Тетя Ада, приезжавшая к нам на дачу, любила спрашивать: «Кем ты будешь, когда вырастешь?» Глупый вопрос! Кто может это знать? Техника развивается очень быстро, появляются всякие новые науки и профессии. Может быть, та, которую он, Коля, изберет, еще даже не существует.
Но папа и мама делали вид, что ничего глупого в этом вопросе нет, и выжидательно смотрели на Колю. Чтобы отвязаться, он отвечал: «Ученым», или: «Инженером». Все были довольны. А тетя Ада все равно от приезда до приезда забывала, кем именно хочет стать Коля.
Но сегодня ему не захотелось повторять эту неправду, и он, глядя прямо в глаза тете Аде, отрезал:
— Буду милиционером!
Папа громко и неестественно рассмеялся. Мама сделала большие глаза. А тетя Ада ласково и разочарованно сказала:
— Ты еще совсем малыш!
Мальчик сбежал по ступенькам террасы. В саду было душно, парило, как перед грозой. С запада надвигалась серая туча с рваными краями. Небо, еще голубое, но уже как бы дымное, нависало низко над деревьями. И казалось, что это об их вершины разодралось суровое полотнище тучи.
Молния на миг разрезала его пополам. Гром поворчал вдалеке глухо, словно спросонок, и опять улегся за горизонтом.
— Ко-оля! — протяжно позвала мама.
Коля остановился в нерешительности. Громкий говор и смех донесся с террасы. Там были гости. Но зов не повторился. Мальчик вздохнул с облегчением и побежал в дальний угол сада, где еще в начале лета поставил шалаш. В нем вполне можно было переждать грозу.
Мальчик сидел на корточках в полутемном, душном шалаше. Думал… Как могли об этом забыть папа и мама? И вообще все взрослые, знавшие эту историю, охавшие и ахавшие, когда она произошла? И вот теперь…
1
Это случилось в прошлом месяце на этой самой даче. Они были одни: Коля и его сестра, шестилетняя Настя. Ее всегда оставляют с Колей, потому что «на него можно положиться». Так очень решительно говорит папа, и мама не так уверенно, но все же с ним соглашается. А Коля не возражает: пусть ее остается. Только чтоб не орала, если полетит с чердачной лестницы. Не надо увязываться!
Был полдень, самый солнцепек, и Коле до смерти хотелось сгонять на речку, но с Настькой и думать нечего было. Мама все свои «руководящие указания» начинала именно с этого: на речку не сметь!
Коля бродил вдоль ограды дачи, сшибая прутиком похожие на мыльные пузыри шапки одуванчиков, и поглядывал на дорогу: не покажется ли кто из ребят. Но никто не показывался. Никто, кроме соседского песика, которого хозяин назвал необыкновенно: Лавсан. Лавсан бежал по обочине и, вместо того чтобы нырнуть под ворота хозяйской дачи, опустил книзу морду и что-то вынюхивал на дороге.
В это время незнакомая женщина с мальчиком лет четырех, которого она держала за руку, остановилась у ограды. В другой руке у нее была авоська, по видимости, тяжелая. Коля никогда раньше не видел ни этой женщины, ни мальчика. Вернее всего, они были не из их поселка. И, конечно, шли со станции: как раз только что прошла электричка на Москву. Но обо всем этом Коля подумал позже, много позже, когда стала важной каждая мелочь.
Женщина посмотрела на Лавсана, потом на Колю и спросила:
— Не тронет собака-то?
— Нет, он не кусачий, — ответил Коля.
Он знал Лавсана с детства. С Лавсанова детства, потому что это был молодой пес. И точно знал, что он никого не кусает, даже дразнилок-мальчишек.
А чтобы женщина и ее мальчик совсем успокоились, Коля открыл калитку и вышел на дорогу.
— Лавсан! — позвал он, но пес не подошел. — Да идите, не бойтесь! — настаивал Коля.
Женщина сделала шаг вперед, все-таки прикрывая собой мальчика. И здесь произошло неожиданное: Лавсан рванулся к незнакомке. В испуге она схватила мальчика на руки. Пес подпрыгнул и вцепился в его ногу.
Коля оттащил Лавсана за ошейник. Он держал его крепко, хотя пес рвался, и Коля даже подумал, что никогда не замечал у Лавсана такой силы.
Мальчик громко плакал, женщина стояла ни жива ни мертва. Вдобавок тут же оказалась Настька, которая визжала не своим голосом.
— Подождите тут! — крикнул Коля. Он подумал, что прежде всего надо отделаться от Лавсана.
Он потащил пса в соседский двор. Дача соседа была пуста; под воротами Лавсан пролезал свободно. Поэтому Коля надумал запереть его в сарае. Он так и сделал. Но, когда он припирал дверь колодой, Лавсан изловчился укусить его за палец. Укус был не очень чувствительный, Коля стряхнул на траву капельку крови, сорвал подорожник и приложил к ранке.
Когда он вернулся, женщина сидела у них в саду на скамейке и снимала с мальчика сандалету и носок. На ножке виден был след, похожий скорее на царапину, чем на укус. Видно было, что зубы собаки скользнули по коже, не прокусив ее глубоко: Коля вовремя оттащил пса.
— Не знаю, что на него нашло! — говорил Коля, чувствуя себя глубоко виноватым. — Я его знаю с детства, и он никогда… Настька! Принеси йод!.. Никогда не кусался… Просто не знаю… Настька, чего стоишь? На кухне в аптечке…
Царапины прижгли йодом. Мальчик заорал было снова, но Настя в момент сообразила подарить ему свой мячик, и событие, казалось, близилось к своему естественному концу.
— Как тебя зовут? — вдруг спросила Настя.
Да, Коля не спросил этого. В конце концов какая разница, как зовут чужого мальчика! А Настя вот спросила. И никто из них, ни он, ни Настя, ни даже незнакомая взрослая женщина, не думали в ту минуту, какой это важный вопрос.
— Гриса, — ответил мальчик бойко, во все глаза глядя на Настю.
— Пойдем, Гришенька! Спасибо вам, — сказала женщина.
Коле стало страшно неудобно: ведь это он поручился за Лавсана.
— Давайте я донесу вам авоську, — предложил Коля, желая хоть чем-нибудь услужить женщине.
— Да нет, мне недалеко, — ответила она.
И снова никто из них не подумал, что это замечание может иметь какой-то особый смысл, какое-то значение.
Она взяла авоську, другую руку протянула мальчику и опять сказала это свое «спасибо», больно отозвавшееся в ушах Коли: ведь он был во всем виноват. Правда, царапины были незначительные и мальчик вполне оправился от испуга, но все же Коле было не по себе.
Женщина кивнула и пошла по дороге. Коля и Настя стояли у калитки и смотрели, как они уходят — женщина и мальчик. Смотрели просто так, потому что им было скучно и нечего было делать, а вовсе не затем, чтобы узнать, куда именно пойдет незнакомка. Но так как они все же смотрели ей вслед, то увидели, что она завернула направо, в Парковую аллею. На повороте она оглянулась и помахала детям рукой. И Гриша, подражая матери, поднял ручку и пошевелил пальчиками.
Они скрылись из виду. Мелкий досадный случай. Все-таки малыш испугался. Нехорошо получилось. И что это с Лавсаном? Когда люди раздражаются, говорят: это от нервов. А от чего мог раздражаться Лавсан, который ведет тихую, размеренную жизнь у хорошего хозяина?
2
Папа и мама приехали, как всегда, под вечер. Где-то они уславливались встретиться и всегда почти являлись вместе, хотя работали в разных местах. Мама — медицинской сестрой в поселке Южный, совсем недалеко, две остановки электричкой, папа — на заводе в Москве мастером. Но почему-то они старались прийти домой вместе. Может быть, когда они шли вдвоем со станции, они говорили между собой о Коле и Насте что-нибудь такое, чего детям не надо было слышать. Можно себе вообразить! Особенно мама: она вечно возводит на него, Колю, напраслину.
