Я лежала на кровати, закинув руки за голову, и лениво препиралась с Яти. Ящерка пыталась выгнать меня из постели, а я наотрез отказывалась ее покидать. Один раз, правда, мне пришлось встать, и то – исключительно по собственной инициативе: я страшно проголодалась. И, разумеется, едва одевшись, поспешила на поиски кухни. Привычно постучавшись во все двери, на пятом этаже я обнаружила мирно спящую старшую ученицу Магистра, выдернула ее из постели с угрожающим требованием немедленно покормить спасительницу, а потом, раз уж встала, сбегала до озера и помылась, переодевшись в пожалованную мне рубаху той самой ученицы, которая оказалась в два раза больше меня. Получив от Яти втык за то, что все-таки намочила свою руку, я сама кое-как сменила повязку, после чего опять вернулась к себе и решила продолжить отдых. Хотя бы просто полежать, раз уж из-за ящерки не удавалось уснуть.

– Что с-скажет Магис-стр, когда вернетс-ся? – увещевала меня Яти. – У нее не так много времени, чтобы еще и ждать, пока ты будешь в нас-строении с-с ней побес-седовать.

– Сомневаюсь, что у меня вообще будет настроение с ней общаться, – фыркнула я, натягивая одеяло до подбородка.

На улице наблюдалась обычная безумная жара, зато в самой башне оказалось сыро и холодно, как в погребе. И ночью я не замерзла только потому, что спала без задних ног и на все, включая холод, мне было наплевать с высокой колокольни. И сейчас тоже – все по барабану. Мое несчастное тело, не привыкшее к длительным и тяжелым физическим нагрузкам, отчаянно требовало отдыха, а я не собиралась ему в этом отказывать. Я же, товарищи, последние года три вела практически сидячий образ жизни, и вся моя физподготовка сводилась к лазанью по горам одну неделю в году, когда удавалось сбежать на Алтай, и все. И посему, если в дороге я честно все терпела, то после небольшого отдыха мои уставшие мышцы заныли и заболели с невероятной силой, а подвергать их новым испытаниям в ближайшие несколько часов я не собиралась. Да и в ближайшие три-четыре дня тоже. Иначе пользы от меня никакой не будет, готова поспорить.

– Неужели тебе не интерес-сно узнать о нашем мире и о с-своей роли в его ис-стории? – Ящерка попыталась подойти к вопросу с другой стороны.

– Интересно, – вяло отозвалась я, блаженно потягиваясь, – но не настолько, чтобы прыгать по всей башне. А отдых мне интересен еще больше.

– Чем? – опешила Яти.

– Тем, что он есть.

– С-странная логика…

– Угу…

Я поймала себя на мысли, что даже отвечать ей – ужасно лень, и закрыла глаза, успешно притворяясь спящей, а ящерка, поворчав, со вздохом от меня отстала. Наконец-то! Мне есть о чем поразмыслить, а ее непрерывная трескотня отвлекала от интересных раздумий. Я сосредоточенно воззрилась на мелкие трещинки, сетью опутывавшие потолок, и опять вспомнила прошедший вечер. Если я не разберусь в том, что периодически со мной происходит, то… Нет, я разберусь. Я очень постараюсь разобраться. И прямо сейчас, иначе, боюсь, больше свободного времени у меня не найдется.

Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Странное нечто, сидящее внутри меня и выбирающееся на поверхность тогда, когда я прихожу в ярость. Причем в страшную ярость. Когда я полностью перестаю себя контролировать. Почему этого не случалось раньше? Возможно, нечто напрямую связано с памятью. Начала работать древняя память – проявилась та часть моей сущности, которой никогда не находилось места в обычной жизни. Или находилось, но родители предусмотрительно задушили ее в зародыше, чтобы ребенок не возомнил себя неизвестно кем?

