Генерал-майор в отставке И. Кинаров

ПОЛПРЕД ОГПУ

В архивных материалах в ворохе малоценных бумаг один из наших сотрудников обратил внимание на потертый, пожелтевший от времени листок:

«Предъявитель сего тов. Бак командируется мною в г. Омск за получением возможного количества грузовых, легковых и бронированных автомобилей для нужд Семеновского фронта. Желательно также получение автомобильных частей и бензина.

Командующий Семеновским фронтом Сергей Лазо.

7 апреля 1918 года».

Скупые строчки мандата, написанные рукой легендарного Лазо, помогли восстановить еще одну страницу яркой биографии нашего земляка…

Апрель тревожного 1918 года. Красный командир Борис Аркадьевич Бак, выполняя поручение Лазо, пробирается в Омск. Настойчивые попытки заполучить необходимую для фронта технику оборачиваются неудачей. Нет оружия, боеприпасов. Что уж тут говорить о броневиках!

Б. А. Бак. Фото 1930 г.

Что же делать? Возвращаться с пустыми руками? Но он же знает, что фронт порой держится благодаря только самоотверженности бойцов, добывающих оружие и патроны в боях с врагом. На свой страх и риск Бак отправляется в Москву.

Многодневный путь в холодных, промерзших теплушках — позади. Смертельно усталый, полуголодный, он ходит по центральным учреждениям. Просит, доказывает, требует. Его встречают по-разному: одни внимательно выслушивают просьбу, сочувствуют, другие отмахиваются: «Семеновцы? Банда? Полноте, батенька. Это же не японцы». А ответ всюду одинаков: «Помочь не можем. В России десятки фронтов…»

Он знает, что слова эти не отговорка. Война идет всюду: на западе и на юге, востоке и севере, и республика, встающая из развалин нищей страны, только собирает силы. Помочь лазовцам может сейчас только один человек.

Бак идет в Кремль, предъявляет мандат, добивается приема у председателя Совнаркома. Докладывает Ленину о положении в Сибири, нуждах фронта и просьбе Лазо. Из Кремля он уходит окрыленный. Владимир Ильич распорядился выдать сибирякам все необходимое снаряжение.

Встреча с Лениным дала молодому командиру новый заряд сил. С утра и до ночи он хлопочет на складах, железнодорожных станциях, отправляет на фронт пушки, снаряды, автомобили. Но полностью справиться с задачей и вернуться в штаб Лазо не успел: дорогу в Сибирь перерезали белочехи…

Борис Бак просит послать его на Восточный фронт, на Урал, ближе к своим. Однако получить назначение не так-то просто. В Москве его не знают, а кое-кого бывший прапорщик настораживает. Приходится самому представлять себя. Собственная биография кажется ему незначительной, заурядной. Да и что выдающегося в ней может быть, если тебе от роду только двадцать. Сын бедняка, из милости, на казенные деньги принят в техническое училище. Едва закончил его, призвали в армию. Попал в Царицын, в учебный батальон. Оказался в среде близких по духу, революционно настроенных бывших студентов. В батальоне чувствовалось влияние большевиков: солдаты поддерживали связь с рабочими города, читали и распространяли прокламации. Все это сказалось в феврале семнадцатого, когда пал царизм. Солдаты учебного батальона единодушно встали на сторону большевиков. Принимали активное участие в революционных событиях, вылавливали и разоружали полицейских, несли охрану города. Батальон, оказавшийся под влиянием ревкома, был серьезной помехой военным властям. Его расформировали. Борис Бак в числе других под благовидным предлогом (на учебу) был отправлен в Иркутск, в школу прапорщиков.

Стать офицером? Изменить революции? Предать все то, о чем так горячо спорили и мечтали? Нет, на это он не согласится, если даже придется пожертвовать жизнью. Взволнованный, решительно настроенный оставить школу, он пришел в Иркутский комитет РСДРП. А вышел… с заданием вести конспиративную работу среди юнкеров. Из памяти не выходили слова секретаря комитета: «Революция, дорогой, это не только саблей махать. Не вредно пораскинуть умом. Знать, кто тебе друг, а кто враг, уметь бороться с ним…»

В чужой среде юнкеров он чувствовал себя поначалу скованно. Потом осмотрелся, стал изучать людей. Из надежных товарищей — солдат, бывших студентов сколотил большевистскую группу. Помогал товарищам разобраться в революционных событиях, в лицемерной политике правительства Керенского. Непозволительная деятельность юнкера Бака стала известна начальнику школы. Его арестовали и отдали под суд. Это событие вызвало открытое выступление революционно настроенной части будущих прапорщиков. Власти не решаются в такой обстановке вынести обвинительный приговор, и Бака освобождают из-под ареста…

Вот и все, что он мог о себе рассказать. Бак получает желаемое назначение. Едет на Урал. Здесь в сложной обстановке проявляются его лучшие качества — боевого командира, организатора и пропагандиста.

Он работает в штабе и по долгу службы бывает на самых ответственных участках фронта. Руководит операциями и ходит в бой, наводит порядок на забитых железнодорожных узлах и организует снабжение красноармейских частей. Не хватает оружия — Бак едет на ижевские заводы. От имени командования обращается за помощью к партийным организациям, рабочим коллективам. Он видит, как трудно заводским товарищам: не хватает рабочих рук, оборудования, металла. Но кому в Советской России сейчас легко? Бак выступает на собраниях, идет в цехи, к тем, кто делает винтовки. Настойчивость молодого командира, кипучая энергия, которой в другое время хватило бы на пятерых, побеждают. Рабочие остаются у станков на вторую, третью смены и дают фронту необходимое.

