Мы снова летели над тайгой. Как ни странно, но после посещения родительского дома Анастасия стала относиться ко мне более благожелательней. По крайней мере, если раньше она вступала со мной в беседу лишь тогда, когда не вступить было уже невозможно, то теперь она все чаще сама начинала разговор. Впрочем, и на меня общение с ее отцом произвело сильное, я бы даже сказал, целебное воздействие. Анастасия оказалась права, после знакомства с ним я лучше начал осознавать мотивы, которые двигали окружающими меня людьми. И если еще недавно фигура моего дяди представлялась мне странной и во многом непостижимой, даже чудоковатой, теперь я все глубже проникал в те его душевные пласты, которые определяли характер и смысл его поступков.

Впрочем, на обратном пути мы говорили не о нем, а о другом человеке. О Гессене.

Его фигура привлекала мое внимание все больше и больше. Несколько подряд совершенных на меня покушений свидетельствовали о том, что кто-то всерьез намерен убрать меня с дороги. И среди заинтересованных в этом лиц на первое место я все чаще ставил именно его.

У меня не вызывало почти сомнений, что он сознательно ведет компанию к разорению. Однако каковы истинные мотивы его поступков? Только ли он дает выход годами копившейся черной зависти к своему руководителю, который отказывал ему в своем доверии, держа исключительно на вторых ролях? А если его план гораздо тоньше и коварней?

Когда я работал тренером в спортивном клубе, среди моих учеников был очень преуспевающий адвокат. Однажды после сеанса в сауне, мы расположились с ним в предбаннике за столом, на котором гордо красовался принесенный им невероятно дорогой коньяк. Вот тогда после не то второй, не то третий рюмки, сильно захмелев, он поведал мне о том, каким образом он зарабатывает себе на хлеб насущный. И не только на него. Как доверительно он мне тогда сообщил, возглавляемая им адвокатская контора специализировалась на устройстве заказных банкротств. Используя разные юридические тонкости и хитрости, они по заказам клиентов добивались финансового краха вполне дееспособных предприятий, которые затем с помощью различных юридических и административных схем и процедур попадали в другие руки. А если и Гессен пытается устроить нечто подобное, чтобы присвоить себе предприятие. Именно такой трюк, на мой взгляд, и стал бы настоящей местью моему дяде.

Этими соображениями я поделился с Анастасией. Она восприняла их очень серьезно.

– У меня периодически возникали подозрения, что он ведет себя не всегда совсем честно. Я даже делилась своими предположениями с Сашей. Но он отмахивался от них. Он сам был очень честным человеком, я не помню ни одного случая, чтобы он соврал бы или нарушил свои обязательства. А потому не верил в нечестность других. Он сказал мне, что Гессен при всех своих недостатков, не способен на подлость.

– И все же, если это предположение верно, через кого он мог бы действовать? В таком сложном деле ему одному не справиться.

– Его двоюродный брат является вице-губернатором края, он отвечает как раз за промышленность. Может быть, нити тянутся туда? – предположила Анастасия.

Я даже присвистнул от удивления, до сих пор я ничего об этих родственных отношений не знал.

Анастасия тут же отреагировала на мое удивление.

– А вам разве этот факт не был известен? Ах, да, вы же пришлый, у нас-то об этом знают даже малолетние дети. Я думала, что и вы тоже. Впрочем, Саша никогда не пользовался этой связью, и Гессену запрещал это делать. Он был крайне щепетилен в таких вопросах.

Я уже начинал привыкать к тому, что любой разговор Анастасия закончила панегириком в адрес моего дяди. Нередко это вызывало во мне досаду, но сейчас я вполне спокойно отнесся к ее словам.

– Вы не знаете, в последнее время Гессен встречался со своим высокопоставленным родичем?

– Конечно, встречался, когда он бывает в краевом центре, то почти всегда заходит к нему. Что ж тут такого, они же братья.

Я подумал о том, что даже если мои подозрения имеют под собой основания, что-либо доказать будет крайне трудно. Вице-губернатор защищен слишком высокой крепостной стеной власти, чтобы я бы мог добраться до него. Надо действовать с другого конца.

И еще об одном человеке я думал во время полета. Но пока своими сомнениями я решил с Анастасией не делиться.

Но одну тему мы тщательно обходили, пока летели в поселок, – это то, что случилось в лесу. Вернее, старательно ее обходила, словно лужу на дороге, на этот раз моя прекрасная спутница, она явно не желала вспоминать эти жуткие события. Я не настаивал, хотя мне было немного обидно. Без ложной скромности я мог себе сказать, что Анастасия обязана мне жизнью. Но об этом я решил ей никогда не говорить.