Значит, все дело в пресловутой памяти. И в той забытой за ненадобностью части моей сущности, которую звали Райлит. Давно известно, что в экстремальных ситуациях человек внезапно проявляет себя со стороны, неизвестной даже ему самому, и открывает в себе принципиально новые качества. Это, видимо, со мной и случилось. Но! Есть одно «но». А именно – чувство странной раздвоенности. И ладно бы только во сне, где подобное не редкость и не только у меня. А в драке с самаритами? Я не спала. А на свадьбе? Тоже. Хоть тогда я и пребывала в состоянии изрядного подпития. А вчера? Пусть оно и не было так ярко выражено, однако – проявилось. И часть беседы я точно наблюдала со стороны, совершенно не контролируя свои мысли и чувства. Почему меня в неких ситуациях вдруг становится две? Память берет дело под свой контроль? А при чем тут тогда раздвоенность? Не понимаю…

На этом любопытном вопросе мои размышления нахально прервали. Отвлекшись от задумчивого созерцания потолочных трещин, я уставилась на Магистра, которая без предупреждения вломилась в мою комнату. Бог знает, где ее носило полдня, но очень похоже, что на помойке. Одежда грязная и пыльная, к подошвам сапог прилипли какие-то огрызки непонятного происхождения. В общем, выглядела она весьма непрезентабельно и к тому же находилась в чрезвычайно взволнованном и мрачном расположении духа.

Я едва успела сесть, когда девушка устало плюхнулась на единственный стул и махнула рукой:

– Можешь не вставать, павший. Отдыхаешь?

– Стараюсь, – степенно ответила я, игнорируя ее презрительный тон.

– И зря. Хватит, пора за дело. – Она нахмурилась и сообщила: – Мертвые воины появились еще в одном мире, и его Магистр срочно вызывает меня на встречу.

Мне придется отлучиться… на неопределенное время. Так что вставай и поднимайся в библиотеку. У меня не так много времени.

Я тяжко вздохнула. Сюрприз за сюрпризом. Моя недавняя собеседница уже успела покинуть комнату, а я все никак не могла заставить себя подняться. Ну и читала бы свои лекции здесь, разница-то… Так нет, ей вставай и тащись куда-то! Героически пересилив собственную лень, я не без труда разыскала носки, почему-то оказавшиеся под столом, и села на пол, «обуваясь». Нет, подумайте, какие мы строгие! Натянув носки, я вяло поплелась в библиотеку. Если она посмеет сегодня выставить меня из башни и отправить на дело, я не сдержусь, ей-богу!

Когда я приползла в библиотеку, Магистр уже успела переодеться и теперь, стоя у стеллажей, подбирала литературу. И я сразу поняла, для кого именно… Мне стало дурно. И здесь бесконечные книжки, будто мне их дома мало.

– Это летописи семи миров. – Моя собеседница аккуратно положила кипу папок на край стола. – Изучишь на досуге, пригодится, чтобы лучше понимать нас. Здесь же – история павших воинов, но если я успею, то в конце занятия ее вкратце расскажу. А сейчас – займемся тобой.

– Мм?.. – удивленно приподняла бровь я.

– Что ты знаешь о мертвяках?

– Безмозглые существа, которые прежде были живыми людьми, – пожав плечами, честно ответила я, вспоминая почерпнутую из ужастиков информацию. – Чем дольше пугают собой народ, тем больше разлагаются. Питаются преимущественно человечиной. Если цапнут кого живого – тот быстро превращается в зомби. Э-э-э… Короче, зомби – это ходячий труп, тупой как пробка и повинующийся лишь приказам колдуна, его поднявшего, или собственным нездоровым инстинктам вроде вечного голода. Вот.

– Бред, – прокомментировала Яти.

– Согласна, – кивнула Магистр. – И где ты только нахваталась этой чуши?

– Так я же собственными глазами их видела, – обиделась я. – Если бы они хоть немного думали – я бы от них так просто не сбежала, при численном перевесе-то.

