Торжественная презентация демонстрационного дома в Саутгемптоне и банкет были отложены до 4 июля не столько из-за уважения к покойным, сколько из-за необходимости привести все в порядок. На следующий день после церемонии дом был открыт уже для всех желающих.

К тому времени не осталось и следа от еще недавно разыгравшихся здесь кровавых событий. Комнаты и залы еще раз обрели свое нарушенное совершенство. Все сложилось очень удачно: ущерб, причиненный дому, возместили за счет страховок, обязательных для каждого дизайнера.

Еще никогда ни один демонстрационный дом не возбуждал такого жгучего интереса.

В тот год дом в Саутгемптоне стал самым знаменитым образцом дизайна интерьера за всю историю этого искусства. Это произошло по нескольким причинам: благодаря беспрецедентному освещению в прессе и по телевидению и убийству непререкаемой королевы светского общества Нью-Йорка Анук де Рискаль, а также человека, которого называли чудом Уолл-стрита и который, как оказалось, держал в страхе всю армию манекенщиц.

Все буквально умирали от желания взглянуть на место преступления, ставшего сенсацией.

Сотни тысяч страдающих нездоровым любопытством потянулись в Саутгемптон и толпами бродили по особняку, предварительно заплатив по десять долларов за право на это.

На прекрасные комнаты почти не обращали внимания. Притягивала и завораживала та, где произошло преступление.

Ко времени закрытия дома в Фонд помощи детям, больным СПИДом, было собрано два миллиона долларов — на полтора миллиона больше, чем ожидалось. Это доказывало, что в редких случаях преступность не только приносит доход, но — правда, в гораздо более редких случаях — и служит доброму делу.

Билли Дон и Дункан Купер так и не поженились, но это не мешало им жить счастливо. Любовь раскрыла в каждом из них удивительные качества, сделавшие их мир только богаче. Им во всем сопутствовала удача.

Как-то Билли невзначай вздохнула, что от студийных ламп кожа ее становится шершавой и сухой, а при съемках на улице — трескается.

Ничего не сказав ей, Дункан заперся у себя в лаборатории и вскоре подарил ей сказочный увлажняющий лосьон. Работая над получением лосьона, он, конечно, не испытывал его на животных, чему Билли была очень рада.

В другой раз Билли заявила, что по утрам стала замечать на лице морщинки. И что бы вы думали? Он сделал для нее ночной питательный крем от морщин, от которого кожа становится свежей и упругой.

Вскоре, специально для нее, Дункан занялся разработкой целой серии средств по уходу за кожей, и однажды Билли, обратив внимание на обилие у нее кремов и лосьонов, заметила, что он уже может продавать их.

Дункан обещал подумать, но лишь в том случае, если она согласится рекламировать их.

Билли согласилась, и они взялись за дело.

Оно пошло настолько успешно, что вскоре „Косметику клиники Купера" можно было увидеть в специальных бутиках, занявших лучшие места на первых этажах всех универмагов страны. А еще через некоторое время, при объеме акций на сумму в четверть миллиарда долларов, фирма была зарегистрирована на нью-йоркской фондовой бирже.

Фортуна продолжала улыбаться Билли Дон, и она была вознаграждена за все перенесенные ею страдания.

Теперь благодаря новой методике в хирургии оказалось возможным вылечить травму, которую перенесла Билли Дон, попав к Воинам Сатаны. Через очень короткое время она забеременела и через девять месяцев родила двух здоровых мальчиков-близнецов.

Билли понимала, что в жизни главное, и ставила материнство выше карьеры. Сделав на год перерыв в своей работе, она занималась теперь своим искусством только тогда, когда ей этого действительно хотелось.

Спрос рождает предложение, и поэтому вполне естественно, что ее редкие появления лишь увеличили спрос и, соответственно, цену.

Деньги лились рекой.

Эдвина Дж. Робинсон взошла на вершину славы.

Этому способствовали не только пресса и телевидение, со всеми подробностями представившие кровавую эпопею Лео Флада. Эдвина мгновенно стала знаменитостью, поскольку оказалась именно тем человеком, который избавил город от пресловутого маньяка-убийцы, а также спас жизнь своей дочери и супермодели Билли Дон. Ее фотографии появились во всех газетах и журналах, она не сходила с телеэкранов. Поначалу Эдвина сокрушалась, что такая „популярность" испортит репутацию ее фирмы и снизит продажу: в конечном итоге она убила человека, что само по себе — уже отрицательная реклама.

Но пресс-агент Уильям Питерс был на седьмом небе. Он взахлеб твердил, что такое масштабное освещение невозможно купить ни за какие деньги. И, конечно, он оказался прав. Ее пригласили участвовать в известных телевизионных ток-шоу Донахью и Опра, и она согласилась, но с условием, что через две недели телевидение покажет демонстрацию ее моделей одежды. Продюсеры обоих шоу были готовы на все.

