Утро воскресного дня в семье Повалихиных было солнечным только по факту отсутствия облаков на небе и проникновению лучей дневного светила в кабинет главы семьи и в спальню его дочери, но души трех членов этой семьи окутал туман. Злой волшебник Андрей Андреевич встал в шесть часов утра и напился чаю с сухариками. Потом он сел в кресло за письменным столом и долго глядел на портрет своего дедушки, как бы ища в его глазах ответы на все вопросы.

Еще вчера Андрею Андреевичу казалось, что его положение в мире незыблемо. У него хорошая должность — раз, две яхты — два, русская баня — три, две дачи: его дача и дача жены, наконец, такая умная и красивая жена. Квартира из четырех комнат в самом центре, само собой разумеется, машина. А самое главное — друзья!

Еще вчера Повалихин знал, что он один из столпов общества. Что такое столп общества, Андрей Андреевич не детализировал, но полагал, что если у тебя должность, хотя бы одна яхта, дача и квартира из четырех комнат, то ты — столп. А если их нет — чернь.

Дочь не входила в расклад Андрея Андреевича. Варенька — это была святая святых семьи. Ей Андрей Андреевич должен был передать и свои яхты, и квартиру, и русскую баню. Вчера еще обладание ими казалось Повалихину несметными сокровищами, а сегодня он впервые по-настоящему задумался. Много ли это — две яхты для прогулок и русская баня? Он словно очнулся от гипноза, под которым находился с момента, как помнил себя, и теперь силился понять, кто и когда его загипнотизировал.

— Я ведь шаман. Натуральный шаман, — бормотал про себя Повалихин. — Бью, как в бубен, в две свои яхты, парю в баньке своих дружков, поливаю кирпичи пивом да квасом.

А за это они дают мне право катать их на яхтах и служить у них банщиком, это помимо основной специальности. Даже и не шаман, какой я шаман?! Шаман — Петька Деревянкин из цековского отдела пропаганды, а я шкипер и по совместительству банщик, ну и если кого „съесть" надо… Должности мои — это для отвода глаз, а в основном, чтоб никто не догадался. Нет, конечно, только свистни, от желающих им спины веником хлестать да с проститутками на яхтах катать отбою не будет. Но, тем не менее, это не отрицает факта, что я банщик. И дедушка мой был банщиком. Точно!

Андрей Андреевич вскочил с кресла и в предчувствии сногсшибательной догадки забегал по кабинету.

— Так и есть! — Догадка сбила его с ног, и он снова рухнул в кресло. — Сначала была баня, а яхты появились потом. Отец освоил яхты, а дедушка был специалист по лег- кому пару. Значит, фактически, например, если… как поется в песне, „если завтра война, если завтра в поход", что мы будем иметь? Снова „топор, кота да отцовские рукавицы", а мельницу и поле заберут старшие братья. Если уж какой-то сопливый аспирант разбрасывается бриллиантами, то что о других говорить? Что-то они все о рыночных отношениях с Костей Яковлевым судачат, пока я пивком парку им поддаю, о приватизации. Конечно, я не пропаду и без бани, и без яхты, всегда нужны будут специалисты, которые умеют „подсиживать" и „съедать" других людей, но с возрастом хочется иметь стабильное положение. Раньше это была должность. „Съел" того, кто на ней сидел до тебя, а потом „ешь" претендентов и наслаждайся жизнью. А теперь какой-то ветерок подул, какие-то начинания пошли в верхах. Стоп, стоп! Ну, как в самом деле приватизировать начнут, а у меня всего-то капитала две яхты да баня, а за них-то сколько мне отвалят — „веник да шапку денег".

Почему-то столкновение с действительной материальной ценностью, которой он почитал недобежкинский бриллиантовый бант, произвело революцию в его мировоззрении. Вообще-то революция зрела давно, почитай, всю его сознательную жизнь, и нужен был только толчок. И вот теперь он удивлялся, насколько он, считавший себя матерым человечищем, яхтсменом, столпом общества, крутым мужиком, был глуп и слеп. Он, загипнотизированный дедушкой-банщиком и папой-яхтсменом, проспал эпоху периода первоначального накопления. Он копил воздух, разговоры, отношения, мнения, а другие копили бриллианты, цепочки, мебелишку, антиквариат, иконы древних русских мастеров и картины иностранных художников. Вот даже Недобежкин, у которого ни папа, ни дедушка не были ни банщиками, ни массажистами, ни лодочниками — одним словом, не числились ни в какой номенклатуре, сорит драгоценностями. Тогда что говорить о тех, кто хапал, что плохо лежит, да особенно кто по номенклатуре числился по ведомству охраны, кто сторожил, берег, контролировал, разрешал или запрещал, сколько же у них-то собрано этих бриллиантовых бантиков со шпинелями?