– Это только первая стадия – рождение, – для пущей важности расхаживая из угла в угол, принялась разъяснять моя новоявленная преподавательница. – Мы же, когда рождаемся, тоже по-своему безмозглы и беспомощны. Другое дело, что первая стадия – формирование мертвяка – длится не больше недели. А вторая – понимание – и того меньше.

– Подожди, – я удивленно выпучила глаза. – Уж не собираешься ли ты сказать, что они…

– Отлично ориентируются в происходящем, – закончила мою мысль Магистр. – Когда мы немного разобрались в случившемся, то отловили одного мертвого воина и очень мило с ним побеседовали. Они умеют думать, павший, и не хуже нас с тобой. Может, медленнее, потому что не опираются на память. От нас, живых людей, их отличает только полное отсутствие души, силы и памяти. Зато – они фактически неуязвимы. Мертвяки не испытывают боли, голода, холода иди жары, усталости и прочего. Хотя, питаться им надо, чтобы поддерживать тело в нормальном состоянии: живые клетки организма отмирают очень быстро, а хороший обмен веществ помогает им быстрее обновляться и регенерировать.

– Я ни черта не смыслю в биологии и анатомии, – с намеком пожаловалась я и, встрепенувшись, с подозрением посмотрела на свою собеседницу. – Невероятно! У вас тут есть биология?!

– А почему нет? – едва заметно улыбнулась та. – И биология, и анатомия, и математика, и физика, и химия… Если у нас нет водопровода, это не значит, что наш мир – отсталый.

– Пришельцы? – догадалась я.

– И спасители. Надеюсь, когда-нибудь у нас появится спаситель, способный внятно объяснить устройство водопровода.

– Не смотрите так на меня. – Я едва удержалась от желания отодвинуться. – Я филолог и в водопроводе разбираюсь не больше вашего!

– Ладно, не будем отвлекаться. – Магистр удобно примостилась на краешке стола. – Кстати, никакой человечиной они не питаются и вообще предпочитают овощи, поскольку те быстрее усваиваются организмом. И их укус, разумеется, в мертвяка другого не превращает, да и вообще – не смертелен. Так называемый, трупный яд – это химическая смесь смертоносных веществ с примесью… можно сказать, магии, хотя я так и не разобралась, какой именно… Чужеродной магии, которая позволяет организму жить и здравствовать после смерти, как бы дико это ни звучало. Создатель наших врагов – великий колдун, раз смог сотворить подобное…

Зомби-вегетарианцы – это что-то, граждане… Нет, точно, ненормальный мне попался мир… Мирные младенцы на поверку оказываются кровожадными монстрами, лошади – летают, ящерицы – разговаривают, а зомби любят овощи… Впрочем, если вспомнить наш мир и милых мальчиков, которые легко становятся серийными маньяками… В общем, все здесь как у всех и лишь немного – как у других.

– Чем еще они отличаются от нас, – продолжала девушка. – У них не бьется сердце. Организм живет, но сердце – почему-то не бьется. А раз нет души – полностью отсутствуют чувства, эмоции и сила. Они даже улыбаться не умеют, а если и изображают на лице нечто подобное, то не понимают, что делают и зачем.

Меня начали терзать смутные сомнения. Райт… Вот подходит под описание один в один. Кроме того, что он – маг. Весьма неплохой маг-целитель. И эмоции испытывает, хоть и не ахти какие… Насчет сердца – не знаю, не прислушивалась. Не, он живой. Правда, если снова его встречу – обязательно проверю. Любопытства ради.

– И на коже, в области сердца, у мертвого воина можно обнаружить нарисованный черный знак, очень похожий на нашу руну смерти. Вернее, это и есть руна смерти, но ее так тысячи лет писали наши прапрапрадеды. То есть – создатель мертвяков, возможно, родом из наших миров и теперь кому-то здесь мстит, очень возможно…

– Но вам от этого не легче, – ввернула я.

