шло ее добродушно-розовощекому лицу.

– Хватит развлекать меня едой и питьем! Меня уже тошнит от этой кровати, этой комнаты и пирожков миссис Моррисей! Отдай их Лайаму О'Шиа или скорми той бродячей собаке, которую ты взяла в дом и которую вы все от меня скрываете, – она сморщила нос, – а если я выпью еще одну чашку чая, то просто уплыву.

– О Господи, вы сегодня явно не в духе!

Дженни нагнулась над кроватью и, пряча улыбку, поправила подушки за спиной экономки. Она прекрасно понимала миссис Брендивайн. Быть прикованной к постели целых две недели и знать, что предстоит валяться еще по крайней мере месяц, – это кого угодно выведет из терпения. Дженни взглянула на забинтованную ногу миссис Брендивайн и увидела, что лодыжка опухла. Доктор Тернер предупреждал Дженни, чтобы она следила за состоянием больной ноги и не допускала ухудшения.

– Давайте немного поднимем ногу?

– Ты поднимешь, – проворчала миссис Брендивайн, – я не могу ею даже пошевелить.

– Неужели эти шины действительно такие тяжелые?

Миссис Брендивайн посмотрела на свою сломанную ногу, лежавшую поверх одеял. Деревянные шины были наложены от лодыжки до колена и держались с помощью обмотанных вокруг ноги бинтов. Эта жесткая и громоздкая конструкция все же в точности выполняла свое назначение – удерживала ногу в неподвижности.

– Чертова деревяшка! По-моему, доктор Тернер выстроил целый дом вокруг моей ноги.

Дженни улыбнулась и осторожно подложила подушку под ногу миссис Брендивайн, прикрыв шину сборчатым подолом ее ночной сорочки.

– Когда вы так говорите, вы становитесь очень похожи на мистера Маршалла, – заметила она с едва заметной улыбкой.

Миссис Брендивайн притворилась оскорбленной:

– Ну зачем ты меня обижаешь? Где он, кстати, ходит? Сегодня я его вообще не видела.

– Он ушел в издательство.

– Опять? На этой неделе он ходит туда каждый день.

– Не знаю, – Дженни нарочито небрежно пожала плечами. Она поставила поднос с завтраком на колени миссис Брендивайн и, чтобы чем-то занять руки, принялась бесцельно переставлять на нем приборы. – Он не посвящает меня в свои дела, да они меня и не касаются. А если бы даже и касались, у меня нет ни времени, ни желания в них вникать.

Они с Кристианом так ни разу и не говорили о ночи, проведенной в заведении Амалии. Дженни даже не полюбопытствовала по поводу небольшой заминки в коридоре у дверей спальни Мэгги. Она боялась, что это повлечет за собой другие вопросы и другие воспоминания. Кристиан тоже молчал. Если не считать взглядов, которые он порой украдкой бросал в ее сторону, казалось, он совершенно выбросил из головы ту новогоднюю ночь.

– Хватит, остановись, – сказала миссис Брендивайн, показывая на беспокойно мелькавшие руки Дженни, – и убери поднос. Мне не хочется есть.

Дженни поставила поднос на ночной столик и взяла лежавшую там книгу.

– Хотите, я вам почитаю? – спросила она, перелистывая страницы в поисках того места, где они вчера остановились.

– Положи книгу и не уходи от ответа.

– Даже и не думала, – отозвалась Дженни, откладывая книгу.

– Хм, рассказывай! У меня плохо с ногой, а не с головой, голубушка. Я вижу, что между вами обоими что-то происходит. Наверное, даже лучше вижу, чем раньше, ведь сейчас у меня появилось много времени для размышлений.

– Тогда позвольте дать вам совет: займитесь вышиванием, шейте или пишите письма, – не сдавалась Дженни.

На губах миссис Брендивайн заиграла слабая улыбка. Она задумчиво дотронулась до ямочки на подбородке.

– Мистер Маршалл никогда раньше не уделял «Кроникл» так много внимания. Он заглядывал в издательство один-два раза в неделю, не больше. Конечно, помимо этого, он делал для газеты много других полезных вещей, но чтобы он так рьяно изо дня в день ходил на работу… такого я что-то не припомню.

– Но вы же не знаете, чем он сейчас занимается, – возразила Дженни, – то, что он туда ходит, еще не значит, что он что-то делает. Может, он просто сидит за столом и плюет в потолок.

– Вот то-то и оно, милая. Конечно, это всего лишь мои предположения, – миссис Брендивайн невинно воздела глаза к потолку. – Но мне кажется, он не столько интересуется газетой, сколько просто стремится уйти из этого дома.

Дженни, как ни старалась, не смогла удержаться от вопроса:

– С чего вы взяли?

– С того – и поверь, это вовсе не мое разыгравшееся воображение, что вы с ним избегали друг друга еще до того, как я сломала ногу. А потом стало еще хуже. Поскольку теперь у тебя появились новые обязанности сиделки, то вы с мистером Маршаллом неизбежно стали бы видеться чаще. Чтобы этого не случилось, он и пропадает целыми днями в издательстве. Ну, что ты теперь на это скажешь, Дженни?

– Вам надо спросить об этом у мистера Маршалла, – уклонилась Дженни от ответа, – вряд ли я смогу объяснить его поведение.

– Что случилось в ту ночь, когда ты ездила к Амалии? – не унималась экономка. – Мэри-Маргарет рассказала мне, в каком ты пришла виде…

– У Мэри-Маргарет слишком длинный язык.

– Мистер Маршалл тебе что-то сделал?

– Прекратите! – взволнованно вскрикнула Дженни. Повисло напряженное молчание. Дженни опустила плечи и отвела глаза от испуганного лица миссис Брендивайн. – Простите, – пробормотала она, – я не должна была с вами так говорить. Просто мне не хочется обсуждать все это, а особенно ту ночь.

– Это мне надо просить у тебя прощения.

Дженни покачала головой:

– Нет-нет. Я все понимаю – вы за него переживаете.

– И за тебя тоже. Но это не оправдывает мое назойливое любопытство.

Подойдя к окну, Дженни раздвинула занавески и расчистила ногтем маленький кружок на заледеневшем стекле, который почти тут же затуманился от ее дыхания.

– Я тоже за него переживаю, – наконец сказала она почти шепотом, – вы знаете, что он почти никогда не смеется и не улыбается? Он производит впечатление этакого сильного, невозмутимого человека, но я видела в его глазах такую боль! Мне кажется, ему всегда плохо, – она повернулась, привалившись плечом и затылком к стеклу. – Я говорю не о его ноге. Эта рана не сильно его беспокоит. Но здесь, – она положила руку на сердце, – здесь, в душе, у него пустота. – Дженни усмехнулась, решив, что, наверное, слишком разоткровенничалась. – Ну а теперь что вы на это скажете?

– Да, – тихо произнесла миссис Брендивайн и посмотрела на Дженни увлажнившимися глазами. Как невинна и как мудра эта женщина-ребенок, как хорошо она понимает Кристиана! – Эта пустота была там не всегда, – продолжила пожилая женщина, – она открылась во время войны.

– Я так и думала. – Помолчав, Дженни все-таки рискнула спросить:

– Он потерял всех своих родных, да?

– Да. Сначала под Булл-Раном погиб Брэйден. Через два года под Геттисбергом убили Дэвида. Говорили, это случилось всего в двадцати ярдах от того места, где стояла рота Кристиана.