Ее также волновала и судьба компании „Эдвина Джи", так как Лео Флад был ее партнером.

Но она напрасно волновалась. Разногласий оказалось немного, и их легко уладили, поскольку она подписывала контракт не лично с Лео Фладом, а с компанией „Бек, Флад и Кронин". Ее контракт с ними все еще имел силу. Корпорация сохранилась, и ее директора Саул Бек и Дэвид Кронин внесли в нее только одно кардинальное изменение: из названия исчезло слово „Флад".

Бутики „Эдвины Джи" имели колоссальный успех, все просто помешались на ее моделях, так что „Рибок" и „Своч" отошли на второй план. Уже через год объем продаж фирмы составил триста миллионов долларов.

Но еще раньше Эдвина и Р.Л. связали себя брачными узами. Это была скромная свадебная церемония, на которой присутствовали лишь близкие друзья, Ал и Лесли. Невеста сохранила свою девичью фамилию.

После замужества в жизни Эдвины и Р.Л. произошли некоторые изменения. Эдвина дала объявление о продаже своей квартиры в Сан-Ремо, а Р.Л. продал свой дом. Теперь они могли позволить себе все и, решив ни в чем себе не отказывать, принялись за поиски нового дома. В том же квартале, где находилась клиника Купера, они купили большой особняк с гаражом, бассейном и огромным с высоким потолком залом для балов, который Эдвина тут же переделала в свой домашний офис.

Через год, образовав филиал фирмы, она разработала целую серию моделей мужской одежды. Успех был фантастический. Затем она занялась созданием образцов постельного белья и дизайном предметов интерьера.

Как Ральф Лорен.

У Аллилуйи Купер не было проблем в общении со своей знаменитой матерью, знаменитым отцом и знаменитой мачехой. Она не отказалась от карьеры манекенщицы и, как и предсказывала Олимпия Арпель, стала последней сенсацией со времен Бруки Шилдс. Несмотря на экстравагантный стиль, обаяние молодости взяло верх.

Вскоре ее фотографии запестрели на обложках ведущих журналов мод по обе стороны Атлантики. Перед ее обезоруживающей улыбкой не мог устоять никто. Аллилуйя просила — и получала — большие деньги, ее годовой доход выражался шестизначной цифрой. И это при том, что она была занята неполный рабочий день.

Если она и могла пожаловаться, то лишь на то, что ей приходилось подстраивать свою работу под расписание школьных уроков. И, кроме того, Эдвина настоятельно потребовала, чтобы заработанные деньги оставались пока на счету ее фонда.

— Они тебе могут понадобиться в будущем, детка, — предупреждала она. — Жизнь сложна…

К замужеству матери и Р.Л., равно как и к отношениям своего отца с Билли Дон, она относилась без всяких комплексов. Она любила обе семьи, и возможность жить то в одном доме, то в другом наполняла ее счастьем. Аллилуйя обожала близнецов, а иметь такого брата, как Лесли, доставляло ей огромное удовольствие. Они прекрасно ладили друг с другом.

Конечно, Лесли сначала должен был „дозреть", прежде чем Аллилуйя смогла изменить его внешность. Она уже не находила в ней ничего экзотического. Вскоре она отправилась с ним по магазинам Ист-Виллиджа, где выбрала все необходимое, а потом затащила к своему любимому парикмахеру в центре „Астор".

Лесли изменился до неузнаваемости. Теперь он носил прическу в стиле 50-х, смазывая волосы бриллиантином, модные пластиковые „авиаторские" очки, вместо прежних, которые от тяжести постоянно съезжали на нос, умело разорванные и нужным образом обтрепанные джинсы „Ливайс" и потертую кожаную мотоциклетную куртку.

— Ты классно выглядишь, Лес! — восторгалась Аллилуйя.

Так же, как и Аллилуйя, он чувствовал себя непринужденно в обоих домах.

И, конечно, Руби была по-прежнему с ними. Теперь, правда, ее знаменитое „одевается, как Бог знает что", уже относилось не только к Аллилуйе.

Олимпия Арпель покинула сумасшедший мир моды и ушла на покой. Свою компанию вместе с контрактами с Билли Дон, Аллилуйей Купер и остальными манекенщицами она продала Эйлин Форд, а себе купила квартиру на Гавайях.

Олимпия не была замужем и жила одна, поэтому, познакомившись со своим соседом, вдовцом Ирвином Гинзбергом, который тоже приехал из Нью-Йорка, и влюбившись в него, она сама не переставала удивляться. Ему недавно исполнилось шестьдесят, и он вышел на пенсию, а до этого занимался производством одежды. Как выяснилось, и он и Олимпия двадцать лет прожили в Манхэттене буквально в двух шагах друг от друга, но впервые узнали друг о друге, только приехав на Гавайи.

Ирвин Гинзберг сделал ей предложение, и она приняла его, после чего они продали свои квартиры и купили большой дом с участком пляжа на побережье, откуда открывался прекрасный вид на океан.