– Не вам, а нам, – поправила моя собеседница. – Не забывай о данном Слове, павший. Кстати, теперь поговорим о нем.

– Ась?

– Понятно… О своей магии ты, разумеется, знаешь крайне мало, а что думаешь – такая же чушь, как и в случае с мертвыми воинами…

– И ничего подобного, – оскорбилась я. – Я знаю вот, например, что если прокляну кого-нибудь – туда он и отправится, а назад дорожка заказана. И еще – что проклятие буквально. Какие именно Слова произнесешь – то и случится.

– И не только, – негромко добавила Магистр. – Каждое твое Слово – каждое! – материально, будь оно проклятием или же жалобой на мир. Потому что – ты сопровождаешь свои слова сильной эмоциональной разрядкой. Другое дело, что, допустим, на жалобы тебе лень тратить душевные силы и лишь потому они по сути безвредны. Твоя сила, павший, не в словах, вернее, не только в них. Она – в эмоциях, в чувствах, во всем том, что живет здесь. – И она приложила руку к сердцу.

Я невольно вздрогнула. Получается, нечто – и есть моя главная сила? Разобраться бы с ним… Но – потом. Сейчас – пусть мне популярно объяснят суть моей силы и как еще я могу ею пользоваться. Ведь не только же – вредить случайными словами?..

– Другое дело, что вас изначально создали стражами и защитниками, когда мир считал, что нет лучшей обороны, чем нападение, разрушение и уничтожение. А тем, кто уничтожает, не присущи добрые чувства, они могут испытывать только гнев, ярость и ненависть. И потому – в большинстве своем реальное воплощение получают проклятия, а положительные слова так и остаются просто словами.

– А почему мои проклятия необратимы?

– Потому что. Если честно, я не знаю. Вы тщательно оберегали свои тайны, и по сей день нам мало о вас известно. Немногим больше, чем я или Яти успели рассказать. Так что вспоминай сама, пока есть время.

– Мм?..

– Вспоминать ты сможешь только здесь, в мире, который тебя породил. Память напрямую связана с силой, а раз в другом мире ты ее теряешь, то и способность вспоминать соответственно тоже.

– А память – это…

– … способность помнить все свои многочисленные жизни, до мельчайших подробностей. Свое первое рождение, встреченных людей, свою первую смерть, как и последующую. Мы, люди, начинаем каждую жизнь с чистого листа, а вы – лишь продолжаете ненадолго прерванную летопись. С большинством людей вам знакомиться уже не надо – вы и так их знаете. Знаете, кем они были и кем будут, потому что смертные в большинстве своем после перерождения опять идут по своему кругу. Жизнь, павший, это замкнутый круг с метками, проставленными Судьбой. Мы приходим из сердца мира и туда же возвращаемся, а по пути повторяем прежние поступки и совершаем прежние ошибки.

– Так какой тогда смысл жить? – вырвалось у меня.

– Тебе не понять, – моя собеседница пожала плечами. – А миру – виднее. Раз он так решил, значит, какой-то смысл в этом есть. И, возвращаясь к способности помнить, добавлю – помнишь ты только свою жизнь здесь. Другие миры – не в счет.

– Это ясно, – проворчала я.

– Очень хорошо. Тогда продолжим разговор о Слове. Да, ваши проклятия – необратимы, но их последствия можно частично сгладить. Что произошло с домами в деревне Савелия?

Смутившись, я заерзала на стуле и слегка покраснела:

– Это случайно получилось… Кстати, а почему получилось? Я ведь сказала «мир этому дому».

– Этому – но не всем остальным, – уточнила моя собеседница. – А потом прокляла всю деревню. И дом Савелия не устоял против столь сильных Слов. А что случилось дальше?

– Я очень хотела помочь и исправить свою ошибку, – призналась я. – Как только вспоминала о зомби, гуи и прочих… Страшно становилось за людей, всякое ведь может…

На бледном лице Магистра мелькнула тень одобрительной улыбки:

– Слава богу, в чем-то ты действительно не изменилась и по-прежнему рвешься защищать людей, когда они оказываются в реальной опасности.