Миссис Брендивайн рассеянно теребила кружевной воротничок своей ночной сорочки, вспоминая, каким вернулся Кристиан с войны – озлобленным и с пустыми глазами. Тогда-то и начались его бесконечные душевные терзания и самобичевание.

– Можно сказать, что миссис Маршалл тоже стала жертвой войны. Каждый день в госпитали поступали сотни раненых. Она добровольно пошла работать медсестрой. Было бы куда легче и приятнее собирать средства и продовольствие для фронта, но это не для Кэти. Она никогда не искала легких путей и всегда рвалась в самую гущу событий. В этом они с Кристианом очень похожи. Мечтатели, романтики! Двое сыновей погибли, один вернулся раненый, но она лишь сильнее укрепилась в своем убеждении, что все эти жертвы были не напрасны. В госпитале вспыхнула холера. Эпидемия косила всех без разбора. Болезни не было дела до того, что Маршаллы уже хлебнули немало горя на этой войне. Кэти умерла здесь, дома, через несколько дней после заражения.

– Кристиан в это время был здесь?

– Хмм. Это было в сентябре шестьдесят третьего, через два месяца после Геттисберга. Он не отходил от нее до того самого момента, как ее опустили в могилу, а потом, ни слова не говоря, собрал вещи и опять ушел на фронт.

– Но его нога!

– К тому времени он уже мог ходить. В армии обрадовались его возвращению, а Кристиан… он просто должен был быть там. В то время у них с отцом сложились очень непростые отношения. Харрисон почти все свое время тратил на газету: редактировал, писал статьи, призывая идти на фронт и собирать средства на нужды армии. Людей в редакции не хватало – многие воевали, – и работы у него было непочатый край.

– Кристиан не всегда соглашался с политикой Харрисона, – продолжала миссис Брендивайн, – но больше всего его возмущало, что, когда Кэти болела и нуждалась в поддержке мужа, его часами не бывало дома. Харрисон был в «Кроникл», когда умерла его жена. Кристиан не мог простить этого отцу и ушел, – экономка сокрушенно вздохнула, покачивая головой. – Всю свою жизнь Кэти постоянно сдерживала напряжение в отношениях между мужем и вторым сыном. Она обычно посвящала меня в свои дела. «Господи, – говорила она, – суждено ли мне дождаться дня, когда они заживут мирно?» Она так и не дождалась этого дня. Ее смерть окончательно разъединила отца и сына.

– И что, они так и не помирились? Даже после войны?

– Особенно после войны. Нет, Харрисон по-своему пытался наладить отношения с сыном, как мог помогал доктору Тернеру. Он хотел привлечь Кристиана к работе в издательстве, но газета всегда была их главным яблоком раздора. В те дни Кристиан был очень замкнут и зол. Он не понимал, что Харрисону тоже тяжело, что, уходя с головой в работу, он таким образом спасается от горя. В то время они очень нуждались друг в друге, но ни один из них так и не смог сделать первый шаг к примирению. Харрисон умер в своем кабинете в «Кроникл» семь месяцев назад. У него случился удар. В это время Кристиан был в каком-то клубе, пил и играл в карты.

– О Боже!

– Они всегда любили друг друга, – продолжала миссис Брсндивайн, – это несомненно. Но между ними все время было какое-то противостояние.

– Кажется, я понимаю, – сказала Дженни, – наверное, они были очень похожи. Судя по всему, мистер Маршалл – решительный, упрямый, волевой и даже властный человек.

– Ты говоришь об отце или о сыне?

– Вот именно: что один, что другой – никакой разницы! – Она оттолкнулась от окна и подошла к кровати. – Но кажется, был еще один брат? Что случилось с ним?

Миссис Брендивайн кивнула.

– Младший, Логан. Миссис Маршалл так и не узнала о судьбе младшего сына. – Экономка прерывисто вздохнула, чтобы успокоиться. – Мы считаем, он умер в Джорджии, в андерсонвилльской тюрьме. Официального извещения мы так и не получили – ни от южного, ни от северного правительства. В последнем письме он писал, что ему грозит плен. Он, как и Кристиан, был разведчиком.

– Вы хотите сказать – шпионом?

– Что ж, наверное, можно назвать и так. Он работал на Мэтью Брэди.

– Брэди был фотографом?

Миссис Брендивайн удивилась. Откуда Дженни знает, чем занимался Брэди? Что касается ее самой, то она никогда бы не слышала об этом человеке, если бы не его связь с Логаном и Кристианом.

– Тебе известно, кто такой мистер Брэди?

– Я знакома с его фотографиями. Во всяком случае, с некоторыми из них. Я была на выставке в… – Дженни спохватилась. Она не могла сказать, где видела фотографии Брэди, потому что экономка ни за что ей не поверит. А если поверит… что ж, и в этом случае объясниться будет так же непросто. – Война всегда казалась мне чем-то не совсем реальным, пока я не увидела его работы. Это поразительная по своей полноте и простоте хроника фронтовых событий.

Со стороны открытой двери послышалось насмешливое фырканье, и Дженни резко обернулась. Кристиан стоял, прислонившись к косяку, и саркастически оглядывал ее, приподняв уголок губ в надменной усмешке. Руки его были скрещены на груди, из-под мышки торчала газета. Создавалось впечатление, что он уже давно там стоит и слушает их разговор. Но если бы это было так, миссис Брендивайн заметила бы его раньше, а она, судя по всему, была не меньше Дженни напутана его появлением.

– Брэди всегда хвалили больше, чем он того заслуживал. На самом же деле, чтобы вытащить его на фронт из его вашингтонской студии, потребовалось постановление конгресса, – все это было сказано тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

– Но я видела его фотографии, – возмутилась Дженни. Интересно, что это Кристиан делает дома в середине дня? И неужели ему больше нечем заняться, как только встревать в чужие разговоры?

– Ты видела то, что он купил за деньги. Людям, которые на него работали, приходилось отказываться от славы. Под всеми фотографиями ставилась подпись Брэди. Хорошие фотографы, такие, как Тим О'Салливан и Алекс Гарднер, ушли от него и открыли собственное дело, потому что Брэди не разрешал им работать под собственными именами.

– И вы?

– Ушел от него? – Кристиан покачал головой. – Нет, я на него никогда и не работал. Для Брэди фотография была занятием чисто коммерческим. Он рассчитывал после войны сколотить себе состояние на этих снимках и не ожидал, что слишком многие захотят вообще забыть о том, что эта война когда-то была.

Кристиан понял, что в голосе его прорвались нотки волнения, и заметил, как странно смотрит на него Дженни. Он пожал плечами, разыгрывая безразличие.

– И потом, перетаскивать с места на место сто фунтов снаряжения – это не для меня. Я делал это лишь в тех случаях, когда важно было заснять точную дислокацию противника. Но в большинстве случаев я просто зарисовывал то, что требовалось командованию. Так получалось быстрее и намного удобнее. К тому же мне не надо было беспокоиться о том, что меня подведет солнце.

Кристиан достал из-под мышки газету и похлопал ею по ноге.

– Логан – это другое дело, – он перевел взгляд с Дженни на миссис Брендивайн, – вы ведь рассказывали ей про Логана перед тем, как я сюда вошел, верно?

Экономка опустила глаза. Дженни, внимательно следившая за лицом Кристиана, с разочарованием увидела, что оно осталось непроницаемым. Она так и не смогла определить, возмущен он или нет тем, что они обсуждали его брата.

– Как я уже говорил, Логан был без ума от фотографии. Он повсюду носил с собой свою аппаратуру, не боясь никаких трудностей, только чтобы доказать ее возможности. Он устанавливал треногу с камерой за линией расположения противника, и это был, конечно, не самый умный его поступок.

