– Я тоже хотел бы получить порцию философского камня, – говорит Юрчик после того, как я перебрасываю на комп предка реал-адреса всех его друзей, а Юрчик, в свою очередь, отправляет всем своим сообщникам одно и то же сообщение.

И кстати, что собой на самом деле представляет этот ваш философский камень?

– На самом деле это – особая программа, позволяющая землянину максимально полно использовать ресурсы того, что в вирте называется «сервер». Широкополосная линия, почти мгновенный доступ к любой информации… У вас это называется – интуиция, инсайт, озарение, вдохновение… А одну порцию ты получишь прямо сейчас.

Я демонстративно погружаю пальцы в свое запястье и вытаскиваю из того места, которое обычно перерезают бритвой самоубийцы, небольшую капсулу. Крови, естественно, нет, и никакой ранки не остается. На Юрчика это особого впечатления не производит – йоги тоже могут делать нечто подобное, – но еще одно подтверждение моего кардинального отличия от людей лишним не будет.

Раскрыв капсулу, я выкатываю на ладонь Юрчика меньшую по размерам прозрачную капсулу с красным порошком.

– Оказывается, гением стать так просто… – усмехается Заратустра, глотая капсулу. Чуть не подавившись, он судорожно достает из нагрудного кармана маленькую плоскую бутылочку и делает несколько глотков.

Эти обыватели такие изнеженные… И пяти суток не могут обходиться без воды.

А некоторые – без алкоголя. Интересно, что носит с собой Юрчик? Судя по цвету – водку или минералку.

Надеюсь, все его друзья в течение ближайшего получаса получат красный порошок. Все до единого. Даже одна необезвреженная бомба может доставить много, очень много хлопот.

– И как скоро он подействует?

– Через пять минут. Ты кем хотел бы стать – гениальным художником, композитором, писателем или просто супер-любовником?

– Космонавтом. Я всю жизнь мечтал стать космонавтом, хотел не просто летать подобно птицам, а парить в невесомости, одним взглядом охватывать целое полушарие, смотреть на звезды, свет которых не замутнен атмосферой… Но мне не повезло: к тому времени, когда я оканчивал школу, высшее училище космонавтов прекратило набор курсантов.

– Так вот почему ты так ненавидишь вирт… Чисто личное, да?

– В каждом поступке любого человека присутствует чисто личное.

– В этом-то и главная беда землян. Они действуют не исходя из блага для всех, но всегда – или сознательно, или подсознательно – прежде всего для себя. Потому и делают иногда грубейшие ошибки.

– Надеюсь, вам удастся их исправить, – грустно улыбается Юрчик.

Взгляд его меняется. Зрачки расширяются, движения становятся резкими, отрывистыми. Он смотрит то на меня, то на окружающие нас деревья, несколько раз взмахивает руками, становится на цыпочки, потом наклоняется…

Я поспешно достаю ключ и снимаю браслет вначале с него, потом с себя. В наручниках уже нет нужды. Теперь Юрчик пристегнут ко мне надежнее, чем стальной цепочкой.

А вот я к нему – нет!

– Что это? – шепчет Смирнов. – Я… Я уже на орбите?

Что ж, Юрчик не обманул меня: оказывается, он действительно хотел стать космонавтом.

Бедный мальчик…

Смирнов падает лицом вниз на редкую траву, с трудом пробивающуюся через слои опавших листьев, широко раскидывает руки и ноги, несколько раз покачивается из стороны в сторону, и мне кажется, что он лежит на дне невидимой лодки, влекомой волнами. Потом Юрчик вдруг рывком переворачивается на спину, сморит в небо, проглядывающее между вершинами сосен, широко открытыми глазами.

– Как красиво! – восхищенно шепчет он.

Интересно, что он сейчас видит? Кольца Сатурна так, как они выглядят с поверхности его самого большого спутника – Титана, Марс с орбиты Деймоса или просто окрестности Бетельгейзе? Пусть наслаждается…

«Предок, мой Заратустра принял чайна рэд и ловит кайф. Как дела у остальных?»

«Двоих нашли и обрабатываем. С остальными уже договорились о встречах. Надеюсь, мы успеем. Хвала Первому!»

«Первому хвала!»

