У Колина ушло несколько дней только на то, чтобы перебрать хлам в сарае у Хенли. Имея весьма смутное представление о том, что делать с приспособлениями, которые теперь были свалены в старой мастерской деда, он с помощью Интернета вышел на владельца маленькой устричной фермы на полуострове Китсап, которого звали Лен Джарвис. На следующий день Колин сел на самолет и спустя несколько часов уже стоял, обутый в резиновые сапоги, по щиколотку в воде канала Худ. Лен Джарвис тем временем вводил его в курс дела — обучал азам выращивания устриц при помощи реек и тросов.

Лен сунул покрытую мозолями руку в воду и вытащил створку раковины, на которой гроздью висело около дюжины устриц-малышей размерами с ноготь на мизинце.

— Это у нас материнская раковина, — сказал он, объясняя, как на пустые раковины, из которых извлечены устрицы, насаживается устричная икра. Как только икра пристает и начинает успешно расти, материнские раковины с «малютками» при помощи шнуровальной машины нанизываются на веревку, как лампочки на рождественской гирлянде. Затем веревки натягиваются через равные промежутки вдоль линии прилива и закрепляются с обоих концов полихлорвиниловыми трубками, вкопанными в ил. Лен предупредил, что устрица растет обычно несколько лет, поэтому это дело не для тех, кто рассчитывает на быстрый результат.

— Кроме того, имеются еще и хищники.

Лен рассказал, что существует крохотная улитка под названием устричный бурав, а также заболевание устриц, известное как болезнь острова Денман. Могут быть проблемы и от морских звезд. А помимо этого существуют еще цапли, чайки и выдры, которые «прочесывают» здешние воды в поисках пищи.

— Пусть берут то, что им причитается, я не против. Но если многое им позволить, они попросту сядут на шею. — Хмурясь, он окинул взглядом ровные ряды натянутых веревок, закрепленных по концам облепленными ракушками столбиками. — Потому что настоящие преступники — это мы сами.

Колин кивнул, соглашаясь.

— При моем отце целлюлозный завод истребил здесь почти всех моллюсков, — продолжал Лен. — Мы сделали очень многое, чтобы возродить их популяцию, но, учитывая загрязнение, это процесс бесконечный. — Он повернулся к Колину: — Вы хотите сделать это своим хобби или планируете организовать бизнес?

— Мне это нужно не ради денег, — коротко ответил Колин.

— Хорошо. Потому что на этом вы не разбогатеете. — Лен внимательно оглядел Колина сверху донизу. — Необычное занятие для такого человека, как вы. Я бы отнес вас скорее к детям мегаполиса. Любопытно, что привлекло вас в этом деле?

Колин рассказал ему о мистере Дитсе и о летних месяцах, что проводил на Грэйс Айленде, улыбаясь при воспоминании о более счастливых временах.

Они поговорили еще немного. Лен рассказывал Колину об устрицах, которых выращивают в этих краях: пасифик, вырастающая размером с кулак; олимпия, единственная коренная обитательница этих вод; маленькая сладкая кумумото, которую завезли из Японии. По дороге к берегу он еще раз опустил руку в воду и на этот раз вытащил взрослую особь. С помощью ножа для разделки устриц, который лежал у него в кармане, он одним ловким движением раскрыл раковину, разрезав отводящую мышцу и проведя ножом вдоль щели между створками. Он предложил устрицу Колину, и тот втянул ее, насладившись мимолетным солоновато-сладким привкусом, прежде чем проглотить. Колин подумал, что если бы лучшие воспоминания детства можно было передать вкусом, то этот вкус был бы именно таким.

Спустя два часа, после экскурсии по питомнику, во время которой Лен сообщил ему поразительный факт, что одна-единственная устрица может отложить до пяти миллионов икринок, Колин летел самолетом домой. Он не знал, будут ли его устрицы настолько же продуктивны, но в нем теплились проблески надежды, ожидание того, что принесет ему будущее. Ничего подобного он не испытывал уже многие годы…

Все последующие дни он прорабатывал общий план предстоящей работы. С помощью станка со столом, который он вытащил из недр сарая Хенли, он разрезал полихлорвиниловую трубу на равные двухфутовые отрезки, в которых просверлил дырки для крепления веревок. Работа была монотонной и отнимала много времени, но его это не волновало. Главное, что она освобождала ум и занимала руки. И впервые за последние годы его не мучила бессонница.