Андрей Андреевич схватился за голову.

— Вокруг меня все только об этом и трубят в иерихонские трубы, а я и имею уши, да не слышу. Какой же я дурак!

Неужели все потеряно? — Он прислушался.

Злая волшебница Марья Васильевна давно не спала. Она в полудреме для разминки немножко покружилась над предрассветным городом, влетев в постели к нескольким молодым людям в их сладких утренних снах, и, как пчелка, собравшая мед, вернулась в спой улей. Глаза ее открылись.

— Вот и все, птица вернулась в клетку! — вздохнула она, переживая, что ее полеты становятся не такими головокружительными и далекими, как в юности. Она вспомнила вчерашнее сватовство Недобежкина, его драгоценности, Семена Григорьевича и разговор с дочкой.

„Хочет стать миллионершей! У девочки глупая детская мечта, она хочет сбежать в прекрасный волшебный мир. Ах, она умная девочка, она быстро поймет, что рая нигде нет. Везде проблемы, проблемы, проблемы. Я ей обязательно помогу. Варька у меня сумасшедшая", — ласково подумала мать и как шахматист, обдумавший свой коронный ход, двинула на какой-то невидимой доске пешку в королевы.

Если у вас папа злой волшебник и мама злая волшебница, не огорчайтесь, что вы станете доброй волшебницей, потому что минус на минус дает плюс только в алгебре, а в жизни минус на минус дает минус в квадрате. Варя тоже была злой волшебницей, но она еще только училась и поэтому пока проходила науку по курсу добрых волшебниц — очаровательных девушек. Она училась в классе, который называется „чистота"! Учениц этого класса вы увидите в любой толпе уже за километр.

Я научу вас различать их. Если у вас есть хоть малейшие способности к науке классификации, вы определите этих девушек по необыкновенно чистеньким пальто, плащам и платьицам — это их форменная одежда. Тона их форменных одежд не „кричащие", а „заметные". Само собой разумеется, что в класс „чистоты" переходят только из класса „невинности", а разве может бывшая „невинность" носить кричащие цвета одежды? Надеюсь, вы различаете нюанс между „невинностью" и „чистотой"? Чистота это уже не невинность, но это еще и не. добродетель". То есть ученицы этого класса уже вступили на стезю порока, но порок бессилен прикоснуться к чистоте, хочет, но не может. Ученицы школы как бы среди адского пламени идут в несгораемых скафандрах, это и называется чистотой. Конечно, есть самозванки, и их довольно много, которые только делают вид, что они злые волшебницы, копируя настоящих учениц класса „чистоты". Но их очень легко отличить от тех, настоящих. Посмотрите на юных злых волшебниц, понаблюдайте за ними, а еще лучше, возьмите баночку масляной краски, зеленой или красной, и кисточку и, подойдя к одной из чисто одетых девушек, обмакните кисточку в баночку, только, пожалуйста, не макайте в черную краску, черная краска — это дурной тон, и нанесите на розовый или нежно-салатовый плащ „чистоты" жирную ярко-зеленую масляную черту. Ваши действия будут одобрены очаровательной улыбкой, и вы услышите ангельский голос: „Ах, какой милый молодой человек, вы, наверное, начинающий маляр. Вы меня перепутали с забором. Граждане, не покажете ли этому начинающему маляру, где близлежащий забор?"

И если граждане после этой ангельской речи, как дикие звери, накинутся на вас, вырвут у вас из рук и опрокинут вам на голову банку с краской, отволокут к близлежащему забору и вашими костями заделают выбитые доски, значит, опыт удался, вам повстречалась настоящая „чистота".

