Ребята сидели в беседке и вспоминали события позапрошлой ночи. Пришел лейтенант. Он долго молча курил, прислушиваясь к оживленному разговору, едва приметно усмехался, когда кто-нибудь из друзей, забывшись, начинал приукрашивать события. Впрочем, лейтенант не осуждал ребят, хорошо понимал их. Давно ли он был вот таким же отчаянным, бесшабашным мальчишкой. Мальчишеские драки с обоюдного согласия а окружении сверстников — только ради того, чтобы выяснить, кто сильнее; набеги на чужие сады и бахчи — только из-за таинственности и опасности, а не ради яблок и арбузов, которых было много своих; стремление пройти без билета в кино, чтобы показать ловкость, хотя деньги на кино мать дала; упрямое единоборство с самодельным турником — до кровавых мозолей… А потом — пересказы, воспоминания, во время которых нужно было обязательно чуть прихвастнуть, чтобы еще труднее показались преодоленные препятствия. Все мальчишки таковы. И, наверно, вот такое безобидное хвастовство появляется от стремления стать лучше, сильнее, выработать характер. В жизни все эти качества ой как нужны. Иван Васильевич почувствовал это на фронте с первых дней войны…

Цыганков сначала подумал, что Иван Васильевич прибыл с новым заданием для ребят, но у того, по-видимому, были другие соображения. Когда обсудили все подробности памятной ночи, лейтенант вдруг заговорил о рыбалке. О местах, богатых рыбой, ребята знали: каждая извилина на реке знакома им.

— И бредень найдется? — спросил лейтенант.

— А как же! — откликнулся Михайлушкин, довольный тем, что будет рыбачить с самим лейтенантом.

— В таком случае иди за бреднем. Вечером начнем. А вы, Шестеренко и Покровский, сходите к старшине. Он уже предупрежден, даст кое-что на ночь.

— А Иван с Павлом разве не пойдут на рыбалку? — спросил Егор.

— Вот неразлучные! — рассмеялся лейтенант. — Всей оравой мы, пожалуй, рыбу распугаем. Пусть Цыганков с Кошелевым дома посидят.

Все еще улыбаясь, он незаметно подмигнул Ивану, и тот сразу понял, что лейтенант чего-то не договаривает. Едва Шестеренко, Покровский и Михайлушкин скрылись с глаз, лейтенант затоптал окурок и уже серьезно произнес:

— Вот что, хлопцы. Есть новое задание, посложнее позавчерашнего. Ваня, глянь-ка, никого поблизости нет? Так вот. Задание дается только вам двоим. Я поэтому остальных и постарался спровадить.

Это было, пожалуй, не совсем честно — так не доверять всей группе. Но гордость за то, что он, Цыганков, и Кошелев пользуются особым авторитетом, пересилила обиду. Иван промолчал, а лейтенант тем временем расстелил карту.

— Здесь хутор, — он ткнул пальцем в точку, расположенную в стороне от Дона. — До него километров двадцать пять. Ночью переправитесь и — ползком, на карачках, как угодно, лишь бы незаметно — доберетесь до этой развилки дорог. Отсюда можно идти, не скрываясь. Если остановят, скажите, что идете домой в Боковскую. Спросят, почему так далеко от своей станицы забрались, — отвечайте, что ходили к родне в Ложки. А тут, мол, фронт пододвинулся, вот и замешкались. А задача такая: выведать, что творится в районе этого хутора. Записей никаких не делать, но запоминать все покрепче, на то и голова на плечах. Оружия с собой не брать. Ясно? Управиться надо дня за три. Возвращаться другой дорогой. Дон перейдете южнее Калача.

— А как же Михаил, Егорка, Игнат?

— Ничего, скажу, что послал вас на склад в Прудбой. И матери твоей, Ваня, придется то же самое сказать.

Лейтенант вздохнул и, словно извиняясь, добавил:

— Другого выхода у нас, друзья, нет. А сведения, за которыми идете, нам по горло нужны. Так что…

— Чего уж там, — проворчал Цыганков, в душе очень довольный новым поручением.

Ночью, расставаясь, лейтенант крепко пожал руки друзей.

— Ну, ни пуха ни пера. Главное — не теряться и не лезть на рожон. Ждем вас через три дня.

Слабый всплеск воды — и ребята скрылись в темноте. Лейтенант сел на камень и взглянул на часы со светящимся циферблатом: «Если в течение получаса будет тихо, значит, переправа прошла удачно».