Коля вовсе не имел намерения рассказывать папе и маме историю с Лавсаном, но подумал, что надо бы сходить к соседу и объяснить, за что Лавсан наказан — заперт в сарае. Пусть сосед знает, что Лавсан заслужил это.
Но, подумав, Коля тут же забыл обо всем. Настя сидела за столом уже совсем сонная и, конечно, не вспомнила злополучного Гришу с царапинами на ножке.
Но уже совсем поздно, когда Колю отправили спать, но он все же еще не спал, сосед сам подошел к террасе.
— Георгий Васильевич! — позвал он Колиного папу, и в голосе его Коле почудилось что-то тревожное. — Выйдите-ка на улицу. Поговорить надо.
Сосед по даче, Иван Иванович, не так часто заходил к ним и всегда по какому-нибудь делу. Папа и мама Коли не были с ним «знакомы домами», как странно выражалась тетя Ада, если хотела сказать, что люди бывают друг у друга дома.
И теперь Коля подумал, что у Ивана Ивановича что-то случилось и он хочет поговорить с папой наедине, «как мужчина с мужчиной». Коле очень нравилось это выражение. Как жаль, что оно никак не подходило к тем разговорам, которые Коля вел с товарищами.
Поскольку, видимо, речь шла о чем-то важном, Коля посчитал неудобным выскочить на улицу с сообщением насчет Лавсана и прервать серьезный мужской разговор.
Уже сквозь дрему Коля услышал:
— Я всегда говорила: нельзя заводить собаку, — взволнованно говорила мама.
Папа спокойно отвечал:
— Но такой случай… Это — раз в сто лет.
И они прошли. «Странно! Из-за чего они?» — подумал Коля и тут же уснул.
Утром Коля проснулся позже обычного. Папа уже уехал. А мама собиралась на станцию.
— Смотри за Настькой, — говорила мама, как всегда впопыхах, — на речку — ни-ни!
— Я только сбегаю на минуту к Ивану Ивановичу, — сказал Коля.
— Ивана Ивановича нет. Он поехал в Южный, — небрежно бросила мама и вдруг словно спохватилась: — А зачем тебе к нему?
— Знаешь, мама, я вчера запер Лавсана в сарае…
Мама вдруг села на стул. Глаза ее сделались совсем круглыми.
— Почему ты запер Лавсана в сарае? — спросила она тихо и с ударением на слове «почему».
В тоне ее было что-то, от чего у Коли мурашки побежали по спине. Коля решил, что мама сердится на него за самовольство:
— Но, мам а… Он кусался!
— Он тебя укусил? — крикнула мама и страшно побледнела.
Коле показалось, что она сейчас упадет. Он где-то слышал, что так бывает: человек бледнеет, бледнеет и падает.
— Мама, так ведь совсем немножко… Я приложил подорожник. Вот…
Мама ничего не слушала. Хватая со стула сумку, косынку, чемоданчик, она кричала:
— Иван Иванович повез Лавсана к ветеринару. Лавсан искусал хозяина — это очень плохо! Лавсан почти наверное сбесился. Сиди у телефона, я тебе позвоню!
Мама наспех поцеловала Колю, по привычке начала было:
— Не смей бегать на речку… — но оборвала, махнула рукой и побежала к калитке.
И вдруг воспоминание обожгло Колю.
— Мама! Мама! — бросился он за ней. — Тут был один мальчик…
— Боже мой! — кричала мама на ходу. — Ну что ты пристаешь ко мне с пустяками? Тебя укусила почти наверное бешеная собака. Немедленно надо уколы! Сиди у телефона! Жди звонка!
Мама приказывала уже сердито, и в таких случаях лучше было помолчать.
Коля остался один. Если не считать Насти. Насти, которая в этом случае, как, собственно, и в любом другом, ничем помочь не могла.
3
Коля сел на ступеньку террасы и стал думать. Что делать, если Лавсан действительно бешеный? Коля знал, что людям, укушенным бешеной собакой, делают уколы какой-то вакцины и тем спасают их от гибели. Но кто спасет маленького мальчика, о котором известно только, что его зовут Гриша и что вчера вскоре после полудня он со своей матерью свернул в Парковую аллею? Вернулись ли они потом или где-то здесь и остались? И если да, то где именно? Кто мог ответить на это? Никто. И, следовательно, невозможно спасти Гришу… Но, собственно, что он так расстраивается? Ведь еще ничего не известно. Вот сейчас придет со станции Иван Иванович со здоровым и веселым Лавсаном, а мальчик Гриша ни о чем никогда не узнает.
Так он сидел и думал, а в ушах у него все звучали «Не тронет собака-то?» У женщины был негромкий, чуть хрипловатый голос. «Нет, он не кусачий!» услышал Коля свой собственный бодрый ответ.
«Ну и что же? И что же? Если сейчас Иван Иванович с Лавсаном…» Электрички проходили, далеко замирал их гортанный отрывистый крик. И не было Ивана Ивановича с Лавсаном.
Вдруг зазвонил телефон. Звонок был резкий, необычный. Нет, это, конечно, так показалось. Телефонный звонок всегда одинаков.
— Коля? Ты слышишь меня, Коля? — Мамин голос долетал как будто с другого конца планеты, а не из поселка Южного.
— Я слышу, мама. Говори!
— Слушай, Коля! В четыре часа за тобой приедет на машине Петя и повезет тебя и Настю на уколы. Сидите дома, ждите! Ты понял меня, Коля? Наденешь на Настю кофточку, желтую, на вешалке висит…
Коля растерянно молчал, держа трубку у уха.
— Ты слышал меня, Коля? О боже! Почему ты молчишь? За тобой приедет Петя, наш шофер. Ты понял?
В трубке что-то хрипело, клокотало, трещало.
— Мама! — закричал в отчаянии Коля. — Мама! Тут был один мальчик…
— Коля, ты что? Ты в уме? — кричала мама плачущим голосом. — Я говорю из автомата, а ты пристаешь ко мне с глупостями! Сиди дома, жди машину!
Она бросила трубку. Она бросила трубку! Ее нельзя было вызвать: у мамы на работе был только внутренний телефон. И Коля не знал, как позвонить папе на завод. Это было ужасно, ужасно!
Коля заплакал злыми слезами бессилия и стыда.
Настя перепугалась до полусмерти. Коля в ее глазах был почти взрослым. К тому же храбрецом: он лазал на верхушки самых высоких деревьев! К тому же необычайно умным: он знал множество стихотворений и читал их на память просто так, а вовсе не тогда, когда его об этом просили.
И, если Коля так плачет, значит, случилось что-то страшное. Настя заревела в голос.
Коля пришел в себя. Слабая надежда, очень слабая…
— Послушай, Настя, — сказал он, — помнишь вчерашнюю женщину?
— Та, что с Гришей? В красивом платке? — сейчас же спросила Настя, глаза ее зажглись любопытством, и слезы мгновенно высохли на щеках.
В красивом платке? Коля не помнил никакого платка. Он не мог бы даже сказать, был ли платок на женщине вообще.
— Какой же это «такой красивый»? — недоверчиво спросил Коля.
Настя самодовольно улыбнулась:
— На белом такие большие-большие красные розы. Я даже издалека увидела.
Вот как? Даже издалека? Это все-таки что-то… А впрочем, чем это может ему помочь?
— Послушай, Настя. Когда я потащил Лавсана в сарай, ты оставалась с этой женщиной. О чем вы говорили с ней?
— Говорили? Мы не говорили, — бойко ответила Настя.
Коля стал раздражаться: этого не могло быть. Не могли же они молча смотреть друг на друга, как две дуры!
