Е. А. ГУНСТ
Жизнь и творчество аббата Прево
СОДЕРЖАНИЕ
Предуведомление автора "Записок знатного человека" 5
Часть первая 9
Часть вторая 124
Приложения
E. А. Гунcт. Жизнь и творчество аббата Прево 221
Библиография русских переводов
"Истории кавалера де Грие и Манон Леско" 277
Как известно, литературные репутации изменчивы и зыбки: сколько писателей и поэтов, которых современники провозгласили величайшими гениями, уже ближайшими потомками были низведены с вершин славы, а вскоре и вовсе забыты. С другой стороны, как много таких, которые не были поняты и оценены современниками, умерли в безвестности, и лишь после смерти заняли почетное место в истории литературы.
Аббата Прево нельзя причислить ни к той, ни к другой из этих двух категорий. Его литературная судьба - особо редкий случай: современники зачитывались его большими романами, внимательно прислушивались к его публицистике. Но уже в начале XIX века слава этих романов {222} померкла, публицистика устарела, и само имя аббата Прево давно было бы забыто, если бы он, словно невзначай, как бы на полях своих объемистых произведений, не написал небольшой повести - "История кавалера де Грие и Манон Леско".
Зато эта повесть, занимающая по своему объему ничтожное место в его литературном наследии, принесла Прево поистине бессмертную славу и поставила его в один ряд с крупнейшими представителями мировой литературы.
Монах, солдат, писатель, проповедник, авантюрист, ученый - таковы различные облики, которые последовательно открывали в нем его современники. В истории литературы имя Прево стало неотделимым от слова "аббат", но духовный сан, пожалуй, меньше всего подходил этому мятущемуся, легкомысленному, увлекающемуся человеку.
Антуан Франсуа Прево родился 1 апреля 1697 года в городе Эдене (Hesdin, провинция Артуа) в почтенной буржуазной семье, из которой вышло несколько крупных чиновников, священников и судейских. Первоначальное образование он получил в родном городе, в иезуитской школе и уже в ранней юности стал готовиться к вступлению на духовное поприще. Едва достигнув положенного возраста - 16 лет - он поступил послушником в иезуитский монастырь в Париже; здесь вскоре оценили незаурядные способности юноши и два года спустя (1715) он был направлен в городок Ля Флеш, где находилось одно из крупнейших учебных заведений того времени - училище Генриха IV. Здесь Прево предстояло {223} заняться изучением богословия, философии и других гуманитарных наук.
Однако уже через год Прево но неизвестным причинам покидает Ля Флеш.
С этого времени начинаются его бесчисленные приключения, которые молва всячески преувеличивала и расцвечивала, благодаря чему его имя оказалось окруженным множеством легенд. Прево приписывались самые невероятные поступки, вплоть до чудовищных преступлений - вроде того, что он будто бы убил своего отца, был двоеженцем и т. и.
Сама кончина его дала повод к созданию мрачной легенды: рассказывали, будто однажды Прево, находясь в деревне, впал в обморочное состояние. Местный лекарь принял обморок за смерть и решил вскрыть "труп". Во время вскрытия Прево очнулся с тем, чтобы тут же испустить дух.
Историкам литературы пришлось потратить немало труда, чтобы очистить биографию Прево от вздорных вымыслов, но и того, что осталось в ней неоспоримого, достаточно, чтобы представить себе, как сложна, мятежна и противоречива была его жизнь, особенно в молодые годы.
Уйдя из Ля Флеш, Прево поступает в армию простым солдатом; но это было неблагоприятное время для военной карьеры: многолетняя война за "испанское наследство" только что кончилась, и на продвижение в чинах рассчитывать было нельзя. Все же Прево провел в армии около двух лет, после чего (1719) сделал попытку вернуться к иезуитам, но получил отказ. Прево решает отправиться в Рим, чтобы исхлопотать у главы {224} ордена иезуитов разрешение на вторичный прием в послушники. По дороге он заболевает, оказывается в крайней нужде, и на помощь ему приходит некий офицер, который помещает его в больницу и ссужает деньгами. Однако вскоре выясняется, что офицер руководствовался не столько человеколюбием, сколько надеждой завербовать юношу в армию. Помощь, оказанную Прево, он считал задатком в счет солдатского жалованья и стал принуждать Прево поступить на военную службу. Спасаясь от принудительного зачисления в армию, Прево бежит в Голландию, а немного спустя возвращается в родительский дом. По-видимому, именно в ту пору он переживает приключение, которое легло в основу его знаменитой повести.
Как и герой этой повести, Прево решил последовать за своей возлюбленной, которую задержала полиция, однако в дороге он заболел, отстал от партии арестантов и навсегда потерял след девушки. Горе и отчаяние, вызванные утратой возлюбленной, побуждают Прево искать уединения, и он вновь поступает в монастырь, но уже не к иезуитам, а к бенедиктинцам, которые славились своими научными трудами, в частности, по истории.
После года послушничества Прево приносит обет монашества (1721).
Но в одном из писем того времени он откровенно говорит, что сознает себя непригодным для монастыря: "Нельзя не признать, что я ни в какой степени не годен для монашества и все те, кому известна тайна моего посвящения, никогда {225} не предвещали от него добрых плодов" (Harrisee. L'abbe Prevost. P., 1896, р. 15.). Прево все же старается сломить себя, смириться, забыть свои горести, углубившись в научные занятия; он усердно пополняет свои знания, сам преподает. Но уклад монастырской жизни все-таки тяготит его, он тоскует по независимости, и отношения его с монастырским начальством все более усложняются. Достаточно сказать, что за семь лет (1721-1728) Прево восемь раз переходил из одной обители в другую и ни в одной из них не мог удержаться.
Не менее красноречиво и другое обстоятельство. Именно к этому времени относится начало литературного творчества Прево: в кельях монастырей Блан-Манто и Сен-Жермен-де-Прэ он пишет первые четыре тома "Записок знатного человека, удалившегося от света",- романа, которому суждено было принести ему громкую славу. Первые два тома вышли в свет в начале 1728 года.
Появление же III и IV тома совпадает с крутым поворотом в судьбе Прево: он тайком бежит из монастыря и отправляется в Париж. Бенедиктинцы делают попытку замять скандал и уговорить его вернуться, однако безуспешно. Тогда они обращаются к начальнику полиции с просьбой задержать беглого монаха; 6 ноября 1728 года был выдан ордер на его арест. Любопытно, что в жалобе бенедиктинцев уже упоминается о том, что Прево является автором "Записок знатного человека",- книги, которая вызвала в Париже {226} много шуму. Буквально несколько дней спустя - 19-го ноября - цензор подписал разрешение на печатание III и IV томов "Записок знатного человека".
Как только Прево узнал о том, что ему грозит арест, он поспешил покинуть родину и перебрался в Англию. Тут начинается новый этап его приключений, а вместе с тем пора его наиболее интенсивной литературной деятельности.
Годы 1729-1734 Прево проводит в изгнании. Одно время он служит в семье английского аристократа в качестве воспитателя его сына. Однако больше всего внимания и времени он уделяет литературной работе.
В 1731 году Прево переехал в Голландию; он привез с собою, по-видимому, уже вполне законченную "Историю кавалера де Грие и Манон Леско", которую намеревался предложить амстердамским издателям. Однако, ввиду исключительного успеха "Записок знатного человека", голландские книготорговцы предпочли получить от писателя продолжение "Записок". Нуждаясь в деньгах, Прево взялся написать еще два тома "Записок", хотя этот роман, казалось бы, и не требовал продолжения. Из коммерческих соображений к этим двум томам был присоединен еще один, содержавший в себе "Историю кавалера де Грие и Манон Леско", причем сам автор в обращении к читателю вынужден был признаться, что история эта никак не связана с событиями, о которых говорится в "Записках".
Итак, повесть, обессмертившая имя аббата Прево, впервые появилась в свет летом 1731 года как {228} дополнение к ныне забытым "Запискам знатного человека".
К этому времени аббат Прево уже приобрел широкую известность. "Записки знатного человека", как и последовавшие за ними романы, имели у современников большой успех.
Популярность сочинений Прево определялась прежде всего их занимательностью. Страницы его книг наполнены захватывающими событиями похищениями, убийствами, погонями, диковинными совпадениями. Действие развертывается в таинственных подземельях, замках, дремучих лесах, в далеких странах. Среди действующих лиц всегда имеется "злодей" - мрачная и загадочная личность, носитель зла.
Аббат Прево склонен злоупотреблять таинственностью и ужасами, и это нередко придает развертывающимся событиям неправдоподобный характер. Однако неоспоримым достоинством его романов является то, что они написаны проникновенным психологом, которому удается правдиво передавать чувства и поступки людей, поставленных даже в самые неправдоподобные условия.
Авантюрный характер романов Прево в какой-то степени роднит его с авторами реалистических "плутовских" романов, в частности, с Лесажем; однако легко заметить отличие Прево от этих писателей: в плутовском романе события развертываются в "низменной" среде и герои стремятся к завоеванию лишь материальных, житейских благ, герои же Прево - мечтатели и романтики, живущие прежде всего жизнью сердца и воображения.