Замужняя жизнь пришлась Олимпии по душе, и она ни капельки не скучала по Нью-Йорку. Она обрела душевный покой.

Но так и осталась заядлой курильщицей.

Фред Кочина наконец-то понял, что лишний вес и богатая холестерином пища чуть не сделали свое дело. Когда он гнался за подозреваемым в убийстве, с ним случился обширный инфаркт и ему пришлось провести двенадцать часов в реанимации. Жизнь его висела на волоске.

После того как он вышел из больницы, на его груди красовался здоровый шрам — память о перенесенной операции.

Вернувшись в свой участок и мечтая вновь заняться любимым делом, он с горечью обнаружил, что его перевели на более легкую работу, то есть попросту посадили на бумаги. Кроме того, ему пришлось отказаться от еды на ходу и начать заниматься спортом. Все это заставило Фреда принять кардинальное решение: он подал в отставку, получил лицензию и открыл частное сыскное агентство, состоящее из одного человека — его самого.

Он добросовестно выслеживал неверных мужей и жен, он готов был делать, что угодно, только не перекладывать бумаги и убивать остаток дня, смотря по телевидению очередную мелодраму для домохозяек.

И все же ему безмерно недоставало прежней работы. Полицейский — это уже на всю жизнь. Он им родился.

Карьера детектива Кармен Толедо круто пошла в гору. То, что она была пуэрториканкой и женщиной-полицейским, выделяло ее среди других. Поэтому, продвигая ее по службе, нью-йоркское отделение патрульной службы сразу убивало двух зайцев, и вскоре Кармен стала образцом женщины-полицейского испанского происхождения, на который всегда ссылалось начальство.

Поначалу она искренне поверила, что ее успешная карьера объясняется исключительно ее личными заслугами и добросовестным несением службы. Когда же она поняла, что это не так, то пришла в бешенство.

Никто не смеет делать из нее дурочку, даже если это ей выгодно. Упрямства, а главное, гордости у Кармен Толедо было в избытке.

Подав в отставку, она первым делом позвонила старому напарнику.

— Босс, думаю, что пара женских рук тебе не помешает.

— Конечно, нет, черт побери! — тут же ответил Фред Кочина. — Ты не представляешь, скольким дуракам, мечтающим о разводе, я должен был отказать, потому что не хватает людей.

Через год дел прибавилось вдвое, потом вчетверо, и ему пришлось нанимать еще детективов. Все стало, как в старое доброе время. Почти как раньше.

Антонио де Рискаль по-прежнему задавал тон в мире моды, он стоял у руля и хотел там оставаться. Ему очень недоставало Анук, но жизнь есть жизнь и не вечно же ходить в трауре. На его „грешки" смотрели сквозь пальцы, но он понимал, что для действительно прочного положения женитьба необходима. Даже в самых высших слоях общества на одиноких мужчин смотрели с подозрением, да и с остальными тоже приходится считаться. Он сознавал, что для полноты его сложившегося образа, для привлечения внимания — такого внимания, которого он требовал, — ему нужна женщина.

Жена. Ему нужна новая жена, еще одна Анук, которая бы смогла уживаться с ним и в то же время не слишком настаивать на выполнении супружеского долга.

Мариссу Карлайл Антонио знал давно. Ей было тридцать пять лет, она была вдовой, к тому же неотразимо красивой, и стоила полмиллиарда долларов. Страдала отсутствием аппетита, обладала убийственным чувством юмора, отличалась очаровательной порочностью и была тайной лесбиянкой. Совсем как Анук.

И, так же, как Анук, она и Дэвид Кэмберленд быстро стали неразлучной парочкой.

Через год после убийства Анук Антонио и Марисса объявили о своей свадьбе. Это, естественно, стало событием, больше похожим на сказку, — как раз то, о чем так любят писать газетчики. На невесте было, ну конечно же, прелестнейшее свадебное платье от де Рискаля, расшитое жемчугом, туалет дополняла также расшитая жемчугом кружевная фата и почти десятиметровый шлейф.

Если какая-нибудь женщина и обладала такой напористостью, как Анук, то это была Марисса де Рискаль; если Антонио можно сравнить с бомбой, то Мариссу — только с бикфордовым шнуром. Вместе они задавали тон в высшем обществе Манхэттена и крепко держали бразды правления, оставаясь некоронованными властелинами крупнейшего города мира.

Все было, как в доброе старое время.

Вполне естественно, что именно де Рискали устраивали приемы, на которых немодное становилось модным, приемы, становившиеся сенсацией и доказывавшие, что Марисса, так же как до нее и Анук, баба с головой.

И первый большой прием, состоявшийся после брака Антонио и Мариссы, был устроен в честь Эдвины — отметить ее фантастический успех. Банкет с коктейлями и официальным ужином, проходивший в шикарном ресторане „Бруклин Ботаникл Гарденз", закончился грандиозным балом.