– Так его и захватили в плен?

Кристиан кивнул.

– Да, в конце концов это случилось. Но только на шестой или седьмой раз.

– Потрясающе! – выдохнула Дженни.

– Он мертв, – подавленно проговорил Кристиан, – и не надо романтизировать его подвиги. Смерть сводит на нет все его начинания. Линии фронта, расположения артиллерийских орудий, полевые позиции неприятеля – все это было его временным делом. Он занимался разведкой постольку, поскольку она являлась частью его работы. Главное, чего он хотел, это показать войну без прикрас – огромный черный оскал смерти. Омерзительные кровавые поля, усеянные трупами, и… – Кристиан замолчал. Он понял, что говорит уже не столько за брата, сколько за себя самого. Глаза Дженни сказали ему, что она тоже это поняла. – Как бы то ни было, он мертв, – мрачно закончил Кристиан, – а из-за происков Брэди я могу лишь догадываться о том, какие из фотографий сделаны Логаном. Это часть утраченного.

– Как жаль!

Странно, но эти слова не показались Кристиану неуместными. Он столько раз выслушивал их от разных людей и никогда не находил в них утешения. Но когда их произнесла Дженни, у него появилось такое чувство, как будто на его зияющую рану пролили целительный бальзам. Да, она сильно его тревожила, и это напомнило Кристиану о том, как он на самом деле уязвим. Думать об этом не хотелось. Он крепче сжал в руке газету и снова спрятался под маской циничного равнодушия.

Шагнув с порога в комнату, Кристиан подошел к кровати миссис Брендивайн и встал по другую сторону от Дженни.

– Я решил зайти домой на ленч, – сказал он, – вот, это вам, читайте.

Он шлепнул миссис Брендивайн сложенной газетой по макушке, но она и без этого поняла, что разговор окончен. И все же, не без удовольствия подумала экономка, Кристиан впервые после смерти Брэйдена сказал о войне больше двух слов. Может быть, дела наконец-то пошли на лад? Взяв у него газету, она развернула ее и удивленно воскликнула:

– Но Кристиан, это же «Геральд»! Зачем вы ее сюда принесли?

Он коротко усмехнулся и, нагнувшись над кроватью, дернул миссис Брендивайн за чепчик.

– Не прикидывайтесь, пожалуйста! Я отлично знаю, что вы втихаря ее почитываете. А поскольку сейчас вы на постельном режиме, то по дому ходит больше номеров этой гадкой газетенки, чем на углу Бродвея и Энн-стрит, где Беннет ее издает.

– Вы преувеличиваете, – храбро возразила экономка.

– Возможно, – согласился он, – но только слегка. – Кристиан осторожно присел на край кровати, стараясь не задеть больную ногу миссис Брендивайн. – Ну, и кто же вам носит эту газету? С кого мне прикажете снять голову? – Посуда зазвенела на подносе, который подняла со стола Дженни. Кристиан сразу понял, откуда ветер дует. – Впрочем, не трудитесь отвечать. Она была так добра, что призналась сама.

– Не надо над ней подтрунивать, – заступилась за девушку миссис Брендивайн. – Она ведь может и рассердиться, и тогда вам несдобровать, это точно! Мне вставать нельзя, так что на мою помощь не рассчитывайте, а кто еще будет ее усмирять? Мэри-Маргарет? Миссис Моррисей? Ха! Вижу, вы меня поняли. – Экономка разгладила газету у себя на коленях. – А газета все-таки неплохая. В ней так много самых разных новостей!

– Вы хотите сказать, самых разных сплетен, поданных под видом новостей?

– У газеты интересные взгляды.

– Да репортеры «Геральд» никогда и не знали бы собственных взглядов, если бы не колонка редактора, – резко сказал Кристиан. – Они пишут то, во что сами не верят, и считают всех остальных такими же циниками.

Миссис Брендивайн резко взглянула на Кристиана.

– Что ж, может, они и правы, – многозначительно сказала она.

– Браво!

Она улыбнулась.

– Во всяком случае, у них неплохие иностранные корреспонденты. Их, пожалуй, даже можно сравнить с вашими замечательными молодыми сотрудниками, – добавила экономка, желая смягчить недовольство Кристиана.

– Теперь уже поздно подхалимничать, миссис Брендивайн. Ну же, – Кристиан сделал нетерпеливый жест рукой, – открывайте! Я знаю, вам не терпится почитать. – Он поднял глаза на Дженни, но не успел заметить тревожный огонек, на мгновение вспыхнувший в ее темно-карих глазах. – Пожалуйста, передайте миссис Моррисей, чтобы она приготовила мне что-нибудь на ленч и принесла сюда, – попросил он девушку, – у меня мало времени, и я хотел бы остаться с миссис Брендивайн.

Польщенная экономка расплылась в довольной улыбке, и в уголках ее губ проступили мелкие морщинки. Она взяла с ночного столика очки в проволочной оправе и нацепила их на нос.

– Это потому, что вы тоже любите читать частные объявления, – сказала она, встряхивая газету, – ни за что не поверю, что вам интересно мое общество.

– И зря.

– Ох, подлиза!

Оживленный обмен добродушными шутками продолжался еще долго после того, как Дженни вышла из комнаты. Ни Кристиан, ни миссис Брендивайн не заметили, как персиковый румянец сошел со щек девушки, когда она поняла, что они собираются вместе читать частные объявления. Они почти не обратили на нее внимания и потом, когда она принесла Кристиану его ленч и опять вышла из комнаты.

– А вот интересное объявление, – сказала миссис Брендивайн, беря сандвич о тарелки Кристиана, – послушайте-ка! «Бархатному Платью. Можем встретиться в пятницу утром. В полдень не получится. Джером». Как вы думаете, Бархатное Платье замужем?

– Наверное. Но Джером не женат, иначе он не подписался бы своим именем.

– Могу поспорить, что он жутко в нее влюблен. А она несчастлива в браке. Муж женился на ней из-за денег и плохо с ней обращается.

Кристиан посмотрел на миссис Брендивайн округлившимися глазами. Его позабавили ее романтические фантазии.

– Вы что, всегда сочиняете истории про людей, которые дают эти объявления?

– Не всегда, – она фыркнула, – иногда их намерения слишком очевидны. Вот как здесь, например: «Мисс Рузи Уилвер, проживавшая ранее в доме Милтона на Лексингтон-авеню, приглашает всех приятелей-мужчин посетить ее в доме Герти на Западной 27-й улице». – Миссис Брендивайн осуждающе поджала губы. – Потаскушка! Такие вот объявления и делают эту страницу скандальной.

– И в сотню раз повышают тираж «Геральд». Да, что и говорить, Беннету не откажешь в деловой хватке! Он точно знает, от чего зависит спрос на газету. – Кристиан отхлебнул кофе. – И потом, разве такая уж большая разница между Бархатным Платьем и мисс Рузи Уилвер? Кто знает, может быть, наша таинственная бархатная леди сама вышла замуж из-за денег, а теперь наставляет мужу рога? И Джером всего лишь один из целой шеренги ее… ммм… кавалеров, которым она кружит голову.

– Хмм. Знаете, я в это не верю. – Миссис Брендивайн опять нацепила на нос очки. – А вот загадочное: «Принцессе. Все заказанные вещи переправлены на новое место. Меры приняты. У Смит. Что дальше? Батлер». Как по-вашему, что все это значит? Я уже несколько недель ломаю голову над этой парочкой.