{229} С другой стороны, Прево несомненно испытал влияние и авторов так называемого "прециозного" романа, герои которого также переживают многочисленные, порой фантастические, приключения, причем в основе всех коллизий здесь также лежит чувство любви.
Существенным отличием Прево от этих авторов является то, что его герои гораздо менее рационалистичны, они не предаются кропотливому самоанализу, они гораздо полнокровнее, жизненнее, "телесное".
Увлекали читателей и те новые черты, которыми Прево наделял своих героев: в его романах выступают люди, захваченные титаническими, всепоглощающими страстями, борьба с которыми непосильна для человека. И среди этих страстей господствующее положение занимает любовь.
"Любовь неистова, она несправедлива, жестока, она готова на все крайности, она предается им без малейшего раскаяния. Освободитесь от любви, и вы окажетесь человеком почти без пороков" (Р. H a z a r d. Etudes critiques sur l'abbe Prevost. Chicago (1929), p. 21.) - так говорит знатный человек своему воспитаннику. Но слова бессильны. Это знает и сам знатный человек. Он сам, как и многие другие избранники, испытал на себе несокрушимую власть любви.
Любовь у аббата Прево - роковая, стихийная, непреодолимая страсть, в большинстве случаев трагическая, ведущая человека к отчаянию и гибели, порою толкающая его на страшные преступления. Вместе с тем герои Прево видят в любви {230} высшее благо; только избранным дано испытать ее, и за это блаженство человек готов на любые жертвы.
"Несомненно, что существуют сердца, созданные друг для друга, такие, которые никогда никого не полюбили бы, если бы им не посчастливилось встретиться. Стоит им только встретиться, как они сразу чувствуют, что предназначены друг для друга и что счастье их заключается в том, чтобы никогда не разлучаться. Какая-то тайная сила побуждает их любить друг друга; им нет нужды в уверениях, испытаниях, клятвах - у них мгновенно рождается взаимное доверие, которое и побуждает их беззаветно отдаться друг другу" (Там же, стр. 21.) ("Записки знатного человека", т. I).
Эмоциональная сторона романов Прево явилась одной из причин их большой популярности. Современница Прево, мадемуазель Аиссе - та самая черкешенка, воспитанная во Франции, жизнь которой послужила канвою для его романа "История современной гречанки" - писала в 1728 году о "Записках знатного человека": "Книга эта не так уж хороша, и все-таки читаешь все ее сто девяносто страниц, заливаясь слезами" (Harrisse. L'abbe Prevost, p. 131.).
Как психолог, Прево находится под влиянием великих драматургов эпохи классицизма - Корнеля и Расина, в трагедиях которых также господствуют необоримые страсти. Но там чувства представляются более отвлеченными и являются уделом мифологических героев или выдающихся исторических лиц (королей, полководцев), а в {231} романах Прево страсть бушует в сердцах людей, занимающих в обществе более скромное положение; именно благодаря ей эти люди и возвышаются над общим уровнем. Поэтому страсть героев Прево приходит в столкновение с обычными факторами человеческой жизни материальными обстоятельствами, семейными соображениями и т. п.
В 1731-1739 годах Прево пишет свой второй большой роман "Английский философ, или история г-на Клевленда, побочного сына Кромвеля, написанная им самим и переведенная с английского автором "Записок знатного человека".
Роман полон диковинных приключений и жутких событий: Клевленд, незаконный сын Кромвеля, преследуемый своим отцом и обреченный на бесчисленные страдания, пылает любовью к Фанни, дочери лорда Аксминстера, но обстоятельства разлучают влюбленных. Лорд Аксминстер получает пост губернатора английских колоний в Америке и увозит туда свою дочь. Клевленд бросается вслед за возлюбленной, но долго не может найти ее; прибыв на Мартинику, он узнает, что Аксминстер с дочерью только что отправился на Кубу; однако Клевленд и там не застает своей возлюбленной; он узнает, что отец повез ее дальше, во Флориду. Клевленд снова пускается на розыски и наконец находит отца и дочь - они попали в руки дикарей и им грозит смерть.
В таком духе и развертываются события на протяжении восьми томов. При всей невероятности событий автору удается увлекательно и правдиво передавать переживания своих героев {232} и внушать читателям сочувствие к их трагическим судьбам.
В 1733 году аббат Прево основал в Лондоне еженедельный журнал "За и против", задачей которого было знакомить читателей с наиболее значительными явлениями культурной жизни Англии - с ее наукой, политическим укладом, нравами и т. п. Особенно много внимания уделялось в журнале английской литературе. Поскольку английская буржуазия была в то время классом более зрелым, чем буржуазия французская - во Франции с интересом следили за политической, общественной и литературной жизнью англичан. Аббату Прево удалось поставить журнал образцово; как подчеркивалось в самом его названии, журнал стремился к всестороннему освещению материала и к максимальной объективности. Достоверность сообщаемых в журнале сведений, беспристрастный его тон, обоснованность критических выступлений внушали современникам большое уважение к этому изданию. Достаточно сказать, что сам Вольтер добивался благожелательного отзыва в нем о своих сочинениях. Вместе с тем Прево стремился сделать журнал занимательным и общедоступным, и это способствовало его популярности как в дворянской, так и в мещанской среде.
Журнал издавался до 1740 года и сыграл Значительную роль в деле сближения английской и французской культуры.
В 1734 году Прево получил возможность вернуться на родину: папа даровал ему прощение с тем, чтобы Прево снова прошел искус послушничества. {233} По возвращении во Францию Прево начинает издание третьего своего большого романа под названием: "Киллеринский настоятель; моральная история". Главный герой романа - ирландский священник, горбун и калека, человек редкостной доброты и благородства, всегда готовый на самопожертвование. Он принимает участие в бурной жизни своих двух братьев и сестры с тем, чтобы нравственно поддержать их, помочь им разобраться в обуревающих их страстях и осознать свои заблуждения.
В 1736 году один из крупнейших французских вельмож, принц Конти, пригласил Прево в состав своей свиты на должность придворного священника. Прево занимал эту должность только номинально; она не была связана с какими-либо обязанностями, но и не приносила ему никакого дохода; зато положение свитского священника давало ему возможность жить вне монастыря. Слава крупнейшего писателя современности открыла аббату Прево доступ в великосветское общество и литературные салоны; у него появляется много друзей, много почитателей, он состоит в переписке со многими выдающимися современниками, в частности, с Вольтером. Но материальное его положение плачевно. В одном из писем к Вольтеру (1740) Прево сетует на денежные затруднения: жалованья он не получает, долги растут. Прево просил Вольтера похлопотать перед прусским королем Фридрихом о предоставлении ему какой-либо должности, однако он вскоре отказался от мысли отправиться в Берлин, отчасти из-за отсутствия средств на путешествие.
{234} Именно в это время Прево суждено было еще раз оказаться в изгнании. В те годы во Франции были широко распространены рукописные журналы, в которых сообщались всевозможные новости, слухи, светские сплетни, нередко отнюдь не соответствовавшие действительности. Ловкие дельцы, так называемые journalistes a la main негласно размножали эти журналы от руки и рассылали подписчикам. Прево имел неосторожность помочь одному из таких подпольных журналистов в литературной обработке материала. Кто-то из влиятельных людей почел себя оклеветанным в этом листке, журналист был арестован, началось следствие, и когда выяснилось, что Прево участвовал в редактировании журнала, начальник полиции предложил ему покинуть Францию. Прево провел в изгнании, в Бельгии и во Франкфурте, полтора года.
По возвращении Прево на родину, его жизнь вошла в мирную колею, слава его была в полном расцвете, пришли годы душевного покоя и относительного благосостояния. Но творчество его пошло на убыль. Прево, и без того много сделавший для приобщения соотечественников к английской культуре, теперь занялся переводом романов Ричардсона, которыми тогда зачитывалась вся Европа. В 1751 году он издал "Клариссу"; "Грандиссон" в переводе Прево вышел уже после его смерти - в 1775 году. Отлично выполненные, переводы Прево получили не меньшее распространение, чем подлинный текст. Любопытно, что, Прево, сам грешивший в своих романах длиннотами, делал в произведениях Ричардсона {235} значительные сокращения и тем самым придавал им большую выразительность и стройность.
Помимо перечисленных выше романов, много труда Прево положил на составление объемистой и в свое время очень популярной "Всеобщей истории путешествий". Он начал выпускать ее в 1746 году. Первые семь томов представляют собою не что иное, как сделанный Прево перевод английского труда Джона Грина, издававшегося в Лондоне в 1745-1747 годах книгопродавцем Астли. Английское издание прекратилось на седьмом томе, после чего Прево уже самостоятельно составил следующие восемь томов; последний из них вышел в свет в 1759 году.
Издание это имело большой успех; оно знакомило широкие круги читателей с далекими странами, с бытом и нравами различных народов. Самого Прево всегда привлекали незнакомые страны; он, как мы видели, много путешествовал и странствия его были вызваны не только необходимостью, но и интересом к чужим, далеким краям. Эта черта делает Прево предшественником романтиков, в творчестве которых экзотика заняла столь значительное место.
Прево не оставлял литературной работы до последнего своего дня. Смерть застала его за составлением истории рода принцев Конде и Конти. Он умер от разрыва сердца 25 ноября 1763 года во время прогулки возле Шантийи.
