Самую малость дрогнула душа отважного громовца, когда ударив кнутом, замуровал он себя в подземном царстве. Почувствовав слабину, его пленники сразу же ощетинились и оскалились, готовые наброситься на своего пастуха, но тот, уже справившись с минутным малодушием, заорал на них, потчуя ударами Зевесова бича:

— Геть! Нечистая сила! А ну, пошла дальше! — и, пришпорив пятками союзного депутата, помчался по тоннелю вниз, обрушивая за собою стены дьявольской шахты, через которую бесы просачивались на свет Божий.

Вскоре жар и духота стали усиливаться, и Побожий очутился в первом круге адского подземелья, среди котлов и печей, в которых жарились грешники. Тут бравый майор своими глазами убедился, насколько сильны и нестерпимы были мучения тех, кто нарушал христианские заповеди, не подавал нищим и вообще жил не по совести. Однако зная, что люди грешат не сами по себе, а по наущению дьявола, старый украинец решил посчитаться с чертовым отродьем в самом его логове Для начала он стеганул двух бесенят, которые на вилы поддевали несчастные души, бросая их из чана с кипятком в чан со смолой, а потом обратно и, помыв в кипятке, снова опускали в смолу.

— Ишь вы, забавники! А ну, полезайте сами в котел! — Побожий сшиб их ударами кнута в булькающую смоляную гущу. Завизжав, как свиньи, чертенята хотели выскочить из чана, но майор накрыл их сверху огромней крышкой. Вой чертей смешался с воем терзаемых душ, которым под крышкой стало еще нестерпимее переносить адские муки, а грозный старик уже лупил следующих чертей, да еще накидывал на них дюковские веревки и вязал друг к другу хвостами. Связки этих чертей он бросал на спину своего великана с мешком, кроме того он ногой опрокидывал котлы со смолей и кипятком, и грешные души выскакивали из них, хватали вилы и крючья и набрасывались на своих мучителей.

Через какие-нибудь полчаса ад напоминал римскую империю времен упадка, когда на нее двигались победоносные полчища готов. Словно разрушитель Рима Аларих, впереди на лихом Гуго Карловиче скакал Маркелыч с партбилетом в левой руке, которым он прикрывался словно щитом от стрел дьявольского войска, и с молниеносным бичом — в правой. Постепенно легионы нечистой силы стали приходить в себя от внезапного нападения, но все равно не могли противостоять недобежкинскому кнуту и вере бравого украинца в правоту своего дела. Однако чем глубже он углублялся в неприятельский стан и все ниже опускался в следующие круги преисподней, тем труднее становилось дышать новоявленному Алариху.

— Эх, кабы знать такое дело, прихватил бы в кабинете гражданской обороны у нас в ЖЭКе противогаз! — с сожалением подумал старик. — Климат здесь шибко южный, неподходящий для христианской души. От серы нос почище, чем от чеснока, щекочет. Нет, не хотелось бы мне ни за какие коврижки при жизни потом, после смерти, здесь остальное время коротать.

Маркелыч подскакал ко второй стене ада, от которой пахнуло на него таким жаром и духотой, что старик закашлялся.

— Нет, не возьмешь на испуг старого ветерана! — вскричал он, и ударил своим кнутом в адамантовы ворота, которые от удара разлетелись на тысячи стальных осколков, словно были выкованы не из крепчайшей стали самыми искуснейшими литейщиками с соблюдением самой новейшей технологии, какая известна только литейщикам ада, а выделаны из хрупкого хрусталя или фарфора.

— Эй, есть тут ветераны Отечественной? — бросил он клич мертвым душам, многие из которых были вооружены отнятыми у чертей пиками и щитами.

— Есть, есть ветераны! — раздались радостные голоса. И Маркелыч с некоторой горечью обнаружил, что многие его сотоварищи по фронту попали в адское пекло, но вместе с тем, увидев, с каким знанием дела они держали строй, сооружали катапульты и приспосабливали котлы под пушки, заряжая их сухой серой и дымным порохом, обрадовался подмоге. Приглядевшись попристальнее к душам, копошащимся возле самодельных орудий, Побожий понял, что среди них затесалось много бывших эсэсовсцев. Только адское пламя смогло примирить бывших врагов, и теперь они лихо дрались с общим противником. Побожий хотел было отогнать их кнутом, но один из наводчиков пушки с Рыцарским крестом на изможденной шее, отдал ему честь и отрапортовал:

— Герр генераль! Погибшие под Москвой и Сталинградом войска вермахта хотят кровью искупить свою вину. Мы готовы доблестно сражаться под вашими знаменами с общим Врагом Рода Человеческого!

— Пусть сражаются! — закричали русские души.

А душа бывшего оперуполномоченного татарина Валиева, который признал Маркелыча, радостно замахала рукой:

— Мы в общих котлах все давно примирились, Маркелыч! У нас один враг — Сатана!