Кристиан поставил свою чашку с кофе и отодвинул в сторону пустой поднос.

– Дайте-ка взглянуть, – попросил он и взял протянутую экономкой газету. Пробежав глазами страницу, он нашел это объявление в середине второй колонки. – Да, действительно непонятно, – задумчиво согласился он.

Нет, подумал он, не может быть! Это не больше чем совпадение. Просто он слишком много думает о Дженни, вот она ему и мерещится повсюду.

– Так вы говорите, что уже давно размышляете над Принцессой и Батлером?

– Хмм-мм, – миссис Брендивайн забрала газету, – они переписываются друг с другом начиная с… кажется, с Рождества.

– Ага! – воскликнул Кристиан, вскинув брови и осуждающе наставив палец на экономку. – Так значит, вы тайно читаете эту газету дольше, чем я думал. Ну и дела – предатель в моем собственном доме!

– Вообще-то я зарекалась читать «Геральд», но не так-то просто от нее отказаться, особенно когда другие читают, и с большим удовольствием. Дженни опять начала приносить в дом эту газету. Она, как и я, находит ее очень занимательной.

– Значит, иногда вы читаете вместе?

Миссис Брендивайн кивнула:

– У меня быстро устают глаза, а здесь такие мелкие буквы. Знаете, это неплохой способ скоротать время – сочинять разные истории про незнакомых людей.

– Хм. А про Принсессу вы тоже что-нибудь сочинили?

– Почему вы все время называете ее «Принсесса»? – спросила миссис Брендивайн, снимая и складывая очки. – Странно, но Дженни произносила это слово точно так же.

Если бы Кристиан сейчас ел, то непременно поперхнулся бы. Все же ему пришлось прокашляться, прежде чем заговорить. В отделении для душевнобольных Дженни почему-то называли именно «Принсесса», заменяя звук «ц» на «с», и сейчас он непроизвольно произнес это слово так же.

– Как-то само собой вырвалось.

– Вот и Дженни сказала то же самое, – миссис Брендивайн положила очки на стол и протерла глаза, не заметив испуганного взгляда Кристиана. – Кажется, Принцесса первая начала посылать сообщения, – продолжала она, – все они были очень странными, потому, наверное, и загадочными. Я не удивлюсь, если узнаю, что не только одни мы с Дженни пытаемся их разгадать.

Кристиан встал с кровати и взял свой поднос.

– Довольно своеобразный способ времяпрепровождения. Может быть, вам лучше заняться вышиванием?

Миссис Брендивайн положила голову на подушки и, сонно зевнув, махнула Кристиану, чтобы он уходил.

– Идите-ка с Богом! За сегодня вы уже второй человек, который мне это советует.

Кристиан вышел из спальни. Он и без лишних вопросов понял, кто был первым советчиком. Что ж, как видно, у них с Дженни Холланд по некоторым вопросам наблюдалось полное единодушие.

После ленча Кристиан не вернулся в «Кроникл». Вместо этого он пошел на Бродвей, в дом из белого мрамора, где раньше располагался музей Финеаса Барнума. Теперь это здание, заново отделанное и обставленное в современном французском стиле, было оплотом газеты «Нью-Йорк геральд».

Он совсем не подумал, что его там могут узнать, но именно так и случилось. Пока он шел по коридорам и лестницам, направляясь в кабинет управляющего, все точки кипучей деятельности, которые он проходил, благоговейно стихали. Слух пронесся от работников с письмами к печатникам, от тех к редакторам и репортерам, и к тому моменту, когда Кристиан добрался до места назначения, Фрэнк Уоллрэз уже открыл дверь и освободил кресло для гостя.

Фрэнк протянул Кристиану руку:

– Надеюсь, ты пришел не для того, чтобы встретиться со старым Беннетом? Он по несколько месяцев не показывает носу в издательство. Теперь всеми делами заправляет его сын.

– Господи, нет, я пришел совсем не за этим. Я говорил каждому встречному, что мне нужно просмотреть несколько последних номеров газеты. Меня направили к тебе.

Фрэнк усмехнулся, шевеля лохматыми бровями.

– Наверное, они приняли тебя за шпиона. – Он жестом пригласил Кристиана сесть. – Подожди минутку, я пошлю кого-нибудь за газетами. Сколько тебе нужно и за какие числа?

– По одному номеру каждого выпуска начиная с Рождества.

Если Фрэнку и показалось странным слышать такую просьбу от редактора конкурирующей газеты, то он не подал вида.

– Хорошо.

Он зычно крикнул в смежную комнату, повторив запрос Кристиана. Один молодой человек проворно вскочил из-за стола и так рьяно бросился за газетами, что чуть не запутался в собственных ногах. Фрэнк опять обернулся к Кристиану.

– Новичок! – сказал он, закатывая глаза. – Чертовски шустрые ребята. Ты возьмешь газеты с собой или будешь читать здесь? Я могу найти для тебя уединенное местечко.

– Возьму с собой. – Кристиан согласился на предложение Фрэнка выпить пока чашечку кофе. – Скажи-ка мне вот что, Фрэнк. Если я хочу поместить сообщение в разделе частных объявлений «Геральд», к кому я должен обратиться?

– Черт, обратись к моему редактору городских новостей, – пошутил Фрэнк, – если ты поместишь у нас объявление, это будет нечто. Тебе что, мало того места, что мы отводим твоей персоне в колонках светской хроники?

– Очень смешно, – сухо бросил Кристиан, – почему бы тебе не пойти работать в «Кроникл»?

– Чтобы ты мог в любой момент меня уволить? Ну нет уж, спасибо! Мне хватило и того, что я отслужил под твоим началом в шестьдесят четвертом.

– Ты был никудышным солдатом, – бесцветным голосом заметил Кристиан. – Ну так что насчет частных объявлений?

– Второй этаж. Там в течение всего рабочего дня сидит человек, который принимает такие объявления. Можно это сделать и почтой. У нас работают с полдюжины клерков, которые только и занимаются тем, что разбирают письма с частными объявлениями.

– Вы регистрируете тех, кто помещает у вас объявления?

Фрэнк покачал головой.

– Некоторые обращаются анонимно – это по желанию, – он невинно воздел руки, – с нас взятки гладки. Расчет идет исключительно наличными – никакого кредита, никаких чеков.

– Ну а если человек придет сюда лично, чтобы дать объявление через вашу газету? Ведь в редакции частных объявлений должен быть клерк, который его обслужит? Я хочу сказать, кто-то в «Геральд» должен будет прочитать объявление и назначить цену, так?

– Да, это так, и мне кажется, я понял, чего ты хочешь. Должен сразу тебя огорчить: если ты надеешься выяснить, что за человек приходил сюда с объявлением, то это совершенно бесполезно. Клерки настолько загружены работой, что едва успевают делать свое дело. Им некогда вчитываться в содержание объявлений и вглядываться в лица. Они только считают слова, назначают цену, берут деньги и говорят: «Кто следующий?» Каждый день через эти двери проходит столько людей – причем в большинстве своем это новые лица, – что запомнить кого-то довольно трудно.

Прежде чем Кристиан успел отвести глаза, Фрэнк заметил мелькнувшее в них разочарование. Он взглянул на своего посетителя через плечо и поманил пальцем только что появившегося в дверях молодого человека.

– Дайте эти газеты мистеру Маршаллу, – сказал он.

Кристиан взял стопку аккуратно перевязанных газет и положил ее на пол рядом со своим креслом. Дождавшись, пока молодой человек выйдет, он заговорил снова:

– А если кто-то помещает объявление не один раз?