— Что-нибудь она тебя спрашивала? Или ты ее?
— Ах, это… Да, она спросила, как меня зовут. А что, эта тетка оказалась воровкой? Да?
— Да нет, нет же! Ну, а ты что спросила?
— Ничего я не спросила, — заныла Настя, — это она меня спросила, как меня зовут.
— А ты? — настаивал Коля.
— Что же я могла ответить? Я сказала: «Настя…» — Девочка захныкала. Она не могла понять волнения брата, но оно передавалось ей.
У Коли пересохло в горле, ему хотелось сломать прутик и выдрать тупоумную девчонку. Но он сдержал себя. В конце концов, он был мужчиной, и никто-никто не мог ему сейчас помочь. Никто, кроме него самого.
— Пойди сюда, Настя! — сказал он примирительно.
Сестра недоверчиво приблизилась.
— Сядь!
Когда она села рядом с ним на ступеньке и он близко увидел ее ничего, ну ничегошеньки не соображающие вишенки-глазки, Коля почувствовал себя глубоко несчастным.
Он глубоко вздохнул и начал рассудительным тоном, как ему казалось, похожим на папин:
— Припомни, Настя, эта тетка не сказала, как ее зовут?
— Н-нет.
— А может быть, она сказала, к кому она идет? Может быть, она спросила, как ей пройти… куда-нибудь?
Коля не заметил, как сильно сжал плечо сестренки.
— Нет-нет… — Она сделала попытку освободиться.
— Но ты ведь спросила ее сынишку, как его зовут? Может быть, ты еще что-нибудь спрашивала?
Девочка вырвалась наконец. Теперь она стояла перед братом, вызывающе глядя на него сердитыми черными глазами, полными слез:
— Ничего я не спрашивала. А он вовсе не сынишка.
До Коли не сразу дошел смысл этих слов. Он был бессилен, сражен, уничтожен. Это он сказал, что Лавсан «не кусачий». И теперь Гриша, сын той женщины, умрет.
— Откуда ты взяла, что он ей не сын? — устало спросил Коля.
— Он же называл ее «тетя»! Тетя Даня! Тетя Даня! Тетя Даня!
Подумайте, какая смышленая, какая наблюдательная, какая памятливая девчонка!.. Он готов был расцеловать сестру. «Тетя Даня!», «Тетя Даня!» — это было уже нечто… Он пойдет по Парковой аллее, будет заходить в каждый дом.
Да… Но Парковая аллея длинная. На ней множество дач. И, кроме того, она связывает три улицы; кто знает, куда именно направилась тетя Даня с племянником Гришей? Даня — это Дарья? Внезапное сомнение заставило Колю снова позвать сестру:
— Может быть, тетя Таня, а не Даня?
— Может быть, — спокойно отвечала Настя, прыгая через скакалку.
Идиотка! Шесть лет, а соображения никакого!
Он не мог больше так сидеть и думать. Надо было действовать.
— Сиди дома! — бросил он девочке и пошел к калитке.
Все выглядело здесь точно так же, как и вчера. Было жарко и тихо. Так же прозвучал голос электрички и замер. И фигуры людей с кошелками показались на пригорке.
Вот бы сейчас эта тетка… Он ее узнает вмиг!
Люди проходили торопливые, озабоченные.
Коля дошел до Парковой. Что теперь? А теперь надо искать. И он решительно толкнул калитку.
— Кто там? — Подозрительный голос раздался из глубины гамака. — Ты зачем, мальчик? — спросил голос с еще более подозрительной интонацией.
Теперь Коля увидел, что он принадлежит толстой даме в очках, лежащей в гамаке, провисшем под ней почти до земли.
— Извините. Здравствуйте! — заторопился Коля. — Я хотел спросить, нет ли у вас женщины… тети Дани… или Тани…
— Нет, — холодно и вразумительно сказала женщина, — ни Дани, ни Тани нет.
— И не приезжала к вам? — смутившись, продолжал Коля.
— Нет, нет, мальчик. Не надо ничего придумывать, — строго заметила дама, пристально глядя на Колю через очки. — Закрой за собой калитку на крючок!
Коля вышел с пылающими щеками: его, конечно, в чем-то заподозрили! Наверное, в том, что он воришка! Ох, как стыдно! Надо было сразу сказать про бешеную собаку. Тогда уж каждый захочет помочь.
Полный решимости, Коля подошел к соседней даче. Калитка была открыта настежь; молодая краснощекая тетка гнала метлой мусор прямо на улицу.
— Тебе чего? — спросила она не глядя.
— Понимаете, тут у нашего соседа взбесилась собачка…
— Взбесилась? О господи! — Женщина поспешно захлопнула калитку перед Колиным носом, словно ограждая себя и свой дом от бешенства. — Чего же ты стоишь? Иди себе, иди, мальчик. Ступай скорей на уколы! Уколы надо! Поди ж ты, греха-то… А у нас сроду собак не держат!
Коля побрел домой. Он пришел к тому, с чего начал. Он снова сидел на ступеньке террасы, а Настя прыгала на дорожке. Ему была видна ограда, отделяющая участок от дороги. Верхушки тонких хворостинок быстро двигались вдоль каменной стены, и Коля сообразил, что это связка удилищ. Все ясно: милиционер Титов отправляется на рыбалку.
4
В Колином представлении Титов раздваивался. Был Титов-милиционер, и был Титов-рыбак. Между ними не имелось ничего общего. Титов-милиционер мчался на мотоцикле в погоне за бандитами, думалось Коле (хотя в их поселке вряд ли водились бандиты). У Титова-милиционера были серые глаза со стальным блеском и пристальным взглядом и квадратный волевой подбородок, еще более выдающийся вперед от спущенного ремешка фуражки. У него был твердый, с металлом, голос. Он мчался на мотоцикле и презирал мальчишек.
У Титова-рыбака голубые глаза добродушно щурились на солнце. Голос? Голоса не было слышно: Титов-рыбак говорил шепотом — не спугнуть бы рыбу! Подбородок казался округлым и мягким в вороте капроновой тенниски. Милиционеру было лет двадцать пять. Рыбаку можно было дать восемнадцать. И мальчишек он уважал. Во всяком случае тех, кто сидел молча, так же неподвижно, как он сам, уставившись на поплавок. С ними изредка Титов обменивался краткими и важными сообщениями: «Ушла», «Берет», «Червя объела». Он ловил на середине реки, с лодки, закрепленной на двух буйках, чаще других рыбаков взмахивал удилищем, снимал с крючка рыбу, насаживал ее на кукан и привязывал кукан к борту так, чтобы рыбка полоскалась в воде. При этом Титов довольно крякал, потом снова насаживал на крючок связку мотыля, плевал на нее, говорил скороговоркой: «Ловись рыбка большая и маленькая!» — и опять закидывал. Все точно так, как делали другие рыбаки.
Невозможно было себе представить, что Титов, который ловит бандитов, и Титов, который ловит рыбу, — один и тот же человек. Коля и не старался совместить несовместимое. А между тем удивительные превращения Титова происходили тут же поблизости, в небольшой дачке, где жили мать Титова и его братишки.
Вероятно, именно это навело Колю на мысль… Титов-рыбак мог… мог бы, если бы захотел, мгновенно превратиться в Титова-милиционера. И тогда… Коля стремглав побежал за Титовым, уже порядочно отдалившимся.
«Захочет ли он? Он не на службе. Он идет рыбачить. Он это дело любит. Он не захочет». Так думал Коля, сбивчиво рассказывая о случившемся.
Странно! Титов предстал на этот раз безусловно в образе рыбака: на нем была голубенькая капроновая тенниска, а белая панама, сдвинутая на затылок, придавала ему совсем-таки несерьезный вид. И вдруг в лице, повадке, даже в голосе Титова стали проступать те, другие его черты, из которых складывался Титов-милиционер.
