Набери полный рот дрожжевого теста и попробуй исполнить душевный романс. А теперь, Варенька Вяльцева, выплюнь эту гадость, почисть зубы и признайся: требуешь ли ты от своих партнеров пения заключительных серенад и удалось ли хоть раз выжать из них что-нибудь помимо натужного мычания?

· Милый, скажи что-нибудь!..

Милый пугливо замирает, истомная волна твердеет обретая форму трибуны, вспыхивают софиты, шуршат блокноты, а голый докладчик, прижав к срамному месту ладони, бессмысленно пялигся на граненый графин с илистым осадком на дне, на листок с иероглифами, похожими на порнографический барельеф известного индийского храма, на фаллос с ангельскими крылышками и пацифистской ветвью в рыбьем рту, любовно выжженный на кафедральном пюпитре.

Председатель президиума хмурится, как троллейбусный контролер. Пожарники уволакивают трибуну. Прожекторы гасну г. Зимняя степь. Конское копыто торчит из-под снега. Зеленые огоньки волчьих глаз — эй, такси! Забери меня отсюда. Я тебе отдам свой тулуп. Он почти новый. Клацнули челюсти: Как смеешь ты, наглец, предлагать мне шкуру убиенного брата? Я не такси. Я — доктор Айболит из Гринписа. А пожалуй, покажи-ка мне, братец, свой язык. Все верно — и празднословный, и лукавый. А теперь прекрати трястись и скажи: «а-а». Ды-ды-ды-да-а-а-а.

· Что — да? уточняет из темноты добычливый голос подруги.

Все да!

Библейская версия происхождения кадыка — это кусок запретного плода, застрявший в горле Адама. Настаиваю, что поперхнулся он им сразу после вопроса, поставленного его оголенным ребром:

· Даня, ты меня любишь?

Вопрос возвестил о расколе доселе слитного мира на две половины: ту, которая с кадыком, и ту, которая без. Иньяневские рыбки, хлестнув друг друга по базедовым глазам, распались и навсегда растворились в мировом океане, вместе с ними исчезла в его необратимой непроницаемой тьме божественная немота.

Иногда южная тесная улочка возвращает мужчину в сад его первой юности: сухие стволы снова начинают пульсировать соком, раскрываются, как зонтики, купола крон, уже оформленные листьями, птицами, плодами. Под стволами трава с желтыми пятнами одуванчиков. В каждом цветке по шмелю. На каждом стебле — по божьей коровке. Взмах дирижерской палочки — и все ожило, зашелестело, защебетало, загудело. Прохладное яблоко легло в теплую ладонь. Роковой надкус, и… кусок опять застревает поперек горла, блокированный, как выход из тоннеля реанимационной бригадой:

· Милый, скажи что-нибудь…

От тысячелетнего насилия над естеством наши ада-мы защищаются кто как может.

Моя знакомая, шикарная, как шестисотый «мерседес», влюбилась. Предмет ее страсти не представлял из себя решительно ничего особенного на первый взгляд. Предмет и предмет. Мужского рода. Иногда одушевленный. Еще неоднократно помянутый мной Соломон обратил внимание просвещенного человечества на женский анархизм в сердечных делах, когда застал наложницу, по слухам, польскую княжну, в объятиях евнуха. На кого променяла? — удивился царь, накалывая склеенную парочку на меч. Потом раскаялся и воздвиг на месте преступления фонтан слез. На его мраморную чашу А. С. Пушкин возложил две розы, сорванные в Бахчисарайском саду, за что и был оштрафован сорудниками музея.

Знакомая пребывала в глубоком лунатическом трансе, в который была ввергнута единственной фразой произнесенной партнером сразу после их окказиональной близости.

· Я спал со многими женщинами, твердо произнес он, даже не отдышавшись, — а такой, как ты, у меня не было ни разу.

Дадим психологическую расшифровку этой обманно простенькой фразы. Что она содержит: во-первых, намек на легионы предшественниц всегда царапает и волнует — невелика заслуга потрясти воображение монаха или юнца без стажа; во-вторых, возникает желание еще и еще доказывать, что похвала вполне заслужена. А любое занятие, которому мы предаемся вдохновенно и с полной отдачей, заряжает гораздо большей обратной энергией, чем механическое исполнение. Дополнительная энергия извлекает дополнительные ресурсы, те в свою очередь переплавляются в энергию, и вот уже сексуально расщепленный атом, который совсем недавно был самоуверенной, раскрепощенной и независимой женщиной, заражает радиацией окружающую среду, томится, лучится и облучает.

Такое простое и профессиональное манипулирование капризными ветрами женской психологии разожгло мое любопытство. Попросту я переспала с этим Сирано де Фрейджераком. Сама партия меня не интересовала. Организовав блиц-турнир с детским матом в четыре хода, я крепко пожала на прощанье победителю примерно руку и вся обратилась в слух. Партнер открыл рот.

· Знаешь, — начал он задушевно, — я спал со многими женщинами…

Хохотала я так, что одинокий том Дейла Карнеги. Составлявший всю домашнюю библиотеку этого зубрилы, подпрыгивал на книжной полке.