Как уже было сказано выше, "История кавалера де Грие и Манон Леско" впервые была издана в 1731 году в Голландии в виде VII тома "Записок знатного человека". Во Франции шедевр Прево {236} не сразу был оценен по достоинству. Любопытно, что парижская издательница вдова Делон, поспешившая перепечатать V и VI тома "Записок", не добавила к ним "Историю". Несмотря на шумный успех "Истории" в Голландии и хвалебные отзывы голландских журналов, французские издатели не напечатали ее и в 1732 году. Во Франции повесть была впервые издана лишь в 1733 году. Она вышла как самостоятельное произведение (отдельно от "Записок") в Руане (с пометкой "Амстердам"); на титуле значилось: "сочинение г-на Д ***".
Книга имела огромный успех. "На нее летели как бабочки на огонь" говорит современник, литератор и адвокат Матье Марэ (Harrisse. L'abbe Prevost, p. 177.).
"Парижская придворная и городская газета" помещает 21 июня 1733 года следующую заметку:
"На-днях вышел в свет новый том "Записок знатного человека". Книга написана с таким мастерством и так занимательно, что даже порядочные люди сочувствуют мошеннику и публичной девке".
Немного позже, 3 октября, в той же газете можно было прочесть:
"Недавно здесь напечатана "История Манон Леско и кавалера де Грие", служащая продолжением "Записок знатного человека". Герой - мошенник, героиня - публичная девка, и все же автору каким-то образом удается внушить порядочным людям сочувствие к ним. Сочинитель этот {238} пишет отменно; он в прозе то, что Вольтер - в стихах".
Но немного спустя власти дают приказ об изъятии и уничтожении книги. Сохранился документ о конфискации пяти экземпляров у одного парижского книготорговца и двух экземпляров у другого.
"К "Истории Манон Леско" можно кое-что добавить,- писала та же газета 12 октября.- Эта книжечка, только что начавшая привлекать к себе всеобщее внимание, на днях запрещена. Помимо того, что в ней почтенным людям приписываются поступки, мало достойные их,- порок и распущенность описаны сочинителем так, что не вызывают к себе должного отвращения".
В этих заметках не упоминается имя Прево, и широкая публика, вероятно, не знали, кто является автором сенсационной книги.
Но в письмах к известному в то время юристу и литератору, академику Буйе (Bouhier) Mapэ называет имя автора "Истории". Приводим несколько отрывков из этих писем, ибо они красноречиво говорят о том, какое представление о Прево создалось у его современников.
"Париж, 1 декабря 1733 г.
...Этот бывший бенедиктинец - полоумный; недавно он написал омерзительную книжку под названием "История Манон Леско", а героиня эта потаскуха, посидевшая в Приюте и в кандалах отправленная на Миссисипи. Книжка продавалась в Париже {239} и на нее летели как бабочки на огонь, на котором следовало бы сжечь и книжку и самого сочинителя, хотя у него и недурной слог".
"Париж, 8 декабря 1733 г.
Прочитали ли Вы "Манон Леско"? Там всего-навсего одно удачное сравнение: девушка была до того хороша, что могла бы восстановить в мире язычество".
"Париж, 15 декабря 1733 г.
Просмотрите же "Манон Леско", а потом бросьте ее в огонь; но один раз ее прочесть следует, а не то поместите ее в раздел приапей, где ей место" (Harrisse. L'abbe Prevost, p. 177.).
Изъятие книги из продажи не могло, конечно, приглушить ее успеха и современники читали повесть Прево в многочисленных голландских изданиях, которые усиленно ввозились во Францию.
Запрещение повести как произведения безнравственного в эпоху, когда правы отличались особенной распущенностью, кажется теперь непонятным. Но может быть именно эта распущенность и явилась причиной недооценки и непонимания основной идеи автора: современники увидели в повести Прево только историю фривольных приключений двух распущенных молодых людей. Именно так объяснял недооценку современниками произведения Прево А. И. Герцен.
{240} О несерьезном отношении к повести свидетельствует, по мнению Монтеглона, и такая деталь. В Лондоне книга была издана со следующим обозначением мнимой издательской фирмы: "В Лондоне, у братьев Констан, под вывеской "Непостоянство". Игривое противопоставление фамилии "Констан" (означающей по-французски "постоянство") вывеске "Непостоянство" свидетельствует о непонимании трагического содержания книги (Библиографическая справка Анатоля де Монтеглона в издании "Манон Леско" братьев Глади (Glady freres). P., 1875, р. 328.). Отметим к тому же, что повесть здесь была названа не "Историей", а "Приключениями".
Запрещение повести побудило Прево выступить в ее защиту в своем журнале. Пользуясь тем, что книга вышла анонимно и что статья в журнале тоже печатается анонимно, Прево позволил себе дать оценку своего труда. Тонко анализируя свою повесть, Прево старается смягчить произведенное ею впечатление и отвести упреки в том, что он написал "безнравственную" книгу (Статья помещена в журнале "Le Pour et Contre", т. III, № XXXVI, стр. 137 и полностью перепечатана п указанном выше издании братьев Глади (Glady freres), стр. 7-9. Заметим кстати, что эту апологию иногда ошибочно принимают за третье предисловие к повести (считая первым предисловием письмо к амстердамским издателям, предпосланное "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" в VII томе "Записок знатного человека" и приведенное в издании Глади на стр. 326- 328; вторым предисловием является напечатанное в нашем издании, стр. 5).).
{241} Вот что писал Прево:
"Публика с большим удовольствием прочитала последний том "Записок знатного человека", содержащий приключения кавалера де Грие и Манон Леско.
Мы видим в них юношу, наделенного блестящими и бесконечно привлекательными способностями, который увлечен безрассудной страстью к полюбившейся ему молодой женщине и предпочитает распущенную бродячую жизнь всем благам, которые сулят ему его таланты и его происхождение; это злосчастный раб любви, заранее предвидящий ожидающие его невзгоды, но лишенный силы предпринять что-либо, чтобы их избежать; он остро переживает эти невзгоды, он утопает в них и все же пренебрегает средствами, которые помогли бы ему занять лучшее положение; словом, это юноша одновременно и порочный и добродетельный, благонамеренно мыслящий и дурно поступающий; он привлекателен строем своих мыслей и отвратителен своими поступками. Это характер своеобразный (singulier).
Характер Манон Леско еще своеобразнее. Она знает, что такое добродетель, она даже ценит ее, и всё же совершает недостойнейшие поступки. Она страстно любит кавалера де Грие, однако стремление жить богато и блистать принуждает ее изменять своим чувствам и кавалеру, которому она предпочитает богача-финансиста. Какое же искусство требовалось, чтобы увлечь читателя и внушить ему сочувствие к тем гибельным невзгодам, которые переживает эта развращенная девушка!
{242} Хотя оба они весьма распутны, их жалеешь, ибо видишь, что их разнузданность происходит от слабоволия и от пыла страстей и что они к тому же внутренне сами осуждают свое поведение и признают, сколь оно предосудительно.
Следовательно, изображая зло, сочинитель отнюдь не учит злу. Он рисует влияние неистовой страсти, которая делает рассудок бесполезным, когда человек имеет несчастье вполне предаться ей; такая страсть хотя и не может вполне заглушить в сердце добродетель, препятствует следовать ей на деле. Словом, это сочинение обнажает все опасности, которые несет с собою распутство. Не найдется такого юноши, такой девушки, которым захотелось бы походить на кавалера и его возлюбленную. Они порочны, но их терзают раскаяние и горести.
Зато характер Тибержа, добродетельного священника, друга кавалера, превосходен. Это человек мудрый, преисполненный благочестия и набожности; это друг нежный и великодушный; это сердце, неизменно сокрушающееся о заблуждениях друга. Сколь привлекательна набожность, когда она сопутствует такому прекрасному характеру!
Я ничего не скажу о стиле этого сочинения. В нем нет ни грубости, ни высокопарности, ни софистических рассуждений; тут пером водит сама Естественность. Каким жалким кажется рядом с ним стиль писателей напыщенных и приукрашающих истину! Тут сочинитель не гонится за остроумием или за тем, что называется таковым. Это стиль не лаконически-тугой, но {243} плавный, насыщенный и выразительный. Всюду - живопись и чувства, притом живопись правдивая и чувства естественные".
Повесть находилась под запретом в течение двадцати лет. Только в 1753 году запрет был снят и вышло новое издание в двух томиках, с многочисленными, хотя и не меняющими основ, поправками и добавленным эпизодом.
С тех пор "Манон Леско" прочно заняла место среди самых выдающихся произведений мировой литературы.
Во Франции она печаталась поистине бесчисленное количество раз - и в виде дорогих изданий с иллюстрациями знаменитых художников, и в массовых грошовых изданиях, и в виде томов большого формата с широкими полями, и в виде миниатюрных карманных томиков, и в виде "академических" изданий с предисловиями, примечаниями, библиографическими справками, вариантами и т. п.
Появилось большое количество статей (иногда в виде предисловий), авторы которых с разных точек зрения трактуют произведение, стремятся разгадать тайну очарования главной героини.