Я вновь заерзала на стуле. Почему-то мне стало неудобно и неловко. Словно меня застукали на каком-то недостойном поступке. Впрочем, возможно, потому что ругали меня часто, и реагировать на это я научилась соответственно, а вот на похвалу… Когда меня хвалили, как ни прискорбно, я не знала, как себя вести, вот и сейчас страшно нервничала. А Магистр, отлично все понимая, не сводила с моей скромной персоны проницательных мудрых глаз. Даже Яти – и та присматривалась ко мне внимательнее, чем обычно. Я почувствовала себя затравленным кроликом, со всех сторон окруженным голодными удавами. И немедленно разозлилась.

– Ну что еще не так?! – Я свирепо уставилась на Магистра.

– Она исправляется, но возможно ли такое? – вполголоса спросила моя собеседница у Яти.

– Вполне, ес-сли павшие не так виноваты перед нами, как говорят легенды, – тоже вполголоса отозвалась ящерка.

И обе с двойным усердием воззрились на меня, гипнотизируя пронзительными взглядами. Я начала закипать. Сейчас завою… и обязательно сделаю гадость, а потом буду жалеть. И я каждую одарила долгим взглядом, обещающим массу неприятностей как минимум, если они не прекратят свои издевательства. А пугать одним лишь взглядом я умела с детства, уж не знаю, откуда подобное умение взялось.

Помнится, однажды до смерти перепугала парнишку, который вознамерился ограбить меня в лифте. И при этом ничего особенного не сделала. Не полезла за газовым баллончиком, не пригрозила знанием приемов восточных единоборств или именами своих многочисленных двоюродных братьев, которые жили по соседству и со мной, и с недоделанным грабителем, а просто посмотрела. Что с ним было! Наверно, это тоже проявилась часть благоприобретенной силы павшего воина, не знаю.

И мои мучительницы – испугались. Одна больше, одна меньше, хотя виду не подала ни та, ни другая… Но обе опустили очи долу, успев, правда, обменяться многозначительными взглядами. Заговорщицы…

– Итак, на чем мы остановились? – спустя мгновение как ни в чем не бывало продолжила Магистр.

– На С-слове, – подсказала Яти. – И проис-сшес-ствии в деревне.

– Так вот. Сила Слова павшего заключается не только во фразе «черт тебя возьми». Она кроется в твоих эмоциях, а выразить их можно с помощью любых слов. Главное – правильно подобрать для заклятия нужную форму воплощения и вложить в него сильное чувство.

– То есть?.. – удивилась я.

– Допустим, тебе нужно перенести эти свитки, – она положила руку на подготовленную литературу, – в свою комнату, а поскольку нести пачку тяжело… можно ее аккуратно проклясть. И свитки либо послушно полетят следом за тобой, либо – мгновенно окажутся в твоей комнате.

Я нахмурилась. Разве такое возможно? И недоуменно почесала затылок. В моем понимании проклятие и есть проклятие, им только вредить можно. А чтобы оно выполняло какую-нибудь пыльную и грязную работу?.. Нет, это уже из области фантастики.

– Не понимаю, – проворчала я.

– О господи. – Магистр вопрошающе подняла глаза к небу. – Зачем ты вернул в наш мир создание, которое ничего не помнит и потому – ни на что не годится?

– Ну-ну-ну! – возмутилась я. – Полегче!..

– Так, давай пробовать, тебе пригодится… – Моя собеседница взяла себя в руки, правда, успев насмешливо пробубнить себе под нос: – Дожили, не павшие нас учат, а мы их. Ладно, оставим… Посмотри на свитки. Тебе охота нести их в свою комнату?

– Нет, естественно. Я их вообще видеть не хочу.

– Ага, – в черных глазах сверкнула искорка азарта, – значит, негативные чувства есть…

– Показать?