К тому же он был не один. Пес Шеп, похоже, прижился в доме. Он усаживался на почтительном расстоянии и следил за каждым движением Колина. Неожиданно Колин обнаружил, что разговаривает с ним, объясняя, что и зачем делает. Это стало для них неким ритуалом: Колин за работой и бордер-колли на посту.

После долгого дня за рабочим столом или внизу, в бухте, где Колин вкапывал колышки во время отлива, он возвращался в дом, который по-прежнему считал дедовым, и разжигал камин. Он часто ловил себя на том, что разглядывает портрет над каминной полкой. Рисунок его буквально завораживал. Что-то особенное было в выражении лица Элеанор Стайлз. Что-то шаловливое и одновременно грустное, словно она знала, что это радостное состояние долго не продлится.

Затем его мысли снова возвращались к Эллис Кесслер. Что-то было в ней такое, что его не отпускало. Наверное, все дело было в ощущении общности. Как и он, она отчаянно пыталась построить новую жизнь на руинах старой. От Орина Рэйберна, сторожа, работавшего еще при деде, которого Колин оставил для выполнения случайных работ, он узнал, что она купила закусочную и сейчас занимается ее обновлением. Он восхищался ее смелостью: решиться на столь рискованное дело! Она не только не была повержена, но еще и могла дать обидчикам сдачи.

Он был огорчен тем, что она до сих пор так и не наведалась к нему, но полагал, что рано или поздно это все же произойдет. Портрет в любом случае останется здесь, и она сможет увидеть его, когда найдет время заехать. К большому сожалению агентов, которые названивали ему с деловыми предложениями, он решил оставить его себе. Если бы дед хотел отдать портрет в чужие руки, то продал бы его еще много лет назад.

Как-то в конце ноября Колин, выглянув в окно, увидел, что к дому подъезжает старая зеленая «тойота». Он наблюдал, как машина остановилась и из нее выбралась стройная женщина с каштановыми волосами, в которой он узнал Эллис Кесслер. Спеша ей навстречу, он почувствовал, как сильнее забилось сердце.

— Эллис, какой приятный сюрприз! — приветствовал он ее.

— Извините, мне, наверное, следовало сначала позвонить… — Она пробежала взглядом по его джинсам и рабочей рубашке со следами грязи и полихлорвиниловой стружки. — Я не вовремя?

— Что вы, совсем нет. Я как раз собирался сделать перерыв, — солгал он. — Пройдемте внутрь, я приготовлю чай.

Взгляд Эллис упал на колли, который смотрел на нее, вскинув голову и навострив уши.

— Привет, песик. Мы с тобой нигде раньше не виделись? — Она наклонилась к нему, протягивая руку. Шеп осторожно принюхался, виляя пушистым хвостом из стороны в сторону. Она выпрямилась и взглянула на Колина. — Похоже, вы нашли себе друга.

— Скорее, это он нашел меня. — Колин посмотрел на Шепа. — Это очень разборчивый парень. Его привязанности не так-то легко добиться. Я до сих пор не уверен, прошел ли отбор.

— По крайней мере, теперь вы можете составить друг другу компанию. А то здесь наверняка очень одиноко.

Она окинула взглядом открытый всем ветрам отвесный берег и поблескивающие внизу воды залива, а на востоке — высокие гребни гор, покрытые лесом.

— Бывает иногда, — признался он.

Она выглядела лучше, чем во время их последней встречи. Здоровее. Джинсы, которые раньше висели на ней, теперь очень мило обтягивали нужные места, да и впадины на щеках были уже не так явно выражены. Но печаль в глазах так и осталась. Он чувствовал, что она несколько напряжена, словно это была не обычная дружеская беседа.

Колин предложил ей чаю. Он отказался от кофе, который напоминал ему о собраниях анонимных алкоголиков, где постоянно витал запах кофе, а новые адепты трезвости, такие же как и он, сидели, вцепившись в пластиковые стаканчики, как в спасательный трос.

— Я слышал, вы купили ресторан, — заметил Колин, ставя чайник на огонь.