Вероятно, Титов-рыбак не задавал бы Коле этих быстрых, четких вопросов:
— Как был одет мальчик?
А когда Коля ответил: «В трусиках и маечке», Титов тотчас же спросил:
— А больше ничего из детской одежды при них не было?
— Нет, — ответил твердо Коля.
— А чемоданчика или сумки не было?
— Нет, была только авоська.
— Значит, они не располагали оставаться здесь надолго или даже до вечера. Мальчику было бы холодно, — заметил Титов. — А в авоськах одежку не носят.
— Да… Но, может быть, они живут тут, у нас.
— Вряд ли. Ты, наверное, уже видел бы их когда-то…
— Верно.
Коля подумал, что это заключение никак не может помочь им, и вздохнул.
Они уже давно повернули обратно и теперь стояли у забора дачи Титовых.
— Поищем. Может, найдем, — сказал милиционер утешающе.
— Поселок велик, — усомнился Коля.
— Да, но, может быть, они где-то недалеко.
Тут Колю озарило: как же это он забыл? Когда он предложил поднести женщине авоську, она ответила: «Мне недалеко». «Недалеко» — какое важное слово!
— Вот видишь. Подожди меня здесь, — сказал Титов и так же, как будто неторопливо, но вместе с тем и не мешкая, пошел к дому.
«Будет полностью превращаться в милиционера!» — решил Коля.
Он не ошибся: Титов вернулся в полной форме.
— Мы поедем на мотоцикле? — спросил Коля.
— Мотоцикл тут ни при чем, — коротко ответил Титов.
«В самом деле, — догадался Коля, — ведь нужно заходить в каждый дом, не останавливать же поминутно мотоцикл».
Только сейчас Коля вспомнил про Настю и про машину, которая придет за ними.
Титов посмотрел на часы:
— Попробуем уложиться.
Потом он остановился и задумался на минуту, нахмурив брови. К его милицейскому виду это подходило.
— Вот что. Запри вашу дачу. А сестренку возьмем с собой. Раз недалеко, можно и с ней!
Коля подумал, что Титов берет Настю, потому что она может еще вспомнить что-нибудь. Когда Коля рассказал про платок и «тетю Даню», милиционер похвалил: «Ты приметлив!» И тогда Коля, конечно, объяснил, что это его сестра Настя. Хотя вообще она ничего не соображает…
Коля с Титовым подошли к даче, у калитки которой вертелась Настя с перепуганным видом. Она отнюдь не успокоилась, когда увидела Колю с милиционером.
— Коля! Что ты натворил, Коля? — зашептала она, когда брат подошел поближе.
— Мы пойдем искать ту тетку, с Гришей, — объяснил Коля.
— Я не пойду, — сказала Настя решительно.
— Тогда оставайся!
— Я не останусь. Я одна боюсь.
Только девчонка может вот так бесстыдно заявить, что боится оставаться среди бела дня в людном поселке. Ни один мальчишка не сознался бы в этом, если бы даже умирал от страха!
— Тогда идем!
— Нет.
Коля молча повернул от калитки.
— Не хочет? — усмехнулся Титов.
— Нет.
Они сделали несколько шагов.
— По-до-жди-те!.. — пронзительно закричала Настя.
Просто непонятно, когда это она успела нацепить на себя свою желтую кофточку. Наверное, решила, что так, при всем параде, она будет больше соответствовать! А вообще-то говоря, нужна им Настька, как рыбке зонтик!
— Вот и хорошо, — сказал Титов. — Ты этого мальчика в лицо узнаешь?
— Гришу? Конечно. И тетку тоже. — Настя приосанилась.
Кажется, она решила, что если не тетка, то уж Гриша наверняка оказался вором. С нее станется!
К удивлению Коли, Титов направился не в сторону Парковой аллеи, а в обратную — к станции.
5
На станции, как всегда в будни, было нелюдно. Газировщица сидела за своей тележкой и читала растрепанную книгу. Она так увлеклась, что подняла голову только тогда, когда маленькая группа очутилась перед ней.
— Здравствуй, Тоня, — сказал Титов не соответствующим домашним голосом.
А Коля даже и не знал, как ее зовут, хотя брал у нее воду очень часто и всегда она что-нибудь ласковое ему говорила: «Растешь, мол; прошлое лето малыш был, а теперь кавалер!» — и тому подобное.
— Здравствуйте, Вася! — ответила газировщица.
— Как сын? — спросил Титов, нисколько не обидевшись за неуважительное обращение.
— Теперь что же? Теперь хорошо. Спасибо вам.
«Вот как! Значит, Титов что-то такое сделал для ее сына», — отметил Коля.
— Это что же за компания? — удивилась женщина, вытаращив глаза на Колю и Настю.
— Помощнички, — без улыбки объявил Титов. — Как, выпьем газировочки? — обратился он к своим спутникам.
Коля возмущенно отказался: тратить время на какую-то газировку! Это несерьезно.
Нахалка Настя закричала, что выпьет, если с двойным сиропом.
Титов положил монету на мокрое блюдечко и спросил Тоню:
— Ты вчера здесь стояла?
— А куда же денешься?
— Не заметила, с электрички в двенадцать десять женщина шла с мальчонкой?
— Вы что, Вася? Их, женщин-то с мальчонками…
— А примета такая: уж очень платок на голове красивый — красными розами…
— Видела! Правда, видела. Высокая, немолодая, да? Она еще у меня спросила, как ей пройти…
Коля замер. Видно было, что замер и Титов. Только Настя равнодушно продолжала тянуть красную густую жидкость.
— Подождите. Куда ж ей надо-то было…
— Вот это как раз и нам надо, — сказал Титов.
Тоня морщила лоб, терла его рукой и наконец виновато объявила:
— Начисто из головы вон. Вот что хошь…
Титов вздохнул:
— Что ж! Пойдемте дальше.
Они обошли платформу и остановились у билетной кассы. Окошечко было прикрыто фанеркой, рядом висело расписание поездов.
Титов повел ребят в маленький станционный павильон и постучался в дверь с надписью: «Посторонним вход воспрещается».
— Кто? — спросил женский голос.
— Титов. — Ответ, показалось Коле, звучал как пароль.
Щелкнул замок. Узкая дверь открылась. Коля в первый раз увидел кассу, так сказать, с изнанки. В оконце не раз перед ним мелькали маленькие ловкие руки кассирши, что-то там щелкало, звякало; случалось, что русая голова, вся в завитках, подымалась от стола и Коля видел маленькое румяное лицо с улыбчивыми глазками. Как-то Коля даже подумал, что кассирша — вроде девчонки: может быть, старшеклассница, подрабатывает летом.
Сейчас оказалось, что она не девочка, а молодая девушка, но очень маленькая и совсем бедняжка. Обе ноги ее безжизненно свисали с высокого стула, а рядом стояли костыли.
Девушка ответила на приветствие Титова кивком головы и продолжала работать: окошечко уже открылось.
Каморочка была так мала, что кассирша доставала все, что ей было нужно, не подымаясь. Казалось, билеты, деньги сами прыгают к ней в руки, а машинка, пробивающая дырочки и похожая на маленький подъемный кран, все время поддакивала: так-так-так! Билеты разной величины лежали в специальных гнездах на полочке. Их было множество, и Коля, забыв, что это всего-навсего пригородная касса электрички, подумал: куда только можно поехать с этими билетами! В Африку, в Индию и даже на Кубу! Неслыханные путешествия таились в маленьких ящичках, а хозяйка этого мира возможных поездок будничным голосом произносила обыкновенные слова: «Пашково — рупь двадцать», «Глазово — восемьдесят!»
— Любочка, ты вчера после двенадцати не видела случайно женщину в таком платке приметном — с розами красными?