Еще труднее оказывается доставить обоз с винтовками на фронт. На пути чуть не ежедневные стычки с бродячими бандами, а достать несколько вагонов на станции сложнее, чем выучить китайскую грамоту. И, может, другой отступил, смирился бы с тем, что, кажется, невозможно простыми человеческими усилиями превозмочь. Он не сдается. Ищет и находит выход, вовремя доставляет оружие на фронт.

Товарищи поздравляют его, благодарят. Такое задание не каждому по плечу. Смущаясь, он отшучивается: «Революция — это не только саблей махать». Шутка оказалась пророческой. Он просится на передовую, а его назначают начальником одного из управлений фронта.

Заканчивается гражданская война, и Бориса Бака партия направляет в органы ЧК. Ему двадцать два, но за плечами уже солидный опыт партийной и военной работы. Он заместитель председателя ЧК сначала в Томской, затем в других губерниях Сибири. Новая работа поглощает его целиком, он отдается ей всей душой.

Не стало военных фронтов. Однако фронт оставался всюду. Это были разруха и голод, детская беспризорность, спекуляция, диверсии, вредительства. Не справившись с революцией в открытой схватке, враг боролся теперь исподтишка, вредил из-за угла. Революцию по-прежнему надо было защищать. А это не только саблей махать.

Одно время на участке Сибирской магистрали участились крушения. На место происшествия тут же выезжали оперативные группы, тщательно обследовали обстоятельства происшествия. Но возвращались ни с чем. На след напасть не удавалось, диверсанты словно проваливались сквозь землю.

Бак отправился на участок сам. Не в служебном салон-вагоне с впечатляющей охраной, а неприметным пассажиром. Командировочное удостоверение техника управления железной дороги давало возможность, не вызывая лишних подозрений, изучить обстановку.

«Техник» оказался на редкость дотошным. Он побывал на станциях и разъездах, в паровозном и вагонном депо, беседовал с путейцами и движенцами и как-то незаметно стал всюду своим человеком. Даже в артели Тебенькова, где люди держались настороженно, особняком. Скорее всего подействовало то, что «техник» однажды обмолвился о себе как о бывшем офицере, владельце крупного имения. Ведь Тебеньков и его ближайшие дружки — выходцы из крупных кулацких семей. Бак близко познакомился со многими членами артели, несколько суток провел в их доме и вскоре уехал.

Вернулся он с ордером на арест Тебенькова и его приспешников. Банда, действовавшая под видом ремонтных рабочих, спускавшая под откос и грабившая эшелоны, получила по заслугам.

В 1927 году Борис Аркадьевич Бак был назначен полномочным представителем ОГПУ на Средней Волге. Около десяти лет он проработал в Самаре и многое сделал для того, чтобы парализовать действия враждебных элементов, разоблачить вредителей, кулаков-террористов, врагов всех мастей, замышлявших или совершивших злодеяния против молодой Страны Советов. Бак был беспощаден к врагу. Все знания и опыт он отдавал делу. От сотрудников ЧК он требовал партийной принципиальности, тщательного и объективного расследования, неукоснительного соблюдения законности.

Люди, работавшие с ним, рассказывают, как строго следил Борис Аркадьевич за тем, чтобы революционная законность не оказалась формальностью. Однажды в ЧК поступили сведения, что работник Самарского губторга Яковлев в прошлом был агентом охранки. Выяснилось, что до революции Яковлев жил в Балакове, служил приказчиком, считался в городе общественным деятелем и принимал участие в работе местной организации РСДРП. В архивах нашлись документы, которые позволяли сделать вывод, что в 1914 году за революционную деятельность Яковлев был арестован и завербован жандармами. Он имел кличку «Лохматый», регулярно доносил обо всем, что было ему известно о работе большевистского подполья в Балакове и Самаре. Архивные документы свидетельствовали, что Лохматый — довольно ценный агент. Некоторые его донесения пересылались в Петроград. Стала известна даже ставка, которую он получал ежемесячно, — 25—30 рублей.

Картина казалась настолько ясной, что сотрудник, занимавшийся расследованием, принес Баку на подпись постановление об аресте Яковлева. Борис Аркадьевич внимательно выслушал сотрудника и возвратил ему материал.

— У вас здесь нет одного немаловажного документа, — с мягким упреком сказал он. — А именно: свидетельства, которое подтверждало бы, что Яковлев и Лохматый — одно лицо. А на основании догадок, подозрений и предположений арестовать человека мы не можем.

Поиск пришлось возобновить. Архивы жандармерии, тщательно изученные, уже ничего не могли дать. Охранка умела конспирировать свою работу и в докладах, сообщениях в столицу ни разу не назвала фамилию Лохматого. Предстояло найти человека, который лично бы знал агента. Вряд ли нужно подчеркивать, какой это был кропотливый, зачастую напрасный труд. Прошло почти двадцать лет, и разыскать сотрудника охранки, знавшего лично Лохматого, казалось делом просто безнадежным.

Время шло. Яковлев по-прежнему был на свободе, а доказательства его вины найти не удавалось. В отделе стали поговаривать, что нужно либо прекратить дело, либо брать Яковлева. Бак выслушивал предложения и успокаивал сотрудников:

— Арестуем, когда будет все ясно. Вот и добивайтесь ясности. Это наша работа.

