Бернвиль, 14 апреля 1959 года.

Дорогая Кэт!

Всего лишь несколько дней, как мы растались, а я уже успела соскучиться по тебе. Меня переполняют воспоминания о неделе, проведенной с тобой и Джоном у Элли на каникулах…

Ах, Кэт!.. здорово. А? Сколько впечатлений.

А помнишь, когда на второй день под вечер, я стояла на страже вашего уединения на опушке леса. А до сих пор у меня дрожат коленки при воспоминании… Я конечно оберегала тебя с Джоном и внимательно смотрела по сторонам, но и не менее внимательно наблюдала за вами…

Прости меня, Кэт, но ведь это первое совокупление, которое я когда либо видела. И тысячу раз прости и не ревнуй, если я тебе признаюсь, что я глядя на упругие, голые ягодицы Джона, ритмично танцевавшего у тебя между бедер, безумно хотела вместо тебя быть под ним… Прости меня! А я так кончила глядя на вас, как кажется никогда не кончала! Кончила я стоя на коленгях позади вас, в кустах и поминутно оглядываясь по сторонам. А может быть от этого у меня тогда так дрожали колени. И мне кажется, судя по твоим движениям, что тогда я кончила вместе с тобой… Но не сердесь!

А в другой раз, помнишь на темной веранде, поздно вечером. Я тебе должна сказать, что не только я, но и Элли прекрасно видела, что вы с Джонном делали, стоя у перил. Не смотря на темноту, твои голенькие, беленькие ягодицы отчетливо выделялись на темном фоне. А так судорожно ими двигала, что на секунду мне даже стыдно стало. А у Джонна были очень хорошо видны белые манжеты, скользившие по твоей талии и спине. Я кончила тогда в руку Элли… А ночью она мне в рот.

Вообщем я вся еще под впечатлением тех волшебных дней…

Дика я видела пока всего два раза, но еще не была с ним. Элли, как и обещала передала мне записки какого-то Ландаля, утверждая, что эти записки имеют непосредственное отношение к ее рассказу. Этими вечерами я переписывала их для тебя и очень заинтересовалась их содержанием сама, хотя еще не понимаю, какое отношение этот Анри имеет к истории Элли.

Сегодня мне Элли вручила новую папку и пока я буду ее разбирать и переписывать для тебя, ты прочти эти записки и пиши мне все. Понимаешь, Все, все!

Твоя Мэг!

 

ТАИНСТВЕННЫЙ ОСОБНЯК

Записки Анри Ландаля

Как же все это случилось. Последовательное изложение на бумаге событий помогает, говорят, уяснть самому себе их связи, их причины, помогает разобраться в них. А разобраться нужно! Правда нам особенно рекомендовали ничего не записывать и нигде ни каких бумажных следов не оставлять. Резонно! Но если соблюдать особую осторожность, и если это необходимо. И если в будущем, быть может, мне захочется написать мемуары. И если сохранить записки, как зеницу ока.

Нет, надо записывать! Ведь уже сейчас уже кое-что сгладилось в памяти, кое-какие детали стали забываться… Нет! Решено! Я чувствую в этом потребность… И так блестящая школа позади! Мне поручено исключительное дело с этими исчезнувшими бумагами инженера Ришара. Вероятно, мне и поручено это запутанное дело, потому что по мимо прочего я в нем заинтересован сугубо лично. И кому же как не мне добиться здесь успеха! Что же известно по делу?

Часть документов, черновиков, рукописей погибло в Хиросиме вместе с Ришаром, в 1945 году, часть документов, оставшихся невредимыми, тогда же, были пересланы в Париж, в министерство иностранных дел. Первоначальный, беглый, поверхностный осмотр их ничего существенного не дал и они были отправлены в архив МИД. Вскоре, когда стали известны весьма энергичные усилия японской разведки добыть и изъять все, что только осталось после Ришара, МИД, наши органы, Министерство обороны, все всполошились. Срочно составленная коммисия из спецаилистов в особой области, для тщательного просмотра и изучения присланных из Японии бумаг Ришара, приступила к работе. Тотчас обнаружили… отсутствие этих бумаг. Они исчезли бесследно.

Тщательные розыски не дали ни каких ощутимых результатов Далее. В итоге длительных расследований стало известно, что вскоре после гибели Ришара какие-то бумаги или документы поступили из Японии в Марсель на имя Маргариты Ришар, сестры инженера Ришара, которая жила в том же особняке в южной части города, где жил Ришар до своего отъезда в Японию. Сестра эта, как обнаружилось, еще в 1945 году уехала в Англию, а в особняке поселился некто месье Руа.

Установлено так же было, что Маргарита Ришар никаких пакетов из Японии не получала и что какую-то папку, присланную на ее имя от туда, получала неизвестная особа, грубо подделавшая ее подпись.

Логические заключения, отдельные обрывки нитей, кусочки не вполне ясных фактов, направляли расследование в "Страну восходящего солнца". Именно там следовало искать начало нити. И не исключено было, что этот кончик нити уже находился в руках какой-либо организации, вроде таинственной службы некого Хаяси. Собранные о ней сведения утверждали, что это весьма хитрый и изворотливый агент японской контрразведки, отличается черезвычайным упорством в достижении своих целей, не брезгуя ни какими средствами при этом.

Совершенно случайно удалось заполучить некоторые документы, свидетельствовавшие о его тайных связях с американской контрразведкой в ущерб японской. Эти связи осуществлялись Хаяси особенно легко потому, что американская разведка контактировала свою деятельность в Японии с местными разведывательными организациями, т. е. с японскими, и встречи Хаяси с американскими разведчиками никаких подозрений у японских властей возбудить не могли. Об этих встречах, Хаяси сам, безусловно докладывал им. Но… все ли? Попавшие к нам документы неопровержимо свидетельствуют о том, что Хаяси регулярно получал крупные суммы денег из рук представителей империи янки. Вот об этом-то японские власти знать не могли. А янки, как известно, денег на ветер не бросают.

Обладая подобными компрометирующими документами, можно попытаться вырвать у них из рук Хаяси, кончик нити, ведущей к тайне инженера Ришара. А ближе всех к этой тайне, по всем данным, был именно этот Хаяси. Таковы были в общих чертах выводы, сообщенные мне шефом и задача ставившаяся передо мной в свете этих выводов была совершенно ясна. На пути в Японию мне была рекомендована остановка на несколько дней в Марселе. Как знать: не сохранилось ли там чего-нибудь, что могло бы обновить данные и облегчит мою миссию в последующем.

За дело я взялся с величайшей энергией и на первых порах мне повезло! Сказочно повезло! Не откладывая дело в долгий ящик, сразу же после первой беседы с шефом, я попытался связаться по междунгороднему телефону с мсье Руа и, к моему собственному удивлению, эта попытка увенчалась моим первым успехом.

Я представился племянником — наследником инженера Ришара и выразил желание получмить в свое распоряжение все то, что осталось в доме от его вещей, хотя бы это были никому не нужные бумаги.

Мсье Руа оказался очень разговорчивым и любезным человеком и выражая мне свое соболезнование, вежливо интересовался моим местожительством и просил меня позвонить ему еще раз через некоторое время, чтобы дать ему возможность поискать бумаги Ришара и сообщить мне о наличии их или об отсутствии таковых.

Я давал быстрые точные, но абсолютно ложные ответы на все его вопросы, за исключением лишь того, что меня зовут Анри Ландаль. Под конец этого длительного разговора мсье Руа деликатно заметил, что я должно быть, не стеснен в средствах, если позволяю себе так спокойно и так долго разговаривать о всяких мелочах по междугороднему телефону. Это его замечание польстило мне. Но кажется, в этих его словах я ощутил какую-то скрытую иронию. Но может это мне показалось.

На следующий день на мой вторичный запрос он сообщил мне по телефону, что по мимо всех безделушек, найденных им на чердаке в особняке, в доме сохранилась папка с бумагами Ришара, которую он с удовольствием перешлет мне по почте и еще раз просил уточнить мой адрес. Задыхаясь от восторга я поблагодарил его и сообщил что через два-три дня я сам буду у него в доме. Моей радости не было границ, но об этом первом моем успехе я решил ничего не говорить шефу, а приподнести ему сюрприз уже после того, как бумаги будут у меня в кармане.

В радостном волнении я не обратил внимание на сообщение шефа во время нашей последней встречи о том, что его помошника, а также коменданта дома, в котором я жил, запрашивали какие-то лица по телефону обо мне.

Оба разумеется ответили, что ни какого Ландаля они не знают. Со своей стороны я сказал, что ни каких лиц, которые могли бы знать наше служебные телефоны и мой псевдоним, помимо руководящих членов нашей организации, я не знаю.

— Странно, очень странно! — сказал шеф, пытливо поглядев на меня, и еще раз напомнил мне о необходимости соблюдать величайшую осторожность при выполнении моей миссии. Затем он вручил мне билеты, документы, еще раз проверил знание мною на память всего, что не подлежит занесению на бумагу и пожелал мне успеха. Ушел я от него, потеряв значительную долю своего радостного ощущения. Да, это так! Это я хорошо помню! Быть может следовало вернуться к нему и рассказать все о предпринятых мною первых шагах и о моих планах в Марселе. Многое было «за», но и много «против». Я решил следовать своему плану и сообщать обовсем шефу лишь после первого своего успеха. Правду говоря, это решение не успокоило меня совсем, оставалось ощущение беспокойства, тревоги, которое я старался подавить в себе. Мысли о весьма подозрительных телефонных запросах тоже не покидали меня. Неужели эти запросы имеют связь с мсье Руа. Что ж, окончателно решил я, рано или поздно работать надо начинать самостоятельно и быть всегда начеку.

И вот я в Марселе, городе, в котором я жил с отцом и сестрой. Родной город, и в то же время такой чужой!

Остановившись в указанном мне отеле, довольно скромном на вид, но комфортабельном внутри, я принял ванну, переоделся, и не теряя времени, отправился на одну из южных окраин города, к дому, в котором должен был ждать меня мсье Руа.

Это был особняк, расположенный в глубине большого сада и затененный высокими деревьями. Высокая мрачная каменная стена отделяла густой сад и особняк от тихой, безлюдной улицы. Когда я подошел к железной калитке, расположенной рядом с покрытыми ржавчиной воротами, меня вновь охватила какое-то тревожное чувство. Да, именно так! Я это хорошо помню!

Я толкнул не запертую калитку и вошел в сад, встретивший меня множеством ярких цветов и звонких тявканьем крошечной болонки, храбро бросившейся мне в ноги. Смутное чувство тревоги начало покидать меня. Я остановился, нерешаясь идти дальше, чтобы не наступить на вертевшуюся вокруг меня собаченку. Вдруг из-за кустов раздался звонкий девичьий голосок:

— Мини, ко мне!

Я оглянулся и увидел маленького чертенка с лукавыми глазками и обворожительной улыбкой.

— Не бойтесь мсье! Она вас больше не тронет!

Из-за кустов вышла восхитительная девушка с веселыми чертиками в глазах. На вид ей было лет 15–16. Нейлоновый купальный костюм в черную и красную полоску с коротенькой юбочкой и пляжные туфли составляли весь ее наряд, очаровательно подчеркивая ее стройную, полудетскую фигурку. Ослепительная белизна ее зубов особенно выделялась на фоне ее темноватого, очевидно от загара, лица. Она была в меру худощава с длинными изящными ножками, узкими бедрами и очень маленькими грудками. Если бы она была в брюках, и подстрижена, то вполне могла бы сойти за красивого подростка мальчишку.

Кокетка, очевидно, сознавала всю прелесть своего почти неприличного обтянутого нейлоном тела и под момим восхищенным взглядом чуть напряглась и покраснела.

Я поспешно отвел от ее тела глаза, а в мыслях видел ее уже совсем обнаженную и отдающуюся мне прямо здесь, в садике среди цветов. Она возбуждала желание с первого взгляда.

Наступило неловкое молчание. Ни я, ни она не решались заговорить, и я подумал: "Что же будет дальше?"

Положение становилось забывным. Я решил не сдаваться и начал разглядывать четкую тень от ее тела на бледно-розовом песке, которым была усыпана покатая дорожка сада. Косые лучи солнца образовали на скате дорожки сильно, до полного неприличия, увеличенную тень от ее маленькой задницы. Она проследила направление моего взгляда и тень метнулась, изменив очертание и перестав дразнить мое воображение.

— Мсье? — вопрос был задан вопросительным тоном.

— Анри Ландаль к вашим услугам, мадмуазель!

— Значит вы к дяде. Он меня предупредил. Пройдите пожалуйста в холл, там газеты, журналы. Вам придется немножко обождать.

— Благодарю вас, мадмуазель, но я с большим удовольствием предпочел бы ваше несравненное общество.

Я поднял глаза на нее и увидел, что мой комплимент был принят благосклонно. Снисходительно улыбнувшись, она сказала:

— Вы очень любезны, мсье Ландаль. Меня зовут Марселина, но если хотите, можете меня называть Марсель. Мне это приятно, и я люблю когда меня так называют.

Примирение было полное. В ее глазах я снова увидел знакомые искорки, а губы, свежие, как ягодки и наверняка нецелованные, дрогнули в улыбке.

— Это наверное неприлично, но в саду, когда жара, я всегда хожу в купальнике. Раз на пляже можно, то в собственном саду и подавно! — шебетала она, — но сейчас я переоденусь и приму вас, мсье Ландаль, как официальная хозяйка этого дома.

Она подчеркнуто жеманно покланилась и убежала, крикнув на ходу:

— Дверь в холл прямо, мсье! — и свистнув по мальчишески, позвала:

— Мини, за мной!

Болонка с веселым лаем бросилась за ней в след. В холле было очень уютно. множество цветов в вазах распространяли приятный запах, а низкая модернизированная мебель располагала к отдыху. Яркие шелковые занавески на окнах слегка надувались от легкого ветерка и освежающая прохлада бодрила разгоряченное тело. Я уселся на низкое кресло, на тонких ножках, и взял ярко раскрашенные иллюстрированные журналы, но там, кроме голых кинозвезд и шансонеток, ничего интересного не было. Вид раздетых красавиц вернул мои мысли к очаровательной хозяйке дома и я с наслаждением принялся вспоминать ее и все подробности нашей встречи. Женщины всегда благосклонны были ко мне и я тоже их не чуждался. "Возможно, и здесь фортуна мне улыбнеться и это, в высшей степени, привлекательная девченка будет подо мной с заброшенными мне на плечи своими стройными изящными ножками".