– Ты имеешь в виду, что оно проходит в газете в течение нескольких дней?

– Нет. Я говорю о человеке, который ведет переписку с другим, используя «Геральд» в качестве средства сообщения.

Фрэнк задумчиво скривил рот, отчего его густые усы съехали на сторону.

– Конечно, в этом случае твои шансы узнать человека повышаются. Но мне кажется, те, кто ведет переговоры через нашу газету, в большинстве своем посылают нам объявления по почте. Должен признаться, Кристиан, ты разжег во мне любопытство. Ты можешь мне сказать, что ты ищешь? Или кого?

– Некую информацию, – небрежно ответил Кристиан.

– Ты хочешь создать у себя в «Кроникл» конкуренцию нашим частным объявлениям?

– Может быть, – сказал Кристиан, с удовольствием подметив, как округлились глаза Фрэнка. Он встал, подняв за бечевку стопку газет. – Привет Беннету.

– Отцу или сыну?

– Обоим. Но старику обязательно передай, что мне больше нравилась прежняя архитектура этого здания – до того, как здесь сгорел музей Барнума.

– Черт, да меня уволят, если я такое скажу.

Кристиан хитро улыбнулся:

– Я знаю.

– Ты сегодня выходила из дома, милая? – спросила миссис Брендивайн.

Дженни кивнула, взбивая экономке подушки.

– А как вы узнали?

– У тебя еще остался румянец на щеках. Я всегда сразу вижу, когда ты приходишь с улицы. Гуляла бы ты почаще, это тебе полезно. – Миссис Брендивайн протяжно вздохнула и убрала с колен поднос. Обед был съеден только наполовину. – Расскажи мне, как там на улице. Куда ты ходила… что делала?

– Ох, перестаньте, миссис Брендивайн! – Дженни засмеялась, пряча замешательство. Не могла же она рассказать, что сегодня днем ходила в «Геральд» и поместила очередное и – как она надеялась – последнее сообщение для Рейли. – Можно подумать, вы всю жизнь провели в этой постели. Выгляните в окно и сами увидите, что опять сгущаются тучи и через пять минут наступит кромешная тьма.

Экономка ответила девушке такой же невеселой улыбкой.

– Скоро в парке поднимут шар, – сказала она.

– Что-что?

– Шар в парке скоро поднимут, – повторила миссис Брендивайн, с недоумением наткнувшись на непонимающий взгляд Дженни. – Иногда мне кажется, что ты нездешняя. Парк – это Централ-парк, и каждый знает, что, когда поднимают шар, это значит, что пруд на Пятьдесят девятой улице и озеро к северу от Молла покрылись льдом.

– А-а, – Дженни убрала поднос миссис Брендивайн, взяла расческу и стала причесывать седые волосы пожилой женщины, – значит, все-таки не каждый это знает. Я родилась в Нью-Йорке и никогда такого не слышала.

– Но ты же каталась там на коньках? – осторожно поинтересовалась экономка.

– Да… то есть нет. Но я каталась раньше, и много раз. Это было в… – она чуть не проболталась, где научилась кататься на коньках, но вовремя спохватилась. – Это было в те времена, когда меня интересовали подобные вещи, – поправилась Дженни и добавила с притворной небрежностью:

– Говорили, что у меня неплохие способности.

Миссис Брендивайн расхохоталась. Она еще никогда не слышала, чтобы Дженни так нескромно говорила о себе.

– Тогда тебе надо как-нибудь сходить на озеро. Там часто катаются Мэри-Маргарет и Кэрри. Составь им компанию, это пойдет тебе на пользу.

– У меня нет денег на коньки, – сказала Дженни, надеясь положить конец этой теме.

– Можешь взять напрокат.

– У меня и на прокат нет денег. – Она нечаянно дернула расческой чуть сильнее, чем надо, и миссис Брендивайн скривилась от боли. – Простите, – поспешно извинилась Дженни.

Положив расческу на столик, она начала заплетать в косу длинные, до пояса, волосы экономки. Дженни поняла, что единственный способ отвлечь миссис Брендивайн от обсуждения ее прошлого – направление разговора по другому руслу.

– Знаете, миссис Брендивайн, – задумчиво начала Дженни, – меня заинтересовало то, что сказал сегодня мистер Маршалл.

– Что именно?

– То, что во время войны он делал наброски. Даже если он всего лишь зарисовывал боевые позиции, у него должны быть какие-то художественные способности. Я хочу сказать, что так просто его не взяли бы на фронт репортером.

Миссис Брендивайн на мгновение лишилась дара речи, округлив свои серые глаза до размера серебряного доллара. Наконец она выдавила:

– Да неужто ты, прожив под крышей Кристиана Маршалла целых шесть недель, так и не узнала, кто он такой?

– Он владелец и издатель «Кроникл», – просто сказала Дженни.

– Ох, моя милая деточка! – миссис Брендивайн всплеснула руками и закатила глаза к потолку. – Разве тебе никто не говорил… Да нет, конечно, откуда? Уже прошло столько времени… И все-таки почти все мы помним, как это было. Как же он работал! Часами пропадал в своей студии… Мы уже думали, что больше никогда его не увидим… Да, это было что-то!

Дженни по-прежнему пребывала в полном недоумении:

– О чем вы говорите?

Миссис Брендивайн разгладила на коленях бледную ткань своей ночной рубашки.

– Мистер Маршалл – художник, Дженни. И замечательный художник и архитектор, если хочешь знать правду, – на мгновение ее рот сложился в тонкую линию, – его работы были широко известны. Этот мальчик подавал надежды. Думаю, талант есть в нем и сейчас, стоит только ему опять взять в руки кисть. Но он этого не сделает. Насколько мне известно, он уже несколько месяцев не появлялся в своей студии. И перед тем как он был там в последний раз, тоже прошло несколько месяцев. Я постоянно навожу там порядок, надеясь на то, что когда-нибудь наступит день – я зайду туда, увижу переставленные мольберты и почувствую едкий запах краски. Но подозреваю, что этого уже никогда не будет.

– Художник и архитектор, – тихо выдохнула Дженни.

Она вспомнила красивые руки Кристиана, его тонкие пальцы, его изучающие благоговейные прикосновения, и ее обдало жаром. Потом она представила его холодные аквамариновые глаза, взгляд которых мог быть отрешенным, замкнутым и в то же время живым и наблюдательным. Он всегда оценивал. Интересно, на что сейчас он смотрит этими своими глазами?

– Он не только рисовал картины, – продолжала миссис Брендивайн, воодушевляясь разговором, – до войны он спроектировал загородный дом полковника Макаллистера на Вашингтонских высотах и дворец Ньюлингса в Ади-рондакских горах. Ресторан Жюльс на Бродвее и отель «Святой Марк» – тоже его работа. Все эти проекты воплотились в жизнь, когда ему не было и двадцати шести лет.

– А теперь что же, он все забросил? – спросила Дженни. – Не рисует и не проектирует?

– Ничего.

Дженни несколько мгновений молчала, обдумывая услышанное.

– А я ведь видела его рисунки, – сказала она наконец, нахмурив брови над мягкими глазами газели, – я только сейчас вспомнила. У мистера Маршалла в кармане сюртука лежал блокнот в кожаном переплете. Помните, когда я впервые здесь появилась, я была в его сюртуке? Я обнаружила этот блокнот по дороге из больницы. В нем были наброски… он нарисовал меня. Это были страшные рисунки, – она передернулась, почувствовав пробежавший по спине холодок, – или, лучше сказать, я на них была страшной. Я без труда себя узнала, – Дженни невесело рассмеялась. – К тому времени я почти ничего не соображала от холода и лихорадки и, представьте себе, выбросила этот блокнот. Мне было невыносимо думать, что я останусь запечатленной в таком жутком виде.