Люба встревожилась:
— Нет, Василий Игнатьевич. После двенадцати и до самого вечера как раз очень мало билеты брали. Если она приезжая, так теперь ведь билеты больше с обратным берут. Что-нибудь случилось, Василий Игнатьевич?
— Потом расскажу.
Коля и Настя понуро последовали за Титовым. Они вышли на улицу. Титов отвернул манжет гимнастерки и посмотрел на часы.
«Вот теперь он скажет: «Ну, все!» — и пойдет рыбачить! — промелькнула у Коли злая мыслишка, и он весь сжался от ужаса. — Что же тогда?» Но тут же какое-то внутреннее убеждение побороло мимолетную мысль: «Он не бросит. На него можно положиться». Коля вспомнил, что папа так говорил о нем, и ему было приятно подумать о Титове этими самыми словами.
— Уложимся, — опять сказал Титов и передвинул часы циферблатом внутрь.
…Теперь они стояли на углу Парковой аллеи. Длинная ровная улица лежала перед ними, празднично разукрашенная светотенями. По обе стороны тянулись штакетники, дощатые заборы и глинобитные ограды. Каждая дача имела свое лицо. Одна вся была на виду, со своими заросшими травой дорожками и беспорядочно толпящимися смородинными кустами, между которыми хитро петляла желтоглазая кошка. Другая, словно застегнутая на все пуговицы, со всех сторон ограниченная высокой стеной, охлаждала прохожего с ходу крупной надписью: «Во дворе злая собака». Третья говорила всем своим дряхлым видом и запустением: «Мне все равно. Я рушусь. Делайте со мной что хотите».
Аллея тянулась далеко, от нее ответвлялись еще три улицы… Нет, не обойти все эти дачи. А там… Там за Колей и Настей придет машина и увезет их. А мальчик Гриша останется где-то здесь, ничего не зная о грозящей ему опасности.
Колю снова охватило отчаяние. Он вскинул глаза на Титова. Тот спокойно спросил, указывая на зеленый забор:
— Ты здесь был?
— Здесь, и рядом тоже. — Коля потупился, вспомнив подозрительную даму в гамаке и глупую тетку с метлой.
— Пойдем сюда. — Титов подошел к огороженному штакетником участку.
На поляне играли в бадминтон два парня и девушка. Титов подозвал одного из парней. Тот подошел упругой походкой спортсмена:
— Что, Василий Игнатьевич?
— Кто из твоих дружинников сейчас свободен?
— Вот: Семенов, Лидов, Лена, она тоже…
— И Лена пригодится. Слушай, какое вам задание. — Титов минуту подумал, будто соображая, как короче и яснее обрисовать суть дела. — Вот эти ребята вчера видели, как соседский пес покусал прохожего мальчика. А пес, видишь, оказался бешеный. И про мальчика известно только, что зовут его Гриша и что он был с тетей, по имени Даня. Шли они по Парковой, к кому — неизвестно. Значит, ваша задача: обойти все дачи по Парковой с левой стороны — по правой я сам пройду — и разузнать, не живут ли там такие: тетя Даня и мальчик Гриша. Если нет, не приходили ли к кому. Если приходили, установите их адрес. Ясно?
— Ясно, Василий Игнатьевич. Сейчас разделимся по кварталам и пойдем.
— Действуйте.
Титов обернулся к ребятам:
— Пошли.
— А я думала, мы ищем воров, — разочарованно протянула Настя.
Коля чуть не сгорел со стыда: ну, законченная дура! Титов усмехнулся и ничего не сказал: они входили в открытые ворота дачи и остановились у крыльца. Красивый белый дом стоял среди голубых елей. По круговой дорожке бегал толстяк в трусах, без рубашки. Он не обратил на вошедших никакого внимания и продолжал бежать, быстро перебирая толстыми босыми ногами.
— Еще один круг! — помахал он рукой, пробегая мимо. — Две минуты!
Толстяк поднажал и действительно через две минуты описал полный круг: видно, все у него было рассчитано.
Он остановился весь в поту, снял с еловой ветки висевшее на ней мохнатое полотенце и стал вытираться, торопливо и озабоченно спрашивая:
— Что-нибудь случилось? Потерялись дети? Что, надо их приютить?
— Спасибо. Приютить не надо, — отвечал Титов.
— А что делать? — перебил толстяк, выражая всей своей фигурой готовность немедленно действовать.
— Я думаю, прежде всего одеться!
— Ах, да-да! — Толстяк схватил перекинутые через перила пижамные брюки. Облачившись в пижаму, толстяк счел себя совершенно готовым. — Я вас слушаю, товарищ Титов.
— Да, вот дело какое, Петр Ильич…
Титов повторил историю с мальчиком Гришей.
Петр Ильич страшно заволновался:
— Что же делать? Как помочь? Где искать эту тетку?
— Я так думаю: будем искать все вместе. Вы опросите всех дачников вашего кооператива; у вас, кажется, пять дач?
— Пять, пять. Всё — сослуживцев.
— Вам нетрудно будет к ним зайти и поспрошать, нет ли у них или не заходила ли к ним женщина Даня или Таня с мальчиком…
Толстяк не дослушал:
— Какие трудности! Что вы! Речь идет о жизни ребенка!
Он сорвал панаму со столбика крыльца и побежал к калитке.
— Встретимся на углу Парковой и шоссе! — крикнул Титов ему вслед.
Маленькая экспедиция двинулась по другой стороне улицы.
Сад, в который они теперь вошли, был мал и неухожен. Под деревом за круглым столом, врытым в землю, сидели четыре пожилых человека и играли в преферанс. Расчерченный лист бумаги лежал перед ними на середине стола.
«Ну, эти нипочем не помогут!» — решил Коля.
Игроки ответили на приветствие Титова, не бросая карт, даже как будто крепче сжимая их в руках. А усатый дядька в синей шелковой рубашке прижал веер карт к груди, чтобы партнеры не заглядывали.
Услышав, в чем дело, усач сказал:
— Ребята! (Это показалось Коле очень смешным: хороши ребята, — каждый из них был много старше его папы!) Давайте пульку сохраним — положим карты рубашкой кверху — и подсобим искать. Верно?
Трое, тяжело вздыхая и охая, переглянулись. Все же они взяли на себя боковую улицу.
— Теперь на нашу долю осталось совсем немного, — сказал Титов, выходя.
— А который час? — с опаской спросил Коля.
Солнце стояло в зените. Едва они выходили из тени, жара обдавала их горячим дыханием, как из печки.
— Уложимся, — произнес Титов свое успокаивающее слово, но который час, так и не сказал.
…Это была совсем развалюшка, убогая деревянная дачка, покосившаяся на один бок и обросшая целым полем крапивы и лопухов. Можно было подумать, что здесь никто не живет, но в оконце трепыхалась грязнобелая занавеска, а на прогнившей ступеньке крыльца сидел тощий кот и старательно вытирал лапой морду.
Титов постучал, никто не ответил, только кот с перепугу бросился в лопухи. Откуда-то, словно из стены, вышла маленькая старушка в таких невероятных лохмотьях, какие Коля видел только в театре — пьеса «Две сиротки».
— Здравствуй, Вася! С чем пришел? Опять уговаривать будешь? — скрипучим, невсамделишным голосом спросила старушка.
— А на что мне вас уговаривать? Уж вы сами разбирайтесь.
Услышав это, старушка успокоилась. История с бешеной собакой ее не взволновала.
— Нашел, у кого спрашивать-то, — заметила она недовольно, — знаешь ведь, никто ко мне не заходит.
— Да знаю. Спросил для очистки совести. Подряд ко всем заходим.
— Дурная голова ногам покою не дает, — проворчала старушка. — А пацанов зачем с собой таскаешь?
— Они ту тетку с мальчонкой в лицо могут узнать. Вдруг повстречаются!