Прервав мои мысли в холл вошла Марсель. Она уже переоделась и выглядела еще прелестней. На ней были ярко-крсные штанишки, спускавшиеся чуть ниже колен и туго обтягивающие ее узкие бедра, и черная кофточка с глубоким декольте. Она, очевидно, любила эти цвета — красный и черный и они действительно были ей к лицу. Ее маленькие груди, туго обтянутые черной тканью, были открыты почти до сосков, приятно подразнивая меня.

Она смотрела на меня своими удивительными глазками, в которых мелькали золотистые искорки, без тени смущения и спокойно улыбались. Ее темные волосы были искусстно растрепаны и причесаны под "Б.Б.", Бриджит Бардо. Это была законченная картинка кинозвезды, но гораздо живее, обоятельнее и куда более привлекающая своей бьющей через край молодостью и непосредственностью.

В моем взгляде она прочла неподдельное восхищение и слегка порозовела от удовольствия.

Я придерживаюсь правила, что связь с женщиной, кто бы она не была не только не помешает, но может оказаться весьма полезной в моей работе, если подходить к этому с точки зрения интересов разведки, отбросив в сторону все остальное. женщину всегда можно использовать в нужных целях, особенно, если она молода и хороша собой. Красивую женщину всегда можно послать в постель к нужному человеку и она, несмотря на свою ограниченность, сможет добыть нужные сведения, используя для этого более тонкие средства, чем мужчина.

Но избави Боже, хоть намеком дать ей понять характер своей работы если она узнает это, пусть даже случайно, ее нужно немедленно уничтожить, без свякого сожаления, как опаснейшего врага, иначе ты конченный человек.

Мой начальник частенько пичкал меня такого рода проповедями с которыми я был целиком согласен и завидовал моей внешности.

— Эрос — великий бог! — с пафосом говорил он. — А если сумеешь привлечь его к своей работе, то твоя задача почти всегда наполовину выполнена!

Да и без его наставлений я давно решил придерживаться во всех случаях золотого правила — "Ищи женщину". Правда для этого всегда нужно иметь мышление с эротическим уклоном, но этим я обладаю в полной мере. Любая женщина, кроме всего прочего является для меня объектом половых удовлетворений. Не знаю почему, но в желании я всегда вижу прежде всего самку, источник удовлетворения своей похоти будь она модистка или горничная, врач или прачка, известная артистка или научный работник. Женщина есть женщина и ни какие интелектуальные возможности не уничтожат ее физиологических особенностей. Я не говорю о бесполых существах, которые самой природой лишены качества женщины. Их все знают и избегают по мере возможности. Но женщина, в полном смысле этого слова, это "вещь"!

Возможно многие скажут, что это ценизм или скотство даже, но это такие люди, которые не обладают счастливой наружностью, неотразимой для женщины привлекательностью, неотразимой для нее красотой. Или это люди, которые даже понятия не имеют, что значит воспитываться со школьного возраста в школе высшего класса и, при этом еще, в военное время. В школе, которая просуществовала все время немецкой аккупации, существует и сейчас, и которую не смогли разоблачить ни немецы, ни англо-саксонцы! Супер-секрет! Десятки тысяч долларов за пару слов! А!.. Какой секрет! Но я патриот! И этим все сказано. И кроме того, отец, сестра… хотя бы след родных. У меня нет долларов и поэтому я должен проявлять свое умение, ловкость, опыт для расскрытия тайны. И все средства для меня дозволены. Цель оправдывает средства — вот мой девиз. Будут доллары! Будут! Все будет!

Все это лишь мельком пробежало у меня в голове, когда я поглядывал на очаровательную девочку, сидевшую передо мной, которая, кто занет: — может стать средством достижения моей цели.

Филосовские рассуждения не мешали наблюдать за моей визави и, чем больше я на нее смотрел, тем сильнее во мне разгоралось желание. Прошло уже порядочно времени с тех пор, как я имел женщину и, помимо моей воли, мой член заметно отвердел. Она очевидно поняла мое состояние, а возможно и заметила необычайное оттопыривание моих летних тонких брюк, скрыть которое я, собственно, не старался. Чтоб предотвратить возможную неловкость, Марсель отвела глаза в сторону и попыталась завязать разговор:

— Простите мсье и… дядя должен уже прийти, я незнаю почему он задержался…

"Умная крошка" — промелькнуло у меня в голове. Я встал взял ее тонкую руку, почтительно поцеловал ее ароматные пальчики. Мимолетное движение — казалось она пыталась вырвать свои пальчики из моей руки. Я слегка сжал их и… безвольная покорность. Только румянец на смуглом личике стал сильнее. Я еще раз нарочно, медленно, поцеловал ее пальчики, потом запястье, потом локоток, чуть касаясь другой рукой ее плеча и чувствуя как эрекция моего члена становиться нестерпимо приятной.

Ее рука безвольно отдалась моей ласке. Ее головка наклонилась и теперь она уже не могла не видеть отчетливо обрисовавшееся легкой тканью моих брюк контуры моего мужского достоинства. И вдруг я почувствовал легкое, как ветерок прикосновение ее пальчиков свободной руки к боковой части моего сюртука. Не прерывая жаркого поцелуя в ее предлечье, я на секунду замер и явственно ощутил ее пальчики, осторожно ощупывающие мои контуры револьвера, скрытого у меня под сюртуком.

"Однако ты штучка" — подумал я и уже более смело протянул ей свои губы. Она быстро и незаметно отдернула от меня свою руку и приподняла головку… Я взглянул в ее удивительные глаза. В них была ночь! Но я могу поклясться в этом, она сделала мне навстречу неуловимое движение и полуоткрыла губы…

Медленно предвкушая наслаждение и забыв все, приближал я свои губы к ее более раскрывающимся и тянувшимся губам… Внезапно раздавшиеся звуки шагов, старческое покашливание вернули нас к действительности. Я быстро отодвинулся от Марсель и попытался успокоиться.

В холл вкатился маленький, кругленький старичок, на коротких ножках с румяным лицом и живыми проницательными глазами. Ему было лет 60 с лишним, но бодрость и энергия так и бурлили в нем.

— Мсье Ландаль? Какая жара!..

Он быстро сыпал словами, перебивая сам себя.

— Марсель что-нибудь прохладительного. Познакомся, это мсье Ландал ь… В прочем, вы наверное уже успели и в этом…

Его глазки лукаво блеснули и он плюхнулся в кресло, вытерая вспотевшую лысину и шею огромным клетчатым платком.

— Простите мсье Руа…

— Знаю, знаю! — взмахнул он руками, — вы очень торопитесь и хотите ближе к делу. Сейчас… Только вот выпью прохладительного. Или вы пердпочитаете спиртного? Хотите в такую жару?…

И он снова начал вытираться своим большим платком.

— Марсель, ну где ты там?

— Иду дядюшка!

И Марсель с улыбкой внесла поднос с сифоном, какими-то бутылками и стаканами.

— Мы не держим прислуги и я все делаю сама, — объяснила Марсель.

— Марсель у меня молодец! Хозяйка! — с гордостью воскликнул старик. Марсель подставила ему щеку и он с удовольствием приложился к ней.

"Классическая картинка! — подумал я, — Молодая племянница целует своего старика дядюшку."

Я отвернулся в сторону, чтобы скрыть улыбку. Когда я снова взглянул на них, то у Марсель уже было совсем другое выражение лица: холодное, злое, а взгляд, который она бросила на своего дядюшку выражал жестокость и угрозу.

Дядюшка, закрыв от наслаждения глаза, с упоением тянул из большого стакана какой-то прохладильный напиток, но черт меня возьми если я не уловил острый блеск его глаз из-под опущенных век!

"Тут что-то не ладно" — подумал я и демонстративно откашлялся. Моментально все изменилось: Марсель снова нежно и ласково смотрела на Руа, готова исполнить любое его желание, а тот расплылся в широкой добродушной улыбке и лишь его быстрый, тревожный взгляд брошенный на меня, выдал внутренее волнение. Казалось, его глаза предостерегали меня от чего-то, чего он не успел уяснить. И опять я поймал взгляд девушки, быстрый как молния, но оставивший очень тревожное ощущение.

"Дуэль взглядов" — усмехнулся я про себя. "Однако, это интересно, что здесь происходит?.. Девочка оказывается, не то, чем хочет казаться."

Мои размышления прервал господин Руа.

— Мой дорогой Ландаль, — с благодушной улыбкой начал он, поглядывая на Марсель, — сейчас я вам кое-что отдам и надеюсь, что это вам поможет в дальнейшем.

Он внимательно помотрел мне в глаза и, казалось хотел внушить какую-то мысль, важную, но кроме тревоги и страха я ничего не мог уловить в его взгляде. Он тяжело вздохнул и добавил:

— Простите мсье, я очень устал… И если вас не затруднит, откройте пожалуйста сейф и возьмите красную папку. Там все, что вам требуется.

Он протянул мне ключи и указал на угол холла, очевидно там находилась дверца сейфа.

Лицо Руа стало пепельно серым и крупные капли пота холодного, катились по его лицу. Не заню почему но я был твердо уверен в этот момент, что капли именно холодного пота катились у него по лицу… Хотя в комнате было жарко и солнце ярко и весело пробивалось сквозь шелковые занавески, но я тоже почувствовал легкий озноб, как-будто чье-то холодное дыхане коснулось меня.

"Сейчас что-то произойдет" — мелькнула у меня тревожная мысль, но проффесиональное чувство разведчика заставило меня, пренебрегая опастностью, не мешеть дальнейшему развитию драмы.

Я спокойно взял ключи от сейфа и медленно, очень медленно направился в угол комнаты. Руа привстал со своего места и протянул ко мне руки, как бы стараясь удержать меня, но тотчас опустил их под взглядом Марсель. Двигаясь к сейфу, над которым висело угловатое зеркало, я беззаботно, размахивая ключами и мучительно напряженно пытался постигнуть происходящее вокруг меня. Марсель очутилась с лева и чуть-чуть впереди меня, как бы провожая меня к сейфу. Я бросил на нее взгляд, полный откровенного желания ничем не прикрытой животной страсти, взгляд, раздевавший ее до нога, взгляд в значении которого она не могла ошибиться. Марсель не отвела от меня своего пытливого, оценивающего взгляда, в котором одновременно, отражалась какая-то напряженная внутренняя борьба.

Я подешел к сейфу, слева от которого остановилась и Марсель и медленно подымая левую руку с ключем, незаметно для Руа прикоснулся левой рукой к мальчишеским бедрам девушки и слегка надавил на них. Вновь готов был поклясться, что она ответила мне. Все это, включая мое шествие к сейфу, произошло не более как в течении одной минуты, а то, что имело место сразу всед за этим, заняло не более, как одну секунду! Но какую секунду!

Но что же именно произошло в эту секунду?

Помниться хорошо, что ощущая одной рукой левой теплые бедра Марсель, я почувствовал какую-то необъяснимую уверенность в себе, я повернул ключ в сейфе и… Да, в это время в зеркало, висевшее над сейфом, я заметил мсье Руа, который нерешительно двигался вслед за мной и как бы хотел меня остановить, или предупредить о чем-то. В этот момент, когда я поварачивал ключ он находился за моей спиной в четырех, нет пожалуй в пяти шести шагах. Он еще поднял руку. Вся его фигура и лицо выражали крайнее напряжение и ожидание чего-то неотвратимого и ужастного.

Кажется, именно этот его растерянный взгляд, вместо того, чтобы остановить меня, лишь подталкнул. Я уверенно взялся за ручку сейфа… В этот момент с непостижимой силой, которую я уже ни как не мог предполагать в этой девченке, Марсель дернула меня за руку к себе… Я сильно качнулся в сторону, удерживая в своей правой руке, открывавшуюся за мной дверцу сейфа и в этот миг раздался неприятный, сухой, даже какой-то странный звук выстрела!

"Руа стреляет" — мелькнуло у меня в голове. Я быстро оглянулся и увидел, что мсье Руа, с искаженным от боли лицом слегка пошатывается и прижимает свои руки к правому боку. И в те же доли секунды я заметил рядом с собой вскинутый твердой, маленькой ручкой револьвер, направленный в Руа. Действуя совершенно маш нально… Да именно так! В эти доли секунды я ничего толком не понимал и, по-видимому, это и вообще не возможно, так как мысль тоже требует для себя какого-то времени.

Так или иначе я нанес мгновенный удар, да еще обеими руками этой убийце, которая как подкошенная свалилась на пол, уронив маленький револьвер. И еще я заметил, что в этот момент Руа падал на ковер.

"Что же это случилось? За что же она его это?… С чего начать?" — мысли вихрем закружились в моей голове. "Она не желала, чтобы я заполучил содержимое сейфа, как мой взгляд упал на маленький револьвер, валявшийся на полу. Я поднял его, довольно рассеянно рассмотрел и даже поднес дуло к носу, опустил его в карман и повернулся к сейфу. «Стоп» — мелькнула несколько запоздалая мысль "Нет запаха!" Торопливо я извлек маленький револьвер и вновь обнюхал его дуло. Да никакого запаха пороха! Я проверил обойму. Все патроны целы! "Так что же это? Кто стрелял? Кто убил Руа?" Окинув быстрым глазом с вниманием холл, я осторожно взглянул в сейф.

— Так вот в чем дело! — громко вырвалось у меня. Внутри сейфа был вмонтирован крупнокалиберный пистолет, слегка замаскированный тканью и соединенный своим ударно спусковым механизмом с дверцей сейфа. Спереди в сейфе лежала красная папка, схватить, которую и открыть было делом одной секунды, но она оказалась пустой.

"Да и быть иначе не могло!?" — подумал я. "Но если так, — продолжал размышлять я, — то Марсель невинна? Более того она спасла мне жизнь! А я, я… я… Что я наделал?"

Тот час склонившись над недвижимо лежавшей девушкой, я ни с того ни с сего начал гладить ее по голове, но, спохватившись, нащупал ее пульс…

— О, радость! Жива! — вновь громко воскликнул я и бережно поднял ее и, не обращая ни какого внимания на убиство Руа, перенес девушку, находящуюся в глубоком обмороке, на кожанный диван, обрызгал ее лицо минеральной водой, и бросился в другие помещения в надежде найти там какие-нибудь медикаменты, вроде нашатырного спирта, или просто холодной воды.

Менее чем через минуту я уже возратился с одеколоном и с графином воды, как вдруг услышал звук, похожий на поворот ключа в двери. Я ускорил шаги и вбежал в холл… Мсье Руа исчез! Едва не бросив одеколон и графин воды на стол, я устремился в прихожую. Выходная дверь была замкнута с наружной стороны.