Услышав такое мнение обитателей котлов и печей преисподней, Побожий согласно кивнул седым чубом: «Нехай остаются! Вперед, ребята!»

И все войско бывших греховодников бросилось в атаку на второй круг ада, как саранча вскарабкиваясь на крепостные стены и редуты. Старый ветеран на Гуго Карловиче проскакал через разбитые ворота и предстал перед страшным, величиной с гору воином в золотом шлеме и панцире, но вместо ног у него стальной чешуей извивался змеиный хвост.

— Эй, остановись, человек! — таким ужасным голосом, блестя огненными глазами закричал этот полузверь-получеловек, что Гуго Карлович лопнул как мыльный пузырь, обрызгав своего седока зловонной желчью, а великан, на которого Побожий нагружал связки чертей, задрожав, упал на колени.

— Зачем ты живой посмел явиться в мое царство, и знаешь ли, какие муки ждут тебя, если я исторгну из груди твою душу?! Таких мук не испытал ни один человек от сотворения мира, каким я подвергну тебя, если ты сейчас же не уберешься отсюда по-добру по-здорову.

— Так ты и есть Сатана?! — возгласил Побожий и, прикрывшись партбилетом, стеганул Врага Рода Человеческого своим кнутом, Тот закрылся бриллиантовым шитом и, взлетев на стальных в полнеба крыльях, бросил сверху в Маркелыча свое копье, которое, отскочив от красной книжечки, отлетело на триста верст и взорвалось настоящей атомной бомбой.

— Чего ты хочешь, старик? — воскликнул Сатана, сдвинув свои брови, похожие на двух крылатых грифонов.

— Хочу, чтобы ты оставил землю Русскую в покое и всех чертей, что я привел в твое царство, не пускал на землю во веки веков.

— По Божьему попущению и по грехам людей совершается все зло на земле! Уже на земле идет наказание грешников. Согласен я на срок, говори, неразумный старик, на сколько лет не должен я выводить своих слуг на землю.

— В течение одного века! — решил Маркелыч, что ста лет хватит, чтобы добро на веки веков укоренилось в сердцах людей. — Но это еще не все. Должен ты отпустить в рай всех солдат от рядового до генерала, кто пролил свою кровь за Отечество, а потом согрешил в мирной жизни.

— Не бывать этому, старик! — крикнул Сатана. — Что мое, то мое, ни одной души не получит враг мой до срока, когда кончится моя власть над миром.

И завязалась между ними новая страшная битва, Мгновенно бы испепелил Маркелыча Сатана, если бы не чудодейственная сила партбилета — все козни Дьявола отлегали от этих слов «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи», но сила его была не в нем самом, а в той вере, которую имел в него доблестный партиец.

К третьей стене прижал Сатану Маркелыч, но почувствовал, что изнемогает, и понял он, что не одолеть ему все девять кругов ада, может, если бы был он помоложе годков на десять, то одолел бы и все девять кругов, но сейчас здоровье и силы были уже не те, Но и Сатана увидел, что много еще урона может нанести ему человек своей верой и огненным кнутом. Испугался он, что силой духа может победить его человек.

— Хорошо, старик! Готов я отпустить в рай всех солдат от рядового до сержанта, если ты прекратишь избивать мое воинство.

Маркелыч оглянулся ка свои души, среди которых было много офицеров.

— Как можно согласиться на такую несправедливость? — воскликнул майор, переводя дух.

Он сидел на шее того самого великана, что стоял в церкви Хомы Брута. Связки чертей, словно переметные сумы, были приторочены к бокам чудовища, а манок с нечистью со всего света болтался за плечами чудища.

— Никак невозможно согласиться ка это! Подумай сам, ты же неглупый человек. Тьфу! Какой же ты человек, когда ты есть Сатана, — оговорился отставник. — На ком больше ответственности, на командире или на подчиненном? Я сам был майором и знаю, что трудов у меня было больше, чем у рядовых, а благ, какие имеют полковники да генералы, никаких.

— Будь по-твоему! — воскликнул Сатана. — Забирай всех до майора включительно и проваливай с моих глаз.

— Вот и опять ты глупость сморозил, а еще ученый… — Маркелыч снова чуть было не сказал «человек», но удержался, вспомнив из Закона Божьего, которому обучался в церковноприходской школе, что Сатана есть падший ангел. — Пойми сам, меня же засмеют, если я приведу всех до майора. Скажут, сам майор, вот и потрафил только до майора, а это будет кумовство и по-нашему блат.

— Хитер ты хуже беса! — зло расхохотался тут Сатана. — Как звать тебя, старик?

— А я не боюсь, Враг Рода Человеческого, назвать тебе свое имя. Побожий я, Тимофей Маркелыч.