Свидетеля все-таки нашли. Чекисты разыскали бывшего жандармского вахмистра Тырина, через которого Лохматый поддерживал связь с охранкой: передавал доносы и получал деньги. На стол положили больше десятка фотографий и среди них снимок Яковлева. Тырина попросили сказать, кого из этих людей он знает. Бывший вахмистр обладал неплохой памятью. Он перебрал снимки и остановился на портрете Яковлева:

— Это Лохматый.

— А настоящая фамилия?

— Яковлев. Приказчик Яковлев. Жил в собственном доме на углу Амбарной и Никольской. Там я и брал его. А в тюрьме полковник Познанский завербовал. Мое дело было потом маленькое: взять у Лохматого письмо — отдать деньги.

Нашлись и другие материалы, полностью изобличавшие Яковлева.

— Вот теперь все ясно, — закончил Бак и распорядился познакомить со всеми документами первого секретаря горкома партии.

Провокатор был арестован. Возмездие настигло его.

Случаев, подобных этому, в чекистской практике Бориса Аркадьевича было много. В 1931 году один из районных уполномоченных ОГПУ представил материал на арест гражданина К. Свидетели, а это были авторитетные люди, писали, что К. служил у белочехов и принимал участие в расстреле советского работника. Факты, казалось, налицо. Но Бак не дал разрешения на арест. Опытный чекист, он увидел незаметные на первый взгляд неточности, которые ставили показания под сомнение. Дело было возвращено, тщательное расследование показало, что К. невиновен, хотя у белочехов действительно служил, пытаясь спасти задержанного ими брата-красноармейца.

Требовательный и строгий на службе, Бак был внимательным и чутким руководителем. Он знал, как тяжел и изнурителен труд чекистов, не знающих покоя ни днем, ни ночью. Он многое сделал для того, чтобы как-то улучшить условия жизни и скрасить быт семей сотрудников, большую заботу проявлял о детях.

Его, простого и общительного, хорошо знали и ценили в областных партийных и советских органах. Знали на заводах и фабриках, в колхозах и совхозах. Революционные праздники он проводил среди рабочих, активно участвовал в партийной работе. Бак был делегатом XV, XVI и XVII съездов партии, II, V, VI, VII и VIII съездов Советов, избирался членом ЦИК.

Он был из той плеяды большевиков, которых выдвинула на работу в органы госбезопасности революция. Ее идеалам он был верен всю жизнь, постоянно воспитывал подчиненных в духе требований, высказанных в свое время Ф. Э. Дзержинским.

— Держите постоянную связь с партийными органами, советуйтесь с ними, и тогда дела пойдут на лад, — всегда говорил он сотрудникам.

Верный делу партии, принципиальный во всем, он никогда не шел на сделку с совестью. Большевистская прямота, партийность в работе, неуклонное соблюдение революционной законности — вот чем руководствовался он при решении вопросов. Такой руководитель в органах госбезопасности в 1937 году кое-кого не устраивал, и он был необоснованно арестован…

Память о верном большевике и чекисте, Человеке с большой буквы вечна в сердцах тех, кто знал Бориса Аркадьевича Бака. Коммунист, командир, прошедший через горнило революции и гражданской войны, он на анкетный вопрос «Какие особые заслуги имеете?» — отвечал односложно: «Не имею».

Храбрость и самоотверженность в борьбе за дело революции, беззаветную преданность партии, громадное напряжение сил при выполнении ответственных заданий, умелую организаторскую работу он считал естественными качествами большевика.

 

Генерал-майор в отставке И. Кинаров

БЕЗЗАВЕТНЫЙ ГЕРОЙ РЕВОЛЮЦИИ

В августе 1921 года под станцией Погромное в бою с бандитами погиб чекист Александр Силин. Бандиты, опознав по служебному удостоверению человека, имя которого наводило на них страх, уже мертвому отрубили голову, искололи штыками тело, отрубили пальцы.

Выехавшие из Самары на поиски Силина сотрудники транспортной ЧК Петр Алексин, Василий Волков и Иван Илясов ночью, пока банда пьянствовала в селе, тайно откопали останки зарытого в общую могилу боевого товарища и привезли в Самару. Погибшего героя хоронила вся Самара. Трудящиеся города явились на траурный митинг со знаменами и плакатами. Похоронили Силина в городском сквере против здания губисполкома.

Чем же заслужил чекист такие почести, которые оказал ему народ посмертно?

В декабрьское утро бурного 1905 года резкие удары по подвешенной буферной тарелке возвестили о начале забастовки в Великолукских железнодорожных мастерских. Не обращая внимания на угрозы мастера Комисаренко, молодой жестянщик Силин продолжал бить длинным болтом по тарелке и призывал:

— Кончай работу! Довольно гнуть спину!

Рабочие стекались на митинг в паровозный цех. Собрались все, за исключением кучки черносотенцев из «Союза Михаила Архангела» во главе с Комисаренко. Эти сгрудились в сторонке и из-под козырьков картузов зло посматривали на рабочих, обмениваясь репликами.

А. Ф. Силин. Фото 1921 г.

Верстак в просторном цехе стал трибуной. Перебивая друг друга, выступали рабочие Беляев, Уколов, Тимошенко и другие. Александр протиснулся вплотную к верстаку, но выступить пока не решался, ему казалось, что речи старших товарищей были убедительней, чем слова, которые мог бы сказать он, Силин.

