Екатерининский институт на Екатерининской площади, у Самотеки, хорошо известный московским старожилам, — одно из старейших женских учебных заведений в России.

О женском образовании думал еще Петр I. Однако он считал необходимым прежде всего возвысить женщину в общественном положении и в 1714 году учредил специальный женский орден святой Екатерины, или Орден Освобождения.

На Западе святая Екатерина, славившаяся своей ученостью, почиталась покровительницей учащегося юношества. Одним из первых указов Екатерины II, как орденмейстера, явился указ об учреждении в Москве и Петербурге «Ордена св. Екатерины женских училищ» для обучения девушек всех сословий.

После смерти Екатерины учрежденные ею учебные заведения перешли в так называемое «Ведомство императрицы Марии Федоровны». Мария Федоровна считала мечту Екатерины II о создании путем воспитания «новых людей» пустым, вредным делом и переделала екатерининские училища в институты благородных девиц. Учили там хорошим манерам, новым языкам, танцам и музыке. Но с передачей этих институтов Главному совету женских учебных заведений там стали придерживаться общеобразовательных программ женских гимназий. Чаплыгин преподавал физику старшему «белому классу», делившемуся на три отделения по успешности учениц. Они носили белые платья с цветными поясами по отделениям: выпускное отделение носило сиреневые кушаки.

Преподавательская должность в екатерининских институтах считалась почетной и очень высоко ценилась. Многие профессора и в Москве и в Петербурге читали свои курсы институткам.

Сергей Алексеевич пришел на вечер несколько раньше времени, но институт был уже готов к приему гостей. По сторонам лестницы стояли институтки в белых праздничных платьях. Они улыбались молодому учителю, верно приглашая его сбросить хмурую тень с лица, а он торопливо поднимался по лестнице, до крайности смущенный парадностью встречи. На площадке верхнего этажа, у входа в зал, его встретил инспектор института, солидный статский советник Иван Александрович Куломзин.

— Благодарю вас, профессор, за любезное намерение поскучать с нами, — сказал он, здороваясь. — Мне кстати приятно было бы с вами пройти в мой кабинет для делового разговора. Если вы не возражаете?

— О, пожалуйста…

Куломзин не помнил имени и отчества учителя физики и потому именовал его профессором. Приглашение пройти в кабинет инспектора обеспокоило Чаплыгина. Вскоре, после того как он приступил к занятиям в институте, урок нового преподавателя посетил член Главного совета.

Урок прошел хорошо, но институтки по вызову отвечали плохо. Едва член Главного совета уехал, Сергей Алексеевич получил приглашение инспектора пожаловать в его кабинет.

— Как так вышло, что отвечали самые неуспешные в классе? — поинтересовался Куломзин.

— Я еще не знаю фамилий всех учениц в классе…

Инспектор неодобрительно покачал головой и порекомендовал:

— Запомните фамилии лучших учениц и вызывайте в таких случаях только их!

В ожидании нового, такого же неприятного разговора Сергей Алексеевич последовал за инспектором в зал. Там шли последние приготовления к балу. Служители выравнивали ряды стульев, расставляли цветы в простенке, где висел второе столетие портрет Екатерины II в старинной овальной раме. Люстра под потолком уже пылала огнями свечей. Служитель в красном фраке неторопливо поджигал пороховые нитки у канделябров. Огневая змейка поднималась вверх, обегала тесный ряд свечей, и в зале становилось все светлее, наряднее и праздничнее.

Сергей Алексеевич терпеливо оглянулся на инспектора. Тот, как бы вспомнив с досадой о заботившем его деле, повторил приглашение:

— Так, пожалуйста, профессор, пройдемте ко мне!

Утонченная вежливость, принятая в институте, недолго развлекала нового преподавателя. Он скоро перестал ее замечать. Следуя за гостем, инспектор говорил какие-то любезности. Сергей Алексеевич не слушал. Он думал: немедленно ли, в случае неприятности, заявить об отставке или объясниться с начальницей, кавалерственной дамой, княгиней Щербатовой?

Усадив гостя в кресло, стоявшее перед большим старинным столом, инспектор достал из книжного шкафа два небольших томика с английским обозначением на корешках и подал их гостю с любезной и обещающей улыбкой:

— Вот ваш Максвелл прежде всего. Мы получили это перед праздниками.

Жадно схватив книги, Сергей Алексеевич, кажется, даже забыл поблагодарить.