В кратком очерке нет возможности перечислить все отзывы французских писателей и критиков. Отметим только наиболее значительные.
Поль де Сен-Виктор пишет: "Есть книги непристойные, которыми мы любуемся, несмотря на их грязь, но жалеем при этом, что не можем очистить грязные страницы. "Манон Леско" представляет собою удивительное исключение эта повесть нравится именно своей непристойностью, {244} и мы отнюдь не хотели бы обелить ее героиню. Будь Манон не столь виновна и не столь безнравственна, она перестала бы быть самою собой. Пятнышко грязи идет этой игривой девушке словно мушка. Это отличительный знак, по которому ее узнают любовники. Не приходится колебаться в выборе слова для определения этого подлого и восхитительного создания; она "девка" в самом неприглядном смысле слова). "Подобно Ундине немецкого поэта у нее нет души" (Paul de Saint-Victor. Hommes et dieux. P., 1880, p. 479, 481.).
Уссэ (Houssaye), подчеркивая автобиографическую достоверность повести, говорит, что Прево изобразил себя в этом произведении дважды: в образе де Грие - свою страсть, в образе Тибержа - свою совесть. "Аббат Прево в жизни был поочередно то де Грие, то Тибержем; в этих двух характерах безупречно правдиво сказываются два начала, которые непрестанно боролись в его пылком, но слабом сердце. Де Грие и Тиберж - это действие и противодействие, это прилив и отлив, Это безрассудство, несущееся вскачь, как дикий конь, и разум, который удерживает его за гриву и укрощает, лаская" (Histoire de Manon... P., Jouaust, 1874, p. VII;). "В этой повести - весь Прево; весь его талант, все его сердце" (Там же, стр. XXVI.).
Александр Дюма-сын в своем известном предисловии к повести Прево говорит, что нельзя упрекать писателей в том, что, изображая распущенность, они поощряют ее; если бы не было {245} распущенности, говорит он, то не было и писателей, которые ее описывают. Дюма подчеркивает, что в повести Прево, как и во всяком совершенном произведении, ярко отразился дух эпохи. "Перенесите повесть о Манон Леско, как она есть, в другую эпоху и в другие нравы, и она потеряет смысл,- говорит он; по тут же делает оговорку: Чувства, которые в ней описываются, и которые неотъемлемы от человеческого сердца, т. е. от того, что пребывает вечно неизменным, останутся столь же правдивыми, но описываемые факты то и дело будут возмущать вас своим неправдоподобием". Дюма утверждает, что если отец де Грие, Тиберж, развратные старики и прочие персонажи повести - яркие представители эпохи Регентства, то сама Манон - тип, существовавший во все времена. "Ты юность, ты - чувственность, ты - вожделение, ты - отрада и вечный соблазн для мужчины.
Ты даже любила - насколько может любить подобная тебе, то есть любила, желая получить от любви только удовольствие и выгоду. Едва только приходилось чем-нибудь пожертвовать - ты уклонялась от этого". О кавалере Дюма говорит: "Что за неиссякаемый источник жертв, самоотверженности, всепрощения! Этот чудак становится неблагодарным сыном, вероломным другом, он мошенник, он убийца! Но ему все прощаешь: он любит". "Он изменяет всем; Манон он не изменяет никогда; он ни на минуту не перестает думать о ней". "Не найдется порядочного человека, который, выслушав повесть о его бедствиях, не протянул бы ему руку, быть может, даже не позавидовал бы ему.
{246} Ибо тот, кто не любил тебя, Манон, тот не познал всех глубин любви". "Но ты знаешь, Манон, что этот человек гораздо лучше тебя, лучше в тысячу раз! Только лишившись всего, ты начала понимать, что он собою представляет, и в этом ты - вполне женщина. Зато как хорошо он тебя знает,и как он терзается этим! Тяжело переживая твои постоянные измены, он страдает не только оттого, что лишается радости обладать тобой и не только оттого, что эту радость ты доставляешь другому, а потому, что он знает: каков бы ни был твой соучастник, эту радость ты разделишь с ним".
Вместе с тем Дюма замечает, что таких женщин как Манон любят и прославляют только пока они молоды. "Мораль, которую ты попираешь ногами, обязанности, которые ты презираешь, законы, которые ты нарушаешь, рано или поздно входят в свои права и ты, в свою очередь попранная, презираемая и опозоренная, разбиваешься о то, что так же вечно, как и ты: о семью, труд, скромность и любовь" ("Histoire du chevalier des Grieux...". P., Clady freres. 1875, p. XIX.).
Мопассан дал тонкий анализ образа Манон в предисловии к изданию Лонетт. Начав с утверждения, что женщина создана лишь для любви и материнства, Мопассан говорит, что "писатели оставили нам всего лишь три-четыре дивных образа женщины, которые живут в нас как воспоминания,- словно мы знали этих женщин - и настолько осязательно, что кажутся живыми". Упомянув Дидону Вергилия, Джульетту Шекспира, {247} Виржини Бернерден-де-Сен-Пьера, он замечает: "И, наконец, Манон Леско, самая женственная из всех, простодушно-плутоватая, вероломная, любящая, волнующая, остроумная (spirituelle), опасная и очаровательная. В этом образе, полном обаяния и врожденного коварства, писатель как будто воплотил все, что есть самого увлекательного, пленительного и низкого в женщинах.
Манон - женщина в полном смысле слова, именно такая, какою всегда была, есть и будет женщина". "И как же искренна эта потаскушка во всех своих плутнях, как она чистосердечна в своей бесчестности!" "В любви она - зверек, хитрый от природы зверек, совершенно лишенный способности к утонченным чувствам, или, вернее, всякого стыда. И все-таки она любит "своего шевалье", но на свой лад, как может любить существо, лишенное совести". "Ни один женский образ не был обрисован с такой тонкостью и полнотой как этот; ни одна женщина не была столь женственна, не была до такой степени полна этой квинтэссенцией женского начала, столь влекущего, столь опасного, столь вероломного!" (Предисловие к изданию Лонетт (Launette). P., 1885.- Перевод В. Г. Дмитриева (Мопассан. Собр. соч., т. ХIII. М., 1950, стр. 231).).
* * *
В России произведения аббата Прево пользовались известностью еще при жизни писателя. Первый перевод "Записок знатного человека" вышел {248} в 1756-1764 годax. "История кавалера де Грие и Манон Леско" появилась на русском языке в 1790 году (в виде VII-VIII томов "Записок").
У дореволюционной русской критической литературе не было работ, специально посвященных "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" но в беглых упоминаниях о повести Прево неизменно отмечаются ее художественные достоинства.
Так, Белинский в статье о романе Эжена Сю "Тереза Дюнойе", где рассказывается история преданной любви героини к недостойному человеку, говорит:
"Мысль верная, но не новая! Ее давно уже прекрасно выразил аббат Прево в превосходном романе своем "Манон Леско". И далее Белинский замечает, что роману Прево "по его поэтической и психологической верности суждено бессмертие" (Белинский. Соб. соч., т. X. М., Изд-во АН СССР, стр. 116, 105.). Герцен в "Дневнике" (сент. 1842 г.) пишет: "Повесть о Manon будет всегда прекрасным произведением".
Вместе с тем Герцен замечает, что недооценка повести Прево при ее появлении была связана с общей распущенностью нравов, характерной для верхних слоев французского общества того времени. "Легкий взгляд XVIII столетия не умел разглядеть во всю ширину и бездонность ужас любви к такому существу как Manon..." - говорил он ( Герцен. Соб. Соч., т. II, М., Изд-во АН СССР, стр. 225, 226).
{249} Отметим, что и Белинский и Герцен видят трагичность любви де Грие в том, что она внушена ему недостойной женщиной.
Повесть аббата Прево высоко ценил и Тургенев. В письме к Полине Виардо от 5/17 января 1848 года он говорит: "Я перевожу "Манон Леско" (Тургенев. Собр. соч., т. I. М., Изд-во АН СССР, стр. 291, 455.). По этому поводу Л. П. Гроссман замечает:
"Это значительный момент его трудов и дней. Он брался за переводы лишь самых близких, дорогих и глубоко пленивших его созданий". "Маленькая книжка аббата Прево должна была сильно взволновать Тургенева, если он взялся за перевод французского текста в самом разгаре работы над "Записками охотника" и первыми комедиями..." (Л. Г р о с с м а н. Портрет Манон Леско (Два этюда о Тургеневе). М., 1922, стр. 14.).
Тургенев переводил "Манон Леско" на испанский язык для практики, но и для этой цели он мог взять, конечно, только очень близкое ему произведение. К. Н. Леонтьев приводит повесть Прево как пример "гениального творения негениального автора" (К. Н. Леонтьев. Собр. соч., т. VIII. М., 1912, стр. 326.).