Шли дни забастовки, робость Александра прошла. Старые рабочие одобрительно кивали, слушая его зажигательные выступления на митингах.

Рабочие одержали тогда победу: их требования о сокращении рабочего дня и повышении зарплаты были удовлетворены, отменили штрафы, налагаемые мастерами за каждую провинность, а иногда и просто так, по настроению, за косой взгляд. Александр в эти дни не знал покоя. В обеденные перерывы бегал по митингам, которые возникали в цехах, а поздними вечерами после работы шел к друзьям. Собирались у кого-либо на квартире, обсуждали неотложные дела, спорили.

Вскоре царское правительство пошло в наступление, отменило все завоеванное рабочими. Начались аресты. Попал в черный список жандармерии и Александр Силин. Пришлось бросить работу на железной дороге и прятаться. Тайно собирались на островке, но как-то нагрянули туда жандармы, была стрельба, еле удалось уйти. Знакомая девушка Мария прятала беглеца в бане и несколько дней ухаживала за ним, носила ему пищу.

Прошло некоторое время, опасность ареста как будто миновала, и появилась возможность работать. На железную дорогу не принимали. В жандармерии он значился как бунтовщик, выступавший на митингах, хотя материалов, достаточных для заточения его в тюрьму, собрать, видимо, не сумели.

Александр вынужден был наняться жестянщиком к частным подрядчикам. Однако от железнодорожников он не отрывался, продолжал участвовать в подпольных делах большевистских кружков узла. Вот почему, когда в июне 1919 года Силин прибыл в Великие Луки как председатель военно-революционного комитета дороги для пресечения действий чиновников-саботажников и их прихвостней, угрожавших остановить движение поездов, многие кадровые рабочие признали своего «Саньку», поддержали его.

В 1911 году Силин переезжает в Москву вместе с Марией, ставшей его женой. Работает слесарем на железной дороге. В квартире Силиных нередко собирались рабочие. Приходили по одному. В ожидании других пришедшие садились за стол, начиналась игра в «подкидного» и в «свои козыри», а затем с розданными картами на столе — чтение запрещенной литературы.

В октябре 1917 года Силин был в числе первых, поднявшихся на борьбу. С оружием в руках участвовал в захвате власти большевиками в Москве. Его назначают председателем военно-революционного комитета Московско-Виндавско-Рыбинской железной дороги. В день, который принято считать днем создания Красной Армии, 23 февраля 1918 года, Александр Филиппович получает мандат члена боевого центра. В этом документе значилось:

«Является членом боевого центра дороги по борьбе с наступлением немцев с неограниченными полномочиями по принятию необходимых мер».

Из воспоминаний Михаила Ивановича Скорнякова, бывшего рабочего Великолукского паровозовагоноремонтного завода:

«В феврале 1918 года, будучи демобилизованным из старой армии, я вернулся в Великие Луки. Как-то летом приехал туда Александр Филиппович. До этого я с ним не встречался, но раньше был немало наслышан о «Саньке-безбожнике» и «Саше-забастовщике». После того как мы познакомились поближе, Силин предложил мне поехать работать к нему в Москву — он тогда был начальником охраны дороги.

Семья Александра Филипповича жила в Марьиной роще, в 1-м проезде, в ветхом деревянном домишке. Несмотря на тесноту — они занимали квартиру, состоявшую из комнаты и кухни, — меня оставили у себя.

Работали днем и вечером, нередко всю ночь. После рабочего дня, быстро пообедав дома, Силин опять спешил в управление. Иногда выпадало свободное время, и тогда он предлагал мне побродить по Москве, которую я знал мало. Трамваи не ходили. Шли пешком. Москва бурлила. Стихийно возникали митинги. Александр Филиппович обязательно остановится, прислушается, а то и скажет: «А ну-ка дайте мне слово». И вскоре слышится его простая, но страстная речь».

В 1919 году Силин руководил политотделом дороги, боролся с саботажниками из числа чиновников-железнодорожников, мобилизовал людей на восстановление транспорта.

С конца 1919 года топливный кризис в стране принял угрожающий характер. Советом обороны вывоз топлива был приравнен к выполнению военно-оперативных заданий. По постановлению Совета Народных Комиссаров в начале 1920 года Александра Филипповича направляют на этот ответственный участок работы.

«Для руководства всеми операциями по экстренной вывозке дров из района Самаро-Златоустовской железной дороги», —

написано в сохранившемся в архиве мандате Силина, подписанном В. И. Лениным.

Где бы ни работал Силин, он лично брался за самое трудное, самое опасное.

«Пользуется большим авторитетом у железнодорожников, имеет на них сильное влияние», —

так характеризовали его в те годы партийные органы.

В мае 1920 года партия направляет испытанного большевика в органы ЧК. Он получил должность начальника транспортной ЧК трех железных дорог: Самаро-Златоустовской, Троицкой и Волго-Бугульминской.

С первых дней работы в органах госбезопасности Александр Филиппович много раз возглавлял отряды, участвовавшие в подавлении банд, орудовавших в районе железных дорог. Наиболее серьезными были операции против банд зеленых, напавших на Златоуст и пытавшихся толкнуть на преступный путь железнодорожников. Смелость, решительность, внезапность действий Силина обеспечивали успех подобных операций. Транспортная ЧК так же успешно боролась с другими врагами республики: ворами, крупными спекулянтами и антисоветскими группами, беспощадно разоблачала саботажников.