Дженни закрутила в пучок косу миссис Брендивайн и закрепила шпильками на затылке, затем помогла экономке расправить на голове чепчик так, чтобы он красиво обрамлял ее круглое лицо.

– Зато вы выглядите просто замечательно. Может, вам удастся вдохновить мистера Маршалла и он напишет ваш портрет.

Миссис Брендивайн покраснела:

– Ну зачем ты мне так бессовестно льстишь, Дженни Холланд? Если бы ты видела тех женщин, которых рисовал когда-то мистер Маршалл, ты бы знала, что при всем желании я никак не смогу его заинтересовать. И все же спасибо за добрые слова.

Дженни нагнулась и поцеловала миссис Брендивайн в теплую щеку.

– Я вовсе не думала вам льстить. Это правда. Но мне хотелось бы посмотреть работы мистера Маршалла. Здесь, в доме, есть его картины?

– Только в его студии. То, что висело на стенах, было снято. Несколько его работ есть у Асторов, несколько – у Беннетов, Вандерстеллов и прочих друзей семьи.

– Что ж, думаю, миссис Астор вряд ли пригласит меня на чашку чая и просмотр своей частной коллекции, поэтому скажите, где студия мистера Маршалла?

– На четвертом этаже, в северном крыле. Мать Кристиана специально для него переделала часть чердака. Это было еще до того, как он уехал учиться за границу. Никакой роскоши, иначе он не согласился бы там работать. Вернувшись, он буквально поселился там, наверху, а потом началась война, и… – Миссис Брендивайн заметила довольное выражение на лице Дженни и сразу поняла причину ее радости. – Э нет, милочка! Я не разрешу тебе туда заходить.

– А вам и не нужно давать мне разрешение. Просто скажите, где ключ.

– Нет.

– Я приберусь там, как делали вы.

– Нет. Мистер Маршалл рассердится. Он только мне одной разрешает туда подниматься, потому что знает – я не роюсь в его вещах.

– Я тоже не буду рыться, – обиделась Дженни, – я ничего не трону. Все останется на своих местах, обещаю.

Было видно, что миссис Брендивайн ей не верит.

– Почему это тебе так важно?

– Просто мне интересно, вот и все.

«Потому что я лежала в его объятиях», – ответила Дженни мысленно. Она позволила ему проникнуть в себя и сейчас в ночных грезах опять ощущала его в себе, чувствовала, как движется в ней его плоть. То, что с ней случалось в жизни или случится еще, не шло ни в какое сравнение с этими переживаниями. И все-таки Кристиан Маршалл по-прежнему оставался незнакомцем для Дженни.

– Ты найдешь ключ в письменном столе мистера Маршалла – в том столе, который в его спальне, а не в кабинете. Если он узнает, что ты была на чердаке, говори, что это я послала тебя убраться.

– Я-то могу ему это сказать, – Дженни улыбнулась, – только давайте будем надеяться, что он не спросит вас. Лгунья из вас никудышная.

Дженни еще была в комнате, а миссис Брендивайн уже пожалела о том, что поддалась на ее уговоры. Но девушка поспешно вышла, и стало поздно что-то менять.

Лестница, ведущая наверх, в студию Кристиана, была такой узкой, что два человека не смогли бы подняться по ней вместе. На унылых голубых обоях остались царапины от мебели и ящиков, которые когда-то с трудом затаскивали по этим ступенькам на чердак. По краю лестницы тянулись истертые пыльные перила, поддерживаемые грубыми железными перекладинами. По пути наверх Дженни подолом своей юбки смела пыль со ступенек и смахнула паутину. Она крепко, на вытянутых руках, держала лампу, освещая себе дорогу. Каждый раз, услышав шум, она останавливалась и внимательно прислушивалась. Нет, она не думала о том, что ее настигнет Кристиан. Мыши пугали ее гораздо больше.

На верхней площадке она встала и открыла ключом вторую дверь. Понимая, что шутит с огнем, но не в силах справиться с собственным любопытством, Дженни шагнула за порог.

Студия оказалась гораздо больше, чем она ожидала. Здесь могли поместиться три, а то и четыре парадные гостиные. Мансардная крыша дома, служившая внутренними стенами чердака, не имела сильного ската, а потому не занимала большей части полезной площади. Почти по всему помещению студии можно было ходить не пригибаясь.

На крыше имелось три световых люка, от которых сейчас не было никакого проку: даже если бы на улице еще не стемнело, стекла покрывал толстый слой снега. По разным сторонам студии располагались две оконные ниши, которые пропускали в помещение естественный свет. Одна ловила рассвет, другая – закат. Под окнами без штор были встроены скамейки с удобными мягкими сиденьями, обитыми голубым бархатом. Дженни зажгла еще две лампы и продолжила свой осмотр.

Даже если бы в каминах с двойным дымоходом вовсю полыхал огонь, было бы непросто обогреть такую огромную комнату. Но Дженни, снедаемая любопытством, почти не замечала холода. Она внимательно осматривала оставленные Кристианом груды вещей, и изо рта у нее вылетали облачка пара.

На столах лежали палитры с засохшей краской. Здесь же валялись кисти всех мыслимых размеров и форм. Почти все они были уже испорчены, так как их бросили, не отмыв от краски. Дженни подняла одну кисть и прижала к столешнице. Ломкая от краски щетина хрустнула и надломилась, точно была сделана из стеклянных нитей.

Как поняла Дженни, миссис Брендивайн, убираясь в этой студии, прикасалась не ко всем вещам. Палитры и кисти, некогда яркие от разноцветных красок, теперь потускнели под тонким налетом пыли. Приходилось подключать воображение, чтобы узнать среди этих цветов киноварь, изумруд, фуксин, сапфир, корицу, имбирь и розу. Дженни усиленно моргала, гоня прочь подступавшие соленые слезы. Ей было мучительно жаль Кристиана и эти краски, которые он здесь похоронил.

Она нашла сырые эскизы жилых домов, которые никогда не будут закончены, проекты обсерватории, театра и среди прочего – кафе-мороженого. Дженни смахнула со щеки непослушную слезу. Подумать только – кафе-мороженое! Да, никто не смог бы упрекнуть Кристиана в потворстве богатству.

Дженни бродила по студии, скользя рукой по изогнутым спинкам диванов и шезлонгов, касаясь спинок стульев и пробегая костяшками пальцев по ребристой поверхности бюро. Простыни, относительная белизна которых свидетельствовала о недавней стирке, покрывали всю мебель, за исключением кровати с железными перекладинами и письменного стола. Дженни подумала, что Кристиан, похоже, действительно ел, спал, дышал в этой студии. Работа была его жизнью. Как же он мог отказаться от всего этого?

Фотографическое оборудование явилось для Дженни неожиданной находкой. Интересно, чье оно – Кристиана или Логана? Здесь было несколько фотоаппаратов в медном корпусе, разного типа и качества. Самые тяжелые – весом около двадцати одного фунта, самые легкие – от силы фунтов на десять. На взгляд Дженни, все они были в хорошем состоянии и, наверное, все исправны. Она нашла две коробки с линзами, еще одну – с запечатанными химикатами и три ящичка с дюжиной стсклянных пластинок в каждом.

