Проснувшись, я не сомневался, что не найду Анастасии дома. Так оно и случилось. Я съел оставленный ею завтрак и посмотрел на часы. Ровно в десять должно начаться заседание Совета Директоров. Оставался целый час.

Я решил отправиться в офис. Я прошел в свой кабинет и сел за письменный стол. Я ничего не делал, просто ждал. Заседание должно было происходить в кабинете Гессена. Я слышал, как собирается народ, до меня доносились голоса людей, среди них я различил и принадлежащий Анастасии. Я вдруг подумал о том, что сегодняшнее событие может стать окончательным водоразделом между моей прошлой и моей будущей жизнью. Я даже загадал: если решение будет отрицательным, то я соберу манатки и отправлюсь восвояси. В конце концов, я выполнил ту задачу, с какой ехал сюда, познакомился с состоянием дел в компании. Ну а если они все же решат расконсервировать гарантийный фонд и одобрят сделку по закупке оборудования… Дальше моя мысль как-то терялась, однако получалось по всему, что в этом случае я никак не могу уехать. Ведь это я инициировал все эти события.

Не могу сказать, что такое развитие событий вызывало во мне восторг. Но я вдруг поймал себя на том, что все больше привыкаю к окружающей меня обстановке, к людям, с кем свела меня судьба. Конечно, далеко не ко всем я испытываю большую приязнь, но ведь весьма нередко и к врагам человек прикипает душой столь же сильно, как и к друзьям. И еще неизвестно, к кому сильней. На войне к своему удивлению я столкнулся именно с этим феноменам, когда люди жалели о гибели своих противников не меньше, чем соратников.

Началось заседание. Это я понял потому, как стало вокруг тихо. Я представил, какие горячие баталии идут совсем рядом от меня, можно сказать, что почти за стенкой. Не просто будет им принять решение, соотношение сил примерно равное. А если я не прав, а прав Гессен и не надо рисковать, как говорят в армии, последним стратегическим резервом командования. А ведь не исключено, что дядю убили именно потому, что он собирался заключить эту сделку. Кто-то сильно не хотел, чтобы он потратил бы на эти цели деньги. Но тогда получается, что в случае одобрения Советом Директоров этой идеи, я тем самым окончательно подписываю себе смертельный договор. Как я раньше не увидел столь очевидной связи этих двух событий. Появляется полный набор причин для расправы со мной.

Мне вдруг захотелось ворваться в кабинет, где проходит заседание, и снять вопрос с повестки дня. Я представил, каким презрительным взглядом наградит меня Анастасия, и это намертво пригвоздило меня к креслу. Нет уж, хватит с меня ночной сцены, дневной – я просто не выдержу.

Прошло уже больше часа, а пока еще никто не выходил. В кабинет без разрешения вошла секретарша, на подносе она несла чашку чая. Она молча поставила ее передо мной и так же, не сказав ни слова, бесшумно удалилась. Волнуюсь не только я, волнуется весь персонал компании, дошло до меня. Я же, как окончательно сформировавшийся эгоист, все это время думал только о своих чувствах и о своих взаимоотношениях с Анастасией. А ведь сегодня по сути дела решается судьба нескольких тысяч человек. То, что будет решено в самое ближайшее время, напрямую повлияет на их дальнейшую жизнь.

Только через два с половиной часа снова послышались возбужденные громкие голоса, и я понял, что заседание завершилось. Но я решил не выходить из своего пристанища, мне даже стало интересно, кто возьмет из них на себя миссию прийти сюда, и объявить о принятом решении. Но минуты текли за минутами, а дверь моего кабинета оставалась закрытой.

Внезапно она резко отворилась, и на пороге показался Струганов. На его лице сияла радостная улыбка.

– Будем покупать оборудование, – сообщил он. – Ну и сеча была, Гессен и Ращупкина с пеной у рта выступали против. Доказывали, что это конец. В общем, мы победили перевесом в один голос.

Я не знал, радоваться ли мне или огорчаться. И для того и другого причин было предостаточно.

Кажется, Струганов уловил мое настроение, он пристально посмотрел на меня.

– Вы, кажется, не слишком этому рады, – заметил он.

Я решил, что не стоит посвящать его во все свои размышления и переживания.

– Пока особенно радоваться нечему, от этого решения положение в компании ведь не улучшилось, – уклончиво ответил я.

– Улучшится, – уверенно произнес главный инженер. – Вы молодец, что заострили этот вопрос, без вас у нас бы ничего не получилось.

Внезапно он протянул мне руку. Этот жест был столь неожиданный, что я немного замешкался и не сразу подал ему свою.

Мы обменялись вполне дружеским рукопожатием. Интересно, как бы он себя повел, если бы я ему сейчас поведал о ночной сцене, подумал я.

– Надо послать телеграмму в Германию о нашем принципиальном согласии, – сказал я.

– Сегодня же и пошлем. Меня беспокоит другое, уже сейчас нужно думать о том, чтобы получить заказы под новое оборудование. А наш уважаемый Генрих Оскарович не хочет этим озаботиться. Видели бы вы его обиженную физиономию, когда обнародовали результаты голосования.

– И кто же по-вашему этим должен заниматься?

– Вы.

– Но разве вы забыли, что я не работаю в компании.

– Устройтесь, пусть Гессен пока вас зачислит на должность коммерческого директора. Она у нас, кстати, целый год пустует. После того, как ушел последний директор, Александр Михайлович взял его обязанности на себя. Нам очень не хватает такого человека.

Признаться, ничего подобного до сей минуты в мою голову не приходило.

– Я подумаю над вашим предложением.

Струганов, как мне показалось, как-то странно взглянул на меня.

– Вы знаете, что это решение принято во многом благодаря Анастасии. Она очень ярко выступила и склонила колебавшихся. Если бы она промолчала, я не уверен в положительном итоге. Пойду заниматься своими делами.