– Покажи. Как умеешь.

Я мрачно уставилась на книги, но обещанную демонстрацию силы сорвала Яти, вмешавшись:

– Помни, Касс-си, уничтожать их не надо. Это редкие, ценные экземпляры, нас-считывающие не одну с-сотню лет. Прос-сто перемес-сти их в с-свою комнату, и довольно.

Разочарованно фыркнув, я закрыла глаза и принялась сосредоточенно думать. Над формой воплощения. И (зря я почти три года на филфаке вкалывала, что ли?) – быстро до нее додумалась. Вздохнула, откашлялась и с должным эмоциональным сопровождением заявила:

– Исчезните отсюда немедленно, проклятые бумажки, ваше место – в моей комнате!

Потом посмотрела на стол и изумленно вытаращила глаза. Книги исчезли! Испарились! Растаяли в воздухе, словно они тут и не лежали никогда! Ну дела-а-а…

– Молодец! – почему-то очень искренне обрадовалась за меня ящерка, а Магистр лишь одобрительна кивнула и выразительно приподняла левую бровь: мол, продолжай…

Я злорадно улыбнулась. Яти с подозрением покосилась на меня, но – поздно! Пара Слов, и стол вместе с Магистром взлетел под потолок, никто и ахнуть не, успел. Правда, и растеряться – тоже. Пленница стола, закинув ногу на ногу, посмотрела на нас сверху вниз, с нескрываемым интересом ожидая продолжения, а ящерка как следует на меня накричала: за неуважение, к начальству, за злоупотребление должностными обязанностями и прочая, и прочая…

– И что дальше, павший? – вопросила Магистр. – Не переживай, сама-то я отсюда спущусь, но вот мой стол мне нужен на полу и желательно в ближайшее время.

– Мои проклятия – необратимы, – мстительно возразила я.

– Необратимы, – не стала препираться она. – Но – результат мелких и слабых, таких, как это, можно… не то чтобы вернуть… С помощью второго проклятия можно все расставить по своим прежним местам, ясно? А вот крупные, по-настоящему сильные – те действительно и необратимы, и на их результат впоследствии повлиять нельзя. Вернее, не остается того предмета, на который можно повлиять.

Я удивленно подняла на нее глаза, но моя собеседница и не думала шутить. Черные глаза смотрели прямо и серьезно, а я… испугалась. Впервые осознала реальную мощь своих Слов и собственную непомерную силу. И опасность. Вайлины – это еще цветочки… Мои реальные возможности – куда страшнее.

Нервно передернув плечами, я нерешительно спросила:

– Так я… могу все?

– Абсолютно, – веско подтвердила Магистр. – Ты можешь абсолютно все. От простого перемещения книг в заданную точку до полного уничтожения этого мира. И особых усилий тебе прилагать не придется, а сама ты всегда сможешь выжить.

Я растерянно поморгала и пробормотала:

– Но… зачем мне его уничтожать? Какой в этом смысл? Я никогда не хотела никого и ничего уничтожать, а мир – тем более.

Теперь растерянно моргали уже мои собеседницы. Видимо, то, что я сказала, стало для них откровением.

– Кто в тебе с-сейчас-с говорит? – после томительной паузы осторожно осведомилась Яти. – Касс-си или… павший воин?

Я прислушалась к своим ощущениям и решительно ответила:

– Думаю, мы обе…

– Но история не может лгать, – задумчиво отметила Магистр.

– Зато она любит недоговаривать, – философски добавила ящерка. – А делать это летопис-си умеют гениально, как и наш мир… А ес-сли мы не учас-ствовали в тех с-событиях – откуда нам знать всю правду?

– А Хранители, разумеется, заодно со всеми, – тихо добавила пленница стола.

– Ес-стес-ственно, – согласилась ящерка. – Они и могли бы открыть правду с-сейчас-с, когда с-самые с-страшные с-события давно позади, но им это невыгодно.