Оставив без помощи Марсель, броситься в погоню за Руа, в незнакомом месте не имло ровным счетом ни какого смысла. Да собственно чего бы я достиг, поймав раненного Руа?

Возвращаясь из прихожей в холл, я заметил на паркете между коврами, пыльные следы нескольких пар ног. Решив исследовать их несколько позже, я вернулся в холл и принялся растирать виски Марсель одеколоном.

"Однако стоя вплотную к ней, не мог же я нанести ей несколько сильных ударов" — размышлял я — Да и следов подобного удара видно… Все же перестарался… Но кто она? И почему так заинтересовалась момим револьвером? Да еще в такую минуту? А впрочем ничего тут странного нет.

Еще до моего прибытия сюда она знала, что я разведчик. Вне всякого сомнения… А красива! Ничего не скажешь… Нет, нет! В первую очередь дело! Да… а как же Руа? Побежал в полицию? Вряд ли, это пожалуй было бы мне только на руку. Ведь он же заманил меня в ловушку! Ловушку? Да!

Безусловно я попал в ловушку! И спасла меня Марсель. А Руа? Он ведь тоже хотел меня предупредить! А Марсель желала его уничтожить… Не она его убила, но если бы… Однако факт состоит в том, что Руа не убит, а ранен. Да. Да! Когда он еще падал, мне показалось, что он падал уж как-то слишком быстро и неестественно валился он на пол… Вот оно что! Он намного хитрее, чем казался! И выждав удобную минуту и будучи легко ранен…

Легко? Ранен?. А откуда, собственно, мне это известно? Откуда я знаю ранен он или убит? Безусловно это моя совершенно непростительная ошибка! И следы! А что если это рука желтого дъявола Хаяси?!" Мой лоб покрылся холодной испариной. Бросив взгляд на то место, где лежал Руа, я заметил какой-то блестящий кружек. Я поспешил его подобрать.

Это был круглый значек, на котором было изображено голубое море и восходящее солнце с золотистыми лучами на ярко-красном фоне. У самого края кружечка я заметил какой-то знак — очень похожий на иероглиф. Я сунул значек в карман, чтобы потом попытаться более тщательно его изучить.

Вернувшись к Марсель я вновь нащупал ее пульс. Он бился ровно, ритмично. "Она скоро придет в себя, а пока следует осмотреть дом и немедленно!". Я вынул свой револьвер, сдвинул предохранитель и осторожно поднялся по лестнице на второй этаж. В коридоре было светло от солнечных лучей, проникающих сюда через открытые двери двух боковых комнат и абсолютно тихо.

Подавляя в себе невольное волнение, я быстро и осторожно осмотрел все помещения второго этажа, спустился по черной лестнице вниз и также слегка взглянул в помещение первого этажа. Немного успокоившись я тем не менее, почти бегом влетел в холл и с бьющимся сердцем взглянул на диван…

Нет все в полном порядке! Даже больше: Марсель лежала на том же диване, но… с открытыми глазами устремленными на меня с удивлением и беспокойством.

— О, мадмуазель! Как я рад!.. И простите меня! Я ничего не понима л… В прочем и теперь я ничего не поинмаю… — бормотал я, покрывая ее руки поцелуями.

— А, он? — спросила она.

— Кто? Ах, да мсье Руа был только ранен и… и бежал.

— Что!?

Она живо приподнялась на диване, но тотчас бессильно опустилась на диван, усиленно соображая что-то.

— Вероятно он побежал в полицию! — внимательно, глядя на нее сказал я.

— Нет! — быстро и решительно покачала головой она. Затем тихо добавила:

— Лучше, чтоб его вообще не было.

Я решил, что наступил благоприятный момент задать ей прямой вопрос:

— Дорогая Марсель…, а чьих рук это дело? — кивнул я на сейф.

— Выстрел предназначался вам, без колебаний ответила она, и помолчав добавила:

— Он должен был произойти в пустом доме. но…

— Да?

— В ту ночь много изменилось, а потом он… он…

— Руа?

— Заколебался… Он француз. А я… я… Вы мне… мне…

Десятки вопросов вертелось у меня в голове — кто она? На кого работает? Кто такой Руа? Кому понадобилось убить меня? И много много других, срочных неотложных, но… Но я был утомлен только что пережитым и, слушая ее полупризнания, как-то сразу успокоился и кроме ее губ и привлекательного тела уже ничего не видел…

Она слабо дернулась, когда из состояния смущения я вывел ее страстным неожиданным поцелуем, которым я впился в ее губы… но она не сделала ни какой попытки оторвать свои губы от моих. Вместе с этим поцелуем в засос, до боли, до полузабвения, во мне проснулся самец. Не отрывая губ от ее рта я жадно ощупывал ее талию, живот, узенькие бедра, колени…

Ее руки сделали слабую попытку оттолкнуть меня. Вновь я почувствовал у себя приятное возбуждение. Преодолевая сопротивление ее сжатых ног, я грубо, бестыдно схватил всей своей ладонью то, что у нее внизу живота и слегка сжал пальцами… не смотря на ткань оттелявшую мою ладонь от ее тела и мимолетность этого прикосновения, я явстенно почувствовал рукой ее необычайно развитые, упругие, большие срамные губы, сильно выдвинутые вперед и вверх к пушку.

Мгновенно все вылетело у меня из головы, кроме ощущения у меня близости вожделенной самки…

Но опять таки, как все это случилось? До сих пор я не представляю этого себе достаточно отчетливо, но хорошо помню, однако, что левой рукой я держал ее за плечи и продолжал целовать, сжал правой рукой ее половые органы. Лежал тогда уже рядом с ней, обнимая ее ноги своей правой ногой. И вдруг мягким непостижимым для меня приемом она легко поднялась, освободившись от моих объятий и крикнула мне:

— Нет! Нет, ни за что! — и бросилась на лестницу.

От полной неожиданности на кокое-то время я оказался совершенно порализован, но уже в следующую секунду меня охватило беспокойство. "Как эта девченка, почти еще ребенок, смеет меня дурачить? Играть со мной в кошки-мышки?!" Я бросился за ней и в несколько прыжков оказался на площадке второго этажа. Дверь в маленькую комнату, которая наверное служила будуаром Марсель, оказалась запертой. Налетев на нее с разбега, я заставил ее затрещать, а вторым ударом, ударом плеча сорвал ее с петель. Вслед за дверью ворвался и я. Марсель стояла у окна, слегка наклонившись вперед. Ее глаза метали молнии. Губы были полуоткрыты, волосы в беспорядке, а в занесенной для удара руке блестел тонкий длинный нож.

— Стойте, мсье!

Это было сказано таким тоном, что я невольно остановился с изумлением взирая на эту новоявленную Медузу-Горгону, под взглядом которой, действительно можно было окаменеть.

— Один ваш шаг, мсье, — продолжала она, — и я вас убью!

Это решительное заявление рассмешило меня — попасть в такой переплет в таком райском уголке!

— Мадмуазель, это уж слишком! Вы слишком много на себя берете! Для вас…

С этими словами, улыбаясь я сделал шаг вперед и мгновенно отскочил в сторону. Нож, пущенный умелой и сильной рукой, со свистом пролетел в нескольких дюймах от меня и почти на треть вонзился в стену.

— Здорово! — с восхищением воскликнул я и одним прыжком оказался возле девушки и обхватил ее за талию.

Она бешенно вырвалась, пуская в ход ноги, зубы и пыталась ударить меня головой в лицо. Не смотря на мою отличную подготовку в различных видах борьбы, мне было не легко совладеть с ней.

— Пустите, пустите меня! — в бешенстве шептала она, извиваясь в моих руках. Всеравно я убью вас… Вы не знаете, кого вы затронули, кому стали на дороге…

Мы крутились по комнате как-будто в не бычайно диком танце. Она наносила мне удары, кусала меня, я бил ее и срывал с нее одежду. Разорванная блузка и штанишки уже едва прикрывали ее тело. Наконец мы свалились на кровать. Я обхватил ее руками поперек, изо всех сил сжал. Казалось она белела. Тело ее потеряло упругость, лицо побледнело, глаза закрылись, тяжелое дыхание едва вырывалось у нее из груди.

Я немного ослабил схватку и в тот же миг непостижимым образом оказался на полу. Это был мастерский прием «дзю-до». Немного ошеломленный падением, я все же, быстро вскочил на ноги, но опаздал. Чертовка уже успела выхватить мой пистолет и черный значек ствола смотрел уже неумолимым холодом мне в грудь. Сейчас, когда я спокойно смогу проанализировать все свои ощущения, мне кажется тогда в трагический момент я не отдавал себе отчета в серьезности своего положения.

Два чувства тогда обладали над моими мыслями: чувство искреннего восторга перед такой ловкостью и бестрашием и подобным темпераментом и холодным расчетом и чувством похоти, которое все усиливалось и захватывало меня целиком. Мне хотелось немедленно обладать этой девченкой, гладить это гибкое тело, целовать и кусать дразнящие грудки, изогнуть это тело в самое бестыдное и неестественно положение и, натянув, надвинув себе на член, наслаждаться его трепетом…

Все мое тело напряглось и я готов был броситься на нее, но холодный голос вернул меня к действительности:

— Одно движение, мсье Ленналь, и я всажу пулю в ваш горячий лоб. Тогда, наверняка, он немного остынет.

Это бло сказано холодным, насмешливым тоном. Девочка чувствовала под собой твердую почву и не без основания.

— Ваш труп должен был валяться там, внизу. — продолжала она. — И в Японию вы бы никогда не попали бы. Да, вы врядли туда и попадете! У меня нет выхода… Если вы живы, то следовательно я должна погибнуть.

— Вы не выполнили воли вашего шефа?

— Да. И я за это должна буду поплатиться жизнью.

— Марсель! — с большой силой искренности, в порыве откровенности сказал я, — мой принцип таков: женщина, которая узнала, что я разведчик, должна умереть!

— И что же?

— Ради вас я отрекаюсь от этого правила на этот раз и клянусь спасти вас от вашего шефа! Торжественно клянусь вам в этом!

— Вы не знаете моего шефа.

— Ваш шеф мой враг и соперник. А за моей спиной такая могушественная организация, силу которой вы не подозреваете! Марсель!..

Я протянул к ней руки и сделал пол шага.

— Не сметь!

Дуло писталета неумолимо глядело мне в грудь. Но в моей голове уже сложился план спасения, все зависело от моей ловкости. Одна деталь ее туалета должна была послужить моему спасению.

— Марсель, решайте! А я сдаюсь!

Я поднял руки над головой и добавил:

— Вы мне спасли жизнь и вам же я ее вручаю!

Я вновь протянул к ней руки и сделал шаг вперед.

Она чуточку задумалась над моими словами, но сейчас же опомнилась:

— Ни с места!

Я видел как ее палец плотно прижался к спуску пистолета. Но я уже выиграл!

— Марсель… — тихо промолвил я и замолчал, вперев свой взгляд в ее грудь. Во время борьбы блузка порвалась и обнажила грудь. Она была видна во всей своей прелести и соблазнительности.

Марсель проследила направление моего взгляда и ее бледные щеки зарумянились. Свободной рукой она сделала инстинктивное движение чтобы прикрыть грудь, на миг ослабив свое внимание ко мне.

Этого только я и ждал!

Падая на спину, сильным ударом ноги я вышиб у нее из вытянутой руки пистолет. Она успела выстрелить, но пуля вошла вверх, а пистолет, отскочив от от стены, упал на пол.

Наконец-то я дал волю своим чувствам! Долго сдерживаемое бешенство, восхищение, похоть — все слилось в одно желание овладеть этой девчонкой. Стремительно вскочил на ноги и бросился на нее всей тяжестью своего сильного и крепкого тела. Одним мощным рывком я смял ее и бросил на низкую и широкую кровать, вновь ставшую ареной борьбы самца и самки. Отбросив в стороны всякие сентиментальности и действуя так, как если бы мой враг был мужчиной, я грубо ломал сопротивление девчонки. Все приемы были дозволены.

Я срывал остатки одежды с полуобнаженного тела, которое, извиваясь во все стороны, возбуждало меня, как удары хлыста я зверел все больше и больше и казалась нет такой силы, которая могла бы меня усмерить. В бешенном порыве я сорвал с нее остатки красных станишек, разодрав их попалам до самого низа. Еще один рывок и только трапки от ее тонких нейлоновых трусиков полетели в сторону.

Она еще сопротивлялась, ее уже совершенно обнаженное тело изгибалось самым бестыдным и соблазнительным образом. Она рвала меня за волосы, я ударил лодонью по ее щеке, она царапала мне лицо, я сильно смял ее грудь, она вцепилась мне зубами в плечо, я сдавил ей одной рукой шею, а другой освободив свой член, нащупал вход между ее ногами.

К величайшему моему удивлению, сперва головкой, а затем рукой я нащупал необыкновенно большой, довольно толстый и длинный клитор, сильно выдвегавшийся наружу из больших губ, наподобие перчика какого-либо сластолюбивого подростка. Вся щель у нее была расположена не так, как обычно уженщин, а как у шести-семилетней девочки, тоесть очень высоко, почти на лобке. И если перед тем я мечтал загнуть ей ноги на плечи себе, то теперь стало очевидным, что это совершенно излишне для соединения до отказа.

На какой-то момент, пока я с величайшим наслаждением ощупывал у нее между ног, я забыл даже о боле в плече, но затем, отдернул руку от ее клитора, я с яростью нанес ей несколько ударов, отрывая ее зубы от своего плеча.

Прижав головку к отверстию и ощутив ею головку клитора, скользнувшего по головке моего члена, я чуть не взвыл от похоти и ослабил пальцы сжимавшие Марсель.

В ту же секунду она рванула меня за волосы и как-то очень больно сжала и вывернула мне ухо. С силой ударив ее по щеке и в бок, я вдвинул член в отверстие и сразу его головка оказалась там туго сжата так, что я на секунду замер, опасаясь у себя преждевременного оргазма.

Марсель изловчившись наносила мне очень чувствительные удары по голове, в бешенстве я ловил ее руки, бил по щекам, давил ее шею, колотил ее в бок и вдвигал ей все глубже, скрепя зубами от похоти. Ее отвердевший клитор, плотно прижавшись к моему органу, терся о него и так бы стремился бы помешать ему проникать глубже. Влагалище же, толчками и спазмами ритмично сжимало и расжимало мой член.

Ничего похожего или подобного ни с кем и никогда я не испытывал, но разобраться тогда в своих ощущениях я, конечно, не мог. Даже мысли в тот момент у меня не возникало по поводу его странного поведения и состояния.