Мне попадались мужчины с разным словарным запасом, умением этим запасом пользоваться, с разным темпераментом и степенью его концентрации на мне. Некоторые даже женились. Но стоило начать прямую филологическую осаду и самые дрессированные тут же взвивались на дыбы, как безъязыкие кони Клодта. Я пыталась сдерживаться, но это оказалось чертовски трудно: стоило выровняться дыханию, размежиться ресницам — и на узкую полоску света из влажных низин тут же поднимался вражеский десант.

Комариные хоботки провокаторских вопросов впивались в язык, я беспощадно раздавливала их о нёбо и засыпала с сухим ртом, набитым мертвыми кровососами. Но — о чудо! — через какое-то время мои возлюбленные вдруг обретали голос. И вот тогда от ароматических масел древних текстов, втираемых в мою кожу твердыми горячими пальцами, она становилась бархатной. И я поняла, что единственный способ выманить из мужчины желанные слова — никогда, ни в какой форме их от него не требовать. А еще лучше и вовсе обойтись без них, пресекая даже их добровольные попытки что-то сформулировать.

Зафиксированное, отлитое в вербальную формулу чувство почему-то сразу дает у них обратный эффект. Когда они произносят «я тебя безумно хочу», в сюжете реальных событий это признание неотвратимо влечет за собой скорый контакт с другой женщиной. А следом за клятвенным заверением «я не могу без тебя жить»

мужчина тут же начинает это весьма успешно делать. Ну и так далее.

Заметь: когда мы рассказываем об их отношении к нам, то в основном ссылаемся на высказывания. Действия же, которые активно противоречат цитируемым словам, воспринимаем как досадное недоразумение: он изменяет ей направо и налево, дважды в год предлагает широкий ассортимент венерических болезней, которые, естественно, являются следствием массового заплыва стафилококков в сауне (с предъявлением в качестве подтверждения пары коллег, организованно зараженных), а она, мечтательно зашторивая глаза, сообщает на девичьих посиделках: он постоянно твердит, что «я — лучше всех на свете».

Женщина ушами не любит — она ими смотрит на мир. А переложение на орган не свойственных ему согласно природе функций приводит к фатальному искажению действительности. Наш упрек: но ты же обещал; их — почему ты так со мной поступила?

Аберрация возникает и потому, что в момент произнесения душевного текста мужчина не лжет, он именно так и именно это чувствует. Но их вольнолюбивое подсознание начинает сразу страдать от любой эмоциональной конкретности, которая, видимо, ощущается загоном, обнесенным стальным частоколом. И, естественно, тут же начинает кропотливый подкоп на свободу.

Еще один аварийный перекресток: мы привыкли к подтекстам, это наш органичный стиль речи. Любая фраза тут же дешифруется, счищается маскировочный поверхностный слой, и проступает ее истинный смысл. Происходит это в компьютерном темпе. «Это платье на тебе шикарно сидит», восхищается одна даме» другою. Из-под иероглифов моментально проступает родная кириллица: ты никогда не отличалась утонченным вкусом, но сейчас превзошла самою себя. Сочувствие на тему «ах, какой подлец, да он мизинца твоего не стоит» после раскодирования выглядит как «с такой идиоткой, как ты, любой мужик, будь он хоть ангел повел бы себя точно так же».

А они не приучены пользоваться симпатическими чернилами и, хоть убей, не понимают, что гневное требование «немедленно убирайся!» означает не что иное как «пожалей, не уходи; уйдешь — пожалеешь» И послушно направляются к двери и не понимаю! железной логики событий, когда их тормозят за поль (поверх ночной рубашки легкий плащик) и виснут на них, как казацкие жинки на стременах. Зачем же тогда прогоняла? А никто и не прогонял

Они не соображают, что похвала «ты сегодня был великолепен как никогда» — не финальный мажорный аккорд, а весьма прозрачное предложение продолжить, и довольные ныряют в ванную в гордой уверенности, что оставили партнершу на вершине блаженства. Но по возвращении почему-то застают ее в слезах, требуют объяснений и, естественно, получают в ответ наспех отловленную обиду, своей мизерностью и ситуативной неактуальностью ввергающую их в недоумение и раздражение:

· Куда ты пропал?

· Ты же сама запретила звонить!

И поди объясни ему, чурбану прямолинейному, что в согласии с данной установкой он должен был выходить на связь каждые десять минут. А швырянье трубки выдергивание телефонного шнура из розетки есть всего лишь модернизированные увертывания неандер-талки ломанулась через заросли хвощей, вскарабкалась на макушку баобаба, сверглась вниз лови, май лаф! И самцы (низкий им поклон от перенаселенного человечества) еще не были отморожены ледниковым периодом и действовали инстинктивно, но правильно' настигали и невзирая на рывки, царапанье, рычанье, имели. Вот и вся демографическая проблема. К сожалению, эта золотая пора половой адекватности раскатана асфальтовым катком времени в плоский археологический пласт и последний догадливый пращур навсегда расплющен на нем в победном прыжке.