— Повстречаются, как же! Кого ищешь — сроду не попадется, а кого б век не видел — глаза мозолит. Ну, ступайте, ищите вчерашний день! — выпроваживала старуха гостей, хотя они и так спешили дальше.
— Какая старушка бедная, — сказала Настя, — как фея Берилюна!
— Насчет феи не знаю, а эта — вовсе не бедная. Она хороший дом продала, только чтоб невестке не достался. А деньги спрятала. Куда — сыну и то не говорит.
Вот как! Коля никак не подумал бы этого про безобидную с виду старушку.
Ему некогда было сосредоточиться на этой мысли: кто-то окликнул Титова.
С удивлением Коля узнал в обладательнице сладчайшего голоса и умильной физиономии давешнюю тетку с метлой. Но куда делись ее нахмуренные брови и грубый голос!
— Василий Игнатьевич! — с самыми ласковыми интонациями говорила тетка. — Как там с моей прописочкой? Прямо извелась вся от нервности: как же будет?
— Завтра зайдите в отделение, — сухо ответил Титов. — У вас тут женщины не было, по имени Даня или Таня? С мальчиком?
— Не было. Никого не было. Одна я в доме.
Тетка прошла, а Титов нажал кнопку звонка у высоких ворот с надписью: «Во дворе злая собака».
Звуки радиолы доносились из-за забора. Играли что-то веселое и бурное.
Было слышно, как прозвенел звонок и вслед за ним раздался многоголосый лай. Но лаяла не собака. Лаяли несколько человек — мужчин и женщин, перемежая лай с хохотом.
Коля и Настя в изумлении посмотрели на Титова.
— Дядя Вася! (Вот чертовка эта Настька, он уже ей «дядя Вася»!) Чего это они гавкают? Они психи, да?
— Да, эти всегда чудят! — с досадой махнул рукой Титов. — Хоть не психи, а в этом роде.
— Гав-гав-гав! — вяло выговаривал кто-то по ту сторону ворот.
Калитка отворилась. Молодой человек с редкой темной бородкой и давно не чесанной шевелюрой, в джинсах и ковбойке, увидев маленькую компанию, присвистнул.
— Хелло, начальничек! Приветик! Малолетние преступники? — указал он пальцем на Настю.
Настя не сробела.
— И вовсе мы не преступники. А вы зачем гавкаете? — спросила она.
— Собаки нет, так мы за нее… Чем могу служить? — спросил молодой человек у Титова.
Было странно видеть их рядом: ведь они, вероятно, ровесники. Но совсем разные с виду.
В это время ватага юношей и девушек в невероятно пестрых рубашках и платьях подлетела к воротам.
— Ого, нас ищет милиция!
— С вещами на выход!
— Алкоголики! Стройтесь! — Каждый острил как мог.
— Какая от вас служба! — холодно ответил Титов. — Скажите только, не была ли у вас вчера женщина с мальчиком…
— Никого. Слава богам, никого. Родители в отъезде, благодарение аллаху. И ни-ко-го.
Компания шумно подтвердила эти слова.
— Ну, гавкайте дальше! — сказал Титов.
Покидая странную дачу, он снова посмотрел на часы.
— Через десять минут все встретимся на углу, как условились, — заметил он, — а нам осталась только одна дача.
Это была та самая, куда заходил Коля, где подозрительная дама приняла его за воришку.
— Тут я спрашивал, — сказал Коля.
Но Титов уже входил в сад. Толстая дама лежала в той же позе в том же гамаке. На этот раз она сняла очки и удивленно поморгала на вошедших.
Титов начал свое объяснение. Дама, не дослушав, спросила:
— Не понимаю, какое это имеет ко мне отношение?
— Я хочу спросить, не была ли у вас или у ваших соседей…
Дама опять не дослушала:
— Я не слежу за своими соседями. Вот моя работница Лиза, она всегда все знает…
— А где она?
— Она в Борисове. За ней приехала вчера сестра и увезла ее.
— Как зовут ее? — Титов с размаху сел на пенек и снял фуражку: лоб его был в поту, и Коля впервые подумал, как ему жарко в форме в такое пекло.
— Я же вам сказала: Лиза! Лизой зовут мою работницу.
— Как зовут ее сестру? — тихим голосом спросил Титов. Видно было, что он вцепился в даму мертвой хваткой.
— О господи! Откуда же я знаю? — возмутилась она и села.
Что-то страшно затрещало, и Коле показалось, что гамак сорвется. Но ничего не произошло.
— Эта сестра вашей работницы приезжала с мальчиком? — спросил Титов громко и раздельно, как у глухой.
— Да-а-а, — протянула дама, пораженная его осведомленностью.
Коля остолбенел. Даже Настя замерла.
— Как его зовут? Как зовут мальчика? — В голосе Титова звучал тот самый металл, который соответствовал его милицейскому облику.
— Ну откуда же мне знать? Это Лизин сынишка. Подождите, кажется, Петя… Впрочем, нет! Пожалуй, Сеня…
— Не надо, — мрачно отрезал Титов. — Значит, они в Борисове?
— Да… То есть нет… — залепетала дама. — Я вам сейчас объясню: сестра приехала за Лизой, чтобы она проводила сынишку в пионерлагерь… Сегодня в два часа дня у них на станции Борисово торжественные проводы. Отправляют тридцать шесть детей.
Дама умолкла; видимо, она сама была довольна, что хоть что-нибудь знала точно.
— В два часа на станции Борисово? — переспросил Титов.
— Вот именно.
— Как фамилия вашей Лизы?
— Н-не знаю.
— У вас нет ее документов?
— В городе есть.
— Вы знаете адрес ее сестры в Борисове?
— Понятия не имею.
— Лиза вернется после проводов сына к вам?
— Нет, она попросила пять дней отпуска и останется у сестры.
— И на том спасибо! — Титов встал, движения его стали быстрыми, точными. В лице словно что-то изменилось: оно стало суше, неподвижнее, взгляд тяжелее.
— Погодите! — Дама впилась в милиционера беспокойными глазами: — Вы в чем-то подозреваете Лизу?
— Ни в чем не подозреваем. А знаем наверное, что ее сынишку укусила бешеная собака. Но Лиза-то этого не знает.
— Какая жалость! — без выражения сказала дама им вслед.
У ворот они столкнулись с усатым игроком.
— Обошли все дачи. Нигде женщины с мальчиком не было, — коротко сообщил он.
— Я вас попрошу: подождите на углу Парковой и шоссе. Кто будет подходить туда по этому делу, объявите отбой. Мы сами нашли.
— Нашли мальчика?
— Адрес. — Титов круто повернул, дети — за ним.
Теперь они с трудом поспевали: милиционер шагал крупно, словно забыв о них. У калитки своего дома он обернулся и спросил, переводя глаза с Коли на Настю:
— Узнаете Гришу среди тридцати шести детей?
Коля замялся.
— Узнаю, узнаю! — радостно закричала хвастуха Настя.
— И если тетки с ним не будет, узнаешь?
— Узнаю!
— Едем!
Титов стал выкатывать из сараюшки мотоцикл.
6
Как много может вместиться в несколько часов, если эти часы заполнены непрерывным действием! Жаль, что не с кем поделиться всем этим. Не с Настькой же! Вот она сидит, прикрепленная ремнем к сиденью коляски, и глупыми счастливыми глазами смотрит вперед через слишком большие для нее очки. Что ей? Коля голову даст на отсечение, что она уже начисто забыла, куда и зачем они мчатся, подымая облака пыли.
Они едут не по шоссе, а по проселочной дороге.
— Шесть километров сбрасываем, — отвечает Титов на молчаливый Колин вопрос. — И движение тут поменьше, чем на шоссе.