– Это все равно что найти клад с золотом, – прошептала она. Ее голос странным эхом разнесся по студии. – Господи, как бы быстро пошли мои дела, знай я про все эти вещи! – Дженни нехотя оторвалась от фотооборудования. Соблазн им воспользоваться был так велик, что у нее дрожали руки. – Ты не воровка, Дженни, – напомнила она себе, – во всяком случае, пока.

Интересно, где же здесь темная комната-лаборатория? Дженни опять осмотрелась кругом и увидела слева от себя дверь, которая, как она сначала подумала, вела в кладовку. Сейчас она заметила висевшую на двери табличку со словами «Не входить!». Она перевернула ее. «Вход воспрещен». И в этом весь Кристиан, подумала Дженни с улыбкой. Он не хотел, чтобы кто-то заходил в его фотолабораторию, независимо от того, работал он там или нет. Она заглянула в комнату, желая убедиться, что не ошиблась в ее назначении. Герметичные ванночки из стекла, стоявшие плотным рядом на высокой – до пояса – скамье, и ряды темно-желтых бутылочек для химических растворов подтвердили ее догадку. Дженни взволнованно втянула воздух и закрыла дверь. Теперь ей предстояло увидеть то, ради чего она, собственно, и пришла сюда, на чердак.

Картины Кристиана были повсюду. Составленные вместе по несколько, они стояли вдоль всех стен просторного помещения. Дженни потянуло к ним сразу, как только она переступила порог студии, но к любопытству примешивался страх. Если бы эти картины висели в художественной галерее или находились в чьей-нибудь частной коллекции, она не задумываясь стала бы их осматривать. Но сейчас, увидев их в таком виде – сваленными кое-как на полу в холодной студии, – Дженни вспомнила, что они никогда не выставлялись. Она вторглась в тайные владения Кристиана, вместе с пылью потревожив прошлое этого человека.

Все картины были повернуты полотном к стене. Наверное, только каждая десятая была вставлена в изящную золоченую раму, в то время как дюжины и дюжины других так и остались натянутыми на легкий деревянный каркас, когда-то установленный Кристианом на мольберте. Жара и влажность городского лета и промозгло-холодные зимы уже сделали свое черное дело. Большая часть картин была попорчена.

Дженни заметила даты, небрежно проставленные на обратной стороне некоторых работ, и решила по ним определить начало своего осмотра, надеясь, что Кристиан – или миссис Брендивайн – расставили картины более-менее в хронологическом порядке. Дженни в сомнении закусила губу. С чего же лучше начать?

Она начала с тысяча восемьсот пятьдесят пятого года.

Кристиан уже за два квартала от дома заметил свет в окне чердака. Сначала он не придал этому значения, решив, что это миссис Брендивайн занимается очередной уборкой. Но потом он вспомнил про поздний час и про больную ногу домработницы. Не могла же она в двадцать минут одиннадцатого вскарабкаться с загипсованной ногой на четвертый этаж только затем, чтобы вымыть пол и протереть пыль в его студии!

Не надо торопиться с выводами, успокаивал себя Кристиан. Объяснений могло быть множество. Хотя единственное для него приемлемое – это грабитель. Лучше убить незнакомца, пробравшегося в его студию, чем кого-нибудь из знакомых.

Кристиан пришпорил Либерти, и лошадь перешла в галоп. Оставив кобылу Джо Минзу, он пробежал по тем самым скользким плитам тротуара, на которых упала миссис Брендивайн, и бросил у себя в кабинете подборку номеров «Геральд». На то, чтобы их прочитать, у него пока не было ни времени, ни мужества. Из среднего выдвижного ящика своего письменного стола Кристиан достал револьвер «ремингтон» с рукояткой из слоновой кости, из другого ящика – пули. Оружие знакомой тяжестью легло в запотевшую ладонь. В последний раз взглянув на каминные часы, он начал подниматься по лестнице.

Войдя к себе в спальню и обнаружив, что ключ от чердака исчез, Кристиан сразу понял, что имеет дело не с грабителем. Он какое-то время размышлял, не оставить ли оружие, но потом решил все-таки взять его с собой. «Если получит пулю, так ей и надо». У него и сомнений не возникало по поводу того, у кого хватило наглости залезть к нему в студию.

Когда Кристиан поднялся наверх и увидел, что не ошибся, это его не слишком обрадовало.

Дженни Холланд сидела на одном из покрытых простынью диванов лицом к двери. Обмотавшись двумя снятыми с кровати толстыми одеялами, она дула на свои замерзшие пальцы, громко, прерывисто всхлипывая. Ее длинные ресницы намокли и слиплись, по щекам медленно катились слезы. Все пространство вокруг нее – диван, пол – было усеяно сотнями рисунков, которые он делал во время войны.

Оглядевшись и увидев беспорядок в студии, Кристиан понял, что она основательно пошарила у него в мастерской, прежде чем добралась до этих рисунков.

– Проклятие! – Он с силой захлопнул за собой дверь. – Черт бы тебя побрал!

Дженни резко вскинула голову. Рисунки посыпались у нее с колен, а лицо побелело, когда она наткнулась на его ледяной, сверкающий лютым бешенством взгляд. Она увидела револьвер в его руке, и во рту у нее пересохло.

Размашистыми, неверными шагами Кристиан направился к дивану и в считанные секунды оказался рядом с Дженни. Ухватив рукой толстый пучок волос у нее на затылке, Кристиан дернул вверх и поднял ее на ноги – так легко, как будто она весила не больше того котенка, с которым он однажды ее сравнил. Он рванул назад голову Дженни, обнажив горло, и приставил дуло револьвера к нежному изгибу ее подбородка.

– Господи, как же мне хочется сделать тебе больно! – процедил он сквозь зубы, не сводя злобного прищура с ее расширенных от ужаса глаз. – Ты понимаешь? Я хочу сделать тебе больно!

Дженни пролепетала едва слышным голосом:

– Понимаю. На вашем месте я чувствовала бы…

Его рука крепче ухватила ее за волосы, и Дженни охнула от боли.

– Не смей меня опекать! Ты не можешь знать, что я чувствую!

Не сводя глаз с ее лица, он медленно опустил револьвер и бросил его на диван. Ему хотелось схватить ее за плечи и как следует потрясти, но вместо этого неожиданно для себя он поднял ее на цыпочки, приблизив лицом к своему лицу, и грубо накрыл ее влажные, чуть приоткрытые губы своими губами. Поцелуй все не кончался. В Кристиане всколыхнулось желание. Он поднял голову и уставился ей в глаза.

– И ты не можешь знать, что я чувствую сейчас, – сказал он с угрозой, – показать?

Кристиан силком поволок Дженни к кровати. Она закричала, но ее сдавленный хриплый крик не мог вырваться за стены студии.

– Нет! О Господи, не надо! Не делайте этого!

Она царапалась и брыкалась, но плотное шерстяное платье и одеяла мешали бороться. Он толкнул ее на кровать и тут же навалился сверху.

Больно прочесав пальцами темно-каштановые пряди Дженни, он обхватил ладонями ее голову и держал в неподвижности, придавив ее тело своим – пригвоздив руки своими руками, а на ноги забросив свою здоровую ногу. Кристиан скользнул взглядом с ее глаз на губы. Дженни дышала часто и прерывисто, прижимаясь грудью к его груди. Ее тело было ему уже хорошо знакомо.

Поцелуй Кристиана был зол и жаден. Его жесткие губы больно растирали ее губы, а язык насильно проник ей в рот и насиловал его, пробуя и штурмуя. Если он и слышал ее всхлипывания, то не обращал на них никакого внимания. Он расплющивал ее губы своими, увлажняя их языком.