— Слухи разносятся быстро, — невесело усмехнулась Эллис, убирая со стула кипу газет, прежде чем сесть. — Да, я теперь гордый владелец бывшего заведения, где подавали рыбу с картошкой. Когда я выкупила его, оно уже на ладан дышало, но при помощи нескольких банок краски и интенсивного мытья удалось добиться потрясающих результатов. Торжественное открытие намечается на следующей неделе. Никаких изысков, соберемся узким кругом — члены семьи и друзья. Надеюсь, у вас тоже получится прийти.

— Ни за что на свете не пропущу! — сердечно заверил Колин.

Он обернулся и поймал на себе ее внимательный взгляд.

— А как насчет вас? Судя по всему, вы здесь не одним только чтением занимаетесь.

— Раз уж на то пошло, то я сам подумываю заняться бизнесом.

Он уже успел предпринять кое-какие шаги, но говорить о чем-то было пока еще рано.

— Это как-то связано с разведением устриц?

Он заулыбался.

— Только не говорите, что вы еще и мысли читаете.

— Нет, простая наблюдательность. — Она указала на брошюры, которые он забыл на столе, и взяла в руки буклет под названием «Мелкомасштабное разведение устриц на тихоокеанском северо-западе». — Могу только сказать, что если вы ищете перемен, то это самый экстремальный способ разнообразить свою жизнь.

— Так оно и есть. Это не менее экстремально, чем нырять в ледяную воду озера при температуре ниже нулевой. Наверное, поэтому меня и привлекла эта затея.

— Значит, вы оставите адвокатскую практику?

Он уловил в ее взгляде тень испуга и удивился: какая ей разница, будет он адвокатом или нет? Он пожал плечами.

— Похоже на то. По крайней мере, пока что.

Она погрузилась в раздумья, и он снова заметил на ее лице озабоченное выражение. Потом она поднялась со стула и изобразила на лице некое подобие улыбки.

— Что ж, желаю удачи. Похоже, мы с вами плывем в одной лодке. Надеюсь только, что риск окупится. Говорят, дорога в ад вымощена благими намерениями. Уверена, то же самое можно сказать и о рискованных предприятиях.

— Зачем же так пессимистично? — сказал Колин. — Есть как минимум один клиент, на которого вы всегда можете рассчитывать. Если вы готовите лучше, чем я — в чем я нисколько не сомневаюсь! — то я стану у вас частым посетителем.

Лицо ее озарила улыбка. Внезапно он почувствовал себя до смешного счастливым оттого, что она здесь. После смерти Надин Эллис стала первой женщиной, к которой он испытал подобные чувства. Он знал, что с ней не нужно притворяться, будто все в порядке. Можно просто оставаться собой — со всеми своими душевными ранами, изъянами и тому подобным.

— Как здесь мило! — сказала она, идя вслед за ним в гостиную. В руках он держал поднос с чаем. — Я понимаю, почему вы с дедом были так близки. — Он бросил на нее непонимающий взгляд, и она пояснила: — Можно многое сказать о человеке, побывав у него дома. Теперь мне ясно, каким человеком был ваш дед. Очень непритязательным. Для него удобство было важнее внешнего вида, и он не равнялся на мнение других. Такой человек, как он… — Она бросила взгляд на поднос, который Колин ставил на журнальный столик, и в глазах ее плясали чертики. — …не постеснялся бы подать чай в щербатых чашках и принести сахар не в сахарнице.

Колин улыбнулся немного смущенно:

— Простите за сервировку, но ничего другого сейчас нет. А что касается деда, то он таким и был.

Пока он разливал чай, она подошла к портрету, чтобы рассмотреть его поближе.

— Это… Не знаю даже, что и сказать… — Казалось, она потрясена до глубины души.

Он подошел ближе и встал рядом с ней.

— Не ожидали, да? — Репродукции, что ему приходилось видеть, были классическим примером плохого перевода, когда теряется изюминка, самобытность произведения. — Как, на ваш взгляд, женщина на картине похожа на оригинал?

Эллис, нахмурясь, тщательно изучала портрет.

— В некотором смысле, да. Но здесь она выглядит… более беззаботной, чем я ее помню. Бабушка всегда суетилась, могла делать по шесть дел одновременно. У нее почти не было времени присесть и отдохнуть. — В голосе Эллис послышалась грусть. — А насчет того, кем она была для вашего деда, я спросила у матери, — продолжала она. — К сожалению, она мне так толком ничего и не сказала. Или она и в самом деле не знает, или просто боится запятнать память о Нане. Я все же думаю, что они могли быть любовниками, а увидев это… — Она указала на портрет. — Я и вовсе в этом уверилась. — Она повернулась к Колину. — Знаю, это может звучать дико, но я ее не осуждаю. Она заслуживала того, чтобы быть счастливой, пусть даже и не с моим дедушкой. Это не значит, что она не любила дедушку Джо, просто это не было браком в общепринятом смысле. Он был немного… не в себе.