Юрчик лежит на спине, закрыв глаза. На его окаменевшем лице застыла глупая улыбка. Он слишком много сил отдал своему первому космическому путешествию. Примерно так выглядит несчастный, принявший дозу виртаина. Но выход после «философского камня» менее резкий.

Надеюсь, Юрчик не будет плакать.

Заратустра открывает глаза, недоуменно смотрит в небо, потом по сторонам… Он явно потерял ориентацию.

Я подхожу ближе. Увидев меня, Юрчик пугается, отворачивается, рывком садится.

– Что со мной было? – задает он глупейший вопрос.

– Это у тебя нужно спросить. В твоем распоряжении был весь мир. Не ущербный в общем-то реал, который вы называете «Солнечная система», а наш мир, мир даймонов. Ты мог подключиться к сознанию любого из нас, открытого в данный момент для восприятия другими даймонами, и видеть-слышать-ощущать все то, что ощущает в данный момент этот даймон. Где ты был?

– В открытом космосе. Я летел над какой-то планетой в обычном спортивном костюме, единственная особенность – прозрачный щиток перед глазами…

– Так выглядит новое поколение скафандров наших космонавтов.

– И рядом со мною летела женщина неземной красоты.

– Естественно, неземной. Ведь ты был в мире даймонов.

– Мы летели, взявшись за руки, и о чем-то говорили. Потом я попытался ее поцеловать, но мы только стукнулись щитками. Она засмеялась, и мне стало так хорошо… Сколько прошло времени?

– Здесь – минут десять. А там?

– Мне показалось, несколько часов. Что это было?

– Сейчас вы устанавливаете повсюду телекамеры, передающие в виртуал объемные изображения различных уголков Земли. Но скоро живой вирт-камерой сможет стать любой землянин – конечно, на тот период, на который он пожелает этого. И если он в это время будет на вершине Эвереста, любой другой человек сможет посмотреть на мир его глазами, услышать шум ветра его ушами…

Юрчик встает, стряхивает с ветровки листья.

– И это все, на что способен философский камень – подключить меня к чужому сознанию?

– Другого способа осуществить твою мечту не было. Если бы ты был, допустим, настроен на сочинение музыки, то после нескольких минут прослушивания божественных мелодий схватил бы нотную бумагу и начал рисовать на ней закорючки нот.

Был бы изобретателем – включил бы свой мобильный терком и начал что-нибудь просчитывать или проектировать. Ну и так далее. Каждый получает лавину той информации, на которую настроен. Последействие философского камня достаточно длительное. Ты еще несколько дней будешь не ходить, а почти летать. Спроси у своих друзей, что ощущали они.

Юрчик включает ком, отходит от меня метров на пять, что-то тихо говорит. Соединяется еще с кем-то, снова говорит… Он даже не заметил, что на его руке уже нет браслета.

– Ну, что испытывали твои друзья? – спрашиваю я, когда Заратустра возвращается ко мне. Да и куда ему теперь деваться?

– Один понял, как нужно изменить стек протоколов, используемых для создания вирта, сейчас пытается вспомнить это и записать. Второй просто отказался со мной говорить. Для него уже не имеет значения ни вирт, ни наши бомбы. Он тоже занят чем-то гораздо более важным, чем именно – не сказал. Но адрес своей бомбы он вашему человеку уже сообщил, – рассеивает Юрчик мою тревогу.

– По-моему, тебе тоже пора сделать это. Время идет, мы можем просто не успеть.

– Боюсь, именно так и будет, – прямо на глазах скучнеет Юрчик. – Мои бомбы – я заложил не одну, а три штуки – находятся в фурах, которые я периодически угонял. И где сейчас эти фуры – одному Богу известно.

– Богу и сотрудникам Винтерпола. Как выглядят бомбы?

– Маленькие черные коробочки, установленные под спутниковыми тарелками на крышах кабин. В час «че», когда сработают таймеры, бомбы передадут сигналы на активизацию вирусов непосредственно на спутники.

– Толково придумано. Номера фур помнишь?

– Да, конечно.

– Быстренько связывайся с Караваевым, сообщай номера, рассказывай, как выглядят бомбы и что нужно сделать, чтобы их отключить.

– Я? Караваеву?

– Ты ведь сотрудник Винтерпола?

– Я думал…

– И получил важную информацию о готовящемся террористическом акте. Источник ее можешь не называть – награда все равно найдет героя.

– И мне… Ничего не будет за попытку уничтожения вирта?