Отправляясь в эти далекие и тихие, как я по наивности надеялся, края, я мечтал о том, как спокойно проведу здесь время. Мне представлялось, что это будет нечто вроде курорта. Вместо же этого я все глубже погружался в угрожающую поглотить меня пучину опасных дел. И чем больше я ими занимался, тем сильнее ощущал, что уже не могу вот так просто выйти из этой игры со смертью. И не только по причине того, что пока идет эта партия, она крепко связывает меня с Анастасией, я вынужден был, хотя и с большой неохотой, признаться себе, что с каждым днем все происходящее в компании, волнует меня сильней и сильней.

С аэродрома Анастасия отправилась домой, я же – в офис. Мне хотелось быстрее узнать о последних событиях.

Нина встретила меня с обычной своей предупредительностью. Однако на этот раз в ее голосе и движениях сквозила еще какая-то тема.

Я сел на свое привычное место за большим письменным столом и внимательно взглянул на нее.

– Что-нибудь произошло? – спросил я.

Я заметил, что она не решается мне отвечать.

– Прошу вас говорите все, как есть. Даже если кто-то умер, то молчанием его не воскресить.

– Как знать, Евгений Викторович, – загадочно произнесла секретарша.

– Послушайте, говорите прямо.

– Понимаете, – не уверенным голосом проговорила она, – разнесся слух, что вы и Анастасия Мефодьевна разбились на вертолете. Что тут было, все просто с ума сошли.

Я аж откинулся на спинку кресла.

– И кто принес этот слух?

– Не могу сказать, вдруг все разом заговорили об этом. А потом появился слух, что вы живы.

– И тоже все разом стали это говорить?

Она кивнула головой.

Теперь я не сомневался, что как только Сержант выпустил по вертолету очередь из пулемета, он тут же доложил по рации, что сбил машину. А после нашего боестолкновения сообщил своему шефу или как там он у них называется, что мы, к большому для них огорчению, оказались живы. И тогда тому, кто распустил первый слух, пришлось его срочно опровергать. Вот только бы узнать, кто этот опровергальщик?

– Как видите я не только жив, но и добром здравии, – сказал я. – И Анастасия Мефодьевна – тоже. Мы совершили отличное путешествие к ее родителям. А сейчас я хотел бы заняться кое-какими делами. Пожалуйста, пригласите ко мне через минут десять Марину Владимировну.

Я вышел из своего кабинета и прошел к кабинету главного инженера. Он встретил меня без всяких следов радости, но и без прежней враждебности. Скорей так принимают у себя кого-нибудь из нижестоящего персонала, пришедшего решать рутинный производственный вопрос.

Если он распространитель этих слухов, то хорошо маскирует свое авторство, отметил я. Впрочем, на данный момент меня больше интересовал другой вопрос.

– Вы сделали то, о чем мы договаривались? – осведомился я.

Почему-то Струганов старался не смотреть на меня.

– Да, через два дня состоится экстренное собрание Совета директоров с повесткой дня состоящего из одного пункта.

– Спасибо, – поблагодарил я и вышел из кабинета.

В моем же кабинете меня уже ждала финансовый директор. Я поздоровался и сел за свой стол. Мне показалось, что Ращупкина выглядит не очень хорошо, она была без косметики, что сильно старило ее, а цвет лица был каким-то землистым.

– Я бы хотел с вами поговорить о финансовом состоянии компании, – произнес я. – Насколько мне известно, дела обстоят не слишком замечательно.

Ращупкина посмотрела на меня так, словно пытаясь определить, куда я клоню.

– Вы правы, дела действительно обстоят как-никогда плохо. Мы подвели итоги за первое полугодие, впервые за все время своего существования компания свела баланс с минусом. Мы понесли убытки.

– И в чем причина таких результатов?

– Они самые разные, – пожала она задрапированными темной блузкой плечами.

– И все же я бы желал знать, в чем причина?

– Мы провели анализ наших накладных расходов, они оказались высокими как никогда. Кроме того, все наши предприятия, кроме прииска, работали не на полную мощность. Было мало заказов.

– Что это вдруг случилось, всегда заказов хватало на то, чтобы получать прибыль, а сейчас мы несем убытки. Непонятно.