Б. А. Грифцов, противопоставляя "Историю кавалера де Грие и Манон Леско" произведениям писателей, которые ограничиваются описанием приключений героя (например, романам Лесажа), отмечает, что "роман зажил жизнью новой и необычайно интенсивной, когда в него вошла этика". "Прево не искал особых случаев, чудовищных {250} или анекдотических. Случай внешне простой обнаруживал в себе контроверзу, которую Прево тем острее ощущал, чем менее был в силах найти из нее выход. Этим, очень простым ощущением своей беспомощности перед сулящим сомнительное счастье чувством и значительна повесть "Манон Леско". Что в сущности мешало ее героям найти выход из положений, одно другого позорнее? Очень правильное замечание было однажды высказано: плохой романист непременно сделал бы Манон более нравственной и этим убил бы роман. Манон легкомысленна, тщеславна, ей необходимы всякие пустяки и блеск. Она изменяет де Грие даже не потому, что ее гонит нужда. Она обещает исправиться и не исправится никогда. Именно такою он ее любит и любовь заставляет его пасть так низко" (Б. А. Г р и ф ц о в. Теория романа. М., 1927, стр. 85-86.).
В дальнейшем советские литературоведы посвятили творчеству Прево и, в частности, "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" несколько работ, причем все авторы единодушны в высокой оценке повести.
Так, А. К. Виноградов в кратком предисловии, предпосланном повести в издании "Academia" замечает: "...в отличие от своих современников и предшественников, Прево взял действительно живое существо, изобразил его чертами глубокой реальности, снизив его качество обращенностью на глубоко реальный, но, быть может, не совсем полноценный предмет. Манон не является "образцовой" девушкой, "безукоризненной женщиной"; {251} вот почему этот роман поражает читателя необычайной свежестью красок и правдивостью ситуаций" (Прево. Манон Леско. M., "Academia", 1932, стр. 11.).
В последующих работах советских литературоведов обнаруживается стремление перенести проблематику повести из области этической и психологической в область социальную и толковать "Историю" как произведение, изобличающее пороки аристократического и буржуазного общества. Одновременно намечается тенденция ко все более решительной "реабилитации" возлюбленной кавалера де Грие.
Рано умерший талантливый литературовед В. Р. Гриб в предисловии к "Манон Леско" сделал попытку более глубокого истолкования повести Прево, однако некоторые выдвинутые им соображения представляются спорными: "Все несчастья де Грие и Манон, - говорит он, - происходят от того, что они вступили в столкновение с аристократическими условностями, и в этом столкновении моральная сила оказывается как раз на стороне мнимых "преступников", а не на стороне официальной морали. Разве есть что-нибудь преступное или отталкивающее в характерах Манон и де Грие?"
С другой стороны, критик замечает: "Просветительская литература часто выводила на сцену "падших созданий" с целью их реабилитации. как жертв сословного угнетения". "Падение" изображалось как следствие внешних, социальных условий, не затрагивающее внутренней {252} чистоты. Прево нарушает этот канон просветительской литературы. Не только сословные предрассудки, внешние препятствия разрушили счастье двух влюбленных, но и внутренние причины - характер самой Манон, неуловимый и причудливый, сотканный из противоречий и загадок. Прево как художника интересует не борьба со злом, а неуловимое их слияние".
По мнению критика, "взгляды (де Грие.- Е. Г.) на любовь и его поступки - это выражение того, как представлялись новые человеческие взаимоотношения самим новым людям, людям XVIII века, которые еще могли питать розовые иллюзии относительно их характера. Поступки же Манон - это выражение действительного характера этих отношений" (Прево. Манон Леско. M., "Academia", 1936, стр. X, XIII, XIV, XVI.).
Н. Я. Берковский в статье "Эволюция и формы раннего реализма на Западе" говорит, что " "История кавалера де Грие и Манон Леско", быть может, самый совершенный и бессмертный для нас роман этого столетия". По мнению автора, "де Грие не собирается исправлять Манон,- "склонность к удовольствиям", ради которой она изменяет нищему де Грие, сама по себе природна и человечна в его глазах. В этом романе господствует понятие человеческого максимума, естественной доступности человеку всех малых и больших благ, какими располагает общежитие". "Манон справедлива, когда требует для себя театров, платья и еще десятка мелких радостей, {253} - де Грие через голову Манон относит свое обвинение к обществу в его данном историческом виде.
С Манон снимается ответственность, тема аббата Прево - это трагедия индивидуальной любви в условиях ее бытового неосуществления, когда от нее остается только "верность сердца" и когда самая плоть любви доступна с торгов каждому, кто даст больше. Несчастье де Грие в том, что внутренне Манон ни разу не изменила ему. Чувственная острота романа обусловлена этим раздвоением любви на физическое и духовное, и де Грие страдает от того, что физическая Манон постоянно ускользает от него, в то время как духовно она всегда ему принадлежит" ("Ранний буржуазный реализм", сб. статей. Л., 1936, стр. 67.).
Л. А. Левбарг в статье "Манон Леско аббата Прево" убедительно анализирует основные образы повести: "Кавалер де Грие целиком отдается своей страсти и, следуя за Манон, падает все ниже и ниже. Но это падение кавалера де Грие в обществе связано с его нравственным ростом. Любовь, перерождая де Грие, поднимает его над обществом, вырывает молодого аристократа из круга узких моральных представлений".
Однако и Л. А. Левбарг склонна объяснять конфликт различием сословной принадлежности героев и оправдывать Манон: "Любовь, возникшая с первого взгляда и поразившая героя как "удар молнии", сталкивается с различной сословной принадлежностью ее носителей". "Манон ни в чем не виновата; если она и совершает {254} аморальные поступки, она этого не сознает. В этой искренности и простоте и заложены причины обаятельности всего ее облика" ("Ученые записки Ленинградского педагогического института им. Герцена", т. XXVI. Л., 1939, стр. 163- 167.).
Г. Н. Гендрихсон еще более категорична и прямолинейна, чем ее предшественники, в нравственном оправдании героев повести: "Носителями подлинной моральной правоты выступают в его (Прево.-Е. Г.) романе как раз мнимые преступники, а добродетельные Тиберж и отец де Грие оказываются, в конечном счете, подлинными преступниками, разбившими жизнь де Грие и погубившими прелестную Манон" ("История французской литературы", т. I. М., Изд-во АН СССР, 1946, стр. 722.).
В диссертации "Антуан Прево и его роман "Манон Леско" ", защищенной И. Н. Пожаровой в 1953 году, определяется место, которое занимает творчество Прево в литературе XVIII века. По мнению автора, для Прево характерно "обличение феодально-абсолютических порядков, оказывающих губительное действие на судьбу человека..." "Глубокое непонимание существует между влюбленными (де Грие и Манон.- Е. Г.) и теми, кто считает, что все продается..." Автор полагает, что основной проблемой романа является не только протест против сословных предрассудков, но борьба со всем обществом, со всей системой общественных отношений, существовавшей в то время. Став на такую точку зрения, автор идеализирует Манон: "Ее жажда роскоши не только {255} "черта эпохи", но проявление развитой и богатой души..." "Все существо ее властно требует от жизни полноты счастья, ее не удовлетворит скромная жизнь с любимым. В Манон чувствуется отказ от религиозно-феодальной морали. Она - человек, заявляющий права на всестороннее удовлетворение своих потребностей". "Ее развлечения - не пустое времяпрепровождение, в них находит отдых и удовлетворение душа сложная и глубокая" (И. Н. П о ж а р о в а. Антуан Прево и его роман "Манон Леско". Канд. дисс. М., 1953, стр. 143, 175, 176, 180.).
В 1962 году повесть Прево впервые в России была издана на французском языке. В предисловии к этому изданию Ю. Б. Виппер отмечает, что "в обществе, где царят деньги, как показывает Прево, нет одной общей морали. Их две: одна - для господ, а другая - для их жертв". "От страницы к странице писатель показывает, как неуклонно зреет и крепнет привязанность Манон к шевалье, постепенно очищая ее нравственные понятия, преобразуя ее в отношении к внешнему миру". "Душевная чистота не вытравлена из сознания Манон. Подчиняясь отталкивающим нравам своего окружения, она не заражается духом стяжательства. Она стремится к деньгам не ради денег. Де Грие и Манон не могут обойтись без золота, ибо им кажется, что оно необходимо им для полноты любовного счастья, но одновременно презирают его".
В противоположность большинству наших критиков автор справедливо подчеркивает черты, {256} отличающие де Грие от его возлюбленной: "С еще большей силой тема неистребимой душевной чистоты находит выражение в образе де Грие, центрального и истинно проблемного героя повести. Враждебные силы не могут сломить, подчинить себе окончательно де Грие, разлучить его с Манон. Свои падения он искупает ценой жестоких страданий и тяжелых лишений. Его любовь к Манон не только источник его ошибок, по одновременно и источник его силы. Борьба за Манон является для де Грие борьбой за человека и за свое собственное право на человечность. Самое важное не то, что увлеченный своим чувством, он может стать на время карточным шулером, а то, что во имя любви он может и пожертвовать своим личным благополучием, добровольно отправиться в ссылку, обречь себя на нищету и бесконечные страдания" ("Манон Леско". М., Изд-во литературы на иностр. языках, 1962, стр. 16-18.).
* * *
В "Истории кавалера де Грие и Манон Леско" аббат Прево трактует тему роковой, всепоглощающей любви - тему, которая, как мы видели, является доминирующей в его творчестве. Но в отличие от больших романов Прево со сложной, запутанной фабулой, "История кавалера де Грие и Манон Леско" отличается редкостной стройностью и уравновешенностью композиции. Быть может это объясняется автобиографическим {257} характером повести, тем, что драма, глубоко пережитая самим писателем, послужила достаточным материалом и позволила ему отказаться от нагромождения надуманных положений и событий.