– Только в том случае, если нам совместными усилиями удастся его спасти. Звони Караваеву!

Пока Юрчик втолковывает Караваеву, где нужно искать три бомбы и как их обезвреживать, я еще раз связываюсь с предком по Т-каналу.

«Предок, я выяснил адреса трех бомб, заложенных Заратустрой-исходником, и пытаюсь обезвредить их руками обывателей, сотрудников Винтерпола. Как дела с остальными шестью бомбами?»

«Организовываем обезвреживание. Одна на борту атомного ледокола, он сейчас в высоких широтах Арктики. Мы подбросили соответствующую информацию в ФСБ, они уже дают указания экипажу. Еще одна оказалась непосредственно на борту спутника. Прорабатываем вопрос об уничтожении его силами космических войск. Полагаю, это удастся сделать – министр обороны находится под нашим влиянием. С остальными проще – они в пределах досягаемости или Винтерпола, или контролируемых нами людей. Если представленный список исчерпывающий, мы должны успеть».

«Храни тебя Первый!»

«И тебя храни!»

– Ну что? – спрашиваю я у Юрчика, как только он отключает ком.

– Караваев надеется, что им удастся найти фуры. Как выглядят бомбы, он знает – одну такую, на крыше МГУ, они уже обезвредили. Кто-то им позвонил, все объяснил…

– Это даймоны.

– Мы были уверены, что вирт обречен, что бомбы не найдут, а если и найдут, то не снимут. Оказалось, это не так уж и трудно сделать…

– Ты огорчен этим?

– Я огорчен другим. Есть еще два десятка бомб, установленных мною без ведома друзей. И снять их вам вряд ли удастся.

Однако… Недаром он мне так быстро разонравился, этот Юрчик. Сюрприз за сюрпризом.

– Где они?

– Вначале я хотел бы получить обещанную гениальность. Для себя и своих друзей.

– Ты – не веришь – нам – даймонам? – изумляюсь я.

– Так когда мы станем гениями?

– Обычно я не ношу с собой столь… привлекательные вещи. Я даю тебе слово даймона: и ты, и шесть твоих друзей станут гениями.

– Не шесть, а семь. Клеопатра тоже должна получить все это.

– Почему?

– Потому что я ее люблю.

– Хорошо.

– Когда мы получим обещанное?

– Завтра вечером.

– Ладно, колюсь. Бомбы находятся на стенках труб.

– Каких именно?

– Дымовых. Высоких дымовых труб на заводах и электростанциях. Многие из них уже не работают, но трубы и градирни остались. Вот на них, так, чтобы нельзя было достать с лестниц, я и поставил бомбы с передатчиками.

– Как ты ухитрился это сделать?

– С помощью змеев.

– Змей?!

– Бумажных змеев, к хвостам которых были привязаны коробочки с бомбами и мощные маленькие магниты. Ночью, при сильном ветре, я запускал змеев так, чтобы они приблизились к градирням. Они железобетонные, внутри стальная арматура. Магнит хватался за арматуру, вместе с ним к бетону прилипала коробочка с бомбой, миниатюрным теркомом, солнечной батареей и антенной. Хвост змея отрывался от коробочки, нить я быстро-быстро сматывал. Увидеть маленькую коробочку с земли практически невозможно, через терком и антенну она имеет выход в вирт, часики тикают…

– Где эти бомбы, трубы и градирни?!

– Одна бомба примерно в двух километрах отсюда, на старой ТЭЦ. Другие в окрестностях Москвы, Питера, Нижнего Новгорода, Минска, Киева…

– Ты можешь дать точные адреса всех бомб, укрепленных ,на трубах?

– Могу, но вы все равно не успеете. Жаль, что так получилось. Я хотел создать систему нападения, против которой не было бы защиты. И мне в общем-то удалось сделать это, криво усмехается Юрчик, – К сожалению.

– Адреса и координаты бомб, конечно же, в твоем коме и под паролем?

– Конечно.

– Перебрасывай их на мой. У нас еще есть…

– Всего лишь два часа…

– Целых два часа. Перебрасывай! И быстренько идем к фуре – ближайшую бомбу придется обезвреживать мне.