Над рекой повисла тревожная тишина. Откуда-то издалека, справа донесся гул моторов — трудно разобрать чьих: своих или фашистских. Над головой протарахтел самолет: вышел на ночную бомбежку неторопливый «кукурузник». На дороге за Калачом какой-то забывчивый шофер на секунду включил фары, и эта вспышка на мгновение вырвала из мрака окраинные домики, разбудила уснувших собак. Когда разноголосый лай постепенно утих, Иван Васильевич снова посмотрел на циферблат. До чего же медленно ползет минутная стрелка! Кажется, прошло черт знает сколько времени, а стрелка передвинулась лишь с восьмерки на девятку.

Хотелось курить. Но зажигалкой не чирканешь: заметят с правого берега, поднимут стрельбу, ребят могут обнаружить.

Стрелка на часах сделала полный круг, и только тогда лейтенант возвратился в хутор.

А Цыганков с Кошелевым в это время, удачно миновав балку, вышли к лесопосадке, которая вела от реки во вражеский тыл. Друзья прилегли под кустом, огляделись, насколько позволяла темнота. Ни души. Кругом спокойная степь.

— Взойдет луна, тогда двинемся дальше, — шепнул Цыганков. — Если где посты окажутся или охранение, издалека заметим. А сами по-над кустами…

— А в посадке ни на кого не нарвемся? — высказал сомнение Павел.

— Кто его знает! На всякий случай будем осторожнее.

Когда взошла луна и ее слабый свет потеснил темноту дальше в поле, двинулись на запад. Сначала шли согнувшись, часто останавливались и прислушивались. Потом осмелели и уже шагали во весь рост, благо насаждения в полосе вымахали в высоту за два метра.

Вдруг кто-то впереди громко чихнул и что-то пробормотал по-немецки. Разведчики упали в канаву. Кошелев выхватил парабеллум. Через несколько минут мимо них прошла группа фашистов, за ними с катушки тянулся телефонный провод.

Когда их не стало видно, Кошелев предложил:

— Перережем?

— Я тебе перережу. Сказано — не лезь на рожон. Почему оружие взял? Кто позволил? Попадешься с ним — немцы башку оторвут. Ведь лейтенант же предупредил.

— Да я просто так эту штуку захватил. Думал, может, пригодится, — оправдывался Кошелев. — Хочешь, спрячу где-нибудь?

— Ладно уж, — буркнул Цыганков. Он и сам был не прочь заиметь такую «машинку». И где ухитрился ее достать Кошелев?

А друг словно подслушал эти мысли:

— «Парабел» у одного красноармейца выменял. Кожаные заготовки на сапоги отдал за пистолет.

У Ивана так и чесалось на языке: «А заготовки — с неба свалились?» Но, зная Павла, он дипломатично об этом не спросил.

После встречи с вражескими связистами разведчики ползли вперед по-пластунски, как и советовал лейтенант. Вправо от них свинцовым блеском отливала накатанная машинами грунтовая дорога. Зеленая полоса то подступала к ней почти вплотную, то уходила куда-то в сторону, чтобы через километр-два снова коснуться ее кювета.

— Ага, наконец-то, — сказал Цыганков. — Вот и развилка, о которой говорил лейтенант. Переждем трошки — и тронемся в открытую.

В этом месте дорога разветвлялась: одна продолжалась прямо, другая — правее — вела в тот самый хутор, который надо разведать. На развилке маячило несколько фигур в касках.

— Как же нам их обойти? — подумал вслух Кошелев.

Над степью вот-вот встанет рассвет. Багряная полоска на востоке становилась все шире. В разреженной тьме начали щебетать степные птахи. На траву пала предутренняя роса и сразу обострила запахи степи.

Но сумерки еще не ушли; они боролись с наступающей зарей.

— Балка-то рядом! — воскликнул Цыганков. — Там поспим трошки. Давай туда, пока темно.

Ноги вязли в пашне. Друзья торопились. С откосов оврага они скатились вниз и… Цыганков не успел сообразить, в чем дело, как перед ним выросла фигура гитлеровца с автоматом. В следующие за этим секунды Иван увидел, как Кошелев выставил руку с пистолетом, и прогремело несколько выстрелов. Немец качнулся, упал. А два юных разведчика бросились напролом через густой кустарник. Они бежали, сами не зная куда. Вдогонку неслись выстрелы, крики…

Отдышались они километров через пять, в другой балке, куда попали через кукурузное поле. Оглядели друг друга и невольно улыбнулись. Вид у обоих был довольно дикий: рубахи истерзаны в клочья, лицо, руки, ноги исцарапаны колючками и исхлестаны ветвями.