Прево создал столь пленительный облик "падшей девушки", что она вскоре затмила своего преданного рыцаря в сознании читателей. Доказательством тому служит на первый взгляд мелкий, но весьма красноречивый факт: уже в начале XIX века книгоиздатели стали произвольно вносить "поправку" в название повести: "История кавалера де Грие и Манон Леско" превратилась в "Историю Манон Леско и кавалера де Грие", а с годами героиня и вовсе вытеснила де Грие с титульного листа книги: повесть стали нередко называть просто "Манон Леско".
Только в последнее время французские издатели вернулись к первоначальному, самим автором данному, названию. Перестановка имен может показаться мелочью; на самом же деле здесь затрагивается вопрос об основном герое, о том, чью именно трагедию задумал рассказать нам автор. И не зря, конечно, Прево на первое место поставил имя де Грие; именно де Грие, а не Манон - трагический герой повести. На это можно возразить, что в повести два героя, связанные общностью чувств, и что они неотделимы друг от друга, как неотделимы, например, Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда и многие другие персонажи прославленных произведений. Но такое возражение неправомерно - и в трагедии Шекспира и в средневековом романе перед нами {258} два героя, одинаково благородные, одинаково самоотверженные и действительно составляющие духовно единое целое. Они переживают одну и ту же, общую для обоих, трагедию. Так, по-видимому, понимают конфликт де Грие и Манон и те критики, которые говорят о нравственной чистоте Манон и в этом отношении приравнивают ее к де Грие.
Между тем в событиях, о которых рассказывает Прево, конфликт заключается в глубоком различии характеров кавалера и его возлюбленной.
Если бы де Грие был так же аморален, как Манон, встреча их не повлекла бы за собою трагедии: соединив свою судьбу с Манон, он превратился бы в преуспевающего сутенера и, принимая во внимание внешнюю привлекательность Манон, друзья зажили бы, не ведая забот и нужды. Кстати,- именно такой путь и подсказывают кавалеру и брат Манон и она сама.
Но все дело в том, что де Грие и Манон - натуры глубоко различные; в их нравственной сущности, в их интеллектуальном облике мало общего. Трагедия де Грие - в невозможности осуществить с Манон тот высокий идеал любви, который только и может удовлетворить его, а вся трагедия Манон сводится к недостатку материальных благ.
По воле писателя рассказ ведется от имени де Грие. Автобиографическая форма повествования позволяет Прево с исчерпывающей глубиной и правдивостью раскрыть перед нами внутренний мир героя. Роковой характер их встречи {259} подчеркивается ее чистой случайностью, а мгновенно вспыхнувшая страсть говорит о полной иррациональности его чувства. Так же внезапно загорается страсть в сердцах героев средневекового романа "Тристан и Изольда"; но там чувство возникает под действием выпитого молодыми людьми приворотного зелья. В повести Прево нет такого "материализованного" колдовства, де Грие побежден не колдовским напитком, а внешним очарованием незнакомки. Влечение де Грие к Манон сугубо чувственное, оно внушено не душевными достоинствами, а внешней привлекательностью девушки. Сама внезапность этой страсти свидетельствует о ее чисто чувственной основе, - влечение де Грие вспыхивает при первом же взгляде на девушку, прежде чем он получает возможность хотя бы поверхностно познакомиться с ней.
Чувственная основа увлечения де Грие еще явственнее сказывается во время второй его встречи с Манон, в семинарии. Если при встрече на постоялом дворе де Грие, еще не зная Манон, мог предполагать, что ее внешнему обаянию соответствует и нравственное совершенство, то теперь, после предательства Манон и ее ухода к богатому покровителю, де Грие уже не может заблуждаться.
Отметим также, что при первой встрече он был еще юношей вполне свободным в выборе жизненного пути, а ко времени вторичной встречи, два года спустя,- он уже стал человеком не только более опытным в жизни, но и принявшим на себя известные обязательства перед обществом и {260} собственной совестью. Итак, вторичное "падение" де Грие - гораздо серьезнее и глубже первого, а вторая "победа" Манон, в отличие от первой, случайной и не зависевшей от ее воли, преднамеренна и еще более убедительна.
Врожденное благородство и идеализм де Грие мешают ему видеть Манон такою, какая она есть. Лишь в редкие минуты просветления, чаще всего в отсутствие возлюбленной, де Грие сознает свою нравственную деградацию, и он тем глубже переживает ее, что, по его убеждению, борьба для него непосильна и невозможна, ибо воля человека не свободна.
Французские литературоведы, в особенности Поль Азар, подчеркивают, что в мировоззрении де Грие сильно сказывается влияние янсенизма. Голландский богослов Янсений (1585-1638) учил, что воля человека сама по себе не свободна в выборе между добром и злом; только помощь провидения, только божественная благодать укрепляет человека и направляет его к добру. Янсенизм получил во Франции в XVII-XVIII веках широкое распространение не только в богословских кругах, но и в обществе. Среди сторонников янсенизма можно назвать таких выдающихся мыслителей и писателей как Паскаль, Арно, Расин и другие. В повести Прево влияние янсенизма особенно сказывается в философских рассуждениях де Грие.
Верный своим высоким идеалам любви, кавалер относится к Манон как к чистейшему воплощению женственности. Следует отметить, что де Грие ничего {261} не говорит нам о физическом облике, о чертах лица Манон. Для него она - абсолют, заключающий в себе все совершенства.
И как истинный рыцарь, де Грие приносит своему кумиру в жертву все, чем он располагает - свое доброе имя, общественное положение, семью, карьеру, материальное благополучие; он готов, если понадобится, принести в жертву и самую жизнь.
Образ Манон по своим художественным достоинствам принадлежит к числу самых совершенных созданий мировой литературы. Автору удалось так убедительно соединить в своей героине внешнее обаяние и внутреннюю ограниченность, что читатель все время находится на грани противоположных чувств, то восхищаясь, то возмущаясь ею.
Нельзя, правда, забывать, что образ Манон мы воспринимаем со слов де Грие - самого пристрастного рассказчика, какого только можно себе представить. Де Грие всегда старается оправдать Манон и лишь в редкие мгновения более или менее ясно осознает ее недостатки.
Де Грие, естественно, рисует перед нами Манон главным образом такою, какою он видел ее в дни их совместной жизни, другими словами - рисует с лучшей стороны. Ни о ее прошлом, ни о поведении ее за спиною де Грие, в домах богатых клиентов, мы ничего не знаем, ибо это неизвестно и самому рассказчику.
При всей своей искренности и правдивости де Грие сильно идеализирует свою возлюбленную. Так, например, он говорит, что при первой {262} встрече с Манон в Амьене ему показалось, что "чувства ее возбуждены не менее моих". В действительности же Манон согласилась бежать вместе с юношей, с которым едва успела познакомиться, прежде всего потому, что ей во что бы то ни стало надо было избавиться от монастыря, куда родители решили ее поместить "против ее воли, несомненно, с целью обуздать ее склонность к удовольствиям, которая уже обнаружилась". Следовательно, говорить о внезапно возникшем у Манон чувстве нельзя. Манон сразу же поняла, какую выгоду она может извлечь из встречи с молодым и богатым дворянином. Сам де Грие отмечает, что девушка (хоть ей в ту пору шел только семнадцатый год) была гораздо опытнее него.
О семье Манон мы ничего не знаем. В первой редакции повести автор говорил, что Манон происходит "не из благородной семьи". Во второй редакции (1753) он говорит определеннее: она происходила "из заурядной семьи". Поправка эта была сделана Прево, вероятно, в угоду аристократическим читателям того времени, которым могло показаться невероятным и оскорбительным, что из их среды вышла публичная женщина. Но для нас это "уточнение" ничего не меняет: существенно то, что родители не могли справиться с дурными задатками девочки.
Манон - женщина, лишенная каких-либо нравственных устоев, существо со слабо развитым интеллектом и чрезвычайно узким, мещанским кругозором. Поэтому ошибочным является утверждение, будто в этом романе господствует {263} понятие "человеческого максимума"; не говоря уже о том, что гедонизм отнюдь не сопряжен неизбежно с нарушением общепринятых этических норм,"человеческий максимум" представляется Манон чем-то весьма примитивным - это наряды, ужины, театры, развлечения. Созидательное начало, даже в чисто женской сфере, чуждо Манон. Ее нельзя представить себе матерью семейства, преданной женой, воспитательницей детей, заботливой хозяйкой. Более того, Манон несет в себе активную разрушительную силу: все, что приближается к ней - деградирует. Даже слуги Манон, наблюдающие ее жизнь с де Грие, заражаются дурным примером и обворовывают хозяев, как она обворовывает своих клиентов.
Манон неспособна принести счастье любящему ее человеку: даже на такой твердыне как беззаветная любовь де Грие, она не может построить их благополучия.