В самом деле почему? так яростно, с таким остервенением она сопротивлялась в то время, как ее половые органы возбуждены, напряжены, так явно, откровенно пылают от похоти?.

В тот момент, я это хорошо помню, у меня была лишь отна мысль, — как можно дольше отдалить неумолимо набегавший у меня оргазм. А Марсель билась подомной, как селедка, щипала, царапала меня, колотила пятками, неестественно выгибая ноги… и, (о, мука!) приподнимая для этого ноги, она тем самым изгибала своим влагалищем мой член… И все же скрепя зубами, я медленно вдвигал и выдвигал свой член с буквально сосущего его влагалища…

Все мои усилия продолжить наслаждение разбились крахом. Во мне поднималась горячая волна всепоглащающего оргазма. Овладеть с ней я был не в состоянии. И как раз в этот момент девчонка особенно сильно вцепилась мне в волосы и укусила в грудь…

Застонав от беспощадных страданий, от собственного своего усилия, я с яростью, с бешенством всадил ей член в тело до последнего предела, сжав обеими руками ее шею и отдался охвативщей меня, и все мое тело огненной волне… Я спускал… Как в тумане чувствовал я затухавшее судороги тела девчонки под конвульсивно вытягивавшимся моим телом. Спускал я долго, обильно, толчками, спазмами.

С трудом оторвался я от своей жертвы. С усилием и шатаясь как пьяный, сполз я с постели и стал на ноги. Сознание медленно возвращалось ко мне.

— "Что ж, так и надо… Она сама обрекла себя. если не она, то погиб бы я… неизбежно."

Я был в полном изнеможении. Голова кружилась и хотелось пить. Я немного привел свой костюм в порядок, подошел к своей жертве и покрыл ее простыней. Мне стало жаль ее.

— "Из нас вышла бы прекрасная пара любовников" — печально подмал я.

Чувство грусти заставило меня наклониться и поцеловать ее в лоб. Мне было жаль того, что пришлось уничтожить такое прекрасное тело. Сколько наслаждений оно могло бы дать!

— "Пожалуй, не стоит звонить в полицию, — подумал я, и самое разумное оставить этот особняк — западню и поменьше следов после себя…"

Подобрав свой пистолет, я направился к двери. Уже перешагнув через порог, под влиянием какого-то внутреннего толчка я оглянулся. На мгновение мне показалось, что безжизненное тело моей жертвы, точнее, его положение, неуловимо изменило свое положение. Признаться, я вздрогнул с головы до ног, но усилием воли взял себя в руки.

— "От такой, пожалуй, можно ожидать всего, даже воскресения из мертвых, — подумал я, — придется довести дело до конца. Хватит с меня и исчезнувшего шпиона Руа… А жаль, что она узнала мою тайну…"

Неуверенными шагами, сам себя убеждая в необходимости "довести дело до конца", я приблизился к кровати и медленно начал поднимать пистолет…

— "Так будет вернее…"

Но… страшный и молниеносный удар в пах прервал мои мысли. От дикой боли у меня помутилось сознание, но последним и страшным усилием воли я заставил себя нажать на спуск… Однако выстрела я уже не услышал. Все погрузилось во тьму…

P.S. Дорогая Кэт!

Вот все пока. Дик еще пока не пришел за письмом. Вот-вот явиться. Я уверена, что тебе эта записка очень понравиться. Как интересно и как жутко! Конечно, я знаю, что этот Анри жив, но все же… А взгляды у него на женщин и любовь потрясающие! Вот ужас! Но как мужчина он мне нравитьс я… В нем что-то такое есть.

В конце концов, что было бы у моего Боба или Джона, если бы не был о… Понимаешь! Впрочем, я напишу прямо: если бы у них не было половых органов. Тогда я уверена, ни о какой любви и речи не могло быть! Правда! А Анри, что же, он прямо об этом и думает, и пишет, и делает. И наслаждаться он умеет. Что если бы эта противная Марсель не била, не кусала, не мучила бы его! Представляешь, какое красивое совокупление он совершил бы с ней!

Уф!.. Я бы, кажется, ничего не имела бы против, если бы он меня… Нет, не сейчас, а потом, после Боба…

Завтра я начну читать и переписывать для тебя продолжение записок Анри. которые меня все больше заинтриговывают, и которые Элли мне уже вручила. Кстати, Элли говорит, что хочет, что бы я все знала, что это мне пригодиться. Это немного непонятно мне. Как-нибудь при случае спрошу ее, что она имеет в виду.

Пиши, как у тебя. Твоя Мэг.

В раскошном, расположенном в западной Филадельфии, отеле «Эксельсиор» давно уже зажглись огни, когда Хаяси закончил тщательный просмотр шестого по счету письма и, взглянув на неутомимо работающую на машинке секретаршу сказал:

Это шестое письмо также перепечатайте без изменений, за исключением заголовка записок. "Записки Анри Ландаля" поставьте в скобки, а сверху напишите Жерар Ришар. Это его подлинное имя.

В комнату, не слышно ступая по ковру, вошла в нарядном, светлом платье Ицида.

— Вернулась!

— Ненадолго. Только переоденусь.

— Взгляника на эти места!

Хаяси передал ей несколько листков из только что просмотренного письма.

— Эта дочь дракона… — начал он.

— Секс-Вамп!

— Да. Она оказываеться дважды могла ликвидировать этого Жерара и дважды этого не сделала!.. Измена ее, правда, лишь только подтверждаеться. но есть кое-какие детали… Однако, пока ничего нет, хотя бы намека на причину… Где она. В чем она. Любовь… Чепуха! Я знаю Вамп!

— Но… — хотела сказать какое то замечание Ицида.

— Никаких но! все это только предположения, догадки! А где факты.

— Быть может в следующих… — Ицида кивнула на непросмотренную пачку объемистых писем.

— Не исключено… А Руа! Как в воду.

— И с тех пор ни каких сведеений.

— С ног сбились наши в Марселе! А розыскать его нужно! За этим может кое-что скрываться… Но он от нас не уйдет!

Хаяси закурил сигарету и углубился в чтение стопки листов уже помеченных секретарем цифрой "7".

 

Бернвиль, 19 апреля, 1959 г.

Дорогая Кэт!

До сих пор меня приводит в трепет твое письмо. Неужели возможно такое извращение. Правда, из рассказов Элли я знаю об этом, но до сих пор я не принимала это близко к сердцу. Все это было где-то там, с кем-то, и как говорит Элли лишь теоретически я себе это представляла. А здесь ты! Даже не вериться, хотя очень и очень интересно!

Ничего не говоря о твоем письме само собой разумееться, я распрашивала Элли об этом, так, вообще. Она сказала, что да, есть девушки, которые испытывают при этом наслаждение и боль, а другие никакой боли только наслаждение. А есть и такие, которые только этим путем и достигают оргазма. Но такие девушки встречаются редко. Сама Элли в полной мере к ниму ни какой особой симпатии не имеет. Вот все, что я узнала от нее.

Я тоже такой наклонности у себя не замечала. Да мне и в голову никогда не приходило, чтобы Боб или Дик или еще кто-нибудь брал меня в задницу! Стыд какой! Правда, это очень, как бы выразиться, пикантно, что ли, конечно в этом есть что-то. Какая-то острота. Но мне кажется, что я не испытывала бы наслаждение при этом. Даже не знаю… Но, во всяком случае, очень удивилась, узнав, что ты с Джоном делала и делаеш это… и при этом с "терпким наслаждением", как ты пишешь. Как это?

Милая Кэт, я прямо не знаю что и сказать… Но ты пиши. И как всегда с деталями. Как ты лежала при этом. На спине, на животе или на боку. Или еще как. Пиши ничего не опуская.

Все может быть и со мной, как и кто может знать… Вот Дик, например, любит лизать до безумия мои голые ягодицы, засунув руки в мои трусики. Может это тоже прилюдия. К тому же что и у тебя… Помнишь, ты мне говорила, что Джон любил возиться с твоими ягодицами уже на второй день знакомства с тобой. Теперь я буду внимательнее присматриваться к ласкам Дика, да и у Боба, когда он приедет.

Кстати, Боб обещал скоро навестить меня, спрашивал, не передумала ли я стать его женой. Он ведет переговоры с моими родителями о свадьбе. Скорей бы уж!

Дик меня уже упрашивал… Понимаешь. Но конечно не так, как тебя Джон… Уже два раза я ему сделала пальцы мокрыми… Один раз стоя под деревом, а другой раз прямо у нас в коридоре, в одном его темном углу… И кажется было слаже чем у Элли…

Представь себе, Дик совсем мальчик, но если бы ты знала, какой он страстный и развитый в этом отношении! Прямо удивительно! И какой-то очень нежный! И настойчивый! Прямо до упрямства. И он очень много знает и понимает. Правда, об этом мы с ним никогда не разговариваем, а всегда возимся молча.

Первый раз, когда мы с ним стояли в моем укромном уголке в саду, он долго целовал меня и, крепко удерживая мою руку своей, водил мою руку спереди своих брюк… Понимашь. Я прямо не знала, что делать… Я отдергивала, конечно свою руку, но он такой настойчивый! Такой упрямый! И кажется сильней меня. В конце концов, я сделала вид, что я совсем забыла о своей руке и занялась его губами… Но… Но, как бы тебе Кэт, это рассказать… Не отрывая своих губ от моих, Дик взял мою руку за запястье и медленно начал водить возле своего живота… И вдруг!.. Я почувствовала рукой, что он у него совсем голый! Он уже успел вытащить его из своих брюк! Но руку я уже не отдернула, хотя и не делала ею никаках двмжений. Он сам водил мою безвольную руку вокруг своего…

В это время я уже была совершенно мокрая там и почти не отталкивала Дика, когда он, прижал меня спиной к дереву и понемногу приподняв мне платье, принялся делать движения такие, как при совокуплении. Понимаешь. Я стояла, раздвинув ноги и даже слегка выдвинув свой живот. Конечно, через свои тонкие трусики, я очень хорошо чувствовала его член. Было очень хорошо, но я не кончила. А он, да… Мне на ногу. А уже после этого я дала ему залезть рукой мне в трусики и почти сразу кончила ему в руку… Не знаю, но может быть у меня с ним произойдет что-нибуть большее…

Об этом я еще напишу тебе. Элли знает о наших с Диком приятельских отношениях, (но конечно, ничего о половых) и одобряет их.

Вот пока все. Пиши и ты все.

Посылаю тебе записки того же Анри Ландаля, которые я уже почти все не отрываясь прочитала и переписала для тебя. Потрясающе интересно! Напиши свои впечатления!

Твоя Мег!

 

ПЕСНЯ СКЕЛЕТА

Записки Анри Ландаля

Злой рок? Роковая судьба? Моя ошибка? Случайность?… Не знаю. Надо разобраться. Запишу и продумаю все по-порядку.

Итак, в чем же суть?

Песня скелета!

Да, где-то в ней заключена вся трагедия! Но все по-порядку…

Итак, после драмы в таинственном особняке в марселе прошло уже больше месяца. И почти две недели, как я в Токио, куда вели и влекли меня нити моего дела.

Время это, как-будто не прошло даром и мне удалось кое-что нащупать. Да, безусловно, нити вели в эту «контору». Если бы розыски пришлось начинать сызноиа, я все равно не миновал этой подозрительной, и не менее таинственной чем особняк в Марселе, "конторы.

На одной из тихих улиц Токио, неподалеку от центра, стоит на вид ничем не привлекательный, четырехэтажный дом европейского типа постройки. Надписи на японском и английском языках гласят, что здесь помещается "Контора по вербовке рабочих в страны Южной Америки".

Иногда около дома и в самом доме царит небыкновенное оживление — подъезжают автомобили, рикши, толпятся группы мужчин и женщин, многочисленные носильщики и курьеры снуют взад и вперед.

Иногда же дом как бы вымирает и по целым неделям, как утверждают, никто не тревожит солидного, огромного роста швейцара — японца с вежливой улыбкой объясняющего, что «контора» временно не работает.

— Тяжелые времена, — вздыхает он, — никто не хочет ехать за океан. Владельца «конторы» никто и никогда не видел. Среди же населения проскальзывали не совсем приятные слухи. Говорили, что немало людей исчезало в этом доме, так никуда и не приехав после вербовки. Многие политические руководители, лидеры прогрессивных направлений и течений приглашались в «контору», а затем бесследно исчезали. Особенно настойчивым в их розысках показывали договоры, скрепленные их подписями, с указанием даже названия какой-либо Южно-Американской страны, но и только. Люди же исчезали бесследно.

Полиция пыталась было сунуть туда нос, но кроме нескольких служащих, в прошлом уголовников и бандитов, ничего подозрительного не нашла. А потом чья-то влиятельная рука отбила всякую охоту полиции за этим домом и последняя, казалось, утратила всякий интерес к нему.

Но кое-кто все-таки интересовался этой «конторой». И первым среди них, по-видимому, был я. Но действовал я как-будто весьма осторожно. Путем всевозможных ухищрений мне удалось установить контакт с одним из служащих «регистратуры» этой "конторы".

И вот 13 апреля… 13-го?… Безусловно совпадение! И ничего больше! В тот вечер, 13 апреля, должна была состоятся моя встреча с этим служащим таинственной «конторы» в одном из предложенных им кафе. Последнее, на мой взгляд, ничем не отличалось от десятков подобных заведений, привлекавших посетителей небольшим оркестром, дивертисментом, набором пошлых эстрадных номеров и обязательно стриптизом.

Вдвоем со своей спутницей мы заняли расположенный недалеко от эстрады столик, полускрытый деревянными панно с вырезанными на нем драконами и удобно свисавшей портьерой.

Не без удовольствия подметил я восхищенные взгляды мужчин, с интересом рассматривавших мою спутницу при нашем проходе через зал и пытавшихся бросить на нее довольно откровенные и оценивающие взгляды и тогда, когда мы уселись за столик

На ней было ярко-красное платье с глубоким вырезом на груди. Платье едва-едва прикрывало соски ее маленьких, но упругих, изящных грудок. Черную меховую накидку она небрежно набросила на спинку соседнего стула.

К нам подбежал маленький юркий японец в белоснежном полотняном костюме и с угодливой улыбкой стал выжидать.

Посоветовавшись со мной моя спутница заказала коктейль и фрукты. Услыхав от моей «европеянки» чистейшую японскую речь, японец склонился чуть ли не до земли и мгновенно исчез.