Если же „чистота" заорет или завизжит примерно следующее: „Идиот! Кретин! Измазал мне новый плащ! Ублюдок! Милиция, милиция!" (я уже не говорю про возможность непечатных выражений) — знайте: вам удалось выявить самозванку, и вы преспокойненько, пусть и не под совсем одобрительные взгляды граждан, но при полном отсутствии милиции, покинете место своего эксперимента живым и невредимым. Безусловно, есть множество других способов устанавливать учениц разных классов школы злых волшебниц. Но вот самую школу вам едва ли удастся найти, а ведь у нее есть и адрес, и почтовый индекс, и даже учительский состав, и, представьте себе, есть даже директор. „Вот бы с кем познакомиться!" — воскликнет какой-нибудь восторженный читатель или читательница. Упаси вас бог с нею познакомиться, ибо директор школы злых волшебниц — женщина. Даже не намекайте никому об этом. Потому что много изменений и удивительных приключений произойдет в вашей жизни, а с директоршей школы вы так и не познакомитесь. Ведь не скажет же она: „Здравствуйте, я директор школы злых волшебниц!" Однажды где-нибудь в трамвае, когда будет особенно много народу, некая почтенная старушка или дамочка средних лет случайно ткнет вас в спину зонтиком, и вы крикнете ей: «А нельзя поосторожней, гражданка?" И вот тут я подумаю: а ведь это она, директорша школы злых волшебниц, с которой вы так хотели познакомиться. Что ж, был шанс, но вы его упустили, а то слово за слово, с милой улыбочкой, с ласковыми интонациями — и сами бы не заметили, как пошло-поехало — удача за удачей. Все равно, женщина ли вы или мужчина, даже если вы и по возрасту не подходите для классов школ злых волшебников и волшебниц, но, если вы найдете подход к сердцу директрисы, она применит свое волшебство, и, как дуновение ветерка пушинку, подхватит вас фортуна и понесет, понесет.

О других классах, как-то: „святость", „грехопадение", „раскаяние" и многих других, — боюсь, в этом труде у нас уже не будет времени рассказать тебе, дорогой читатель. Грустно. Но…

Варенька Повалихина проснулась и сунула руку под подушку, нащупала свои драгоценности и подставила их под лучи только что показавшегося из-за домов светила. Вот где радостно запрыгали и засверкали солнечные лучи!

Аркадий, Аркадий! Как жалко, что ты не американский миллионер! — про себя воскликнула „чистота". — Ах, имея такие драгоценности, почему ты всегда ходишь в таком ужасном поношенном костюме? Два года мы знакомы, и за два года ничего не изменилось в твоем гардеробе. Ну, разве так можно? Ты же культурный человек, ты же знаешь, что говорил Чехов: „В человеке все должно быть прекрасно: и душа, и одежда!" Вот Володя Недорезов, посмотри, какие у него курточки, брючки, кроссовочки, а ты повесил галстук и думаешь, что за ним, как за каменной стеной. „Галстук — это флаг самца о капитуляции!" Ужасные слова! Кажется, Вольтер их сказал, а может быть, Дени Дидро? Ах нет, это Юлька Шамро со второго курса их говорит! — брезгливо вспомнила Варя. — Значит, если бы я была его женой, этот скупой рыцарь дрожал бы над своими сокровищами, а меня наряжал в лохмотья? Ужасно!"

Варя содрогнулась от одной мысли, что грязные засаленные лохмотья могут прикоснуться к ее чистейшему, без единой помарки, телу.

— А если нарядить его в смокинг? Он же высокий. У него грустные выразительные глаза, — задала она себе вопрос и ответила на него: — Тогда у Аркадия не будет грустных глаз. У человека в смокинге не бывает грустных глаз. Хотя бы в новый иностранный костюм его надо нарядить, и он будет выглядеть на миллион. Во всяком случае, это королевский жест — подарить на прощание драгоценности. Если Недобежкин сегодня не прибежит их забирать, значит, он благородный человек. Но хорошо ли для жизни быть таким легкомысленным? Любимой девушке дарить рубины! Это шикарно, но глупо. Теперь у него нет ни девушки, ни рубинов.

Варя вздохнула.