Рядом журчал ручеек. Ребята умылись, и только теперь Кошелев обнаружил, что пистолета нет, наверно, потерялся, когда бежали.

— Ну и черт с ним, — махнул он рукой. — Все равно без патронов он не нужен. Я ведь, кажется, всю обойму в того немца выпустил.

Стали держать совет, как быть дальше. Светало. Идти к хутору в открытую теперь было опасно: возможно, гитлеровцы, встревоженные ночным происшествием, держатся настороже и уже предупредили своя посты в окрестностях. Решили как следует выспаться, а ночью подойти к хутору поближе. Главная трудность заключалась в том, что разведчики потеряли ориентировку и не знали, где они сейчас находятся.

— Перед рассветом, — вспоминал Цыганков, — Марс находился слева от направления нашего движения. А мы шли прямо на хутор. Значит, ночью будем опять держаться этого курса.

Усталые и голодные, они уснули тут же, возле родника.

Проснувшись, но еще не открыв глаза, Иван почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он разомкнул веки и увидел над собой трех фашистов с котелками. Они молча разглядывали подростков.

Иван вскочил, толкнул спящего Кошелева. Тот проснулся, сел и сжался в комок, каждую секунду готовый к прыжку.

— Боковские мы, — затараторил Иван, вспомнив наставления лейтенанта. — Домой с братом пробираемся. Ферштеен?

Рослый гитлеровец с какими-то нашивками на рукаве отрицательно покачал головой. Потом он похлопал ребят по карманам, ничего не обнаружил и что-то сказал двум другим солдатам.

Фашисты опустили котелки в родник, и Цыганков понял, что солдаты появились здесь, в овраге, вовсе не потому, что искали кого-то. Они, видно, часто ходили сюда за водой, вон даже тропинку наверх протоптали. А они, разведчики, тоже хороши. Не могли заранее сообразить это и уснули, как сурки, возле тропинки, словно другого, более подходящего места не было.

«Ничего, — утешал себя Цыганков, — в следующий раз умнее будем».

И тут же он подумал о том, что этого «следующего раза» может и не быть. Приведут сейчас их к начальству, а там скажут: «Ага, это те самые, кто нашего часового ночью убил. Расстрелять их». А то еще пытать начнут. Ну и пусть пытают. Все равно ничего не выведают. Боковские мы, домой идем — и никаких гвоздей!

Немцы повели их из оврага наверх.

— Отвечать, как Иван Васильевич учил, — шепнул Цыганков товарищу.

В километре от оврага была небольшая роща, которую ночью разведчики не заметили. В ней располагалась вражеская рота, как на глазок определил Иван. Дальше, за рощей, виднелся маленький — дворов в двадцать — хуторок. Там размещался штаб какой-то части, куда и доставили двух пленников.

Офицер с большой родинкой на лбу сразу приступил к допросу:

— Кто вы есть?

— Боковские мы, — посыпал Цыганков заученные фразы. — Ходили к родичам в Ложки. Стали возвращаться домой, а тут как раз ваши наперли, наш… советские то есть, отступили, мы и оказались в таком положении. Ночами главным образом пробирались. А путь долгий, пешком-то…

— Лянгзам! — перебил офицер. — Говорить… Как это?.. Тихо, нет, медленно. Што есть боковски?

— Боковская — это станица такая большая. Речка Чир там течет. Из этой станицы мы, мать там…

Офицер плохо знал русский язык и с трудом понимал смысл ответов. Он задал еще несколько вопросов, и тогда Иван убедился, что о событиях минувшей ночи здесь ничего не известно. Это придало ему смелости, и он вдруг заревел так, что Кошелев даже вздрогнул.

— Отпустите нас, господин дяденька! Мамка дома беспокоится, думает — сгинули мы. Отпустите, Христа ради!

Неподдельные слезы текли по веснушчатому лицу Ивана. Кошелев смотрел на друга с восхищением: «Вот артист».

Офицер кисло улыбнулся:

— О, такой большой — и как это? — плакать.

Дальше русские слова шли вперемешку с немецкими, но Иван главное понял: их под конвоем отправляли в Боковскую, где местный комендант должен установить личности подростков.

— Если вы враль — капут, — добавил гитлеровец.