Кажется, в эту минуту я заметил легкое колебание портьеры, отделявшей наш столик от центральной части зала. Мне даже показалось, что кто-то подошел к ней с той стороны. Особого внимания, однако, я на это не обратил. Моя ошибка? Может быть…

Между мной и моей спутницей… Даже здесь, в своих абсолютно секретных записках я не буду называть ее имени. Все может быть! Да и вообще записки… Нет! Без них мне не обойтись!

Так, между нами вновь завязался оживленный разговор, изредка прерываемый приходом официанта-японца.

Она вновь выразила сомнение в приходе «его» на свидание со мной. Я успокоил ее, сказав, что помимо уже известных ей компроментирующих «его» материалов я успел добыть еще новые, касающиеся уголовных дел "этого типа".

Высказав опасения о возможности какой-либо западни под видом свидания, она спросила имя "этого типа".

Я сказал, но тот час вспомнил свое недавнее сомнение, и новь твердо спросил ее, знает ли она "его".

И вновь она стала отрицать. И я верил и не верил ей. И от своего же бессилия разгадать ее, зверел.

Когда она сказала, что нашу связь можно если не разорвать, то «разрезать», я не выдержал и, совсем не помня себя и не понимая ее слов, залепил ей пощечину и обругал ее. А через пол минуты я был, как обычно, вознагражден страстным поцелуем.

В это время началось ревю и мы, посасывая через соломинку коктейль, принялись наблюдать за сценой.

В этом месте Хаяси прервал чтение письма и взглянул на машинистку.

— Амина, подайте мне папку "Серия Е", "24-В".

Через минуту секретарь вернулась из соседней комнаты и передала шефу синюю папку с указанным грифом.

— В этом седьмом письме произведите некоторую замену.

— Слушаю.

Запись этой беседы в письме замените записью этой же беседы Мацурами. Она, вне всякого сомнения, и полнее и точнее, подлинник оставим, разумеется без изменения, а копия мне нужна поточнее и пояснее.

— Слушаю.

— Сейчас я вам их передам… Вот только еще раз просмотрю сам.

Хаяси открыл нужную папку, нашел нужную страницу из донесения агента и принялся читать.

Записки Мацурами

Р. Что-то тихо говорит Вамп. Вамп передает заказ Химота. Он уходит.

Вамп. — Ты думаешь, что он прийдет?

Р. — Безусловно! Ну, кто же откажется от такой кучи денег?

Вамп. — А если это ловушка и там заплатят больше?

Р. — Не волнуйся дорогая. У меня есть еще один козырь.

Вамп. — Какой?

Р. — Небольшое ограбление и парочка-другая убийств, произведенных этим типом. Его ищет вся полиция Японии.

Вамп. — У тебя есть данные?

Р. — Самые полные и со всеми подробностями. За эти бумажки он будет наш со всеми своими потрохами (хлопает себя по карману). — Ну, а если я почувствую ловушку… (он сжал пальцы в кулаки).

Вамп. — Успокойся, милый. Я думаю, что все будет хорошо. А как тебе удалось добыть эти сведения? Это было очень трудно?

Р. — Да… пришлось поработать. Ну, и помогли. Не даром же наши люди киснут в этой дыре десятки лет!

В. — Однако, ваша контора на высоте… А как зовут этого типа?

Р. — Касамура. Но я имею сведения, что его зовут… Хаяси (Р. наклоняется к лицу В.) — Ты его знаешь?(В. молчит и наклоняет голову) — Ну?(Р. хватает ее за плечи)

В. — Ты мне делаешь больно.

Р. — Ладно, потом поговорим… (Он отпустил ее, а потом вдруг ударил кулаком по столу) — Ты мне ответишь на мой вопрос или нет? Дрянь! Учти, тебе прийдется с ним разговаривать и если ты что-нибудь схитришь… Это тебе не Марсель!

В. — Я не знаю того, о ком ты говоришь… А если ты мне не доверяешь, то зачем втянул в это дело? Зачем ты меня таскаешь с собой? И разве я плохо на тебя работаю? Ты обращаешься со мной как с проституткой, а утверждаешь, что любишь меня. Ты холодное и расчетливое животное, а я из-за тебя между двух огней. Немцы мне не простят измены, а ты заставляешь меня идти навстречу всяким опастностям. А теперь японцы… Только их мне не хватало. Ты взвалил на меня непосильную ношу.

Р. — Ничего. Вы женщины, выносливые… кобылы.

В. — Послушай…

Р. — Ладно, не будем ссориться. Ведь мы нужны друг другу и черт связал нас крепкой веревочкой. Ее трудно разорвать…

В. — Зато ее можно разрезать… (Р. вновь ударил кулаком по столу).

Р. — Ты знаешь, что в любую минуту можешь умереть?

В. — Ну и что? Я этого боюсь меньше всего. Этим меня не запугаешь! Ты уже пытался раз это сделать. (Она смеется ему в лицо).

Р. — Дрянь! (Р. сильно ударил ее по лицу). — Гадина! Эти твои штучки не доведут до добра! (Он опять схватил стул и сел). — Ладно, здесь не место. Мы еще с тобой поговорим! (В. улыбнулась, пододвинулась к Р., подставила ему другую щеку, но сразу обхватила его шею и впилась в его губы поцелуем. Через минуту Р. отталкивает ее). — Сумашедшая, нашла место! Нет, ты определенно взбесилась! (Р. Погладил ее по груди). — Ты определенно играешь с огнем! Но знай… (Дальше не слышно, играет музыка).

* * *

Хаяси изъял из папки эту просмотренную им только что запись и положил ее на прочитанные листки письма.

— Да, так. — сказал он. — В копии замените беседу этой записью. Она точна, а именно это мне и понадобится. Дальше. По возможности замените и сохраните стиль записок Ришара. Выкиньте букву «Р», то есть Ришар, а Вамп замените подлинным ее именем… Впрочем, нет! Оно известно только мне. Хот я… Теперь возможно… Нет, оставьте стиль Жерара Ришара — "она".

— Слушаю, — сказала машинистка.

— Хорошо, посмотрим дальше.

Хаяси вновь углубился в чтение записок Анри Ландаля.

Песня скелета

…В это время началось ревю и мы, посасывая через соломинки коктейль, принялись наблюдать за сценой.

— Смотри — воскликнула она.

Занавес маленькой эстрады раздвинулся. На сцене, декорировенной под джунгли, играл небольшой негретянский оркестр. Негры старались изо всех сил извлечь из своих инструментов самые громкие и пронзительные звуки. Они были совершенно голые, не считая колец браслетов, разных побрякушек на руках, ногах и узкой, свободно свисавшей повязки на бедрах, которая при малейшем движении действительно открывала их огромные половые члены.

Публика восторженно захлопала, засвистала. Послышался женский свист и визг.

Оркестранты все убыстряли темп и вот на эстраду вырвались три молоденькие негретянки, потом девочки, совершенно голые, и закружились в бешенном танце.

Публика неиствовала. От свиста, криков, хлопков, казалось, обрушится потолок. А гибкие фигурки танцовщиц мелькали на сцене, выбивая босыми ногами бешенную чечетку.

И вдруг оркестр смолк. Свет потух и только два мощных прожектора образовали на сцене сверкающий круг. Негритянок уже не было.

Мысли моей спутницы, между тем, приняли весьма чувствительный оттенок и она, вплотную подвинувшись ко мне и незаметно поглаживая под столом мой половой орган, принялась рассказывать о связях своих подруг и знакомых из общества с неграми и даже высказывала совершенно откровенно свое желание удовлетворить похоть с одним из них, да еще в моем присутствии!

Кое-что в ее болтовне было интересно и волнующе, но ее мысль о любви втроем, да еще с негром, мне совершенно не импонировала.

Она была возбуждена, нервно мяла под столом мой полунапряженный член и готова была отдаться мне тут же и в любой позе.

Однако к этому я не был расположен…

* * *

Хаяси вновь прервал чтение письма, порылся в папке с донесениями агента Мацурами и, вынув несколько листков, принялся их просматривать.

Записки Мацурами

В. — Знаешь у них половые органы очень велики…

Р. — Откуда ты знаешь?

В. — Моя подруга рассказывала… Да вот сам погляди! Второй справа. Видишь? Какой изогнутый, длинный… А когда встанет… А? Представляешь? Этих негров можно иметь за деньги. После окончания ревю женщины берут их нарасхват. А вот, попозже, ночью, когда здесь останется изысканная публика будут специально продавать билеты на их коронный номер.

Р. — Что за номер?

В. — О, это потрясающе! Они будут исполнять танец живота. Шесть мужчин и три женщины. А потом они совокупляются прямо на сцене. Но так как женщин вдвое меньше чем мужчин, то негры дерутся за обладание ими и дерутся самым настоящим образом, до крови, до увечий, до полной потери возможности сопротивляться победителям. О, ты бы видел!..

Р. — Интересно…

В. — Подружка рассказывала, что она под негром два, а то и три раза кончила… А с мужем никогда не было больше одного раза…

Р. — Не понимаю…

В. — Погоди! А Мэри… Помнишь, та что я тебя с ней знакомила позавчера?

Р. — Маленькая, Элегантная такая?

В. — Да, да! Так вот, она с мужем взяли после ревю к себе негра.

Р. — С мужем?

В. — Ну, да. Так вот, она кончила под негром три раза, а потом еще под мужем один раз.

Р. — А муж?

В. — Он стоял и смотрел на них.

Р. — Гм…

В. — Говорят, что это очень возбуждает.

Р. — Кого?

В. — И женщину и мужчину. Мэри, например, говорит об особенной двойной сладости при совокуплении с одним под взглядом другого. И ее муж был очень возбужден и тут же при негре взял ее…

Р. — Да…

В. — Знаешь, что? Давай после свидания с «ним» возмем того, что сидит вторым с права… А? Я побуду с ним, а ты посмотришь… А потом… ты меня… А почему у тебя не стоит?..

Р. — Я думаю о другом.

* * *

— В этом месте тоже сделайте заметку, — сказал Хаяси, передавая машинистке просмотренные листки донесения агента Мацурами.

— У него точность магнитофонная! Да и ловкость обезьяны!

Хаяси снова взялся за записки Анри Ландаля по письму Мэг.

Песня скелета

… Однако к этому я не был расположен. Меня занимала мысль о значительном запоздании «его». Кроме того, я заметил новое легкое покачивание портьеры, как будто кто-то стоял за ней и пошевелился. Я решил понаблюдать за портьерой…

Но здесь мое внимание привлекла сцена. И даже моя спутница заинтересовалась необычностью постановки, оставила меня в покое и не отрываясь смотрела на сцену.

Музыка играла что-то тянучее и очень волнующее.

И вдруг на сцене в центре круга, образованного прожекторами, возникла фигура, фигура необыкновенно худой, черной и совершенно обнаженной женщины. Ее тело было разрисовано под кости скелета и производило жуткое впечетление. Казалось, скелет, стоит на сцене, родрагивая в такт музыке.

Внезапно фигура заговорила. Ее низкий и хрипловатый речитатив, усиленный микрофоном, проникал в мозг так, что захватывало дыхание и какими-то спазмами сжимали горло…

В зале была мертвая тишина и только голос: невероятный, проникающий в каждую клетку, наполнял все вокруг. Она пела, если это можно назвать песней, о Хиросиме:

От слов и исполнения веяло ужасом. Прожектора померкли и тело артистки засветилось мертвенными отблесками.

Одинокий женский крик слегка заглушил начало новых строк:

Женщина извивалась в такт музыке и словам… и вдруг рухнула на пол безжизненной грудой костей…

Вот и все, что я помню. В этот момент я чувствовал какое-то смутное беспокойство, щемящую сердце тревогу…

Как в тумане всплывает у меня в памяти тот момент, когда кости скелета рушились… Да, именно тогда своим боковым зрением я, как буд-то, заметил плавное движение портьеры и какую-то тень… А может быть мне все это почудилось? Однако, я сделал в тот миг какое-то сильное, инстинктивное движение в сторону и тотчас ощутил невиданный, режущий ролчек в спину, странный такой толчек… И будто еще сверкнул яркий луч и тот час погас. Наступила ночь…

Да, ничего болше моя память не сохранила.

* * *

Хаяси слегка постукивая пальцами по этим, прочитанным до конца запискам Анри Ландаля, что-то обдумывал.

— Амина, не припомните ли вы, в какой серии находится перехваченное нами донесение Августа Крюге? Кличка, помнится, "Желтый".

— Серия "А".

— Найдите, пожалуйста.

Спустя пару минут Хаяси, перелистав несколько страниц в принесенных Аминой донесениях «Желтого» и найдя нужное место, принялся тщательно его просматривать.

Донесения Крюге/Желтого

…13 апреля…

…Моя парочка прекратила болтовню и уставилась на сцену.

Японец за портьерой продолжает следить за моей парой и что-то записывает.

Феерия со скелетом на сцене, видимо, идет к концу. Очень плохо видно. Подойду к своему объекту поближе. В зале стало почти темно.

Я остановился у намеченной мной колонны, как раз позади японца, почти сливавшегося с тенью портьеры.

На секунду моим вниманием овладела сцена падения скелета на эстраде, но вспыхнул свет, зал взорвался от крика, топота ног, свиста, падения чего-то…

Японец, стоявший за портьерой, исчез.

В тот момент, когда вспыхнул свет, я заметил в четырех-пяти шагах справа от моей пары — француза и француженки — юркую фигуру худенького, низенького японца. Фигура потянулась к колоннам и тот час же исчезла за ними.

Почувствовав что-то неладное, я сделал быстро два шага в право, что бы видеть свою пару, скрытую от меня портьерой и сразу не понял что произошл о…

Но кто? Тот ли, кто подслушивал или тот маленький, юркий?… Мне кажется, что последний, но…

За портьерой бледная француженка тормошила своего спутника:

— Анри! Анри! Что с тобой?..

Француз же сидел, низко опустив голову на грудь. Его руки безжизненно свисали вдоль туловища.

Вдруг, женщина заметила, наконец, костяную рукоятку ножа, торчавшую чуть выше стула в согнутой спине француза. Она широко открыла глаза, чуть дотронулась до рукоятки ножа и рывком вскочила сместа…

— Ах, так!.. — ее глаза метнули молнии, и в руке блеснул револьвер.

Из-за колонны к ней подходил худощавый, коренастый японец.

К счастью, он, кажется не обратил внимания на меня. С безразличным видом я глядел на сцену, хотя, занавес уже давно опустился над ней…

— Ловко! За что же вы его так, мадмуазель? Японец тихо и зловеще засмеялся. Француженка моментально обернулась к нему, сжав в руке револьвер.