— Слушай меня, Маркелыч, уговор дороже денег, забирай всех солдат до подполковника включительно и уходи отсюда поскорее Эй, Вельзевул! Собери все эти грешные солдатские души, невзирая на то, кто за что попал к нам, и проводи с ним до дороги в рай. Берегись во второй раз попасть в мое царство, Маркелыч!

С этими словами, хохоча, полетел Сатана в глубь ада, радуясь, что забыл старик потребовать спасения всех согрешивших женщин. Вспомнил об этом ветеран и сильно опечалился, но идти на попятную было уже поздно.

— Прощайте, герр майор! — отдала ему честь генеральская душа немца с Рыцарским крестом на шее. — На войне, как на войне, не всем везет.

Полковники и генералы сложили оружие и, простившись с теми, кому посчастливилось не дослужиться до высоких чинов, начали залезать в котлы, куда черти уже заливали кипящую смолу из многотонных смоловозов…

Крылатый Вельзевул, который тоже кидал в Маркелыча огненные стрелы, гремя железными крылами, начал от давать приказы и носиться в небе над всеми девятью кругами ада, собирая грешные солдатские души. Побожий слез со своего великана, на которого пересел, когда лопнул Гуго Карлович, и, огрев его на прощанье кнутом, повел свое воинство через адские врата, между пропастей и безводного, необъятного океана, где нет ни пространства, ни ширины, ни длины, ни высоты, ни времени, где царствуют, борясь друг с другом, Сухость, Влажность, Холод и Жар, получат в награду лишь Боль и Страх.

— Ну, мы и задали чертям перцу! Ох, и натерпелся я здесь, Маркелыч! — радостно крикнул знакомый голос.

Побожий увидел бредущего рядом с ним старшего лейтенанта Егорова.

— А, Баламут, — вспомнил он его милицейское прозвище, — Ты, Алексей Егорович, всегда много болтал лишнего, вот и очутился в пекле Не отвлекай меня, а то Сатана враз с правильного пути собьет.

Постепенно дорога вывела их из Хаоса к Свету, и начали попадаться чахлые кустарники, а вскоре зажурчал и ручеек, к которому бросились бывшие воины, чтобы напиться потрескавшимися от адского пламени губами. Отрадно было старому ветерану наблюдать, что пошло пребывание в аду на пользу многим его сотоварищам, начали они пропускать к ручью вперед себя души женщин-санинструкторов и бывших летчиц. Старик даже засомневался, а не рано ли он вывел эти души из пекла, однако вспомнив, какие муки терпели они, прогнал от себя эти кощунственные мысли, решив, что дальнейшее их перевоспитание более успешно завершится в раю.

Через некоторое время зацвели деревья вокруг дороги, которая перестала пылить и мягчайшей скатертью начала расстилаться у путников под ногами, и птицы, еще не райские, но уже запели сладкими голосами, предвещая, что рай близок. И вдруг, словно солнце, даря глазам неизреченную радость, засверкали райские врата, и апостол Петр встретил их у порога.

Глядя в неописуемо благостный лик божьего угодника, несмышленым мальчишкой почувствовал себя старый ветеран и, зная за собой множество грехов, далее не решался; идти, чтобы не осквернить собой райские чертоги. Да и все Маркелычево воинство, оробев, остановилось. Старик оглядел воинские души, многие из них были в рваных вылинялых кителях и гимнастерках, почти все шли босыми.

— Что же ты, Побожий, испугался? — с улыбкой обратился к нему апостол Петр. — Сатаны не испугался, а меня испугался? Ну, входи, входи! Молодец, посрамил Сатану в честном бою и столько погибших душ спас. Все входите.

Робевшие за спиной Маркелыча воинские души, услышав, что апостол их приглашает в рай, поспешили к воротам, и в них непроизвольно произошла небольшая давка, в которой слегка помяли и самого апостола Петра, и доблестного ветерана. Как только бывшие грешники переступали за порог, лики их и весь облик сказочно преображались, и они, благостно сияя, разбредались кто куда по райским кушам.

Апостол, ничуть не обидевшись, что его оттеснили от ворот, вынул из ладони Побожего кнут и бросил с неба на землю, после чего взял героя за руку и самолично ввел в рай.

Невозможно никакими словами описать, как возвеселилось сердце старого майора, почувствовав райские дуновения. Апостол Павел вышел им навстречу и тоже взял старика за руку.

— Что, не ожидал ты такого благолепия? — спросил он с улыбкой.

— Ум и душа земная не может этого вместить! — отозвался в слезах радости ветеран.

— Вот и оставайся здесь, Христос тебя благословил! — ответил апостол Павел.