Усевшись за столом напротив, инспектор заговорил о деле:

— Что касается приборов, которыми вы считаете необходимым пополнить наш физический кабинет, то мы пошли вам навстречу. Приборы приходят, все, что вы заказывали, закупается… А вот выписанные для библиотеки высокоученые труды… Зачем они вам? Нашим воспитанницам об электричестве достаточно знать, что гром и молнию производит не огненная колесница пророка Ильи! Вам совсем не надо вдаваться в теоретические исследования, удивлять новизной идей. Девицам не надо учености, им нужны хорошие манеры, благовоспитанность, французский язык, танцевание. Вы согласны с этим?

— Нет, — довольно резко отвечал молодой учитель физики, закрывая английские томики «Научных статей Д. К. Максвелла», пришедшие из далекого Кембриджа. Он перелистывал их, слушая наставление. — Но я буду меньше вдаваться в теорию. Вы совершенно правы в необходимости держаться практических приложений…

— Я очень рад, что мы так быстро находим общий язык… А теперь, профессор, пора в зал!

Сергей Алексеевич не знал, как быть с книгами: расстаться с ними было трудно, но и не вернуть их нельзя. Инспектор понял состояние молодого ученого. Он выручил его из трудного положения, не показывая из утонченной вежливости своего намерения.

— Прошу покорно, профессор, забирайте вашего Максвелла, вам он нужнее! Не поместятся ли они в карманах вашего сюртука?

Тут уже молодой ученый не забыл поблагодарить. Правда, сделал он это до неприличия искренно, засовывая томики в задние карманы своего парадного сюртука.

Комнаты, приготовленные для игр, зал, коридоры мало-помалу заполнялись гостями. Блеск огней, праздничное возбуждение, наряды и драгоценности делали привлекательными даже и некрасивые$7

И только один Чаплыгин с заветными томиками в фалдах сюртука беспокойно ждал удобного момента, чтобы покинуть шумный зал.

Все-таки ему пришлось прослушать выступления воспитанниц, посмотреть «живые картины», дождаться начала бала и даже сделать тур вальса с одной из своих учениц. Кажется, она шла на пари с подругами, что будет танцевать с «физиком», и выиграла.

После того как все увлеклись танцами, Сергей Алексеевич покинул осторожно зал, оделся в безлюдном вестибюле и с легким сердцем зашагал но праздничной Москве.

По Садовой с бубенцами, гиканьем и хохотом носились тройки, по сторонам улицы топтались зрители, похлопывая рукавицами, толкая друг друга в сугроб. Вслед разгульным тройкам летели снежки. По тротуарам пробирались ряженые. Карнавальное веселье разгоралось как костер.

Сергей Алексеевич свернул в сонную тишину своей улицы. Он приготовился долго стучать и ждать, когда проснутся в доме и отопрут. Обычно ему открывал сводный брат, Миша Давыдов, студент медицинского факультета, с которым он вместе снимал комнату. На каникулы Михаил уехал на родину, в Воронеж, а молодая хозяйка квартиры, должно быть, уже спала.

«Ну что ж, подождем!» — вооружаясь терпением, думал Чаплыгин.

Но ждать не пришлось. Дверь открылась тотчас. С большой светлой лампой в руках запоздавшего квартиранта встретила сама хозяйка.

— Вы, верно, откуда-нибудь только что пришли, Екатерина Владимировна? — удивленно спросил он.

— Нет, ждала вас, Сергей Алексеевич.

— Помилуйте, зачем же…

— Хочу гадать с вами. Одной страшно… — отвечала она с веселым смехом.

Француженка по отцу, уроженка Петербурга, хозяйка Сергея Алексеевича в свои 27 лет уже перенесла бездну несчастий. Родителей она потеряла ребенком, воспитывалась у дяди, инженера. Девочку отдали в Ксениинский институт. Окончив его еще до совершеннолетия, в 16 лет, она вышла замуж за молодого инженера и стала носить фамилию Арно.

Через два года он умер от туберкулеза, оставив ей сына.

Восемнадцатилетняя вдова стала давать уроки французского языка и растить сына. Но мальчик через год последовал за отцом.

Екатерина Владимировна сбежала в Москву из холодной, сумрачной столицы, волей судьбы обратившейся в сплошной некрополь для молодой женщины.

В Москве она сняла большую квартиру. Чтобы не жить в ней одной, она сдавала комнаты студентам, не переставая давать уроки.

Потоки несчастий ожесточают только слабые сердца. Сильных людей они примиряют с жизнью. Сергей Алексеевич не мог надивиться неугасающей приветливости, радостности, доброте своей хозяйки.

