«Я так и знала! Я же так и знала!» — всхлипывая, приговаривала Алёнка, продолжая гладить бельё. «Господи, конечно, на всё воля твоя! Гы-гы-гы, — снова вздрогнула она от собственных слёз, — ну как же мне плохо-то, Господи! Неужели же тебе всё равно? Я люблю тебя, Господи! Но ведь его же я тоже люблю! Чёрт бы нас всех побрал!» И в ту же секунду она случайно наехала утюгом себе на руку. Алёнка пронзительно взвизгнула, потрясла рукой в воздухе, поморщилась от запаха палёной пластмассы и коротко засмеялась тому, насколько внимательны к ней так называемые небеса.

«Чёрт бы нас всех побрал!» — в запале богоборческой истерики снова повторила она. Порывом внезапного ветра приподняло занавеску, которая тут же зацепилась за гладильную доску. Девушка попыталась было её поправить, но именно в этот момент её правая ножка выскользнула из тапочка, она потеряла равновесие, и вся честная компания: Алёнка, утюг и гладильная доска, к неописуемой радости торжествующего Мироздания рухнула на пол.

«Любить-колотить!» — выругалась красивая кукла, заметив, что занавеска также оторвалась, а карниз беспомощно повис на одном шурупе. После этого она выключила утюг, села на пол и безудержно зарыдала.

Возможно, Алёнка проплакала бы весь день, но неожиданно к ней в форточку влетел почтальон. «Чик-чирик, — сказал он, — для Вас секретный пакет!» Она вытерла свои игрушечные девичьи слёзки и молча забрала у него из клюва зелёный конверт. «Да уж, — горько усмехнулась она — конечно, в Тайной Канцелярии всё, что хочешь, можно найти! Хоть зелёный конверт, хоть какой! Одно слово — ГДР!»

На государственном бланке было написано:

«Да уж, теперь-то, конечно, самое время, — хмыкнула сквозь слёзы Алёнка, — впрочем, знать бы, где упадёшь, соломку бы подстелил!» Она сварила себе кофе и пошла в ванную, а когда вышла оттуда и выпила уже холодный напиток, пошла в комнату, достала со шкафа гитару и постепенно запела такую песню:

Мой любимый говорил мне: «Ку-ку! Мы будем вместе всегда, фифти-фьють!» Говорил «iсh libidich!», говорил «I love you!», а теперь душа моя трепетная, будто в снегу. Плачь, кричи, моё сердце, бей в печени колокола! Никогда уж меня не услышит любимый мой. Закрутилась кручина в желудке, такие дела, но шепчу я: «Спасибо, любимый, за эту боль!» Помнишь, как говорила тебе я «мяу» — ты «гав-гав» отвечал? Нежной кошкой стелилась, а ты меня волком брал! Почему? Почему уже этого не вернуть ни сегодня, ни завтра, ни даже когда-нибудь? Я — красивая кукла, а ты — из пластмассы майор, и пускай лобок у меня, как коленка, или как лоб! Лишь с тобой я узнала про трепет, про жар и озноб; лишь с тобой поняла, что такое другой коленкор… Не прошу тебя помнить, любимый мой, обо мне! Если сможешь, забудь — не хочу, чтобы ты страдал! Я нашла это Счастье, которого ты не искал. Будь уверен, я сохраню до последних дней! Ты забудь меня, свою девочку, коли так тебе лучше! Больше встретиться нам никогда не представится случай. Всё, что строила я, мой любимый, ты должен разрушить, И последнюю песню мою, едва ли тебе стоит слушать… Будь, что будет, любимый, а также, что было — то было! Позабудь обо мне… чтобы я о тебе не забыла…

Да, такое вот неподдельное страдание содержала песенка печальной Алёнки. Она не знала ещё, да и не могла знать, что обе Тайные Канцелярии, как Небесная, так и Канцелярия Пиночета, посовещавшись уже окончательно определили судьбу Хелен Дранк, она же — Алёнка, она же — агент Фортуна.

До вылета второго самолёта по маршруту «Москва — Берлин» оставалось четыре часа. Это означало, что возможность последней встречи с майором исключена. На полигон она уже не успевала. Телефон же ей обещали установить только в третьем квартале.