Возвеселился от этих слов человек. Словно камень, который всю жизнь носил он на сердце, спала с него тяжесть бренного существования, но вспомнил он своих друзей и жену Лукерью Тимофеевну, которая могла обидеться, что второй раз уже не смог он отведать приготовленной ею окрошки. Упал тут Побожий в нога святым апостолам и, кланяясь до земли, сказал:

— Не могу я остаться живым в раю и бросить своих товарищей в беде. Понял я, что не всю нечистую силу утащил за собою в пекло. Хочу с друзьями разделить их судьбу.

Опечалились апостолы Петр и Павел.

— Да ведь второй-то раз можешь ты не попасть в рай. Ведь сейчас-то ты прошел в рай по вере своей да по доблести, а второй раз по делам да по совести пойдешь.

Приложил апостол Петр к Маркелычу мерило праведное и опечалился, увидев, что по многим грехам никак не попасть в следующий раз доблестному громовцу дальше чистилища.

Апостол Павел меж тем махнул рукой, и ангелы накрыли прямо среди райских кущ под белоснежной скатертью стол и пригласили Побожего откушать с дороги, выпить и закусить, чего Бог послал из божественных яств и зелий. Отказываться было неудобно, и Маркелыч сподобился чинно откушать в компании двух апостолов и, зная меру, лишь трижды поднял золотой ковш: первый раз в благодарность Святой Троице, второй раз за здоровье хозяев, а третий раз за упокой душ всех невинно убиенных святых угодников.

— Нет ли у тебя какой просьбы или желания? — спросил апостол Петр, испытывая ветерана.

— Слышал я в детстве, что больно хорошо у вас ангелы поют и играют на арфах, хотелось бы послушать.

И сейчас же появились белокрылые ангелы с арфами в руках, и один из них, выйдя вперед и припав на колено, нежным голосом спросил:

— Какую вы песню хотели бы послушать?

— Знаешь ли ты, добродию, такую песню «Ой, калина с малиной над лугом стояла»? — спросил бравый громовец, несколько конфузясь, что, может быть, не знает этот пригожий парубок такой песни.

— Нам, по воле Господней, все песни известны, и эта тоже.

Ангел, словно дивчина, скромно потупил глаза и, отступив, подал знак своим музыкантам, после чего необыкновенно трогательным голосом затянул:

Маркелыч, прослезившись, подтянул:

Когда ангелы и Побожий закончили петь, апостол Павел в свою очередь спросил:

— Нет ли у тебя еще какой-нибудь просьбы?

Чтобы не обижать святого старца, вспомнил Маркелыч, что с детства, когда еще лазил с мальчишками по чужим садам, все интересовался, намного ли райские яблочки вкуснее тех, что росли в саду Опанаса Сливы.

— Хотелось бы мне сейчас отведать райского яблочка, а более у меня никаких просьб нет.

Апостол Павел кивнул, и тот же ангел, что спрашивал о песне, упорхнул на своих белых крыльях в гущу райского сада и, в мгновение ока вернувшись, припал на колено, протягивая на ладони старику самое настоящее спелое райское яблоко. Взял его Маркелыч из рук нежного ангела, а надкусить не смог.

— Что же ты, братец, не кушаешь? — спросил его апостол. — Не стесняйся, ешь.

— Душа не велит такую красоту в рот тянуть, — ответил майор и, обратившись к ангелу, сказал: — Возьми, хлопец, его назад, для твоей ручки оно сподручнее.

Ангел, кротко улыбнувшись старику, забрал у Маркелыча яблоко и встал поодаль, а ветеран стал откланиваться хозяевам.

— Оставайся у нас, Маркелыч, глядишь, и друзья твои по Божьему соизволению сюда прибудут, не искушай судьбу, — попытались снова уговорить его святые угодники.

Еще ниже в поклоне опустился ветеран:

— Простите меня, святые старцы, но совесть не дозволяет оставаться в раю, покуда есть во мне хоть капля сил на службу Отечества. Благословите вернуться на Родину.

— Что с ним делать? — в сердцах всплеснул руками апостол Павел.

— Ничего не поделаешь с упрямцем! — отозвался апостол Петр.

Один его схватил за ухо, другой за вихор и оттаскали, как мальчишку, за то, что он не захотел остаться в раю.

— Молодец, правильно поступил! Благословляем! — вдруг улыбнулся апостол Петр просиявшему от этих слов Маркелычу. — Передай там, чтобы россияне с украинцами и белорусами были единосущны, как Святая Троица.

Подозвав архангела Михаила, он попросил его отнести ветерана на землю.

— Куда его там? — спросил святой архангел.

— Поставь его незаметно у памятника Минину и Пожарскому.

— С Богом, Маркелыч! — апостол Павел сунул под мышку ветерану лукошко с райскими яблочками и отчего-то смахнул слезинку, видя, как архангел, обняв старика, полетел с ним на землю.

Уже в почете опомнился Побожий, что не спросил, кому передать последние слова апостола Петра, но переспрашивать было поздно.

— Дюкову передам! — решил старик.