Возвращаемся мы уже в темноте. Юрчик, спотыкаясь и чертыхаясь, на ходу перебрасывает файл с координатами бомб на мой ком, я созваниваюсь с предком, объясняю ситуацию, перебрасываю ему файл, сообщаю, что обезвреживанием ближайшей бомбы займусь сам.

– И как ты это сделаешь? – все так же кисло улыбается Юрчик. Электростанция охраняется, никого постороннего туда не пропустят. Получить пропуск даже для сотрудника Винтерпола – проблема не одного часа. А ведь чтобы снять бомбу, нужен хотя бы вертолет. Не думаю, что за два часа все это можно организовать.

– Мы, даймоны, в отличие от вас, людей, не организовываем, а делаем. Делаем то, что следует сделать в данный момент в нужном месте.

Мы подбегаем к фуре. Водитель дремлет, положив голову на руки, покоящиеся на баранке. Клео полулежит на спальном месте водителей, бездумно глядя в потолок. На переднем сиденье приготовлен нехитрый ужин – бутерброды, помидоры, термос, пакетики сока.

– Ну что? – оживляется Клео, когда Юрчик перебирается к ней. Я передаю ему поднос с бутербродами – не до них теперь.

– Логвин уговорил меня уничтожить не вирт, а бомбы. Я, правда, не представляю, как он это сумеет сделать.

– Мои возможности несколько больше, чем твои. Говори, куда ехать! Шофер, заводи свой драндулет!

– Как же так?! – недоумевает Клео. – Он тебя что, загипнотизировал?

– Нет. У него нашлись достаточно веские аргументы.

Клеопатра яростно приподнимает бровь.

– Надеюсь, на твоих друзей они не подействовали!

– Боюсь, это не так.

– Но почему?! – почти кричит Клео. – Мы ведь решили не поддаваться ни на какие уговоры!

– Тебе лучше не знать об этом.

Интересный разговор у них получился. Клео что, одна из Заратустр? Или Юрчик совратил ее с пути истинного уже после приключения в клубе спиритуалистов? Впрочем, теперь это уже не имеет значения.

Пока фура выбирается на дорогу, Смирнов успевает втолковать шоферу, куда тот должен держать путь. Электростанция действительно оказывается совсем близко, всего в двух-трех километрах. Ответвление от трассы, ведущее к ней, запечатано «кирпичом», но он нас, конечно, не останавливает. И только перед наглухо закрытыми железными воротами – на них в свете фар мерцают буквы «ЕЭС» фура, жалобно взвизгнув тормозами, прерывает свой путь.

– Ждите меня здесь, – командую я. – Через полчаса, максимум через час я приду с бомбой в руках. Если пристанет охрана, тяните резину до последнего, отвлекайте внимание, в крайнем случае вернитесь на трассу и ждите меня там.

– А посмотреть можно, как ты ее будешь снимать? – спрашивает Юрчик. Его интерес понятен: он считал, что его система нападения неотразима. А тут за два часа собираются обезвредить все бомбы, которые он закладывал месяцами, а может, и годами.

– Вряд ли ты что увидишь: уже темно. Лучше помоги шоферу отбиться от охранников, если они появятся.

И действительно, в железных воротах открывается калитка, из нее показывается вохровец, закрывает ладонью глаза, машет рукой, требуя погасить фары.

Я выскальзываю из кабины, бегу вдоль забора, на ходу перестраивая орган зрения на ПК-диапазон. Луна светит достаточно ярко, но иногда прячется за облаками, так что такая перестройка становится вполне оправданной, рациональной.

Рядом с корпусами электростанции – две разновысокие трубы и четыре огромных конуса, закрывающие четверть горизонта. Это и есть градирни. Будь я средневековым крестьянином, они показались бы мне страшными великанами. На самом деле это – всего лишь четыре памятника крайне неэффективной земной энергетике, основная задача которой – сделать жизнь на Земле невозможной.

И, к сожалению, не только для людей.

Со всех сторон к забору подступает лес с чахлыми, полуотравленными деревьями – но не ближе чем на десять метров. Это зона отчуждения, оставшаяся со времен всеобщего страха перед террористами. На краю зоны, под высоким дубом, я и выбираю место для своего временного лагеря.

Собственно, единственное, для чего мне нужен дуб, – чтобы потом можно было быстро найти свою одежду.

Раздевшись догола, я трансформируюсь в двух огромных филинов и уже минут через десять бесшумно взмываю в ночное небо.