— Мне девятнадцать! Еще только девятнадцать, а ко мне уже сватались двадцать шесть раз. Сколько это может продолжаться? Правильно мама смеется: „Варька у нас прямо какой-то ас-истребитель женихов!" В самом деле, меня можно приравнять к Герою Советского Союза по числу отвергнутых женихов. Я сама не понимаю, как это у меня получается. Может быть, это дурно, но я уже втянулась. Мне нравится им отказывать. Но ведь Аркадий выдавал себя за одного человека, а оказался другим, он обманул меня. Вот что особенно мучительно.

У Вари созрел план. Но сначала надо было объясниться с родителями. Она уже давно кое о чем догадалась.

Воскресные завтраки у Повалихиных начинались в десять часов. Марья Васильевна относилась к ним, как набожный настоятель храма к воскресному богослужению. Стол в гостиной накрывался белой скатертью. Скатертей у Марьи Васильевны было много, были свои, были мамины, были даже бабушкины, и все как новенькие, без единого пятнышка. Умение удалять пятна со столовых скатертей — одно из главных качеств настоящей домохозяйки. Этого дела нельзя доверять химчистке. Конечно, лучше так воспитать домашних и завести таких знакомых, которые бы, как опытные минеры на минном пате, не делали ни одного неосторожного движения, потому что даже мельчайшая капелька на скатерти — это признак изъяна в безукоризненных манерах. Если, не дай бог, с ложки, ножа или вилки срывалась на скатерть хоть капля, она, как огнем, прожигала сердце Марьи Васильевны, навсегда оставляя в нем ранку горечи.

— Варенька! — когда-то говорила мама своей дочке, тогда еще маленькой девочке, потому что последний раз капля с Вариного столового прибора сорвалась на скатерть лет десять назад. — Это бабушкина скатерть. Мне бы хотелось, чтобы ты передала ее своей дочке такой же чистой, как она передала мне. Надеюсь, ты не нарочно поставила эту кляксу? Ты ведь не последовательница маркиза де Сада, который любил ронять жирные вилки на чистую скатерть, чтобы позлить свою маму?

Марья Васильевна говорила это таким теплым тоном, так по-доброму улыбалась дочке, так ловко при этом перерезала ей пути ко всем застольным порокам, что девочке оставался только один путь — стать такой же искусной фехтовальщицей всеми столовыми орудиями, какими были ее злые родители.

— Нет, мамочка, я не хочу быть последовательницей злого маркиза де Сада, я хочу быть твоей последовательницей.

Я ведь еще ребенок, у меня не до конца отработана координация движений, — объяснила она мамочке причину появления жирного пятнышка на скатерти.

— Дорогая Варенька, — вмешался тогда еще совсем моложавый папенька, — ты удачно сослалась на детскую координацию движений, но должен заметить, что юные гимнастки, выступают сейчас на международных соревнованиях, старше тебя совсем не намного, а с их координацией движений более взрослые спортсменки спорить не могут.

Варенька растерянно посмотрела на маму, ища у нее поддержки.

— Да, Варенька, скорее всего, причина твоей ошибки в том, что ты ешь новое блюдо, которое я приготовила. И набора освоенных тобой движений оказалось недостаточно, чтобы чисто провести разделку утиной тушки. Вот и все, никакой мистики.

Тогда еще совсем молодая мама ослепительно улыбнулась дочурке, посылая в нее заряд всепобеждающего понимания. Дочка ответила ей такой же отработанной за восемь или девять лет совместной жизни лучезарной улыбкой, после чего они вместе одарили счастливыми улыбками папу.

— Маша, у нас необыкновенно умный и красивый ребенок.

Это твоя заслуга, — закончил воспитательный фокус глава семьи, польстив тщеславию обеих дам.

Но самым главным был вывод, который он преподнес дочке.

— Вот так и люди, Варенька, каждый похож на незнакомое блюдо, и каждый предлагает себя другому, ты начинаешь есть его, а он в это время ест тебя, кто кого быстрее съест. Понимаешь, дочурка?

Андрей Андреевич шлифовал и подгонял мысли в очаровательной головке маленькой волшебницы каким-то одному ему да его жене известным образом.

— Я обязательно пойму, папочка! — согласно кивнул ребенок.

Совершив этот маленький экскурс в прошлое, который объясняет одну из причин такой изумительной сохранности столовых семейных скатертей, мы, к сожалению, не сможем объяснить другие, потому что их много. Наша повесть приключенческая, а не моралистическая. Если мы и касаемся душевных или нравственных мотивов поведения наших героев, то лишь по необходимости, чтобы дать читателю более прописанные портреты наших героев.