— Боюсь, мы так и не узнаем, как все было на самом деле, — сказал Колин.

— И все же я рада, что наконец-то увидела это своими глазами, — сказала она, еще раз пробегая взглядом по картине. — Я бы приехала раньше, но… — Она запнулась, и на лице появилось выражение раскаяния. — Послушайте, я должна признаться, что приехала сюда не просто так. — Она отошла от картины и снова села на диван. — Все дело в моем сыне. Он попал в беду.

— В какую беду? — спросил Колин, думая, что речь идет о неприятностях, для решения которых нужен мужской взгляд на вещи либо кто-то на роль наставника для ее сына. Поэтому следующие ее слова стали для него полнейшей неожиданностью.

— Ему нужен адвокат.

— Понятно, — Колин удивленно заморгал и сел на диван.

— Он не сделал ничего плохого, — поспешила она заверить. — Это ложное обвинение.

— В чем его обвиняют?

Она слегка побледнела.

— В изнасиловании.

— Это довольно серьезно.

— Если бы вы знали Джереми, то не сомневались бы, что он на такое не способен. Это все просто чудовищная ошибка. Или… — Она помрачнела. — Или его подставили.

— Где он сейчас? — спросил Колин.

— Дома, с отцом. Джереми забрали в участок, но его дядя, муж моей сестры, устроил так, чтобы мальчика выпустили под залог до тех пор, пока не будет предъявлено обвинение.

— Его дядя адвокат?

— Вообще-то, коп. Заместитель начальника полиции. — Она помолчала. — Только вы можете мне помочь. Нам нужен хороший адвокат по уголовным делам, а местные юристы… — Она беспомощно развела руками. — Скажем так, у них недостаточно опыта в делах подобного рода.

Колин, чувствуя нечто близкое к панике при мысли о том, что снова придется впрягаться во все это, поспешил заявить:

— Я бы с радостью помог, но я больше этим не занимаюсь. Конечно же, я сделаю все, что смогу… Найду для него адвоката, если захотите.

Лицо ее вытянулось, но она мгновенно взяла себя в руки.

— Мне не нужен человек с улицы. Мне нужен кто-то, кому я могла бы доверять.

Но Колин отрицательно покачал головой. Нет, для него все это уже в прошлом. При одной только мысли о том, что снова придется войти в зал суда, ему становилось не по себе.

— Я вас прекрасно понимаю, и, поверьте, попроси бы вы меня о чем-нибудь другом…

Она не дала ему закончить:

— Вы сказали, что больше этим не занимаетесь. Это значит, что вы не хотите? Или не можете?

— Моя лицензия все еще действительна, если вы это имеете в виду. Но дело не в этом. Я не был в зале суда с тех пор как… — Он осекся. Я потерял работу из-за того, что не просыхал двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. — В общем, я вам уже рассказывал. Поверьте, говоря все это, я преследую не только свои интересы. Ваш сын заслуживает нормального адвоката, а не человека, который будет трястись наравне с ним.

Эллис продолжала смотреть на него в упор.

— Скажите одно, — сказала она, буквально пронзая его взглядом. — Вы хорошо знали свое дело?

— Да, я был действительно хорошим адвокатом, — ответил он устало. Настолько хорошим, что шеф долго закрывал глаза на все его выходки, в то время как любого другого на его месте давно бы уже уволил.

— Это все, что мне нужно знать.

— Все не так просто… — начал было он, но она снова его перебила:

— Послушайте, я понимаю, что прошу слишком многого. Мы едва знакомы. Но это мой сын. И если с ним что-нибудь случится…

Сдавленно всхлипнув, она умолкла. Колин видел, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не расплакаться.

— Одного сына я уже потеряла, — сказала она, как только снова смогла взять себя в руки. — Я не могу потерять и второго.

Колин колебался, раздираемый желанием прийти ей на помощь и не менее сильным — помочь себе. Наконец он принял решение. Переведя дыхание, которое и сам не заметил, как затаил, он сказал:

— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.