«Ах ты, гад, хитрюга! — думал Цыганков, с тайной ненавистью уставившись на родинку офицера. — Ишь чего придумал! Да только мы похитрее тебя. До Боковской далеко, пока доедем — десять раз удрать можно».

Кошелева тоже привлекло родимое пятно на лбу офицера. «Бог шельму метит», — вспомнилась поговорка. Ну погоди, меченый, встретишься другой раз — не уйдешь. Эта метка на лбу — как раз мишень для пули.

Ребят усадили в кузов грузовика с высокими бортами и повезли. Ехали недолго. Машина остановилась, и пленников проводили в какое-то здание. Когда Иван шел от машины к дому, он увидел, что находится в том самом хуторе, который предстояло разведать. На улицах было много немцев.

Ребят заперли в комнате. Окно отсюда выходило в степь. Из него был виден изгиб большака, и разведчики не преминули этим воспользоваться. Дежурили у окна по очереди, а чтобы побольше запомнить, дежурный перечислял отдыхающему все, что появлялось на дороге.

— В хутор идет шесть машин с ранеными, — докладывал Кошелев. — Ага, а вот танк с оторванной пушкой. Здорово ему наши дали… Четыре пушки с машинами к Дону пошли…

Прошел день, стемнело, а о ребятах как будто забыли. Голодные, они уснули, но в середине ночи их разбудили, сунули по куску хлеба и полусонных опять посадили в автомашину под конвоем двух солдат с автоматами. Друзья сидели спиной к кабине и напряженно ждали удобного момента для побега. А автоматчикам, видно, хотелось спать, они клевали носом, но машину то и дело встряхивало на выбоинах, и тогда солдаты разлепляли тяжелые веки и подозрительно косились на подростков.

В конце концов утомленные ребята, так ничего и не придумав, забылись тяжелым сном.

Но поспать не удалось. Немцы вдруг залопотали по-своему, посматривая в степь. Там, в лощине возле дороги щипала траву телочка. Возле ни пастуха, никого. Видимо, еще днем отбилась от стада и по неопытности забрела, сама не ведая куда. У фашистов сразу и сон пропал: заполучить свеженькую телятину на завтрак — одно удовольствие. Солдат забарабанил по крыше кабины, чтобы шофер остановил машину, а другой снял автомат и тщательно прицелился. Но стрелок из него оказался аховый: короткая очередь только вспугнула телку; она скакнула, смешно взбрыкнув задними ногами, и отбежала подальше. Тогда шофер высунул из окошка карабин. Но и его пули просвистели мимо, а телка запрыгала дальше, вверх по склону. Еще минута, и она скроется за гребнем высотки. Этого азартные охотники допустить не могли. Автоматчики помчались в обход, а шофер-коротыш, пыхтя и сопя, полез по склону прямо к телке.

Цыганков и Кошелев, наблюдавшие за этой картиной, только теперь сообразили, что остались без охраны. Иван быстро огляделся. Справа, метрах в ста, темнел извилистый овраг. Выскочить из кузова и очутиться в нем оказалось делом одной минуты. Выбравшись наверх по дальнему отрогу, друзья увидели неподалеку еще одну балку. Они перемахнули туда и долго бежали по ее склону. Немного погодя издалека послышались выстрелы. Иван и Павел остановились, когда уже стало совсем светло. Сколько пробежали, определить было трудно. Отдышавшись, выбрались из балки и осмотрелись. Кругом лежала степь. К горизонту она вздымалась невысокими холмами. Ни дорог, ни речек… Теперь погони можно не опасаться.

Разведчики спрятались за низкий обрывчик на краю оврага и с наслаждением подставили спины первым лучам восходящего солнца.

— Эх, поесть бы сейчас! — мечтательно вздохнул Иван.

— А, может быть, тут найдется что-нибудь? — откликнулся Павел.

И только сейчас Цыганков заметил в руках Кошелева кожаную сумку, которую оставил в кузове один из конвоиров.

Провизии в ней было мало: пачка галет, плоская консервная банка, да в пол-ладони кусочек шоколада. Зато нашлись какие-то бумаги, в том числе объемистый запечатанный конверт. Что было в этих документах, друзья прочесть не могли. А вдруг что-нибудь очень важное? На всякий случай разделили все бумаги на две равные доли и попрятали в карманах. А от съестного вскоре не осталось ни крошки.

— Надо возвращаться, — решил Цыганков. — Немного отдохнем — и айда!