За обеденным столом всегда происходят самые интересные разговоры и разражаются самые большие скандалы.

Итак, за белой скатертью, может быть, еще Вариной прабабушки собралась на утренний завтрак семья Повалихиных, и на этот раз никто не мог первый начать легкую беседу. Очередному жениху было отказано, но праздника души и именин "сердца не получилось. Андреи Андреевич задумчиво доедал невоскресный непраздничный завтрак, состоявший из нескольких блюд и бутылки „Гурджани". Мы, к сожалению, даже не можем назвать вам наименования блюд, потому что это была не череда разных блюд, а именно завтрак. Нечто, называемое этим словом. Когда человек что-то ест. а спроси его, что он ел, не помнит. Мысли его были где-то далеко, и он не заметил, что и как съел.

Мама! — Варенька решила поделиться с родителями своими мыслями. — Мне кажется, папа хочет найти мне в спутники жизни идеального человека. Но ведь это недостижимая задача Идеала на земле нет.

— Но к нему надо стремиться, — машинально отозвался отец.

— Папа, у меня созрело решение. Я выхожу замуж за миллионера. Мама! — Варенька более уверенно повела наступление. — Мне кажется, мы все играем в какую-то игру. Более того, мы, только не обижайтесь, дорогие мама и папа, маленькая банда жуликов. Что-то вроде наперсточников. Вы меня обучили ловко катать шариками слов, глаз, ног, рук, сделали из меня фокусницу. Я зазываю очередного простака, и мы его ловко обжуливаем. Очень ловко! Мы что-то у него крадем, только я не пойму что. Я отказываю очередному жениху, и мы довольны, будто сорвали куш. Между тем это все воздух, наше тщеславие, и ничего больше. Мы же все — ты, папа, ты, мама, и я — сумасшедшие.

Андрей Андреевич, как капитан на пиратском судне, который давно уже ждал бунта в открытом океане, наконец-то расслабился. „Вот он! Зачинщики будут примерно наказаны!"

— Какой злой дух подсунул тебе эти кривые очки, дочка? — улыбнулся Андрей Андреевич.

Варенька пропустила папино замечание мимо ушей.

— Папа, я поняла, кто я такая и чьей дочкой являюсь. Если бы ты был хотя бы просто ненавистником женихов. Пусть бы какая-нибудь колдунья напророчила, что ты погибнешь от своего зятя. Это было бы так романтично: устраивать гонки на колесницах и отрубать головы побежденным жени- хам. Двадцать шесть отрубленных голов сейчас бы висело по фасаду нашего дома, и к ним экскурсбюро устраивало бы автобусные экскурсии. Но ведь ты не царь Эномай, у тебя нет коней, которых тебе подарил Борей. А каково вдруг догадаться, что папочка, мой милый добрый папочка, — людоед и мамочка, красивая, добрая мамочка тоже людоедка и что, следовательно, сама я тоже, нет, я не могу произнести этого слова!

Варенька разрыдалась. Папа и мама испуганно переглянулись, в глазах у обоих стоял ужас Их дочь каким-то чудом открыла тайну, которую они тщательно скрывали. Первая опомнилась Марья Васильевна.

— Варенька, голубушка, как ты догадалась об этом?! Мы так хотели с папой уберечь тебя от этой догадки. Да, ты дочь людоедов. Но что делать?! Я, например, не съела в жизни ни одного человека.

— Варенька а я ем только очень гадких людей!

— Все равно, папа, это ужасно! Как я смогу теперь смотреть людям в глаза? Скажите мне честно, я что, тоже должна буду есть людей?

— Что ты, что ты, Варенька! — ласково склонился над ней отец. — Это совсем необязательно. Только если у тебя будет желание. Вот наша мама не любит людей, она их ни когда не ест.

— Нет, я вам не верю. Теперь я понимаю, куда так бесследно исчезли Вадим Иннокентьевич, Володя Петухин и еще некоторые мои знакомые.

Марья Васильевна потрепала дочку по плечу.

— Что ж, девочка моя, эту драму приходится пережить почти каждой дочке людоедов.