Пока он раздевался, Екатерина Владимировна стояла с лампой в руках, держа ее перед собой. И Сергей Алексеевич видел, как она еще молода и очаровательна в своем милом простодушии. Повесив на вешалку пальто и шапку, он отобрал у женщины лампу и пошел впереди, освещая путь.

В столовой действительно все было приготовлено для гадания: зеркало, свечи, воск, таз с водой, игральные карты. Тут же стоял пузатый графинчик с наливкой собственного приготовления, и половинка жареного гуся, и моченые яблоки, и огурцы, и капуста.

— Да вы совсем-таки русская! — воскликнул Сергей Алексеевич, оглянув стол.

— Да, и сейчас будет настоящий русский пирог!

Екатерина Владимировна ушла на кухню и через минуту вошла с пирогом; пирог напомнил Сергею Алексеевичу дом, мать, отчима, сводных братьев и сестер. Рассказывая о своем детстве, он нечаянно спросил Екатерину Владимировну:

— А сколько вам лет?

Она немножко сконфузилась, стала похожа на висевшую на стене фотографию, изображавшую ее в институтском форменном платье, и сказала с притворным ужасом, сквозь смех:

— У… у… у… я совсем старуха!

— Старше меня?

— На два года!

— Ужасно! — в тон ей ответил Сергей Алексеевич и весь вечер дразнил ее старушкой. Схватив гитару, он даже спел два куплета из старинного романса:

Сказать ли вам — старушка эта, Как двадцать лет тому назад, Она была мечтой поэта И слава ей зенок плела…

Убрав со стола, Екатерина Владимировна расставила зеркала одно против другого с тем, чтобы видеть в них суженого, и, подождав до двенадцати, прогнала гостя в его комнату. Он подчинился, зажег у себя лампу, взял «Научные статьи Д. К. Максвелла» и стал читать «О соотношении между физикой и математикой».

Великий английский ученый писал:

«Есть люди, которые могут полностью понять любое, выраженное в символической форме сложное соотношение или закон как соотношение между абстрактными величинами. Такие люди иногда равнодушны к дальнейшему утверждению, что в природе действительно существуют величины, удовлетворяющие этим соотношениям. Мысленная картина конкретной реальности скорее мешает, чем помогает их рассуждениям.

Но большинство людей совершенно не способны без длительной тренировки удерживать в уме невоплощенные символы чистой математики, так что если наука должна когда-нибудь стать общедоступной, оставаясь, однако, на должной высоте, то это произойдет путем глубокого изучения и широкого применения принципов математической классификации величин, лежащих в основе всякого истинно научного иллюстративного метода.

Существуют, как я уже сказал, такие умы, которые могут с удовлетворением рассматривать чистые количества, представляющиеся глазу в виде символов, а разуму — в форме, которую не может понять никто, кроме математиков.

Другие получают большее удовлетворение, следя за геометрическими формами, которые они чертят на бумаге или строят в пустом пространстве перед собой.

Иные же не удовлетворяются до тех пор, пока не перенесутся в созданную ими обстановку со всеми своими физическими силами. Они узнают, с какой скоростью проносится в пространстве планета, и испытывают от этого чувство восхитительного возбуждения. Они вычисляют силы, с которыми, притягивают друг друга небесные тела, и чувствуют, как напрягаются от усилия их собственные мышцы.

Для этих людей момент, энергия, масса не являются просто абстрактным выражением результатов научного исследования. Эти слова имеют для них глубокое значение и волнуют их душу, как воспоминания детства.

Для того чтобы удовлетворить людей этих различных типов, научная истина должна была бы излагаться в различных формах и считаться одинаково научной, будет ли она выражена в полнокровной форме или же в скудном и бледном символическом выражении».

Сергей Алексеевич решил продолжить чтение статьи уже в постели, но тут же вздумал подшутить над гадальщицей. Стараясь не шуметь, едва ступая по деревянному полу, он прокрался к дверям столовой. Приоткрыв неслышно одну половину, он заглянул в комнату. Там было полутемно, но зеркальный отсвет свечей, стоявших по сторонам зеркала, падал как раз на дверь; едва Сергей Алексеевич просунул голову, как его лицо отразилось в зеркале.

Екатерина Владимировна вскрикнула. Сергей Алексеевич закрыл дверь и осторожно$7

Через несколько минут она постучала к нему.

— Вы спите, Сергей Алексеевич?

Он притворился спящим. Она неслышно ушла.