Ей чужды и какие-либо родственные чувства. В отличие от де Грие, который постоянно мыслью возвращается к отцу, к брату, к другу детства, Maнон никогда не вспоминает о своей семье и не говорит о ней. Нет у нее и подруг. В то время как возле де Грие все время, если не физически, то духовно, присутствует его друг Тиберж, она - совершенно одинока. Для дружбы с ней нет почвы.
Следует заметить, что в повести Прево все положительные персонажи появляются со стороны де Грие (его отец, брат, {264} Тиберж, господин де Т...,-вплоть до тюремщика из Приюта), а все отрицательные - со стороны Манон (ее брат, сменяющие друг друга клиенты). Манон как бы притягивает к себе все порочное. Знаменательно, что все "поклонники" Манон, изображенные в повести, приходят к ней только из низменных побуждений; у них нет оснований сомневаться в ее доступности. И нет среди них ни одного, который питал бы к ней искреннее чувство. Последнее обстоятельство - отсутствие у де Грие достойного соперника - лишает убедительности попытку некоторых критиков противопоставить у Манон "физические измены" - "духовной верности".
Правда, в Америке поведение Манон менее предосудительно, чем на родине. Но вряд ли можно видеть в этом следствие раскаяния или естественную эволюцию характера. Путешествие в Америку в ту эпоху - длительный переезд в повозке по Франции, двухмесячное плавание на парусном судне, суровые условия жизни в Новом Свете, унизительное положение арестантов, всевозможные лишения - все это не могло не подорвать душевные и физические силы Манон. В Америку она прибыла уже другою женщиной - измученной, обессиленной, отчаявшейся, утратившей прежнюю беспечность и легкомыслие.
Повесть Прево отличается редкостной тщательностью в описании бытовых черт. Действие происходит в эпоху Регентства (1715-1723), когда нравы французского общества отличались крайней вольностью. В последние годы долгого царствования Людовика XIV при дворе царил дух суровости и ханжества, который сказывался на всем укладе жизни. После смерти Людовика XIV, пережившего своего сына и внука, престол унаследовал {265} его правнук, малолетний Людовик XV, а фактически правителем сделался регент Филипп Орлеанский. При жизнерадостном и легкомысленном регенте во Франции сразу же началась реакция на "постный" дух, царивший при престарелом короле. Французское общество вздохнуло свободнее и дало волю жажде жизни, веселья, удовольствий.
Аббат Прево с исключительной точностью воспроизвел в своей повести многие бытовые черточки того времени. Историки эпохи Регентства в один голос утверждают, что такие подробности как порядок отправки ссыльных в Америку, местоположение и нравы игорных домов, порядки, существовавшие в полиции, в тюрьмах, в харчевнях и т. п.- словом, что все мелкие подробности соответствуют действительности. Автор не позволяет себе ни малейшего отступления от того, чему он сам был свидетелем. Картина тогдашней жизни, воспроизведенная им, безупречно правдива.
Но это не значит, однако, что конфликт, изображенный Прево, характерен лишь для данной эпохи, потому что препятствия к счастью де Грие и Манон заключаются не столько в социальных порядках эпохи Регентства, сколько в самом характере Манон.
Литература восемнадцатого века изобилует произведениями, в которых любящие друг друга молодые люди встречают на своем пути препятствие, основанное на аристократических или буржуазных предрассудках. Вспомним хотя бы "Новую Элоизу", где счастье Жюли и Сен-Пре {266} рушится только от того, что Сен-Пре - плебей. В основе трагедии кавалера де Грие лежат совсем иные причины, и ответственность за нее ни в коем случае не может быть возложена на его окружение, в частности, на его отца. Отец де Грие восстает против брака сына с Манон не потому, что она из простой семьи, а потому, что она, как существо морально ущербное, не может дать счастья его сыну. Отец де Грие - человек опытный в жизни, умеющий разбираться в людях, и история бегства Манон с его сыном, с которым она едва успела познакомиться, обстоятельства, при которых состоялось это знакомство, и, быть может, особенно - предательство Манон, которая выдала своего возлюбленного, как только поняла, что у него нет денег на ее содержание - все эти факты давали отцу де Грие полное представление о Манон и все основания противиться этому браку. Нельзя вообразить не только в годы Регентства, но и в любую другую эпоху родителей, которые одобрили бы намерение семнадцатилетнего сына связать свою судьбу с публичной женщиной, воровкой и аферисткой.
Такую девушку, как Манон, не могла бы принять ни аристократическая, ни буржуазная, ни крестьянская семья. Порочность Maнoн вызвана не нищетой, а отсутствием каких-либо нравственных устоев. В повести нет даже намека на то, что кто-то соблазнил и развратил ее. Порочность Манон лежит в самой основе ее натуры. Будь она женщиной из знатной, богатой среды - она была бы так же безнравственна, только распущенность ее приняла бы другую форму.
{267} Искать оправдания Манон и смягчать, затушевывать ее глубокую порочность значит умалять противоречивость, своеобразие и значительность этого образа и, следовательно, недооценивать психологическую проницательность и литературное мастерство писателя.
Старший друг де Грие - Тиберж изображен автором как образцовый, преданный друг. Давно замечено, что положительные персонажи, особенно в литературе XVIII века, всегда менее колоритны, всегда "скучнее" отрицательных. Но благоразумие и неуклонная последовательность поведения Тибержа отнюдь не делает его образ тусклым и пресным. Тиберж непреклонен в своих убеждениях, но в то же время снисходителен к де Грие, он суров, но в то же время человечен. Будь он всего лишь черствым, ограниченным педантом, готовым только на скучные нравоучения, де Грие так не ценил бы его. Тиберж истинный, великодушный друг, никогда не отступающийся от своего слабовольного товарища. Преданность его выражается многообразно: и в спорах, в заклинаниях образумиться и вернуться на путь чести и труда, и в готовности служить посредником в переговорах, которые могут быть полезны де Грие, и в материальной помощи; его преданность доходит до героизма - ради спасения друга он самоотверженно бросается вслед за ним в далекую Америку, а путешествие это занимало в тогдашних условиях несколько месяцев и было сопряжено с большими трудностями и риском.
И де Грие высоко ценит дружбу Тибержа; он {268} уверен, что ее не в силах сломить никакие испытания. Тиберж - единственный человек, с которым де Грие может быть вполне откровенным, и именно в спорах с ним он пытается разобраться в своих переживаниях и найти ответ на мучащие его вопросы. В этих спорах друзья придерживаются глубоко различных точек зрения, но это не мешает им понимать друг друга (особенно Тибержу понимать де Грие). Рассуждения Тибержа совершенно неприемлемы для де Грие, потому что содержат в себе не только осуждение его образа действий, но и полное отрицание его иллюзорного счастья. И все же не кому другому как Тибержу открывает кавалер свое сердце: он знает, что встретит у него не только порицание, но и сочувствие, понимание и поддержку.
Заметим попутно, что кавалер никогда не делает даже попытки поговорить с Манон на темы, которые он затрагивает в спорах с Тибержем.
До встречи с Манон де Грие, по-видимому, вполне разделял воззрения Тибержа; на этой общности убеждений и основана их дружба и уважение. Расхождение де Грие с Тибержем - явление временное и вполне вероятно, что как только прекратится действие силы, разъединившей их, их воззрения, если и не совсем совпадут вновь, то во всяком случае значительно сблизятся. По остроумному замечанию Арсена Уссэ, Тиберж - это совесть кавалера де Грие.
Литературное мастерство, с каким написана "История кавалера де Грие и Манон Леско", ставит эту небольшую повесть в один ряд с {269} величайшими шедеврами не только французской, но и мировой литературы. Стиль ее отличается подкупающей простотой и гармоничностью; язык - точный, ясный и плавный - не уступает лучшим образцам французской прозы эпохи классицизма и просвещения; рассказ де Грие о его бедствиях и страданиях подкупает своей искренностью, он свободен от аффектации, напыщенности, преувеличений, но за внешней сдержанностью все время чувствуется клокочущая страсть.
Так же совершенна повесть и в отношении композиции - автор сразу вводит читателя в ход событий, и наше внимание не ослабевает до последней строки (Интересный стилистический анализ повести дан в работе Родье (Rоddier. Prevost. L'homme et l'oeuvre. P., 1955). См. также Е. Э т к и н д. Семинарий по французской стилистике. Ч. I: Проза. Л., 1960.).
Но основная заслуга аббата Прево, конечно, в создании двух поистине бессмертных образов.
Кавалер де Грие - образец беззаветной любви, самоотверженности и всепрощения. Автор с такой убедительностью рисует нам мучительные и сложные переживания героя, что мы прощаем ему все его падения и продолжаем верить в его благородство и нравственную чистоту.
Образу Манон нет равного по художественному совершенству во всей мировой литературе. Эту пустую, бессердечную, ограниченную и распущенную женщину автору удалось наделить таким покоряющим обаянием, что мы забываем о ее недостатках и готовы восхищаться ею не {270} менее самого де Грие. Арсен Уссэ остроумно замечает, что сколько бы ни было у Манон любовников - все это ничто в сравнении с теми толпами вздыхателей, которых приводит к ее ногам аббат Прево.
И действительно, по прошествии двух столетий Манон все так же пленительна, со страниц книги все так же доносится ее задорный смех, и все так же влечет нас ее лукавый, загадочный взгляд.