У нее на лице было написано такое облегчение, что на миг ему показалось, что она вот-вот разрыдается.

— Спасибо. Вы не представляете, как много это для меня значит.

Колин, чувствуя, что сам роет себе яму, ответил:

— Будете благодарить, когда я действительно что-то сделаю.

— Итак, что нас ждет?

— Если нам повезет, то судья отпустит его на испытательный срок. Он совсем молодой, к тому же до этого ни разу не привлекался. А это большой плюс в его пользу. — Колин помедлил, уточняя: — Ведь не привлекался же?

— Нет, конечно. По крайней мере, насколько мне известно, — добавила Эллис нерешительно. Щеки ее залила краска. Ей наверняка было больно осознавать, что она до такой степени отдалилась от семьи, что не могла даже с уверенностью говорить о столь важных вещах. Затем выражение ее лица стало жестким. — Но одно я знаю точно: он невиновен.

Колин чувствовал, что просто обязан ее предостеречь:

— Даже если это так и он поклянется, что он невиновен, судебного процесса все равно не избежать. И поверьте мне, вам это нужно меньше всего.

Это была специально заготовленная для таких ситуаций фраза. Хотя, будучи помощником окружного прокурора, он использовал ее скорее в своих интересах, так как его задачей было упечь преступника за решетку, пусть даже заставив признаться не во всем содеянном.

— Не надо так переживать, — сказал он уже мягче. — Если то, что вы говорите, правда, то дело могут закрыть за недостаточностью доказательств. Но сложно что-то утверждать, пока я не поговорю с окружным прокурором. Кроме того, мне нужно будет побеседовать с Джереми.

Она заметно оживилась.

— Так поедем прямо сейчас!

Колин еще раз тщательно все взвесил. Безысходность опустилась на него, как толстый туман, окутывавший его в первые месяцы после гибели Надин… Может, он напрасно тешил Эллис пустыми надеждами? Вдобавок, берясь за это дело, подвергал себя риску снова запить? Еще не поздно пойти на попятную, сказал он себе. Никаких обязательств он пока не давал.

Колин тяжело поднялся с дивана.

— Подождите, я только возьму куртку.

Пока они ехали к ее бывшему мужу, Эллис молчала. Колин не сомневался, что все там будет непросто из-за сохранившейся между ними напряженности отношений. Она не сказала о муже ни одного плохого слова, но он чувствовал, что в прошлом имела место какая-то неприятная история. А случившееся должно было только ухудшить их отношения. И это снова заставило Колина усомниться в том, что он поступает правильно.

Но стоило ему взглянуть на Эллис, подумать о том, через что ей пришлось пройти и что она переживает сейчас, как все его сомнения меркли. Она нуждалась в нем, а Колин уже давно не ощущал себя кому-то нужным.

Вдоволь накатавшись по извилистым дорогам, они наконец подъехали к дому в стиле ранчо, построенному на разных уровнях, в окружении других похожих домов. Колин уже выходил из машины, когда Эллис придержала его за руку.

— Я не прошу вас нежничать с Джереми, но ему в последнее время и так пришлось несладко, — сказала она мягким, просящим голосом. — Просто… не забывайте об этом, хорошо?

— А если он будет умалчивать о чем-то, что я должен знать? — спросил Колин, проверяя, насколько она в состоянии принять тот факт, что ее сын не так уж чист и непорочен, как она думает.

— Тогда делайте все, что считаете нужным, — сказала она. Ее лицо побледнело, но голос не дрогнул. Ей нужна была только правда, пусть и горькая.

Джереми Кесслер не имел ничего общего с панками, с которыми Колин привык иметь дело. Мальчик, который поднялся с дивана и вяло пожал ему руку, был хрупким с виду, с вьющимися темными волосами и внимательными серо-зелеными глазами, как у матери. Он выглядел моложе своих лет и крайне беззащитным. Его наверняка дразнили, когда он был младше. По виду не скажешь, что у него уже был сексуальный опыт, и уж тем более, что он может принудить сопротивляющуюся девушку вступить с ним в связь. С другой стороны, Колин отлично знал, что внешность бывает обманчива. Одним из самых сложных случаев в его практике было дело четырнадцатилетнего мальчишки из Бронкса, который вместе с несколькими членами банды осуществил вооруженный набег на винный погребок и рукояткой пистолета избил хозяина до полусмерти. Во время оглашения приговора мальчик плакал и звал мамочку.

