Космос летает и кидается всякими финтифлюшками:

Понедельник. 20.45. Число установлю дома, если память будет тверда. Знаю одно: это август. Начинаю, Перформативная функция, блядь. Но это лишь маркер. Это лишь маркер, что помню, откуда расту. Не в уменьях забыть… Такое, что как же!..

Куда уходит мой крик? Я все время его издаю. Куда он летит? В которое между? Я люблю тебя! Ты слышишь ли, нет?! Уже девяносто восьмой на дворе. Он тут гуляет. Видимо, заложив руки в брюки. Клетчатые, наверно.

Я ничего не знаю — это чистая правда. Всегда кажется, что хуже никогда не бывало. Концентрация, да? Видишь ли. Видимо. Скорее всего. Почему же? Отхожу ли? Если мне некогда, то когда же? И к тому же и «почему»…

Я никак не могу вылезти. Не имею сил слезть. Смерть этому вечному плену! Но я весь — это только плен. Очень, право, нехитрая мысль. Мне, собственно, надлежит хорошенько стыдиться. Ежоль я еще помню как…

Куда улетает мой крик? Почему я кричу все время, но мой крик, словно айсберг: на поверку — одна улыбка? И ведь это не потому вовсе, что я там сильный или вида не подаю, не по чему иному — просто всё вовсе даже наоборот. Вопию беспрестанно, оченно громко кричу, что мне больно, но… будто и не кричу.

Очевидно, они все в заговоре. Вот и сегодня: «ты хорошо выглядишь» или «у тебя цветущий вид!» — я знаю, это значит одно: нам дела нет до твоей души и твоего горя, Маришенька!; кричи-не кричи, мы не видим никаких отклонений. Хоть оборись — вид у тебя цветущий! Мы не хотим видеть в тебе ничего иного! Вот и сегодня тоже ты (как всегда!) замечательно выглядишь.

Иоганн Себастьян Бах — гений. Двух мнений не может тут быть. И выглядит хорошо. Великолепен в своих художественных творениях и воплощениях никогда не знавших его последующих портретистов. (Блядь!) (Это я снова кричу. Мимо.)

Я очень люблю тебя. Что это за слова? Я не знаю, что… Конечно, иначе не может быть. Счастье только в одном — не родиться. Мне кажется, что я не могу жить без… Все эти три года я занят лишь тем, что медленно, шаг за шагом, капля за каплей я мучительно умираю без тебя. Я рад, что пока что так и не предал тебя. Ни на кого не упал за эти годы мой взгляд.

Никто во всем мире никогда не заменит мне мою единственную девочку. Пожалуйста, Господи, верни мне её. Я не могу жить без неё. Господи, ты один знаешь, каким сплошным мучением стали для меня эти три года. Да, именно в эти дни исполняется три года, как мы знакомы.

В марте я видел фильм Дэвида Линча «Шоссе в никуда». Это обо мне. Дэвид Линч наверное думает, что это он о себе фильм снял или о каком-нибудь своем друге, но это именно обо мне. Или о всех нас. Я не вижу никакой разницы. У всех нас цветущий вид и все мы замечательно выглядим. Умираем, но выглядим при этом еще более замечательно, утвердительно жизненно. И актуально, блядь.

Мне было сказано усталым моим другом Володей очередное ни к чему не обязывающее «либо-либо». А ещё сегодня, когда я ехал к нему, чтобы разнюхаться героином; где-то на эскалаторе в переходе с «Тверской» на «Чеховскую» я подумал о том, что у меня непростительно и опять же неутешительно длинная до безобразия линия жизни, но у меня при этом такое чувство, что я все же, видимо, скоро умру, потому что совсем нет сил.

Я быстренько набросал в голове рассказец про то, как человек ехал в метро и вдруг, посмотрев себе на руку, увидел, как у него, вот прямо сейчас, на глазах, что, блядь, называется, уменьшается линия жизни. Но я ничего такого конечно же никогда не напишу, потому что считаю, что это пошлость: такая же, как и то, что я замечательно выгляжу и имею прекрасный цветущий вид во все дыры.

Я хочу сделать, написать, озвучить что-нибудь доброе, но почему-то только преумножаю и без меня сто раз написанное говно.

Мне очень больно. В крови сейчас героин. Но сколько бы я не нюхал его, я всегда буду посылаемым на хуй под маской фразы «ты замечательно выглядишь»…

И Ирочка моя Елисеева приедет рано или поздно и скажет, что все у меня хорошо, меня все любят, а просто я — шизофреник, каковых двое на одну парочку многовато. Ирочка моя Елисеева, без которой я медленно умираю. Если бы вы только знали, как хорошо она всегда выглядит. Храни ее Господь, который тоже всегда имеет цветущий вид. He has, блядь.

Иногда финтифлюшки ловят бездомные кошеньки или собачи. Они подкидывают их в разреженный зимний воздух, и кассомос обогревает их с севера своим теплым маленьким взглядом.

Собачи урчат, лижут друг дружку, а кошеньки выгибают спинки. Маришеньке снова слышится «да».