– Так нередко случается, когда меняется руководство, клиенты теряют к компании прежнее доверие, – неохотно произнесла Ращупкина. – Обычно они выжидают некоторое время, пока не поймут, что в ней происходит. Кроме того, мы проворонили ряд заказов, которые ушли к конкурентам. Большие убытки принесла нам мебельная фабрика, она съедает в два раза больше, чем приносит доходов.

– А вот о мебельной фабрике я вами хотел поговорить особо. Пришла телеграмма из Германии по поводу поставки оборудования для нее. Очевидно, что если мы его не закупим, фабрику придется закрывать.

– Но финансовое состояние компании не позволяет нам делать такие траты.

– Тут я с вами согласен. Но ведь есть еще один источник, гарантийный фонд.

– Ах, вот оно что! – воскликнула Ращупкина. – Теперь я понимаю с чьей подачи Валерий Анатольевич выносит этот вопрос на Совет Директоров.

– Не буду скрывать, это я настоял.

– Но как вы не понимаете, это же последний резерв компании, если мы его израсходуем, то при любом неблагоприятном развитии событий, нам конец.

– А разве сейчас как раз не такое развитие событий. Если мы не купим современного оборудования, мы тем самым перекроем себе кислород для дальнейшего развития. Я служил в армии и знаю: если во время в бой не ввести резервы, сражение будет проиграно. Даже если это последние резервы. Если война проиграна, они уже становятся никому не нужными. А мы как раз в такой ситуации, когда можем проиграть войну.

– Я решительно против такого шага! – вдруг непривычно резко произнесла Ращупкина. – Здесь вам не армия, тут другие законы.

– А мне кажется по своей сути – те же. Если мы сейчас не пойдем на прорыв, то будем окружены и уничтожены. Надо не ждать, когда нас добьют, а атаковать первыми.

– Финансовый резерв дает нам свободу маневра, благодаря ему мы сможем покрыть убытки.

– Никакой свободы маневра он нам не дает, а лишь затягивают агонию.

– Вы смотрите на ситуацию с точки зрения ведения военной компании. Но, поверьте моему опыту, тут совсем другие правила игры. И ваши аналогии неуместны.

– А я так думаю, что правила игры везде одни, побеждает в любом деле тот, кто берет на себя инициативу, а не ждет, когда все рухнет. Мой дядя поступал именно так и побеждал.

– Я остаюсь при своем мнение, вы толкаете нас всех на самоубийственный шаг.

Она встала и направилась к двери. Внезапно она остановилась и снова направилась в мою сторону.

– Послушайте, Евгений Викторович, я не понимаю, зачем вам это надо. Ведь известно, что как только вы получите свой пакет акций, вы намерены его тут же продать. Так почему же вы так поступаете?

– Могу я вас спросить, откуда вам известно про мои намерения?

Ращупкина несколько секунд молчала.

– По роду своей деятельности я часто имею дело с людьми, для которых достоверная информация имеет первостепенное значение для их бизнеса. О том, что вы намерены продать свои акции, им хорошо известно. По крайней мере, если вы хотели оставить это в секрете, вам не стоило появляться в доме Обозинцева.

– Может, вы и правы и все же это не меняет моей позиции: мы должны произвести закупку оборудования из гарантийного фонда. Мебельщики уверяют, что выгодные заказы будут.

– Да разве в этом дело, – вдруг как-то странно, словно сквозь сон, произнесла она. – Кто будет руководить компанией? Александр Михайлович создавал ее исключительно под себя, он любил себя пробовать в самых разных делах, вот он и сделал ее такой, каким был сам. Но кому под силу управлять ею? Вам никогда не удастся справиться с этой задачей.

– Ну а Гессену, удастся? – задал я провокационный вопрос, – Гессену. – Она усмехнулась. – Кто такой Гессен? Когда была единица, то он был для ее нулем, а вместе они составляли десять. Теперь единицы не стало, а нуль, так и остался нулем.

Я подумал, что яснее высказаться просто невозможно.

– И все мне жаль, что вы не хотите меня поддержать, – сказал я почти искренне.

Ращупкина снова встала.

– Я давно знала, чем все это кончится. Когда я услышала о смерти Александра Михайловича, то сказал себе: компании скоро придет конец Правда я не предполагала, что распад будет столь стремителен. Я думала, что год мы еще продержимся.

– Мы продержимся больше. – Я сам не знал, как вырвалось у меня это обещание.

Она посмотрела на меня без всякого выражения, словно мои слова не имели для нее никакого значения. Затем она направилась к двери. У самого порога она замедлила шаг, словно желаю мне что-то сказать напоследок. Но вместо этого решительно вышла из кабинета.