У Силина проявились замечательные организаторские способности и качества, необходимые большому руководителю. Он за короткое время разобрался в работе всех подразделений руководимого отдела и периферийных органов, выявлял недостатки и мастерски устранял их. Александра Филипповича возмущало, что в отделе нет строгого учета дел, нельзя сразу узнать, за кем из сотрудников числится тот или иной арестованный, кто ответствен за ведение дела. Не было должного порядка в обращении с деловыми бумагами, подчас очень важными, что создавало безответственность и оставляло возможность для злоупотреблений.

Сотрудники работали напряженно и с большой нагрузкой. За четыре месяца с начала работы Силина в отделе возникло более 1200 дел, и только четко поставленный учет мог обеспечить наблюдение за их прохождением, избежать волокиты и нарушений законности. Вчерашний слесарь, затем боевой командир в годы революции стал умелым руководителем сложного аппарата.

Чекист понимал, что борьба с врагами молодой Республики Советов — это не только операции с маузером в руках. Он много сделал, чтобы организовать и наладить кропотливую планомерную работу по выявлению и разоблачению скрытых врагов — наймитов российской и иностранной буржуазии. Занимался разработкой служебных инструкций по чекистской работе и настойчиво добивался применения их на практике. Старался быть деловым и принципиальным во взаимоотношениях с руководством дорог. Однако некоторые чиновники от руководства дали понять Силину, что его благополучие зависит от того, будет ли он с ними ладить. Большевик заявил интриганам:

«Я должен работать в контакте с вами, но как чекист и коммунист от контакта в личных целях отказываюсь, если надо будет — пойду против всей Самары».

Чекист не мог терпеть пьяниц, беспощадно очищал ряды чекистов от случайных людей, в то же время кропотливо воспитывал преданных делу, но недостаточно грамотных сотрудников.

Стремительный, вечно занятый делами, участник всех серьезных операций, он был исключительно скромен в личной жизни. Несмотря на высокий пост, большие полномочия и широкие возможности, Силин при жизни даже не успел получить квартиру и жил с семьей при отделе. Заявление чекиста на квартиру осело где-то у волокитчиков жилищно-коммунальных инстанций, а других путей для получения квартиры он не искал. Квартиру предоставили семье уже после гибели Александра Филипповича.

Гражданская война заканчивалась, но по просторам Поволжья все еще рыскали недобитые банды. Они врывались в села, убивали коммунистов, отбирали у крестьян хлеб, терроризировали население.

Бандит Серов для привлечения на свою сторону крестьян всячески пропагандировал эсеровскую программу и лозунги. При своем штабе создал политический отдел, даже «реввоенсовет» и «следственную комиссию», состоявшие из отъявленных головорезов. Часть награбленного хлеба главарь раздавал голодающим, обещал райскую жизнь и уводил обманутых мужиков в другие села для новых погромов и грабежей.

Сарафанкин одно время примыкал к банде Серова, был у него членом «реввоенсовета», но лотом, вкусив власть, начал орудовать самостоятельно.

Особенно ощутимый урон несли от бандитских налетов станции Самаро-Златоустовской и Ташкентской железных дорог — этих важных транспортных магистралей, соединяющих столицу с Сибирью, Уралом и Средней Азией. Обнаглевшие бандиты появлялись даже в районе Падовки, под самой Самарой. Неоднократно совершали набеги на села в районе Большой Глушицы и Большой Черниговки.

В июне 1921 года около разъезда № 9, повредив полотно железной дороги, они устроили крушение поезда и захватили ценные грузы. Отягощенные добычей мародеры ушли в степные районы Оренбуржья. В начале августа бандиты в красных шароварах появились в Бузулукском уезде. В селе Александровском они напали на сельскохозяйственную школу. Небольшой отряд коммунистов, находившийся в ней, оказал налетчикам отчаянное сопротивление, однако в неравном бою все двадцать человек были перебиты. Бандиты забрали племенной скот и 500 пудов хлеба.

Надо было обезвредить банду как можно быстрее, не допустить перерыва в движении поездов. По тревоге, поднятой начальником транспортной ЧК Силиным, создали отряд из войск ЧК. Возглавили его председатель губернской ЧК Бирн, командир батальона Щугар и Силин. Когда поезд подошел к станции Погромное, бандиты были примерно в 15 километрах. Чекисты спешили. Им сообщили о подготовке бандитов к новому набегу. Для переброски красноармейцев решили использовать единственный грузовик, имевшийся на станции.

Силин выехал с первой группой. Надо было разведать обстановку, продумать план операции, подготовиться. Силин никогда не думал о личной безопасности, находился в самой гуще сложных событий, за это его особенно любили друзья и сотрудники.

Грузовик сделал два рейса. Возвращения его из третьего Александр Филиппович так и не дождался. Машина, оказалось, встала из-за проколотой шины. В это время бандитский патруль заметил переброшенную к селу группу красноармейцев и доложил:

— Чекисты за околицей!

Главарь как раз проводил смотр своего войска перед новым рейдом. Бандиты были хорошо вооружены. У каждого сытый, отдохнувший конь, большие запасы патронов. Бомбы, наганы, карабины.

Атаман тут же, прямо с построения, бросил все эскадроны на кучку красноармейцев. Однако смять их с ходу не удалось. Молодые бойцы дрались отчаянно, отбили четыре атаки. Был убит командир роты Кузнецов. Руководство боем взял на себя Александр Силин.