— Спокойно, милая! Японец насмешливо улыбнулся, показывая свои лошадиные зубы.

— Сначала нож, потом пистолет. Не много ли будет? Тебя казнят из-за одного этого! Японец кивнул на убитого.

— Хаяси!! — с ужасом воскликнула француженка. При этом имени я вперил свой взгляд в лицо японца, стараясь запечатлить его в своей памяти.

— Ты ошибаешья, крошка! — глаза японца стали узкими щелками. — Меня зовут Касамура! Запомни это!

Он секунду помолчал и затем процедил сквозь зубы:

— Секс-Вамп, теперь ты не откупишься! Все моя красавица, мадмуазель. Твоя прекрасная песня любви больше не будет услаждать слух французских шпионов! И я здесь, как видишь, ни при чем… — он гадко улыбнулся, — А ты…

— Вот смотри! — закончил Хаяси, кивув на группу полицейских в штатском, торопливо пробиравшихся к ним. Один из них, по-видимому врач, держал в руке чемоданчик. Француженка быстро повернулась к Хаяси.

— Я погибну, но и ты умрешь, желтый дьявол! Она направила пистолет в грудь японца, но сильный и ловкий удар по руке вышиб у нее оружие, со звоном полетевшее на пол. Рядом с ней стоял кельнер, зжимая в руке бутылку.

Француженка, видимо, поняла, что все кончено. Она как-то ослабела, упала на стул и тут же на ее руках защелкнулись наручники.

Врач, хлопотавший возле убитого, поднял голову: — Он еще жив, дайте шприц!

Его помошник быстро и точно выполнил его приказ, но… Очень любопытно! Хаяси, склонившись к врачу, одновременно как-то неловко толкнул его помошника в локоть так, что шприц с ампулой чуть было не вылетел у него из рук.

— Бесполезно! Наповал! — вполголоса сказал Хаяси врачу, безнадежно махнув рукой.

— Отойдите! Прошу вас! — резко перебил его врач, искустно и привычно делая укол в то время, как его помошник мягко, но твердо отстранил Хаяси в сторону.

"Кажется, все ясно, — подумал я, — не забыть бы эту сцену."

— Жив! Кто-то сказал жив! — слабым голосом воскликнула француженка, ее глаза засветились и она дернулась, порываясь втать.

Рука полицейкого улержала ее.

— Жив! Ага! — она оживилась снова. — Ну так мы еще поборемся! И еще неизвестно кто кого!

Резким движением она поднялась со стула, несмотря на удерживающую руку полицейского, и с такой ненавистью посмотрела на Хаяси-Касамуру, что тот, почувствовав ее взгляд обернулся и глаза их встретились. Француженка издевательски улыбнулась ему, скорчила рожу, подняла связанные руки и показала ему «нос», затем язык, но… ее нервы не выдержали и она засмеялась, все громче и громче, пока ее смех не перешел в истерический хохот. Влед за тем она потеряла сознание.

— Бедняжка ошла с ума, — соболезнующе казал кто-то. Злобно-торжествующий взгляд Хаяси сменился каким-то недовольным, досадливым, когда он вновь помотрел на тяжело раненного француза. Вскорее он исчез в тени колон.

Публика с любопытством наблюдала, как выносили тяжелое,

бесчувственное тело француза, как приводили в чувство женщину, оживленно обменивались мнениями. Тут и там слышались возгласы и восклицания.

— Вот это нализались!

— Да нет! Им стало плохо от последнего номера.

— Ну, да, ей то может быть, а он чего?

— Сеньеры, она его приделала! — воскликнул восторженно какой-то юнец. Я сам видел нож в спине этого типа!

— Наверное сутенер, — презрительно бросил кто-то.

К восторженному юнцу подошел высокий, солидный мужчина боксерского типа с глубоким шрамом через всю щеку.

— Вы видели нож? — спросил он юнца.

— Да!.. — юнец хотел еще что-то сказать, но тяжелая рука легла ему на плечо.

— А вы видели кто? — стальные глаза в упор смотрели на молодого человека.

— Она…

— А может не она?

Рука человека со шрамом впилась в плечо собеседника.

Я тот час заинтересовался этой сценой, так как человека со шрамом я уже знал. Следя за ним, можно было надеяться выяснить что нибудь новое.

— Ну! — коротко бросил он.

— Я не знаю… юнец тщетно пытался высвободить свое плечо. — А кто вы такой. — перешел он в наступление, — И по какому праву…

— Я агент политической полиции. Человек отвернул лацкан своего пиджака и я знал, что юнец увидел на обратной стороне знак: голубое море и солнце с золотистыми лучами на ярко-красном фоне.

— Позвольте… — хмель, видимо, начал выходить из головы юнца. Я-то причем и какое отношение вы…

Агент перебил его:

— Как вас зовут? — Боб Джерми. — Американец? — Да, но какое…

Пользуясь снующей взад и вперед толпой, я кружил незаметно вокруг беседовавших, стараясь не проронить ни одного слова.

— Слушай, сынок, — снова перебил его человек со шрамом, — я тоже американец и делаю здесь большое дело для Америки. Ты можешь помочь нам здорово. Идем со мной, я тебе все объясню.

— Но как я смогу помочь, сэр? — колебался юноша.

— Пойдем и все узнаешь. Мне не хочется прибегать к официальным мерам задержания.

Агент вынул бумажник, вынул из него крупную купюру и бросил ее на стол.

— Здесь будет половина на чай этому болвану, — кивнул головой в сторону пробегавшего кельнера. — Идем Боб! Ты, кажется, отличный парень!

С некоторой нерешительностью Боб пошел за агентом.

Публика в зале успокоилась, все занимали места, неторопливо ожидая следующего номера.

Следить за человеком со шрамом, завладевшим Бобом, не имело смысла. Следить за ним на открытой улице, хотя бы и ночью, а тем более в каком-нибудь частном помещении, куда он вел юношу, было сопряжено только с опастностью немедленного разоблачения и без всякой надежды на успех.

Я опустился на стул и машинально следил за довольно упитанным японцем — кельнером, обслуживавшим Боба Джерми. Не найдя его за столом кельнер небрежно сунул в карман оставленную купюру и направился, повидимому на кухню. Однако, по пути туда, он бросил вокруг себя испытующий взгляд и юркнул в туалетную комнату.

Внезапно, еще совсем не осознанная мысль заставила меня сорваться с места и устремиться в туалетную комнату, дверь вкоторую я тот час открыл рывком.

К первому мгновению я успел уже приготовиться и моментально зафиксировал фигуру кельнера, стоявшего у правой стены, на которой в изящно инкрустированом бра горела лампа. Японец стоял спиной к двери и внимательно разглядывал один из углов ассигнации. Почти одновременно со звуком открываемой мной двери, рука японца, смяв бумвжку, опустилась в карман и он, приняв безразличный вид, выскользнул из туалетной комнаты, низко склонив голову.

Кельнер успел пробыть там три, может быть четыре, но ни в коем случае не пять секунд!

Таким образом, мне удалось открыть одного из агентов человека со шрамом.

Выйдя из туалетной комнаты, я уселся за столик и долго, но тщетно искал глазами кельнера. Он исчез.

* * *

Отметив это место в донесении, Хаяси передал его секретарше.

— Амина, сделаем несколько иначе. Мне нужны две копии этих писем, одну точную копию всех десяти и другую — со всеми добавлениями и дополнениями.

— Хорошо.

— Вот этот кусок из донесения этого "желтого немца"… Какая ирония! Желтый ариец!.. — Впечатайте этот кусок во вторую, дополненную копию. Вот здесь. После заметок Ришара.

— Хорошо. Ясно. Можно взять? — секретарь кивнулана стопку листков с пометкой "7".

— Нет, здесь еще есть продолжение рассказа француженки. Сейчас просмотрю.

Хаяси зажег сигарету, затянулся и придвинул к себе непросмотренную часть листков с пометкой "7".

* * *

Милая Кэт!

Вместе с этими записками Анри Ландаля посылаю тебе еще и продолжение рассказа Элли.

Теперь будет что читать тебе, так же как и мне, было что писать.

Ну, а обо всем прочем напишу тебе в следующем письме.

Сейчас запечатаю письмо, отдам Дику и пойду провожать его через сад. Там в нашем укромном уголке мы немного задержимся… Вчера я его не видела, ну, и… ты же понимаешь… Я как-то физически хочу чувствовать его горячие пальцы у себя в трусиках… И хочется потрогать у него. А сначала, я немного его подразню! Ох, милая Кэт! У меня там уже мокро…

Потом, в следующем письме больше об этом.

Твоя Мэг.

 

УДАР КИНЖАЛА

Продолжение рассказа Элли

Как сквозь сон помню какие-то длинные переходы, повороты, лестницы. И, наконец, темное, сырое подземелье.

Проскрипела тяжелая, железная, на ржавых петлях дверь и я очутилась в мрачной камере без окон, освещенной тусклой, запыленной лампочкой, подвешенной к потолку и забранной решоткой. Кроме голого, деревянного топчана в камере не было ничего.

"Вот и конец" — подумала я. — "И все… и все… и все…" — эти слова стучали у меня в голове как молоток.

Что же мне делать: лечь на топчан и наивно ждать конца.

Было ясно, что Хаяси живой меня не выпустит и всеми силами попытается узнать содержание записки.

Сказать?… Нет! Это значит предать отца, Рэда, себя.

Что с Рэдом? Хаяси постарается отомстить ему. Убьет? Нет, пожалуй, побоится.

Что же делать? Мысли, одна беспорядочней другой, метались у меня в голове. Противная дрожь била меня.

"Надо успокоиться и взять себя в руки. Рэд умный. Он что-нибудь придумает."

При мысли о Рэде мне стало легче. "Ничего, как-нибудь обойдется."

Свалившись от усталости на топчан, я незаметно уснула.

Сколько я спала не знаю.

Утро или ночь.

Пробуждение было ужастно. Мучила нестерпимая жажда. Во рту пересохло, язык стал деревянным, распух, и заполнил весь рот.

В голове бродили обрывки смутных мыслей, но я никак не могла сосредоточиться.

С трудом поднимаюсь и делаю насколько движений. Все-таки хоть какое-то движение.

Осматриваю камеру. Голые стены, железная дверь, покрытая толстым слоем ржавчины, неровный пол… И тишина, могильная тишина.

Мне становится жутко, невыносимо жутко. Лучше что угодно, чем эта страшная картина. Мне вспоминаютя заживо замурованные. Где-то я читала об этом.

Хотя бы какой-нибудь звук!

Постучать в дверь?.. Но мои маленькие кулачки не производят никакого шума. Дверь даже не дрожит, как в каменную стену.

Пытаюь кричать, мой голос тут же глохнет в этом каменном гробу…

Не знаю сколько прошло времени, но мне делается все страшнее и страшнее. Боже мой! Так можно сойти с ума! И эта тусклая лампочка, бросающая мертвенный свет, который, кажется, ощутимо давит на все твое существо…

Но что это? Тишину нарушает какой-то звук… Сначала еле слышный сто н… Или у меня галюцинация слуха? Но нет, стон становится все сильнее и сильнее, громче. Откуда он слышится — непонятно. Как он проникает через эти стены?…

Но стон все громче и громче… И вот дикий нечеловеческий крик проникает в мой мозг, леденит кровь, останавливает дыхание!.. Что это? Страшный кошмарный сон или жуткая действительность?

А крик все продолжается. Невыносимая мука слышится в этом крике. Я сжимаю голову руками, зажимаю уши, но крик пронизывает все мое существо, заставляет вибрировать и натягиватья каждый мой нерв и кажется, я не выдержу и сама закричу от ужаса…

Шатаясь, добираюсь до топчана и в изнеможении падаю на наго.

Но вот я слышу чей-то хриплый стон, какое-то бульканье, будто кто-то давится и все смолкает. Наступает мертвая тишина.

Что же это было? Что за кошмар? Ведь кричал, безусловно, человек. И в то же время, мысль не допускала возможноти, что бы человек так страшно кричал. Что с ним делали? Очевидно что-то страшное. Все мое тело покрылось липким, холодным потом. Меня трясло как в лихорадке. Мысли, одна страшнее другой, проносилиь у меня в голове. Еще одно такое испытание и я сойду с ума…

Внезапно, возле двери что-то загрохотало. С протяжным скрипом отворилась дверь и в проеме возникла фигура человека.

С ужасом смотрела я как человек вошел в камеру и остановился у порога. Лицо его было закрыто капюшоном и лишь прорезы для глаз зловеще чернели и вызывали непонятный страх.

— Выходите, — произнес скрипучий голос по-японски.

"Вот и дождалась…" — мелькнула у меня мысль.

Поеживаясь и вся дрожа, я вышла в коридор.

Человек в капюшоне прошол вперед и мы двинулись по слабо освещенному коридору. Шли мы довольно долго и за все время человек не сказал ни слова и ни разу не оглянулся.

Коридор кончился и мы стали подниматься по лестнице. Один пролет, другой, третий и снова коридор.

Но не успели мы пройти и двух десятков шагов, как оказались в тупике. Кругом были стены, окрашенные в серый цвет.

Человек остановился и повернулся ко мне. Волна страха пробежала по моему телу, вызывая слабость и чувство полной обреченности. Еле держась на ногах, я плотно прижалась к холодной стене чтобы не упать.

Мой тюремщик пристально взглянул на меня сквозь свой странный капюшон и, подойдя ко мне вплотную, едва различимым шопотом сказал мне что-то. Шопот был так тих, что я не расслышала слов и уже было открыла рот чтобы переспросить, но японец быстро зажал мне рукой рот и снова я улышала шопот:

— Иди! И молчи о бумажке. Потребуй свидания с Рэдом. Не бойся! Ты им нужна. Очень нужна и они тебя не убьют. Главное, что бы не было, молчи!.. Встретишь человека с рассеченным подбородком — ему верь.

С жадностью слушала я каждое слово, будившее у меня надежду а он торопливо продолжал шептать мне в ухо:

— Ничего не бойся. Терпи, чтобы не случилось. Криков не бойся — запись на пленку. Понимаешь? Главное, добиться встречи с Рэдом и ни слова о записке. Помни, всюду и везде есть мирные люди.

При последних словах он крепко сжал мне руку. — На! Возьми это и хорошенько спрячь!

У меня в руке оказался маленький, обоюдо острый кинжал.

Японец снова зашептал:

— Береги его. Действуй только в крайнем случае. И еще раз помни — мирные люди есть везде.

Он замолчал и торопливо, но тихо отошел к противоположной стене.

От изумления я оцепенела и только ощущение кинжала в руке доказывало, что все это правда.