Е. Г .
БИБЛИОГРАФИЯ РУССКИХ ПЕРЕВОДОВ
"ИСТОРИИ КАВАЛЕРА ДЕ ГРИЕ И МАНОН ЛЕСКО" (Составлена Всесоюзной государственной библиотекой иностранной литературы.)
Прево д'Э к з и л ь А. Ф. Приключения маркиза Г., или Жизнь благородного человека, оставившего свет. Пер. И. Елагина, т. 7-8: История Кавалера де Грие и Маноны Леско. М., Универ. гип. у Окорокова, 1790. 2 т.
То же. 2 тиснение. 1793.
Прево. История Маши Леско и Кавалера Де-Грие. СПб., 1859.- Приложение к журналу "Библиотека для чтения", 1859, № 1.
История Маноны Леско и Кавалера де Грие. Пер. Д. В. Аверкиева. "Вестник иностранной литературы", 1891, № 6.
Прево. История Манон Леско и Кавалера де Грие. Пер. Д. В. Аверкиева. СПб., 1892 ("Новая библиотека Суворина").
Прево. История Манон Леско и Кавалера де Грие. Пер. И. Б. Мандельштама. Л., изд-во "Сеятель" [1926].
Прево. Манон Леско. Пер. М. А. Петровского. Предисловие А. К. Виноградова. Илл. В. Конашевича. М.- Л., "Academia", 1932.
П р е в о. Манон Леско. Пер. М. А. Петровского. Очерк А. Франса: "Приключения аббата Прево". Вступ. статья В. Р. Гриба. Илл. В. М. Конашевича. M.-Л., "Academia", 1936.
Прево А. - Ф. Манон Леско. Пер. М. А. Петровского. Под ред. Б. А. Кржевского. Л., Гослитиздат, 1951.
Прево. Манон Леско. Пер. Б. А. Кржевского. Илл. К. И. Рудакова. M.- Л., Гослитиздат, 1951.
Прево. Манон Леско. Пер. Б. А. Кржевского. М., Гослитиздат, 1957.
Мятежный С. Манон Леско. Мелодрама в 10 карт. (Инсценировка). М., Изд. управления по охране авторских прав, 1940.
Прево А. - Ф. История шевалье де Грие и Манон Леско. Предисл. Ю. Б. Виппера. Комм. И. П. Пожаровой. М., Изд. лит-ры на иностр. языках, 1962. Текст на франц. яз. Предисл. и комм. на русск. яз.
Как видно из приведенной выше библиографии, повесть аббата Прево всегда пользовалась у русского читателя широкой популярностью. Одним из лучших переводов является предлагаемый в нашем издании перевод М. А. Петровского.
Михаил Александрович Петровский (1887-1940) - профессор Московского университета, автор ряда работ по истории западноевропейской литературы и по теории прозы. Перу М. А. Петровского принадлежат также переводы произведений Меримэ, Гофмана, д'Оревильи, Арнима, Бальзака, Флобера и других. Из теоретических работ М. А. Петровского следует отметить: "Композиция новеллы Мопассана" (ж. "Начала", 1921, № 1), "Морфология пушкинского "Выстрела"" (Сб. "Проблемы поэтики". М., 1924), "Морфология новеллы" (Сб. "Ars poetiса". М., ГАХН, 1927) и др.
Для настоящего издания перевод М. А. Петровского заново сверен с оригинальным текстом 1753 года, переизданным издательством братьев Глади (Glady freres, Р., 1875 г.).
{273} Для выяснения эволюции искусства художественного перевода на протяжении почти двух столетий небезынтересно привести фрагмент подлинного текста и образцы его переводов, сделанных различными авторами.
[Image003]
Перевод И. Елагина (1790 г.)
Мы сели один возле другого и я, взяв ее руки, сказал ей, посмотревши на нее печально: "Ах, Манон! Я не ожидал никогда от тебя столь подлой измены, которою заплатила ты мне за любовь мою. Тебе легко было обмануть такое сердце, которого ты была совершенною обладательницею, и которое полагало все свое благополучие в том, чтоб тебе нравиться и повиноваться; скажи же мне теперь, нашла ли ты столь нежного и столь покорного, как я?.. Нет, нет! Натура не производила мне подобного; по крайней мере скажи мне, сожалела ли ты когда-нибудь о мне, и что должен я думать о сем возвращении твоей благосклонности, которая тебя ныне приводит к моему утешению? Я очень вижу, что ты теперь гораздо прелестнее прежнего; заклинаю тебя, прекрасная Манона, всеми претерпенными мною для тебя мучениями, скажи мне, будешь ли ты впредь вернее?"
Перевод в издании "Библиотеки для чтения" (1859 г.)
Мы сели рядом. Я взял ее руки. "Ах! Маша,- сказал я, смотри на нее печально,- я не был приготовлен к черной измене, которою ты отплатила мне за мою любовь. Тебе легко было обмануть сердце, которым ты всецело управляла и которого счастье состояло в том, чтобы тебе нравиться и повиноваться. Сознайся мне теперь - находила ли ты столь нежные и покорные сердца? Нет, нет, природа не создает подобных моему сердец. Скажи мне, по крайней мере, сожалела ли ты о нем иногда? Что и должен думать о причине, которая тебя сегодня привела, чтобы утешить мое сердце? Я только вижу то, что ты еще прекраснее, но, во имя всех страданий, которые я перенес из-за тебя, прелестная Маша, скажи мне, останешься ли ты теперь мне верною?"
Перевод Д. В. Аверкиева (1892 г.)
Мы сели друг против друга. Я взял ее за руки. - Ах, Maнoн!-сказал я, глядя на нее печальным взором,- я не ждал, что вы такой черной изменой заплатите мне за любовь. Вам легко было обмануть сердце, которого вы были полной владычицей и все счастье которого состояло в том, чтобы нравиться и повиноваться вам. Скажите же сами, разве вы нашли сердце столь же нежное и покорное? Нет, нет! природа не создавала сердца такого закона, как у меня. Скажите мне, по крайней мере, жалели вы когда-нибудь о нем? Какое доверие в утешение ему могу я питать к тому возврату нежности, который сегодня привел вас сюда? Я слишком вижу, что вы стали еще прелестнее, чем были; во имя всех мучений, которые я перенес из-за вас, прекрасная Манон, скажите же мне, будете ли вы впредь вернее?
Перевод И. Б. Мандельштама (1926 г.)
Мы сели рядом. Я взял ее руки в свои. - Ах, Манон,- сказал я, грустно глядя на нее,- не ждал я той черной измены, которою ты отплатила мне за любовь. Легко тебе было обмануть сердце, над которым ты утвердила свое полное господство и которое видело все свое блаженство и том, чтобы угождать и повиноваться тебе. Скажи же мне теперь, нашла ли ты другие сердца, столь же нежные и покорные. О, нет, природа не создала второго сердца того же закала. Скажи мне, по крайней мере, тосковала ли ты когда-нибудь по нем. Как объяснить мне добрый порыв, побудивший тебя прийти сегодня, чтобы утешить его? Я вижу, что ты стала еще прелестнее, чем была, но во имя всех страданий, которые я вынес из-за тебя, скажи мне, прекрасная Манон, будешь ли ты отныне вернее?
Перевод М. А. Петровского (1932 г.)
Мы сели друг подле друга. Я взял ее руки в свои. "Ах, Манон,- произнес я, печально смотря на нее,- не ожидал я той черной измены, которой отплатили вы за мою любовь. Вам легко было обмануть сердце, коего были вы полной властительницей и которое все свое счастье полагало в угождении и в послушании вам. Скажите же теперь, нашли ли вы другое сердце, столь же нежное, столь же преданное. Нет, нет, природа почти не творит сердец моего закала. Скажите, по крайней мере, сожалели ли вы когда-нибудь о нем? Могу ли я быть уверенным и том добром чувстве, что побуждает вас сегодня утешать его? Я слишком хорошо вижу, что вы пленительнее, чем когда-либо; но, во имя всех мук, кои я претерпел за вас, прекрасная Манон, скажите мне, останетесь ли вы верны мне теперь?"
Перевод Б. А. Кржевского (1951 г.)
Мы сели рядом. Я взял ее руки в свои. - О Манон,- сказал я, глядя на нее печальными глазами,- менее всего на свете я мог ожидать той черной измены, которой ты заплатила за мою любовь. Тебе было очень нетрудно обмануть сердце, единственной владычицей которого была ты и все счастье которого заключалось в том, чтобы подчиняться тебе и тебе нравиться. Скажи мне теперь, встречались ли тебе сердца, столь же нежные и покорные? О нет, нет; природа не создает больше сердец такого закала, как мое. Но скажи мне по крайней мере, не жалела ли ты когда-нибудь о нем? Какую веру должен я придавать возврату нежности, который привел тебя сюда мне в утешение? Я слишком хорошо вижу, что ты очаровательна, как никогда, но во имя тех мук, которые я вытерпел из-за тебя, прекрасная Манон, скажи мне, будешь ли ты более верной?
Прево А. - Ф. История кавалера де Грие и Манон Леско
(Перевод М. А. Петровского под редакцией М. В. Вахтеровой)