Неравная схватка длилась весь день. Кончились патроны, завязался рукопашный бой. Почти весь отряд погиб. Под вечер бандитская пуля оборвала жизнь Силина. В живых осталось несколько красноармейцев. Они-то и сообщили о гибели Силина.

В 4 часа 50 минут утра 11 августа дежурного Самарской транспортной ЧК пригласили на железнодорожный телеграф к аппарату. Вызывал из Бузулука уполномоченный Сухов. Он передал срочное сообщение:

«На станцию Погромная вернулось несколько раненых красноармейцев, бывших в бою в составе отряда губчека. Им удалось убежать. Отряд дрался до последнего патрона. Бандой руководит Сарафанкин. У него в наличии две с половиной сотни кавалеристов, пулеметы. В составе банды — доктор-англичанин. Руководитель отряда Силин убит, труп среди убитых не опознан».

Из воспоминаний Петра Ивановича Алексина:

«В то время я работал комендантом транспортной ЧК. Все наиболее опасные и сложные операции Силин возглавлял сам и непременно брал с собой меня, но в тот раз, когда поступило сообщение о намерении банды, я был на выполнении другого задания и к отходу поезда вернуться не успел. На другое утро получили телеграмму о гибели Силина. Меня и сотрудников Волкова Василия, Илясова Ивана послали на поиски Силина.

К месту боя пошли ночью. С собой взяли местного мужика, очевидца событий. Банда, довольная победой, гуляла в селе, но их верховые патрули не раз появлялись на дорогах. Разрыли несколько свежих, наскоро закопанных могил. В одной из них лежал боец в красноармейской гимнастерке, голова которого была разрублена шашкой пополам, лицо обезображено. Тело оказалось исколотым штыками, пальцы рук обрублены. Белая рубашка была с манжетами — такие носил Александр Филиппович, а курсанты и красноармейцы носили тогда рубашки с тесемками. В кармане брюк сохранился кисет, вышитый маленькой дочуркой Катюшей. Я обратил внимание на рубцы на руках. Это следы ожогов. Силин по приезде в Самару выписал для отдела мотоцикл и нередко разъезжал на нем по спешным делам. Как-то ночью потребовалось срочно выехать. Мотоцикл не заводился. Силин стал копаться в моторе. В гараже электрического света не было, горела керосиновая лампа. А она неожиданно опрокинулась, загорелись верстак и промасленные полки. При тушении пламени Александр Филиппович получил ожоги. Следы тех ожогов помогли опознать изуродованное тело чекиста. Потом это подтвердили и задержанные бандиты.

Выбираться из бандитского окружения с телом товарища оказалось сложнее. Подвыпившие всадники стали появляться чаще, к тому же начало светать. Однако мы благополучно добрались до станции».

Телеграфист в Богатом отстукал:

«Кинель ОДТЧК, Самара ДТЧК. Приготовьтесь к встрече погибшего тов. Силина с поездом № 101. ОДТЧК Дьяков».

Рассказывает Екатерина Александровна Силина, дочь героя чекиста:

«Мы жили в здании транспортной ЧК на улице Льва Толстого, только вход у нас был отдельный. Папа позвонил домой, сказал, что уезжает, и попросил принести забытые дома табак и трубку. Я обрадовалась встрече с отцом — мы ведь редко с ним виделись. По ночам, когда он приходил на несколько часов домой, я уже спала. Ходить к нему на службу не разрешалось. Зато до сих пор помню те немногие часы отдыха, которые он целиком отдавал нам, детям. Сам украшал елку, делал красивые игрушки из спичечных коробок. Иногда брал нас на прогулку. Находимся, бывало, по лесу, устанем. Тогда папа разжигал костер, усаживал нас возле огня, а сам все ходил задумчивый.

— Папа, о чем ты все время думаешь?

— Дела, доченька, дела…

Когда я прибежала на станцию, у платформы уже стояли три теплушки с красноармейцами и один классный вагон. Папа взял кисет, трубку, поцеловал меня. Поезд тронулся. Папа стоял на подножке классного вагона и махал мне рукой. Я тоже замахала обеими руками.

Через три дня я с мамой встречала на этой же платформе бронепоезд с останками нашего милого папы…»

Коллектив чекистов тяжело переживал смерть боевого друга и старшего товарища. Их горе разделяли все трудящиеся Самары. В похоронах участвовали несколько тысяч человек.

После похорон чекиста Александра Филипповича Силина самарская газета «Коммуна» писала:

«Погиб на боевом посту революционер, известный не только самарскому пролетариату, но также московскому, петроградскому и других городов. Его знали как беззаветного героя революции».

На окраине села Погромное на месте последнего боя Силина и его товарищей установлен обелиск. Одна из улиц нового, Приволжского микрорайона города Куйбышева названа именем Силина.

 

Подполковник в отставке А. Козлов

ЧЕКИСТЫ САМАРЫ

 

Иоган Бирн

Так получилось, что по ряду причин до занятия Самары войсками белочехов в городе не была создана ЧК. И было ясно, что во вновь освобожденном городе нельзя будет обойтись без боевого органа, действующего против контрреволюции оперативно и решительно. Поэтому еще в ходе подготовки частей Красной Армии к наступлению на Самару 27 августа 1918 года Самарский губернский комитет партии, временно находившийся в волжском городе Покровске (ныне город Энгельс), принял решение о создании губернской ЧК. Ей предписывалось начать работу пока в прифронтовой зоне и быть готовой к работе в освобожденной Самаре. Председателем ЧК назначили И. Г. Бирна, члена губкома партии, до этого отвечавшего за организацию связи с большевистским подпольем в занятой врагом Самаре.