– Что именно? – вмешалась я.

– Ваше возвращение, – пояснила моя хвостатая собеседница. – Ес-сли бы вдруг оказалось, что на с-са-мом деле вы не так с-сильно виноваты перед миром, как им вс-сегда расс-сказывали, они бы вас-с простили. А миру бы тогда ничего не ос-ставалос-сь, как пос-следовать их примеру. Да, люди вс-сегда боялис-сы павших воинов, но в то же время отлично понимали – только благодаря вам им нечего опас-саться. И отпала бы нужда ис-скать с-спас-сителей. И над ними никогда бы не навис-сла угроза, подобная нынешней.

– Но так мы же – вроде местных жителей и пришельцев убивать не можем, – заметила я.

– Вы – все можете, – внушительно повторила Магистр. – И уничтожать пришельцев тоже. На благо мира, разумеется.

Я призадумалась и по прошествии нескольких минут вынуждена была с огорчением констатировать, что ни черта не понимаю. Вернее, понимаю, но плохо. Очень плохо… Мне катастрофически не хватало сведений и воспоминаний. Наверняка где-то в дальних темных уголках моей памяти гнездится знание правды, – слишком далеко, мне не дотянуться и не достать… пока. Райлит верно сказала – пусть все идет своим чередом, всему свое время. Понимание истины сейчас, когда меня окружает столько загадок, слишком много загадок… До сути произошедшего я однажды все равно докопаюсь, рано или поздно, а со знанием этого, не понимая себя, я могу лишь все испортить. Нет, Касси, сначала – разберемся с таинственным нечто, а остальное, как обычно, однажды придет само собой.

Вздохнув, я покосилась на летающий стол, обнаружила, что он меня по странным причинам дико нервирует и раздражает, тихо обругала его последними словами, и он с грохотом свалился на пол, едва не опрокинув Магистра. Так-то лучше.

– Очень хорошо, павший, ты делаешь успехи, – невозмутимо объявила девушка. – Немного потренируешься под руководством посланницы – и можешь приступать к своим обязанностям.

И что-то в ее голосе меня насторожило.

– К каким обязанностям? – чувствуя себя необычайно глупо, уточнила я.

Магистр нахмурилась:

– А сама не понимаешь? Раз мертвые воины объявились еще в одном мире, нам повторно спасителя искать не станут. И именно на твои плечи ложится вся ответственность за происходящее. Только если ты не сможешь справиться, нового спасителя из другого, мира переправят к нам. Я против, это понятно, но ничего не поделаешь.

Я как стояла, так и села.

– К тому же ты павший воин, и защитить наш мир – твоя прямая обязанность. И ты дала Слово.

– Минуточку, товарищи! – возмутилась я, немного оправившись от понятного изумления. – Я дала Слово временно исполнять обязанности, а не быть им! Я не собираюсь подставляться! К тому же неизвестно еще, где ваши зомби прячутся!

– Мы тоже не знаем, – «утешила» Магистр. – Да и сам мир не знает. Вот и поищешь. Заодно уничтожишь тех мертвяков, которые на пути встретятся. А там, возможно, подоспеет нормальный спаситель.

– Возможно?.. – упавшим голосом вопросила я.

– Скорее всего, – добавила моя собеседница.

О господя!.. Час от часу не легче! Я скорчила страдальческую рожицу, исподлобья посмотрела на неумолимое лицо Магистра и махнула на все рукой. Ладно, пусть думают, что я где-то брожу и кого-то там ищу. А я займусь своими делами. Мне куда интереснее разбираться с историей павших и их загадочными способностями. Ну а если по пути попадутся зомби – помогу, так и быть. Не Магистру или Хранителям – помогу этому миру. Просто потому, что я – его часть. Пусть и проклятая часть, случайно забежавшая на огонек ненадолго погостить…

Меж тем, пока я размышляла о своем, Магистр сгребла в охапку кипу папок и, перебросившись парой слов с Яти, быстро покинула кабинет. Ушла, не прощаясь, какая вопиющая невоспитанность! Я задумчиво посмотрела на захлопнувшуюся дверь. Зато теперь – свобода!