— Мама, как ты можешь так спокойно говорить об этой гадости! Это трагедия, а не драма! Есть людей?! Какая гадость, гадость! Папа, неужели тебе приятно вот так, с костя ми, с ботинками, целиком съедать человека, даже не выплюнув костюма? Нет, я в это не могу поверить.

— Ах, дочка, мы вообще не можем понять, как ты догадалась.

— Я стала вспоминать своих женихов и сунулась в записную книжку, там нет нескольких номеров. Я точно помню, что я их записывала. Володя Петухин, я позвонила его маме, а она ответила, что не знает никакого Володю. Папа, это ужасно, съесть целиком не только человека, но даже его номер телефона, и даже слопать память о нем, это слишком!

— Вот видишь, дочка! Ничего не поделаешь, раз ты помнишь о нем, значит, ты наше дитя, только людоеды помнят съеденных людей, люди мгновенно о них забывают.

— Варенька! — Мама очень проникновенно посмотрела дочке в глаза и улыбнулась так же тепло, как в детстве, когда Варя-Валенька не знала еще, что ее милая добрая мама никакая не милая добрая мама, а злая волшебница, да еще в придачу людоедка.

— Варенька! — повторила мама. — Не огорчайся, вспомни Маяковского, помнишь? „Мамы всякие важны, мамы всякие нужны", и папы всякие важны, палы всякие нужны. Ведь ножом режут хлеб, но им можно и убить человека. Это все прописные истины, неважно, кто ты, людоед или не людоед, лишь бы был хорошим человеком, умным и добрым, интеллигентным и культурным.

Варенька, несмотря на свои девятнадцать лет, по-детски захлопала глазами.

— Мамочка, но ведь людоеды не люди! Разве можно.

— Конечно, можно! — воскликнул папа. — Твоя мама и с человеческой, и с людоедской точки зрения безупречна! „Дети за родителей не отвечают, только родители отвечают за детей", „Все понять, все простить", „Не судите да не судимы будете". Поживи подольше, и ты многое поймешь, — засыпал свое дитя мудрыми афоризмами папа-людоед.

— Да, Варенька, не спеши с выводами, ты должна многое осмыслить. Ты ведь хотела выйти замуж за миллионера, ты хотела носить бриллиантовые украшения. Тебе ведь стал нравиться Недобежкин. Прекрасный молодой человек, мы его недооценивали. Очень приятный. Конечно, у него есть недостатки, но это от молодости. Мне даже кажется, что он подходит тебе.

— Верно, Машенька, — обрадованно, как за спасительную соломинку, схватился папа за тему жениха, чтобы отвлечь дочь от ужасных мыслей. — Это глупый снобизм с моей стороны. Просто мне бы не хотелось отпускать тебя, Варенька, из дома. Ты для нас с мамой еще ребенок. Аркадий?! Конечно, конечно! Аркадий чудо что за молодой человек. Ей-богу, Машенька, он пара нашей Вареньке. Ведь пара, пара?

Вареньке не понравилось, что родители от весьма холодного отношения к аспиранту перешли к таким неумеренным восторгам.

У нее вдруг мелькнула догадка.

— Ой, что вы говорите такое? Постойте, постойте, мамочка, папочка. Уж не хотите ли вы сказать, что и Аркадий тоже…

Дочка, волшебница, людоедка не могла сходу выговорить это слово по отношению к Недобежкину.

— Нет, я этому не верю. Как, неужели и Аркадий Михайлович тоже людоед?! Он людоед?!

— Успокойся, Варенька, мне кажется, он не людоед. Я еще не совсем уверена, но, по-моему, нет.

— Какой он людоед, Варенька! — со знанием дела рассмеялся Андрей Андреевич. — Да он божий одуванчик. По крайней мере, до вчерашнего дня я за ним никаких сверхъестественных способностей не наблюдал. Правда, вчера он меня удивил: и вел себя странно, и драгоценности подарил. Нам все это надо осмыслить! Варенька, пойдите в твою комнату и осмыслите с мамой все свои открытия за последнее время, а я должен кое о чем серьезно подумать.

Андрей Андреевич, которого нисколько не тяготила его людоедская природа, боялся, что его положение „банщика" и „шкипера" вскоре, в эпоху грядущих общественных изменений, ничего не будет значить, а тут еще на него свалилось открытие дочери. Он сбежал в свой кабинет.