Иоган Генрихович Бирн, латышский рабочий-токарь, еще юношей включился в революционное движение, в восемнадцать лет стал членом большевистской партии. За революционную деятельность шесть раз арестовывался, около четырех лет провел в заключении в царских тюрьмах. С 1916 года он работал на Трубочном заводе в Самаре. После Февральской революции был избран в состав временного Самарского горкома партии. Сначала в 4-й армии, освобождавшей Самару, затем в городе и губернии Иоган Генрихович горячо взялся за организацию борьбы с контрреволюцией и саботажем.

И. Г. Бирн. Фото 1920 г.

В декабре 1918 года бюро губкома партии заслушало отчет председателя Самарской губчека И. Бирна о работе за два месяца, прошедшие после освобождения Самары.

За короткий срок было сделано немало: подавлено несколько вооруженных выступлений сил контрреволюции, предупреждены восстания в Ставрополе и Мелекессе. В Большой Глушице небольшой отряд чекистов вместе с находившейся там инженерной ротой разогнал большую толпу подстрекаемых кулаками саботажников, чинивших беспорядки. Чекисты отбили обоз, захваченный врагом, арестовали зачинщиков беспорядков, отобрали большое количество оружия.

В Самаре было выявлено несколько тайных складов оружия и другого военного имущества.

В январе 1919 года на одном из заседаний губкома партии при рассмотрении вопроса о ревтрибуналах снова коснулись деятельности ЧК. Некоторые члены губкома говорили, что надобность в существовании Чрезвычайной комиссии с широкими полномочиями отпала, что ее следует оставить как вспомогательный аппарат ревтрибунала. «Время ЧК прошло», — заявил один из ораторов. В своем обстоятельном выступлении И. Бирн обосновал, что время решительной борьбы с контрреволюцией еще не прошло. Он говорил также о необходимости посылки на работу в Чрезвычайную комиссию проверенных и способных работников. Бирна поддержали В. В. Куйбышев, М. Ф. Левитин и другие. Последующие события в губернии — «чапанные восстания», враждебные выходки эсеров и другие преступные действия против Страны Советов — подтвердили, что Куйбышев, Бирн и Левитин были правы. В постановлении ВЦИК, изданном месяц спустя, говорилось, что за ЧК сохраняется право непосредственного вынесения решений для пресечения преступлений при вооруженных выступлениях контрреволюции и бандитов, а также в местностях, находящихся на военном положении. Губком партии принял меры для пополнения состава ЧК.

Вскоре Бирн был переведен на другую ответственную работу, однако в январе 1921 года его вновь назначили председателем губчека. В те дни серьезную опасность представляли крупные банды врагов Советской власти и деклассированных элементов. Иоган Генрихович не раз лично возглавлял направляемые против них отряды. Банды были разгромлены, большинство главарей явились в ЧК с повинной.

Неспокойно было и в самом городе. Используя как повод нехватку продовольствия, враждебные элементы несколько раз подбивали группы трудящихся на беспорядки. Действуя умело, чекисты под руководством партийных органов быстро локализовали эти выступления без серьезных последствий. Удалось своевременно обезвредить и контрреволюционную группу, готовившую вооруженное восстание с целью захвата власти в губернии.

Много хлопот доставляла борьба с расхитителями продовольствия. Несмотря на трудности голодного года, чекистам удалось сохранить семена для посева и тем самым обеспечить урожай следующего, 1922 года.

Осенью 1922 года Бирн направляется а Тамбов и избирается секретарем губкома партии. В последующие годы он учился в Коммунистической академии, по окончании которой был секретарем Воронежского губкома партии. В 1930 году партия поручила ему работу по налаживанию сельского хозяйства страны. В этой отрасли он занимал ряд ответственных должностей, одно время был заместителем наркома земледелия СССР.

Таковы лишь несколько страниц из полной событиями жизни пламенного коммуниста-ленинца, первого чекиста Самары Иогана Генриховича Бирна.

 

Марк Левитин

Широко известно в нашей области имя пламенного революционера Константина Филипповича Левитина, возглавлявшего большевистское подполье во времена Комуча, впоследствии председателя первого Самарского городского комитета комсомола, заместителя председателя областной контрольной комиссии ВКП(б), председателя Самарского горсовета. Менее известно, какую активную революционную работу — и в подполье, и после изгнания войск белочехов — вел в Самарской губернии его старший брат Марк Филиппович Левитин.

…Было раннее утро, когда председателя Самарской губернской ЧК Марка Левитина вызвали на телеграф к прямому проводу. На ленте аппарата, работавшего с Москвой, появился вопрос начальника штаба войск ВЧК:

«Прошу сообщить о положении в уездах, граничащих с Симбирской губернией, и в Самаре».

Левитин продиктовал телеграфисту:

«Положение восстанавливается. Кулацкое восстание в районе Сызрани и Обшаровки вчера ликвидировано. Ставрополь освобожден вчера, 13 марта 1919 года в 3 часа. Есть тревожные сведения из Бугульминского уезда. Меры принимаются».