Кристиан отпустил ее волосы и, тяжело дыша, приподнял голову. Дженни тотчас же отвернулась и уставилась в стену, не обращая внимания на его приказ смотреть ему в глаза. Она почувствовала, как его ладони заскользили по вороту ее платья, и решила, что сейчас он разорвет на ней одежду. Но Кристиан этого не сделал. Он подался назад и рывком задрал ее юбки.

Платье собралось тяжелыми складками вокруг талии. Дженни начала дико брыкаться. Его пальцы забрались под завязку ее батистовых панталон. Она втянула живот, пытаясь уйти от его прикосновений, и вцепилась в его запястья. Но бороться было бесполезно – ее нижнее белье неумолимо ползло книзу. Тогда Дженни отпустила его руки и впилась ногтями в лицо. Одним движением она расцарапала ему щеку до крови.

– Сука!

Дотронувшись до лица, Кристиан провел по царапине кончиками пальцев. Отведя руку, он несколько секунд смотрел на кровь, потом медленно замахнулся на Дженни.

Теперь Дженни не могла отвести глаза. Она смотрела на него – не вызывающе, а жалобно – и прямо встречала готовящийся удар. Но удара так и не последовало. Вместо этого Кристиан опустил голову, схватил Дженни за ягодицы и перевернул на живот. Сейчас борьба была бесполезна. Она могла молотить кулаками по перьевой перине, но не по Кристиану. Он стянул с Дженни панталоны, шлепнув ее по руке, когда она попыталась защититься.

– Я не буду тебя бить, – прорычал он, отпустив ее ровно настолько, чтобы расстегнуть пуговицу на своих брюках. – У меня… – замолчав, он просунул руки ей под бедра и приподнял к себе, – другие намерения.

Кристиан пристроился сзади, и Дженни почувствовала, как его жаркая твердая плоть, настойчиво пульсируя, уперлась в ее обнаженные ягодицы. Она потянулась к железной спинке кровати, пытаясь распрямиться, но пальцы ее скользнули по холодным изогнутым перекладинам и уцепились за воздух. Кристиан выругался, выразив свое намерение грязными словами.

– Пожалуйста, – взмолилась Дженни, выворачиваясь на бок, пока он не успел в нее войти.

Глаза ее были сухими – все оставшиеся слезы застряли в горле. Она смотрела на него своими темно-карими глазами, пытаясь угадать, какими словами или действиями можно пронять этого человека.

– Простите меня, мистер Маршалл, простите!

Он прекратил свой натиск, но не потому, что принял ее извинение, и даже не потому, что в данный момент ее обращение по фамилии прозвучало нелепо и странно. Нет, на него подействовал голос Дженни – слабый, потерянный шепот. Этот голос напомнил ему о тех мучениях, которые она пережила раньше.

Кристиан шумно втянул ртом воздух и оттолкнул ее от себя, одновременно откатываясь в сторону. Он опустил голову на руки.

Дженни кое-как уселась, одернув юбку на ноги. Ее порванные панталоны валялись на полу у кровати. Она быстро отвела от них глаза и застыла в неподвижности, увидев, что Кристиан тоже сел, сбросил ноги с другого края кровати и поправил на себе одежду.

– Почему ты не убегаешь, Дженни Холланд? – резко спросил он, сидя к ней спиной и прижав пальцы к закрытым векам. – Почему не бежишь от меня со всех ног?

– А что, мне еще угрожает опасность? – тихо спросила она.

Кристиан повернулся к ней вполоборота и опустил руку. Лицо его было изможденным и осунувшимся. В плотной линии губ и в холодном аквамариновом свете глаз сквозил сдерживаемый гнев.

– А ты не понимаешь? – грубо спросил он, окинув ее прищуренным взглядом. – Неужто и вправду не понимаешь? До тех пор пока ты будешь жить под этой крышей, тебе всегда будет угрожать опасность – опасность, которая исходит от меня. Я не могу от тебя удержаться. Я все время хочу тебя. Просыпаюсь возбужденный и представляю, как ты лежишь подо мной, обвивая меня своими ногами. Представляю, как мягко пружинят твои груди в моих ладонях, в моих губах. Я хочу тебя мучительно, до боли. Только, пожалуйста, не путай это с объяснением в любви, – резко добавил он. – Мне было бы куда проще ненавидеть тебя, чем любить. Все, что я от тебя хочу, – это исключительно плотского наслаждения. Не пытайся мысленно приукрасить это мое желание. Уверяю тебя, в нем нет ничего красивого.

Неожиданно Кристиан быстро потянулся через кровать и, обхватив Дженни за шею, опять уложил ее на матрас, а сам навис сверху. Он касался ее только одной рукой, и Дженни казалось, что она остается в неподвижности благодаря одной лишь его силе воли.

– Видишь, Дженни? – спросил он. – Я все еще хочу тебя. И это не кончится, пока я не возьму тебя, а может, не кончится даже и после. Я буду хотеть тебя снова и снова… и снова. Ты стала моей постоянной потребностью. – Он помолчал, ожидая, что она скажет, но Дженни молчала, и Кристиан слегка встряхнул ее за плечи:

– Черт возьми, скажи же что-нибудь! Скажи мне, что больше не будешь лезть в мою жизнь, в мои мысли! Обещай, что перестанешь преследовать меня этими своими обиженными глазами!

– Я… я не уверена, ч-что смогу, – проговорила она, запинаясь, – я… никогда не знала такого человека, как вы.

– Просто ты вообще никого до меня не знала, – сказал он тихо, трогая большим пальцем ее вспухшие губы.

Он помнил, как мягки они под его губами. И вся она такая нежная, такая невероятно хрупкая! Кристиан знал, что скорее сломает ее, чем позволит подвергнуть себя еще худшим пыткам.

– Будь моей любовницей, – сказал он.

На мгновение Дженни лишилась способности думать.

– Что? – одними губами переспросила она.

Большой палец Кристиана продолжал двигаться по чувствительной линии ее нижней губы.

– Я хочу, чтобы ты стала моей любовницей. Ты будешь приходить ко мне, когда я захочу, и я буду делать с тобой все, что захочу. Я дам тебе драгоценности, платья, меха… все, что ты пожелаешь. А взамен ты должна будешь ложиться ко мне в постель, открывать мне… свои объятия, свои губы…

Дженни не мигая уставилась в его глаза.

– Мне не нужны те вещи, о которых ты сказал, – прошептала она, – но есть кое-что…

Улыбка Кристиана была почти торжествующей. Он знал, что у нее есть цена! Знал, что ее можно купить!

– Что же?

– Мой портрет, – сказала она, – я хочу, чтобы ты меня нарисовал. Тогда я стану твоей любовницей.

Кристиан отпрянул:

– Нет!

– Нет, так нет.

– Что?

– Тогда мой ответ – нет. Утром я уйду.

Дженни села, но не ушла с кровати. Нарочито медленными движениями она начала расстегивать пуговицы лифа, затем подняла юбку, стянула платье через голову и бросила на пол. При этом бретелька сорочки соскользнула с плеча, а мягкие каштановые пряди рассыпались по ключице и вороту сорочки.

– Но ты, кажется, сказала… – начал Кристиан, со все большим замешательством наблюдая за ее действиями.

Его чресла уже разрывало от желания.

– Да, сказала, – произнесла она ровным голосом, – и это правда. Я не буду твоей любовницей и завтра уйду, но не только у тебя одного есть потребности. Сегодня ночью мы совершим равноценный обмен.