Мое сердце забилось быстрее. Значит, не все еще потеряно.

Переход от смерти к жизни был так резок, что некоторое время я еще не могла полностью осознать случившегося. Машинально я спрятала кинжал в складки своего кимоно, вся дрожа от волнения.

Мой спутник замер, выжидая минуту, когда я успокоюсь и, вслед за тем, сделал мне предостерегающий жест рукой.

Внезапно, прямо передо мной часть стены упала в угол, обнаружив скрытую за ней маленькую, железную дверь.

Мой спутник нажал какую-то кнопку, глухо задребезжал по ту сторону звонок, послышалось щелканье запоров и дверь отворилась. За дверью стояла такая же мрачная фигура, в капюшоне, скрывавшем лицо.

— Что так долго? — проворчала фигура.

— Она еле жива от страха. Всю дорогу пришлось тянуть за руку.

— Там еще не то будет! — зловеще парировал объяснение моего спутника новый тюремщик.

— Смотрите! Разрыв сердца бывает и от страха!.. А если она… — мой спутник многозначительно показал на лоб.

— Знаем! Меньше болтай!

Мой новый тюремщик втолкнул меня в новое помещение, дверь захлопнулась и неопределенный шум и глухое гудение возвестили о том, что опустившаяся часть стены вновь поднялась, плотно закрыв то место, где находилась дверь.

Единственный человек, вселивший в меня надежду, оказался по ту сторону. Снова я предоставлена самой себе. Надеятся было больше не на кого.

Я осмотрелась. Коридор был светлый и сухой. По полу стелился прорезиненный мат, делавший шаги совсем не слышными. Несколько масивных железных дверей с небольшими зарешетчатыми окошечками выходили в коридор.

"Очевидно тюрьма", — подумала я и замедлила шаги у одной из дверей, в которой совсем не видно было окошечка.

Мой проводник тот час грубо толкнул меня в плечо.

— Иди, иди! Чего стала? Французская проститутка.

При этих словах меня охватила злоба с такой силой, что мне захотелось воткнуть ему в грудь кинжал.

"Убить, а потом открыть все эти железные двери и выпустить заключенных!" — мелькнуло у меня в голове, — "Ну, а если там никого нет? А где ключи? А куда бежать?.."

Искушение убить проводника ослабевало, но все с большей силой ощущала я муки жажды. Да и голод давал себя чувствовать так, что тошнота подступала к горлу.

"Скоро ли конец всем этим мукам?" — думала я, ощущая новый прилив злости. — "Погодите, желтые дьяволы, я еще покажу вам, что значит французская девчонка!"

Но вот после нескольких переходов и лестниц мы очутились в помещении, похожем на камеру и на кабинет одновременно. Вся обстановка этой полукамеры состояла из небольшого письменного стола, пары стульев, сейфа в углу и широкой деревянной скамьи под стеной. Окон не было. Под потолком горела яркая лампа.

— Садись! — тюремщик кивнул на скамью.

Усталая от бесконечных переходов и переживаний ни о чем не думая, я с облегчением опустилась на скамью… и в тот же миг с прозительным криком вскочила… Вся скамья была усеянна тонкими иголками, мыступавшими на полтора-два сантиметра над поверхностью и заметные лишь при внимательном осмотре.

Конвоир захохотал во все горло.

— Отдыхай, отдыхай! Или перина плохая? Ничего, переспишь пару ночей — привыкнешь.

Кровь бросилась мне в голову и в складках кимоно я нащупала рукоятку кинжала. Еще мгновение и свершилось бы непоправимое.

Но дверь отворилась и в этот момент в помещение вошол пожилой японец в очках, в отлично пригнаной военной форме, с кожанной папкой под мышкой.

— Все шутишь? — и неожиданно нанес ему сильный удар по щеке.

"Капюшон" мгновенно вытянулся в струну.

— Еще раз повторится, сам сядешь сюда! — офицер показал на скамейку.

— Господин… — начал было «капюшон», но офицер прервал его:

— Пшол вон!

Тюремщик щелкнул каблуками и выскочил за дверь. — Простите, мадмуазель! Здесь произошло недоразумение.

Бросив папку на стол и пододвинув к нему стулья, он вежливо предложил:

— Садитесь, пожалуйста. Не бойтесь! Стул самый обыкновенный.

— И скамья у вас тоже самая обыкновенная, — со злостью сказала я.

Ягодицы у меня горели, и вовсе не хотелось садиться на какой-то стул.

— Еще раз приношу свои извинения, — сказал офицер. — Солдат будет наказан.

— Дайте мне воды, — попросила я. — С тех пор, как я нахожусь у вас, у меня во рту не было ни капли воды.

— И, очевидно, ни куска хлеба, — подхватил офицер. — Это наше упущение! Сейчас мы все поправим. Присядьте, пожалуйста!

Сквозь свои толстые очки он сочувственно взглянул на меня. Однако, я очень хорошо понимала его мнимое сочувствие.

"Еще издевается, скотина," — подумала я. — "Ну, погоди!"

— Я хочу пить, — как бы не слыша слов японца, повторила я.

— Я хочу пить, — как бы не слыша слов японца, повторила я.

Офицер нажал кнопку, находившуюся на столе, и в ту же минуту показался "капюшон".

— Ужин для мадмуазель! — приказал офицер.

Несколько томительных минут прошло в полном, тягосном молчании. Наконец, на столе показался, прекрасно сервированный сытый ужин.

Бутылка вина, и особенно графин холодной прозрачной, чистой воды, привлек мое внимание прежде всего.

Я протянула руку к графину.

— Одну минуточку! — остановил меня офицер, убирая графин, — сперва — небольшой уговор. Будете отвечать на вопросы или нет?

Не мигая он глядел на меня сквозь толстые стекла своих очков.

Злость помогала мне выдержать его взгляд.

— Я в ваших руках и ничего не могу поделать. Бороться у меня нет сил, — вяло проговорила я.

Стекла очков блеснули.

— Я хочу пить. У меня язык не ворочается.

Офицер кивнул головой и налил мне полный стакан чистой, холодной воды.

О, с каким наслаждением я пила! Ничего вкуснее воды для меня не существовало. Я выпила один стакан, другой… Какое блаженство! Ах, если бы я еще могла сесть…

Потом наступила очередь жаренной рыбы, салата, икры, холодного бифштекса — все я ела торопливо, с жадностью с удовольствием.

Офицер молча наблюдал за тем, как я ем, и казалось, считал каждый кусок.

Когда я насытилась, офицер молча нажал кнопку, и явившийся солдат быстро убрал все со стола.

Приятное состояние сытности разлилось по всему телу и очень захотелось присесть… но, увы, это было невозможно.

Офицер раскрыл папку, уселся поудобнее и приготовился писать, перед ним лежал лист чистой бумаги и он внимательно смотрел на меня.

Я молчала. Пауза затягивалась. "Что то будет!?" — подумала я.

— Итак, будем молчать, мадмуазель? — прервал, наконец, затянувшееся молчание офицер. — Не советую. Мы умеем развязывать языки… И не вздумайте, что только этим… — он кивнул на скамью. — Это только детская игрушка по сравнению с тем, что вас ожидает. Вам понятно? Подумайте хорошенько. Ваша судьба в ваших руках. Вы еще молоды и вам нужно жить.

Он порылся в папке и протянул мне фотографию:

— Взгляните, это тоже была молодая и красивая девушка.

С фотографии на меня смотрела удивительно красивая японка. Огромные глаза, казалось, светились, каким-то мягким светом, великолепные волосы ореолом окружали ее точеную головку. Лицо ее было европейского типа и только чуть удлиненный разрез глаз выдавал ее японское происхождение.

"Какая красавица" — подумала я. — "Но… «была»… он сказал "была"…, значит…" — И мне стало страшно.

Офицер внимательно наблюдал за мной, и казалось, читал мои мысли. Он вздохнул и сказал:

— Да, была… Она оказалась врагом Японии. И вот что с ней случилось. Он протянул мне другую фотографию, взглянув на которую, я

почувствовала, как тошнота подступает к моему горлу.

Какой ужас! Страшное распухшее лицо, всклокоченные, редкие волосы, разбитый рот, изрезанные щеки, а глаза… нет! Я не могла смотреть. Мои нервы напрягались до предела.

Офицер спокойно убрал фотографию и сказал:

— Я думаю, коментарии излишни?

"Ничего, возьми себя в руки, держись, не бойся. Они ничего тебе не сделают" — прозвучал у меня в голове голос проводника, — "Ты им нужна".

Я вспомнила крепкое пожатие его руки и слова:

— "Везде есть мирные люди"… Но ведь в записке тоже говорилось о "Мирных людях"! Значит…

Мне стало легче. К тому же у меня кинжал…

До меня начали доходить слова:

— …Борьба с нами невозможна. Вы понимаете, наша машина перемалывает и не такие куски, как вы…

Он говорил все это спокойным, монотонным голосом. Потом вынул вечное перо, что-то написал на бумаге и снова обратился ко мне:

— Итак, ваше имя?

— Вы его прекрасно знаете.

— Мадмуазель, прошу вас отвечать на вопрос, а то что мы знаем, вас не касается. Ваше имя?

— Элли Ришар. — Я решила отвечать на все вопросы, неотносящиеся к делу.

— Где вы родились?

— Во Франции, в Марселе.

— Родились во Франции, а имя у вас английское. Почему?

— Не знаю.

— Кто ваша мать? Где она?..

Вопросы сыпались градом и я едва успевала отвечать. Я сказала, что мать умерла, когда я была еще маленькой и помнить ее не могу. Рассказала, что у меня должен быть брат.

Рассказала как погиб мой отец и что со мной было потом.

Вопросам, казалось не будет конца, а я так устала, что едва держалась на ногах и мне трудно было сосредоточиться.

— Я вас прошу прекратить допрос. Сейчас я ничего не соображаю. Дайте мне отдохнуть.

Офицер на секунду задумался и нажал кнопку звонка. — Хорошо, Идите и хорошенько поразмыслите обо всем. До свидания!

Пришел солдат и мы вышли в коридор.

Ночь я провела в маленькой, но сносной камере. Узкая кровать и тощий тюфяк с колючим одеялом показались мне роскошью. Лежа на боку, я спала как убитая.

Молодость брала свое. Она терпеливо переносила все невзгоды, а нервы успокоились во время сна.

Проснулась я от того, что кто-то открыл дверь, вошел тюремщик все в том же капюшоне, поставил на столик кувшин с водой, миску, стакан молока и хлеб, и тот час вышел. Лязгнули замки и снова стало тихо.

Плеснув себе в лицо пригоршню воды из кувшина, я сьела свой жалкий завтрак и задумалась, как вести себя дальше. На что решиться, что говорить? Так ничего не придумав, я стала нетерпеливо поглядывать на дверь — мне захотелось в туалет…

Я вертелась по камере, стараясь об этом не думать, сжимала по временам бедра, но вскорее от нестерпимого желания у меня даже вспотел лоб…

Скрип открываемой двери показался мне музыкой.

— Мне нужно в туалет! — чуть не прокричала я тюремщику и замерла ожидая приговора.

Но он спокойно вывел меня из камеры и кивнул на дверь без окошечка, видневшуюся наискось через коридор. Не помню как я доплелась туда, как открыла дверь, забыв или не имея сил прикрыть ее за собой, и как одним движением опустила свои трусики и присела на корточки… Помню только необъяснимую минуту блаженства…

Повеселевшая, я вышла оттуда, нисколько не заботясь о том, слышал или нет тюремщик то, что я там делала.

"Опять допрос", — мелькнуло у меня в голове. Но теперь мы шли в другую сторону. Лестница вниз, опять тускло освещенный коридор…

"Неужели меня здесь оставят?"

И вдруг крик. Крик явно женский. Страшный, мучительный крик… Вот он перешел в животный визг и смолк. Меня вновь охватил ужас… "Лучше покончить с собой, чем слушать эти ужасные крики". Моя рука невольно нащупала кинжал, но тут я вспомнила слова: "Криков не бойся — это запись на пленку". У меня несколько отлегло от сердца. Но все равно страшно. Очевидно, они пугали меня, чтобы сломить сопротивление. Ну, что ж, буду терпеть сколько можно.

Неожиданно тюремщик открыл какую-то дверь, втолкнул меня в проем и дверь за мной захлопнулась.

Очутившись одна в странной комнате, если это помещение вообще можно назвать комнатой. Окон не было, но помещение было хорошо освещено электрическими лампами.

С потолка, на цепи свисал какой-то деревянный брусок с ввинченными в него металическими кольцами.

На мокром цементном полу, посередине помещения, виднелась канализационная решетка.

У стены стоял низкий стол, обитый белой жестью, я неподалеку от него стояли странного вида стулья, изготовленные из железных прутьев. Чуть подальше виднелись совсем уж странные и неприятные предметы из дерева и железа… И дубинки и колья… И веревки, румни, плети, прутья… Электрические шнуры, плиты, жаровни…

Стены были покрыты серой масляной краской и кое-где на них торчали какие-то кольца, скобы, крючья…

Меня охватил необъяснимый ужас, все усиливавшийся. Чем больше я всматривалась в непонятные для меня предметы, тем ощутимее, как мне казалось, шевелились волосы у меня на голове и тем сильнее выступал у меня холодный пот на лбу…

Я старалась не глядеть на эти предметы, но мои глаза невольно бегали по стенам… и тут я заметила слева от себя еще одну дверь.

Что там? Собравшись с духом, осторожно я подошла к этой неплотно прикрытой двери. Я прислушалась. Ни звука. Открыть? Страшно. Мне чудилось, что за дверью меня ожидает нечто более страшное, чем даже в этой жуткой комнате. Но впоследней оставаться тоже не было сил и я решилась. Толчком открыв дверь, я остановилась на пороге. Ничего страшного не произошло. Хорошо освещенная комната напоминала кабинет. Масивный письменный стол с телефоном, два кожаных кресла, приятной расцветки ковер на полу и даже две копии каких-то картин на стене — составляли обстановку этой комнатыкабинета.

За столом сидел человек и писал. При моем появлении он поднял голову и в нем я тот час узнала вчерашнего офицера-японца. Его очки с толстыми стеклами блеснули в мою сторону.

— Здравствуйте, мадмуазель! Я ждал вас, — вежливо произнес он, — проходите сюда! — Он уаказал на кресло и продолжал:

— Если вы будете благоразумны, то мы бястро закончим это дело и отпустим вас на все четыре стороны. А если нет… — Он многозначительно помолчал, — вам прийдется испытать несколько неприятных минут.