Отец Джереми, высокий светловолосый мужчина, по виду напоминающий спортсмена-старшеклассника, шагнул вперед и представился:

— Привет, меня зовут Рэнди. Спасибо, что так быстро откликнулись.

У него была дежурная улыбка торгового агента и уверенное рукопожатие, но Колин чувствовал, что это лишь маска и Рэнди взволнован ничуть не меньше, чем его бывшая жена.

— Да не за что, — ответил Колин.

Он украдкой взглянул на Эллис, которая стояла с деланно безучастным лицом, и лишь потом перевел взгляд на мальчика.

— Как я понял, у тебя небольшие неприятности, Джереми. — Джереми еле заметно кивнул, и Колин продолжал: — В первый раз?

— Да, — ответил Джереми, причем голос его был чуть громче писка.

— А в школе? Тебя оставляли после уроков или, может, временно отстраняли от занятий?

— Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, — вмешался Рэнди. Его лицо, еще секунду назад такое добродушное, теперь приняло сердитое, нетерпеливое выражение. — Давайте сразу уясним одну вещь: это он является потерпевшей стороной.

Колин повернулся к Рэнди:

— Я не смогу ему помочь, если не буду знать всех подробностей.

— Единственное, что вам нужно знать, — это то, что его пытаются упечь в тюрьму, — снова выступил в защиту сына Рэнди.

Но Колин проигнорировал его выпад и обратился к Джереми:

— Мы можем поговорить с глазу на глаз?

Джереми посмотрел на отца, спрашивая его согласия, но прежде чем Рэнди успел все как следует взвесить, заговорила молчавшая до сих пор Эллис.

— Джереми, почему бы тебе не проводить мистера МакГинти к себе в комнату?

Джереми метнул на нее недобрый взгляд, но возражать не стал.

Колин все еще не был уверен, стоит ли браться за это дело. Отчасти все зависело от того, насколько Джереми расположен к сотрудничеству. С удивлением и без малейшей доли беспокойства он отметил, как легко вжился в прежнюю роль: все механизмы работали гладко и слаженно, словно и не было этого пятилетнего простоя.

Когда Колин с Джереми ушли, Эллис осторожно опустилась в кресло с изогнутой спинкой, которое стояло у камина. За время ее отсутствия гостиную переделали. Если раньше в ней было минимум мебели и повсюду разбросаны игрушки, то теперь она стала точной копией гостиной ее бывшей свекрови — вплоть до рыжих ламп в круглых плафонах и вставленных в рамы репродукций Одюбона на стенах. Что давало все основания полагать, что на данный момент единственной женщиной в жизни Рэнди была миссис Кесслер-старшая. Эллис гадала, почему он снова не женился. Рэнди все еще был весьма привлекательным мужчиной. Любая женщина могла стать его, если бы он только захотел. Но это ее совершенно не касалось, поэтому не стоило даже и голову ломать.

Рэнди плюхнулся на диван, который все еще хранил очертания долговязой фигуры Джереми.

— Прямо дежа вю какое-то, — сказала она, пытаясь разбить лед.

Игнорируя ее намек на собственные неполадки с законом, Рэнди прямо спросил:

— Что ты знаешь об этом типе, кроме того что в свое время он был крутым прокурором в Нью-Йорке?

— Я знаю, что он профессионал. И что никто из адвокатов на острове ему и в подметки не годится.

Эллис не стала напоминать, что самыми распространенными здесь преступлениями были мелкие кражи и «вождение под воздействием алкоголя или наркотиков». Уоррен Брокмен, который защищал интересы Эллис в суде, до этого имел дело исключительно с гражданскими делами.

Рэнди тяжело вздохнул, наклонил голову и запустил пальцы в волосы, которые теперь были длиннее, чем обычно, и уложены так, чтобы смягчить черты его угловатого лица футбольного защитника. У него был вид человека, не спавшего всю ночь, и так оно, скорее всего, и было.

— Суть уловил. Извини, я не хотел срываться на этом парне. Просто… Черт побери, Эллис, тебе ли рассказывать, как все это может закончиться. Я не хочу увидеть, что это же самое происходит и с Джереми.

— Я тоже этого не хочу, — сказала она тихо.