– И не надейс-ся, – прочитала мои мысли ящерка. – Я внимательно прос-слежу за тобой и твоим поведением.

Я не удержалась и показала ей язык. Яти тяжко вздохнула. Да, со мной непросто, но ведь я же в спасители не набивалась… И не набиваюсь. И ни за какие коврижки не возьмусь играть непредназначенную мне роль. Я – сама по себе, а вы – сами. Я не умею быть тем, кем я не являюсь, да и не хочу. Спасительница – нет, вы только подумайте! – или павший воин, как меня тут окрестили братья по разуму, – один фиг. Что бы ни спало в моей душе – я воспитана обычным человеком, и им и останусь, а героев в психбольницах ищите, я еще не окончательно сошла с ума и добровольно в петлю не полезу.

Поднимаясь в свою комнату, я весело насвистывала под нос незамысловатый мотив какой-то песни, а Яти – косилась на меня с нескрываемым подозрением. Смотри, смотри, милая, большего тебе и не надо… Даже мои родители и друзья никогда не могли угадать, что у меня на уме, а тебе и подавно не удастся. А на уме у меня…

Открыв дверь, я подошла к столу и лениво поворошила бумажки. Так, структура миров меня интересует мало, история их происхождения – тоже, строение одного конкретного мира – из той же оперы, я в нем и сама уже неплохо разобралась… Ага, а вот это любопытно… Я вытащила из общей кучи потрепанный свиток, испещренный черными рунами. История павших воинов, пусть и с явно ложной точки зрения.

Я осторожно разгладила ветхий лист, испытывая странное чувство. Словно через прикосновение мне передается невидимая, но сильная энергетика того, кто писал, того, кто уже сам ничего не помнит и никогда не вспомнит… И я, закрыв глаза, увидела… Мое сознание, покинув тело, юркой змейкой скользнуло меж рун, обрисовывая каждую, и буквы вместо слов сложились в яркие, четкие картинки.

Магистр, отдаленно похожий на нынешнего, светловолосый и темноглазый, но – мужчина. Тот самый, кого я видела в склепе памяти. Сидя за столом в знакомой библиотеке, он медленно писал. Руны получались кривоватыми, косыми, плохо ложились на бумагу, а сам он иногда отставлял в сторону костяное перо и морщился от боли в перевязанной руке, которой он писал. Неровный, колеблющийся огонек свечи освещал бледное, изможденное лицо умирающего. Человек умирал от страшной неизлечимой болезни… Вернее, от необратимого проклятия павшего воина.

Я встала напротив стола, словно Магистр мог меня увидеть, и посмотрела на него в упор. Конечно же глупый поступок, ведь это не мое воспоминание, а память бумаги, своеобразный портал, перемещающий читателя в иную реальность… Но я услышала то, что мне сказали. Глядя в пустоту, сквозь мою сущность, человек тихо промолвил:

– Прости, Райлит, я не успел. Ты знаешь, где можно меня найти. Приходи и забирай то, что тебе принадлежит…

И картина медленно поплыла перед моими глазами, вновь превращаясь в черные руны… Сев, я тряхнула головой, разгоняя дымку воспоминаний, кивнула встревоженной Яти и мрачно потерла ушибленный при падении затылок.

И поняла… Ага! Вот оно! Встреча, назначенная в сердце мира. Кое-что мое Магистр уволок с собой после смерти и упрятал подальше от чужих глаз. Что именно – не спрашивайте, сама не в курсе. Но если скажу пароль «черт возьми», возможно, мне вернут все вышеозначенное. Надо будет посетить сердце мира после разборок с зомби. Да, а еще понятно, почему Магистр имеет на меня такой зуб: в одной из жизней его убил павший воин.