Он придвинул к себе чистый лист бумаги и взял перо.

Сидя в кресле я лихорадочно сооброжала, что мне делать. Говорить или нет? Впечатления от соседней жуткой комнаты заставили меня колебаться, но вспомнив, что у меня есть кинжал, который в любую минуту я могу вонзить себе в грудь, я почувствовала себя сильнее.

— Господин офицер, а где господин Хаяси?

Меня очень интересовал этот вопрос. Хаяси я боялась больше всего. Тень неудовлетворения пробежала по лицу японца.

— Я не знаю никакого Хаяси. Вас передали министерству внутренних дел и, в частности, в мой отдел. И заниматься вами буду я.

— Кто передал. — в упор и быстро спросила я.

— М-м… Вас это не касается!.. Впрочем могу сказать, что эта передача произошла по нашей инициативе. Отсюда сделайте вывод.

Офицер сделал паузу и добавил:

— Не исключен и обратный перевод…

Не зная, лучше это или хуже, но поняв, что каким-то образом я выскользнула из когтей Хаяси, я вздохнула с облегчением и решила задать еще один вопрос.

— А как ваше имя, господин офицер, если конечно это не служебная тайна.

Офицер испытывающе посмотрел на меня.

— Меня зовут Одэ. Капитан Одэ, — повторил он. — Вы удовлетворены? Теперь разрешите и мне задать вопрос, — с легкой иронией спросил он.

Не знаю почему, но страх мой уменьшился. Одэ это все таки не Хаяси. И если так быстро меня выхватили из рук Хаяси, то очевидно, агенты министерства вели наблюдение за мной и я им была весьма нужна.

— Скажите, мадмуазель, — Одэ помолчав, как бы подбирая вопрос. — Заметка найденная вами в старых вещах, касается вашего отца. Вам понятен мой вопрос.

— Понятен. — ответила я, уже наметив себе линию поведения. — Да, она касается моего отца.

Очки капитана удовлетворенно блеснули. Он быстро что-то записал и в упор взглянул на меня.

— Вы умная девушка, мадмуазель, — сказал он.

"Да, не такая уж дура, как ты думаешь", — подумала я.

Капитан продолжал в упор смотреть на меня, как бы стараясь прочитать мои мысли и, наконец, спросил, раздельно произнося каждое слово:

— А что там было написанно. — он впился в меня взглядом, ожидая ответа на главный вопрос.

— Видите ли, капитан…. - я смело посмотрела в его глаза. — Этот вопрос очень серьезный и мне надо хорошенько подумать, прежде чем на него ответить.

Глаза Одэ превратились в узкие щелки, но не один мускул не дрогнул на его лице. Он, очевидно, что-то заметил в моих глазах и медленно проговорил:

— Вам не удасться долго думать, мадмуазель. — Он слегка хлопнул ладонью по столу. — Мне прийдется применить более эффективный метод допроса.

Одэ снял трубку телефона. — Подождите, капитан! — быстро сказала я.

— Один вопрос…

Рука с трубкой опустилась. — Господин Одэ, я что я получу взамен, если я отвечу на ваш вопрос.

Одэ бросил трубку на телефонный аппарат.

— Я же вам сказал, что вы получите полную свободу.

— А где гарантия того, что вы меня не уничтожите.

— Гарантия — мое слово! Слово капитана японской армии! — с пафосом воскликнул Одэ.

Однако, я спокойно взглянула на него и сказала:

— Господин Одэ, я не верю вашим словам. Мне нужна более веская гарантия.

Одэ взорвался. Он вскочил со стула и отвесил мне крепкую пощечину.

— Вот вам более веская гарантия. А ответ на свой вопрос я получу и без всяких гарантий!

Он снова потянулся к телефону.

— Господин Одэ, вы напрасно так разговариваете со мной! — в гневе я вскочила с кресла.

— Если я слабая девчонка, попавшая к вам в когти, то поверьте мне, я очень хочу вырваться из этих когтей и эта возможность у меня есть. Да, у меня есть защита, господин капитан, и мышь не долго будет сидеть у вас в клетке!

Одэ с удивлением посмотрел на меня. Потом сел и спокойно спросил:

— Что это означает?

— Это всего обыкновенная гарантия жизни. Не верите, у меня есть все насчет всех ваших вопросов…

— Так что же вы хотите?

— Я хочу увидеться с Рэдом и после свидания с Рэдом, даю слово, отвечу на все ваши вопросы.

— Что еще за Рэд. Не знаю никакого Рэда! — прошипел Одэ. — И бросьте эти глупости. Я вам не мальчик и диктовать условия буду я!

— В таком случае ни на какие ваши вопросы я не отвечу. — тихо сказала я.

— Раскаитесь!

Он снял трубку с телефонного аппарата. — Привести связанных! — приказал он и положил трубку на место.

Сердце у меня забилось в предчувствии чего-то страшного. — А теперь, мадмуазель, прошу вас пройти в ту комнату. — он указал на дверь в которую я пришла.

Одэ сам открыл дверь, вежливо пропустив меня вперед.

Я снова очутилась в том жутком помещении, похожем на камеру пыток. Страх все больше сковывал меня и я не знала, на что решиться. Но и времени на размышления не было.

Дверь в коридор отворилась и в камеру ввели двух женщин, почти девочек. Их сопровождала группа из четырех мужчин, троих японцев и одного негра.

Подобный наряд и вид негра заставил меня невольно попятиться. — Завяжи ей руки — приказал стоявший позади меня Одэ.

Один из японцев моментально связал мне кисти рук и еще прижал их веревкой к спине.

В камеру вошли еще трое мужчин в масках а за ними ввели двух каких-то оборванцев и еще одного пожилого мужчину. Их сопровождали четверо солдат в капюшонах.

Одэ остановился у одной из женщин: — Так кто же был у вас из присутствующих? — Клянусь, господин, я никого не знаю!

Молодая японка энергично вскинула в подтверждение своих слов красивую голову.

— Так… А ты знаешь кто у вас был.

Одэ вперил свой взгляд в девочку лет двенадцати, повидимому, дочь молодой японки. Девочка испугано переводила глаза с Одэ на мать и молчала.

— Хорошо, — сказал Одэ. — Сейчас припомнишь! И ты тоже! — метнул он взгляд на японку.

— О, господин, клянусь!..

— Молчать!

Одэ повернулся к ожидавшим его приказаний троим японцам в масках.

— Кровать и диван! — приказал он.

Мужчины, сопровождавшие женщин, довольно переглянулись. Ужасный негр оскалился и хмыкнул.

— У вас в Европе, мадмуазель, день всегда начинается с трудного, тяжелого, а заканчивается удовольствием. Мы же, наоборот, начинаем с приятного. А уж затем…

— Одэ кивнул на жуткие предметы, заполнявшие камеру.

Трое в масках вытащили из угла и поставили на середину камеры «кровать» и «диван», назначения которых, особенно «дивана», я совершенно не могла понять. Очевидно, только в насмешку можно было назвать «диваном» сооружение, ничего общего с диваном не имевшее. Это было нечто вроде невысокого столика с покатой поверхностью, по краям которого были прикреплены какие-то полувалики. На ножках и с боков столика свисали ремни.

Протяжный крик прервал мои наблюдения и мысли.

Двое в масках уже тащили отчаянно отбивавшуюся от них молодую японку к «дивану». Третий, оторвав девочку от матери, тащил ее к "кровати".

По знаку Одэ все четверо мужчин, сопровождавших женщин, тут же при всех разделись, оставшись только в коротких рубашках и ботинках.

— Можете полюбоваться, мадмуазель!

Одэ кивнул мне на голых мужчин.

— Сейчас начнется прилюдия, в которой примете участие и вы. Начнем с удовольствий.

Мажду тем двое сильных и ловких палачей, стащив с японки трусики и забросив платье ей на спину, уже пристегивали ее к «дивану». Ее нижняя часть живота оказалась прижатой к валику, расположенному у приподнятого края поверхности столика так, что ее задница оказалась высоко приподнятой, а плечи и грудь низко опущенными. Другой, нижний валик упирался ей в подбородок и приподнимал ее голову. Ее ноги были перехвачены у коленей ремнями, сильно разведены в стороны и прикреплены к ножкам «дивана». Опущенные вниз как бы обнимавшие стол, руки так же были перехвачены ремнями. Наконец, широкий ремень, наброшенный на нижнюю часть спины и туго притянутый, плотно прижимал ее живот к столу и еще выше приподнимал ее задницу.

Японка продолжала кричать, биться, но изменить положение своего поднятого, до предела раскрытого зада не могла.

К ней приблизился один из четырех, высокого роста и с мрачной физиономией, японец, стал позади ее и принялся ощупывать ее бедра. Его член был напряжен…

Другой, из той же группы, японец лег спиной на «кровать», поставленную перед глазами привязанной к «дивану» японки и тот час на него положили девочку, предварительно оголив ее ноги и таз. Ее привязали так, что она, казалось, обняла руками и ногами лежавшего под ней мужчину.

Девочка слабо вскрикивала, бессильно дергалась. Ее мать выла, выкрикивала слова мольбы, клятв…

Все мое тело била мелкая дрожь и начинали стучать зубы…

Я не заметила, как в комнату вошли две молоденькие японки, одна из которых подошла к «дивану» и, по-видимому, какой-то мазью натерла половые губы привязанной японки и затем этой же мазью натерла длинный член стоявшего у своей жертвы японца.

Другая же, незаметно для меня вошедшая японка, присела на корточки у «кровати» и ее маленькая ручка затерялась между раздвинутыми ножками девочки, натирая ее половые органы мазью.

Один из японцев в маске расположился с плетью у «кровати» поглядывая на маленький зад девочки.

Я взглянула на мать девочки…

Ремни впились в ее руки и ноги, мускулы ее тела натянулись и дрожали от напряжения… А в ее тело входил длинный член садиста… медленно… с какой-то дьявольской выдержкой…

Ноги у меня подкосились и я едва не свалилась на пол, но Одэ подхватил меня за веревки, опутывающие меня, и спокойно сказал:

— Это прилюдия только, мадмуазель! Маленькая, маленькая прилюдия… Но если она вам, то только одно ваше слово и вы будете свободны. И эти тоже, — он кивнул на несчастных. — А пока любуйтесь!.. Что такое?…

Японка в маске смотрела на него, держа в руке вялый член японца, лежавшего на «кровати» под девочкой:

— Развязать! — в бешенстве заорал Одэ.

Девочку быстро отвязали и лежавший под ней японец, испуганно глядя на Одэ, поднялся на ноги.

— Ты что? — обрушился на него Одэ, с размаху нанося ему удары по щеке.

— Ты опять, скотина, имел женщину!

Шатаясь японец отрицательно покачал головой.

Одэ окинул взглядом третьего японца из вошедших в камеру первой группы и негра.

Я подняла глаза и невольно заметила эрекцию половых органов у обоих. У негра был какой-то отвратительный, огромного размера черный обрубок.

Оскалясь негр ткнул себя пальцем в грудь, кивая на девочку у "кровати".

— Нет! — сказал Одэ. — Услаждать тебя будет вот эта мадмуазель! — Одэ кивнул на меня.

Член у негра вздрогнул, приподнялся, а его рот растянулся в такой плотоядной гримасе, что все мое тело содрогнулось от ужаса.

По знаку Одэ на «кровать» начал умащиваться третий японец, а на него вновь начали растягивать девочку.

— А ты погоди, — крикнул Одэ высокому японцу, который наклонившись над привязанной японкой, совокуплялся с ней, наслаждаясь ее воплями.

— Будьте внимательны, мадмуазель, — говорил Одэ, — Сейчас вам будет представленна возможность самой испытать обе эти спальные принадлежности после этой девочки и ее матери. И кавалер у вас будет подходящий. А они тем временем перейдут на следующую ступень. Там уже наверняка заговорят… А нет, что ж… еще есть двенадцать ступеней…

Одэ говорил и одновременно знаками руководил своей "прилюдией".

Один из «капюшонов» отодвинув от стены какое-то кресло, оббитое блестящими желтыми пластинками, и стал прилаживать к нему провода и металические приспособления. Другие «капюшоны» возились со своими арестованными, приготовляя их к чему-то…

— После девочки ваша очередь, мадмуазель. Или может быть…

"Лучше смерть", — подумала я, — "чем доставаться этим палачам. Этот негр… Нет, нет!.. Все что угодно… Впрочем, это ведь только прелюди я… А пыток мне не выдержать…"

Меня бил озноб, по спине бегали мурашки, на лбу выступили капли холодного пота.

На мгновенье я представила себе, как меня будут растягивать на этой «кровати», на груди и животе этого чудовища, а мерзавец Одэ…

"Нет, этого я не выдержу!"

Голова стала заволакиваться туманом, я почувствовала, что скоро упаду в обморок.

— У меня затекли руки и кружится голова, — пробормотала я. — Дайте мне воды.

— Вы будете говорить?

— Да, только отпустите меня.

Очки Одэ торжественно блеснули. — Освободите ее! — приказал он.

И вот мои руки свободны, пальцы шевелятся…

Возле кровати возня прекратилась в ожидании приказаний Одэ и только высокий японец не в силах был оторваться от насилуемой им беспомощной жертвы…

В этот момент я заметила близко ко мне приблизившегося солдата в капюшоне. То ли он недавно вошел, то ли он был один из группы ранее вошедших, я не знаю, но бросив на него мимолетний взгляд я заметила у него неприкрытый капюшоном рассеченый подбородок.

"Боже!" — Я чуть не уронила кинжал, который нащупала и сжимала под своим кимоно.

"Спокойно, спокойно!" — успокаивала я себя.

Одэ поднес к моим губам стакан с водой.

Несколько глотков освежили меня.

В голове прояснилось.

— "Человек с рассеченым подборотком мой друг, но помочь мне он не сможет. Его жертва для меня будет бессмысленна. Она мне не нужна!"

— Ну как, мадмуазель? — торопил меня мерзавец.

"А вот сейчас узнаешь!" — подумала я. — "Один удар ему, другой себе. Только бы успеть."

Ноги плохо держали меня, но присутствие человека с рассеченным подбородком как-то поддерживало меня.

Приблизившись вплотную к Одэ, как бы желая сообщить ему что-то, я собрала все свои силы и вонзила ему кинжал в живот… Но вытащить его уже не смогла…

Одэ зашатался и с хрипом упал. Один из палачей с кривым ножом в руке бросился на меня…

Падая и теряя сознание я еще видела поднятую руку человека с рассеченным подбородком и слышала его предостерегающий крик:

— Только живую!