— Послушай, у меня нет желания бередить старые раны. Просто я ужасно волнуюсь. — Рэнди угрюмо уставился на нее. Их разделял густой ковер на полу гостиной, который явно выбирала его мама, потому что сама Эллис никогда бы не отдала предпочтения белоснежно-голубой расцветке. Рэнди громко вздохнул. — Тебе чего-нибудь налить? Я сейчас не прочь выпить.

— Спасибо, не нужно, — сказала она.

Он встал, вышел в соседнюю комнату и через пару минут вернулся со стаканом, в котором плескалось виски с содовой. Он снова уселся на диван и молча потягивал напиток, полностью погруженный в свои мысли. Теперь между ними было не просто расстояние в несколько футов, а стена отчуждения. И только через минуту он наконец поинтересовался:

— Что у тебя? Все в порядке? Жизнь налаживается?

— Как и следовало ожидать, — сказала она, пожимая плечами.

— Ходят слухи, ты открываешь ресторан.

Она улыбнулась.

— До меня эти слухи тоже дошли.

— Так это правда?

— Торжественное открытие через неделю. Надеюсь, у вас с Джереми получится прийти.

Рэнди был удивлен и явно рад приглашению.

— Если в это время я буду в городе, то постараюсь.

— Джереми сказал, что тебя повысили.

Поздравляю. Рэнди фыркнул.

— Да что это за повышение! Вся разница лишь в том, что увеличился участок. Если бы не деньги, то я, наоборот, сократил бы количество часов. То, что случилось с Джереми… Мне кажется, что если бы я проводил с ним больше времени… — Он с виноватым видом покачал головой.

— Тебе не в чем себя упрекнуть, — сказала Эллис. Уж она-то знала о раскаянии все! Разве это не она упрекала себя во всем — начиная со смерти Дэвида и заканчивая тем, что Джереми не хочет иметь с ней ничего общего?

— А кого мне еще винить? — бросил он.

— А может, виноватых нет. Не все имеет причину.

После паузы Рэнди мягко сказал:

— Ты имеешь в виду Дэвида… — Взгляды, которыми они обменялись, были выразительнее слов. — Я часто о нем думаю.

— Я тоже.

В горле у нее словно застрял комок.

— В тот вечер я должен был быть дома. Если бы не эти сумасшедшие часы на работе… — Рэнди сжал кулаки, и она увидела, как на его лице заходили желваки.

Эллис почувствовала, как что-то словно прорвалось внутри — это была затаенная злость на Рэнди, которая копилась все эти годы и о которой она даже и не подозревала. Конечно, время и на него наложило свой отпечаток. Он казался подавленным, не таким уверенным в себе, как раньше. За все те годы, что ее здесь не было, у него было достаточно времени обо всем подумать. Ей стало интересно, о чем он еще жалел, кроме как о том, что его не было дома, когда Дэвид погиб.

— Надо же, а я-то все время думала, что ты винишь во всем меня. Ведь это я была дома. И не уберегла его.

И почему они не поговорили раньше? Ведь это могло все изменить…

— Послушать нас со стороны, так сложится впечатление, будто все случилось вчера, а не десять лет назад, — заметил Рэнди, издавая хриплый каркающий звук, мало напоминающий смех. Он на секунду задумался, уставившись перед собой невидящим взглядом и потягивая виски. Когда он снова посмотрел на нее, глаза его покраснели.

— Если я и считал тебя виноватой, то не в этом. Я не мог понять, почему ты никак не остановишься. Почему не прекратишь преследовать этого парня.

«Убийцу нашего сына…» — поправила она мысленно.

Эллис откинулась на спинку кресла и улыбнулась.

— Думаю, есть вещи, в которых мы никогда не добьемся взаимопонимания. Так почему бы не оставить все как есть.

Как раз в этот момент дверь в комнату Джереми со скрипом отворилась. Показался Джереми, который выглядел потрясенным. Следом за ним с невозмутимым лицом, не выражающим ровным счетом ничего, вышел Колин. Эллис почувствовала, что холодеет. О чем они говорили? Неужели Джереми сообщил ему что-то такое, что постеснялся рассказать им с Рэнди?

Рэнди поставил стакан на журнальный столик и вскочил с дивана, несколькими шагами преодолев расстояние, отделявшее его от Джереми.

— Сынок, все нормально? — спросил он, обнимая его за плечи.

Джереми кивнул, но Эллис видела, каким бледным он был. Она гадала, действительно ли история повторяется.