Теперь Титов словно бы делится своими соображениями с Колей, и, хотя мальчик ничего не отвечает, получается так, что они принимают решение вместе. Эти поиски как-то сблизили их. Хотя они совсем не говорят об этом, ими обоими руководит одна мысль: успеть бы!
Черный шлем Титова покрыт тонкой паутиной пыли. А на лице словно кисточкой с тушью провели в складках у губ и под глазами.
— Нам только до моста добраться. А там пойдет грейдер, — утешает Титов.
Дорога становится хуже. Машина подпрыгивает на ухабах, как будто сопротивляется всеми своими деталями: «Не пойду!» — скрежещет что-то у нее внутри. «Не пойду!» — шаркают по сухой глине колеса. И видно, как водитель усилием воли ломает это сопротивление.
— Сейчас с пригорка съедем и — мост! — Титов улыбается в первый раз за всю дорогу. И сразу резко тормозит.
У обочины вырастает дорожный указатель: «Ремонт пути. Объезд 6 километров».
Титов в своем черном кожаном шлеме стоит перед красным диском с этой надписью, как Руслан перед мертвой головой.
И вокруг все мертво. Ни людей, ни зверей. Не слышно, чтобы тут шел ремонт пути. А что там дальше, под взгорком, не видно.
Раздумье длится не больше минуты.
— Сиди здесь, Настя. А мы с Николаем пойдем посмотрим… Ошибку дал, — говорит Титов, снимает шлем и вытирает мокрый лоб.
В его голосе Коля не слышит растерянности, а только досаду. И это подает Коле какую-то надежду.
Они спускаются с небольшого взгорка и выходят на берег речки. Она узка и неглубока: взрослому человеку, вероятно, будет по шею. Берег крутой, обрывистый.
Коля вспоминает, что речка эта называется Незлобинка. Она действительно Незлобинка: течет медленно и мирно журчит. Но для приехавших она зла: моста через речку нет. Только два не очень широких бруса соединяют берега. Старый деревянный настил, перила — все сломано и валяется вокруг по склонам берега. И инструменты разбросаны возле. Ясно, что здесь ведутся работы и что они оставлены вот только что… Были бы тут рабочие, они помогли бы. Они бы запросто перенесли мотоцикл на руках через речку.
Люди должны вернуться. Может быть, даже сейчас. А впрочем, кто знает, сколько полагается им на обед или куда там они ходят. Может быть, поехали за стройматериалом.
Наверное, это знает Титов.
Но что он делает? Титов шагами измеряет спуск к этим брусам. Прикидывает ширину брусов.
Он оборачивается к Коле, в глазах Титова незнакомая Коле азартная искорка. Он молчаливо спрашивает Колю одними глазами:
«Понятно, что я хочу сделать?»
«Понятие, — отвечает Коля тоже одними глазами, — но я боюсь. Тут высоко. Если ты упадешь, ты будешь падать с мотоциклом. И дно каменистое, и воды мало, и сваи торчат».
«А ты не бойся. Мы же с тобой мужчины, — говорит Титов молча. — И вообще нет другого выхода».
Титов усмехается так, как будто они на самом деле поговорили с Колей, и показывает ему вниз. Они сбегают к речке. Там у самого берега качается голубая маленькая плоскодонка. Весла намертво закреплены в уключинах.
Но лодка на цепи, и замок черным пауком впился в обрезок рельса, вкопанного на берегу.
— До берега догребешь? — спрашивает Титов.
— Еще бы! — Коля сдавал нормы по академической гребле, а здесь…
Титов поискал взглядом вокруг, но Коля нашел раньше то, что было нужно, — это маленький железный ломик.
— Хорош! — Титов поддевает дужку замка, с силой налегает на ломик. — Перевезешь сестру, — коротко говорит он.
— Настька! — кричит Коля. — Сюда давай!
Настька скатывается со склона. Она уже успела сплести и надеть на голову веночек из желтых лютиков. Глупее ничего не могла выдумать!
— Я перевезу тебя на лодке на тот берег. Ты же давно хотела покататься на лодке, — неуверенно говорит Коля, ожидая очередных капризов.
Настя поражена:
— Но мама не разрешает кататься на лодке.
Коля хочет сказать, что это тот случай, когда мамины запреты недействительны, но из педагогических соображений заявляет только:
— Здесь дядя Вася, и он велит нам переправляться.
Все это говорится уже у самой воды. Коля сажает Настю на корму, отталкивает легкую лодчонку и прыгает в нее сам.
— А дядя Вася? — И Настя, вдруг поняв, что хочет делать Титов, кричит не своим голосом: — Дядя Вася! Не надо, дядя Вася! Я бо-юсь!
Она плачет в голос.
Там, наверху над ними и немного в стороне, фырчание мотора, потом неравномерные выхлопы…
Коля не смотрит в ту сторону, но знает: Титов въехал на брусы с ходу, со взгорка…
Время как будто остановилось. Застыла вода в речке, словно это не вода, а лед. В ней остановились отражения облаков. Замерли приподнятые над водой весла. Настя на корме показалась Коле восковой куклой. И вдруг там, вверху, ровный шорох колес по грейдеру…
Речка заплескала под днищем лодки. Зашевелились отражения облаков. Подпрыгнула Настя.
— Ну чего реветь? — Титов проводит широкой ладонью по Настиной голове. — Видишь, я уже тут.
— Да… Вы могли сверзиться…
— Не мог. Я водитель первого класса. — Это первый раз Титов что-то сказал о себе. — Лодку привязал? — спрашивает он Колю.
— Накинул цепь на колышек.
7
Они едут по хорошей грейдерной дороге. Здесь уже попадаются машины и телеги.
Титов то и дело сигналит.
«Посторонись! Обхожу! Обгоняю справа!» — Коле кажется, что он слышит, как выговаривает эти слова сигнал титовского мотоцикла.
Глаза Титова за стеклами очков напряжены. Руки лежат на руле как будто легко, но и в них чувствуется напряжение. Коля догадывается, что он едет с недозволенной скоростью.
Переезд. Титов нажимает на газ.
Из будки выходит старик и ленивой походкой приближается к шлагбауму. Идущий впереди «Москвич» притормаживает. Титов обгоняет его справа и подлетает к шлагбауму.
— Придержи. Проскочу, — коротко бросает он старику.
Тот молча кивает головой.
Мотоцикл встряхивает на рельсах.
Теперь они несутся по асфальту шоссе; мелькают по обе стороны сады, перелески, поселки, дачи… То и дело дорожные указатели появляются впереди, то обнадеживающе, то угрожающе, крупными буквами вещая: «Лиски — километров», «Вертово — 4 километра». Сколько до Борисова, Коля не знает и боится спрашивать.
Впереди — доска на щите: «Осторожно! Школа!» Титов сбавляет ход.
Пользуясь этим, Коля кричит в самое ухо Титова:
— Далеко ли?
— Уложимся!
Слово подхватывает ветер скорости. Мелькают по сторонам зеленые посадки. Сейчас они мчатся параллельно линии электрички. Слышно, как там, за деревьями, словно отбиваясь от кого-то короткими, резкими возгласами, проносится поезд. Далеко впереди, в пыльной перспективе, возникает поселок. Мимо! Павильон ожидания автобуса — как резная шкатулка из дерева — мимо! Указатель… Борисово!
Мотоцикл влетает на окраину поселка. Улица неширока. Домишки малы, окружены жидкими палисадниками.
Вдали за поворотом видна станция.
И вдруг раздается Настин крик.
Она кричит таким страшным голосом, что Титов с ходу тормозит.
— Здесь! — кричит Настя и пытается выскочить из коляски.
— Что здесь? Что? — накидываются на нее Титов и Коля.
Видали такую балду? Она не может сказать ни слона, а только молча показывает куда-то вбок!
Титов, кажется, понял. Он соскакивает с седла, открывает калитку в низком заборе… И только тут Коля видит на веревке, протянутой посреди двора, между всяких цветных тряпочек, белый платок с большими красными розами. И теперь Коля ясно вспоминает, что именно он был на голове у тети Дани.
— Ко-олька, отвяжи меня! — ноет Настя, но Коля не слушает ее и следом за Титовым влетает во дворик.
Испуганная девчонка лет десяти стоит посреди него и смотрит во все глаза на милиционера.
— Лиза, Даня где? — огорошивает ее Титов.
— На станцию ушли.
— С Гришей?
— С Гришей.
Титов прыгает в седло, Коля — на заднее сиденье.
Они подкатывают к станции в тот момент, когда пестрая шеренга детишек выстраивается на площади у вокзала. Публика стоит на тротуарах, движение на площади приостановлено. Группа женщин с самого края — это, конечно, провожающие мамы.
В голове шеренги — женщина в белом халате и девушка с пионерским галстуком на шее. Они изо всех сил стараются выровнять шеренгу, но она каждый раз ломается. Здесь одни малыши. Они все такие разноцветные и так быстро перемещаются, что в глазах рябит.
Теперь главной фигурой делается не Коля — он остается у мотоцикла — и даже не Титов. На сцену выступает Настя. Кто ее знает, как она смогла стереть с лица пыль и даже причесать стоявшие дыбом волосы!
Настя смело идет вдоль шеренги в своей желтой кофточке, бойко ступая пухлыми ножками в красных тапочках. Нет, ничего все-таки у него сестренка! Голосок ее звенит колокольчиком:
— Гриша! Здравствуй, Гриша!.. Вот он, Гриша!
Гриша страшно смущен вниманием такой великолепной особы.
— Мама! — кричит он на всякий случай.
С тротуара срывается молодая женщина и подбегает к Грише.
— Вы его мать? — спрашивает Титов и прикладывает ладонь к шлему.
Гришина мама смотрит с изумлением на незнакомого молодого человека в пыльном комбинезоне, из ворота которого торчат милицейские петлицы.
— Отойдемте в сторону! — предлагает он. — А ты ступай к брату. Стерегите мотоцикл, — обращается Титов к Насте.
Но нахалка Настька и не думает. Она, конечно, хочет быть там героиней!
Титов берет ее за плечи и осторожно поворачивает на 180 градусов. Да чего он с ней церемонится? Дать ей раза, и все тут!
Дальнейшее Коля и Настя наблюдают как в телевизоре с выключенным звуком: они стали на сиденье коляски мотоцикла и всё видят издали, но ничего не слышат.
Вот Титов подходит к женщине в белом халате и, вскинув руку к шлему, говорит что-то короткое. Потом нее трое — Гришина мама, Титов и женщина в белом халате — несколько минут разговаривают, и Титов уходит и небольшой домик около станции — это, верно, отделение милиции.
Тем временем пестрая шеренга поплыла на платформу, движение на площади возобновилось, люди с тротуаров хлынули к вокзалу, и в толпе затерялась кучка провожающих мам, в том числе и Гришина.
Прошло довольно много времени. Коля сидел как на угольях, так как Настя вертелась во все стороны и Коля подозревал, что она мечтает сбежать от него. Ему самому ужасно хотелось быть там, в центре событий. Но не бросать же мотоцикл, доверенный ему Титовым!
А время шло. Суета на площади все увеличивалась. Теперь люди просто бегом бежали к станции, подъезжали машины и даже телеги. Стоя в коляске, дети увидали, что к станции подошла электричка. Оркестр заиграл марш из «Веселых ребят». Пестрая шеренга на платформе спуталась, маленьких подсаживали на ступеньки вагона. На платформе целовались, передавали какие-то свертки, группы людей сходились и расходились. Издали казалось, что там под звуки марша идет какое-то веселое представление.
Вагоны дернулись, и все на платформе двинулись за поездом, отчаянно махая руками и платками. Электричка свистнула и скрылась из виду. Умолкла музыка. Опустела платформа. Где же Титов? Не прыгнул ли он в электричку вслед за Гришей? Коля начал беспокоиться. Станционные часы показывали два часа пять минут. «Не уложимся», — мельком подумал Коля; дача, мама, машина, которая должна прийти за ними, — все это казалось так ужасно далеко, словно где-то в другом городе, за тысячи верст.
Со станции медленно выходили люди. Коля не сразу заметил Титова; на этот раз рядом с ним был лейтенант милиции в белом кителе. Он что-то говорил Титову, улыбаясь, Потом оба вскинули руки к головным уборам и обменялись рукопожатиями. И опять что-то стали говорить, так что Коля снова подумал: «Не уложимся!»
Но наконец Титов все же откозырял и побежал к мотоциклу.
— Порядок! — сказал он.
— Отправили Гришу? — сейчас же стала приставать Настя. — А тетю Даню видели?
— И тетю Даню, и тетю Лизу, и Гришу. И врач пионерлагеря здесь. Она обеспечит уколы.
Титов говорил будничным голосом, и не верилось, что это он мчал сюда через все препятствия, организовывал поиски в поселке, кидался в чужой дом на платок с розами…
Он деловито закрепил ремень на Насте, поправил на ней очки, сказал Коле: «Держись!» — и устроился сам на сиденье.
В это время две женщины, словно наперегонки, побежали через площадь. Первая была помоложе и полегче, она бежала, как спортсменка, легко отталкиваясь от земли. Вторая — постарше и грузнее — кричала на бегу:
— Стойте! Стойте!
— Тетя Даня! — заорала Настя ей в ответ.
Женщины добежали до мотоцикла. Лиза бросилась к Титову, тетя Даня стала обнимать Колю и Настю.
— Спасибо вам, голубчики… — сквозь слезы говорила она.
Коля не знал, куда деваться: ведь это он сказал, что Лавсан не кусачий.
Лиза между тем повторяла Титову:
— Уж не знаю, как вас и благодарить, ведь такое дело сделали. Никто бы не узнал… Никто…
Она все повторяла это слово — никто, и Коле представлялась длинная вереница людей, причастных к поискам Гриши.
— Да что вы, гражданка! Такая наша служба! — уже давая газ, бросил Титов. Он сделал круг и чертом вылетел с площади. — Мне в четыре заступать на дежурство! — объяснил он, и Коля понял, какое значение имело это его утешающее «уложимся».
Коля и Настя подъехали к своей даче всего за несколько минут до прихода машины из Южного. Ничего не подозревая об их приключениях, шофер Петя закричал:
— Да вы уже совсем готовы? Вот молодцы! А ваша мама сказала, что вы копухи!
Гроза прошла стороной. Где-то далеко на западе сверкали молнии, оттуда шли черные тучи, постепенно растворяясь в голубизне неба, словно кто-то там вверху закрашивал светлым серые блики, ползущие с запада. Еще стоял день, но в воздухе уже чувствовалась близость вечера. С реки потянуло сыростью.
Коля увидел связанные верхушки удилищ, медленно двигающиеся над оградой: это шел на вечернюю зорьку Титов-рыбак. Коля побежал к калитке.
— Пошли? — предложил Титов.
— Сейчас, удочки захвачу.
Они идут к реке, говоря о том о сем. О том, что жаль, нет дождика: в дождик лучше ловится. О том, что свежий мотыль на исходе. О том, что сосед поймал — вот диво! — леща на блесну. Есть вот лещи-хищники!
Коля смотрит на крупно вырезанный профиль своего спутника и видит Титова в том, другом его облике, настороженного, меряющего глазами Неширокие брусья высоко над мелкой рекой… И слышит тот молчаливый их разговор. Но он ничего обо всем этом не говорит. Ничего не вспоминает. И вообще ничего особенного они не говорят. Но Коле кажется, что это у них и есть настоящий мужской разговор.