Отвечая на вопрос о причинах беспорядков, Левитин передал:

«Восстали кулаки, но замечается руководство эсеров. В Ставропольском районе арестовали деятеля учредиловки. Повстанцы отправили делегатов на фронт с просьбой о помощи. Есть и другие данные о тесной связи мятежников с колчаковцами».

Потом он доложил о принятых мерах: об образовании военно-революционного комитета, объявлении осадного положения на участке железной дороги от Кинеля до Батраков и в некоторых уездах. Далее следовала просьба:

«Нам очень нужна конница или хотя бы седла. Шлите седел на батальон…»

Из Москвы сообщили, что из Саратова на помощь самарцам отправлена рота войск ВЧК с шестью пулеметами.

М. Ф. Левитин. Фото 1936 г.

На другой день Левитин снова был на телеграфе. Сообщил о другом кулацком восстании, вспыхнувшем в Кинель-Черкасах и Сергиевске. Мятежниками была захвачена железнодорожная станция, убиты председатель железнодорожной ЧК и два работника охраны дороги. Левитин сообщил о принятых мерах, о наступлении на кулаков на всех участках мятежа.

Через несколько дней Левитин доложил в ВЧК о полной ликвидации беспорядков. Однако он знал, что не исключена возможность опасного рецидива. Поэтому одновременно с расследованием и привлечением к ответственности главарей кулацкого восстания, розыском тех из них, кому удалось бежать и скрыться, председатель предложил своим сотрудникам внимательно изучать обстановку на местах и повышать бдительность.

События показали, что он был прав. Имелись попытки спровоцировать восстание и в других волостях. В Большой Глушице, например, появились листовки, в которых призыв к восстанию сочетался с провокационными сообщениями:

«Граждане, продержитесь несколько дней, Колчак уже в Самаре».

У подозреваемого в изготовлении листовок крупного помещика Крюкова произвели обыск и изъяли эсеровскую литературу. У бывшего члена земства Попова обнаружили переписку контрреволюционного содержания, в которой говорилось об организации враждебных выступлений. В захваченной при ликвидации мятежа переписке штаба кулаков в городе Ставрополе и селе Жигули обнаружили несколько десятков отпечатанных на машинке листовок, где от имени штаба сообщалось о занятии Сызрани мятежниками и захвате там тридцати тысяч винтовок. Подобные листовки с провокационными ложными сообщениями распространялись в селах.

О причастности эсеров к кулацким мятежам говорили и перехваченные официальные указания руководства этой партии своим сторонникам.

Нужно было разобраться с некоторыми работниками аппарата Советов, обязанными своевременно оказать сопротивление кулакам, но проявившими трусость. Кое-кто из них открыто изменил делу революции и примкнул к мятежникам. При проверке выяснилось, что одни ранее были царскими чиновниками, других не устраивала новая власть.

Поступил сигнал о существовании контрреволюционной повстанческой организации в Сорочинске, входившем тогда в состав Самарской губернии. Левитин направил туда опытного сотрудника ЧК. Тому за короткий срок удалось познакомиться и установить тесные отношения с участниками этой подпольной группы. Сотрудник выяснил, что на 19 марта членами организации назначено вооруженное выступление. По сигналу чекиста ночью 18 марта в Сорочинск прибыл отряд из Самары. Главари организации были арестованы, и затея врагов сорвана.

В ходе следствия по делу организаторов «чапанного восстания» наряду с подлыми действиями кулаков и их представителей, пробравшихся в местные Советы, выявились многочисленные примеры стойкости деревенских коммунистов, исключительной преданности молодой Советской власти актива из числа бедняков. Об этих фактах Левитин говорил в губкоме партии во время доклада об итогах расследования, сообщал о них в своих выступлениях на совещаниях.

Вспышка контрреволюционного мятежа произошла в первые недели работы Марка Левитина председателем Самарской губчека — он был назначен на этот пост в конце января 1919 года.

Это было исключительно сложное время. Нужно было направлять все силы на разоблачение и ликвидацию контрреволюционного подполья. Нельзя было оставлять без внимания и анархистов. Левитин знал об их враждебных действиях против молодой Советской Республики в Москве и ряде других городов. Да и в Самаре они давали о себе знать. Менее года назад под видом мобилизации ресурсов для экипировки частей, отправляемых на фронт, анархисты по сфабрикованным мандатам грабили магазины и склады. Сейчас от них можно было ожидать новых враждебных действий. Стало известно об их намерении объединить свои силы с левыми эсерами для того, чтобы вести совместно вооруженную борьбу против большевиков.

Усилиями губкома партии, коммунистов губчека, председателя Левитина работа губчека начала налаживаться. Губком партии принял меры по укреплению ЧК проверенными на деле кадрами. Заведующим одного из отделов ЧК губком назначил Константина Левитина…

Марк Левитин появился в Самаре, пробившись через линию фронта белочехов. В те дни большевистское подполье города испытывало значительные трудности. Некоторые явки большевиков оказались проваленными, контрразведка врага произвела ряд арестов. Партийные работники Самары, перешедшие на нелегальное положение, хорошо знали обстановку и людей. Но их тоже знали — и не только друзья, но и явные враги. Приходилось соблюдать особую осторожность.

Марку Левитину в этом отношении было легче: его в Самаре не знали. Подполье же приняло его без колебаний: его знали не только как брата руководителя подполья Константина Левитина, но и как активного партийного работника до революции. Несомненно, имел значение и богатый опыт конспиративной работы Марка Филипповича. Нелегальную партийную деятельность он начал в 1909 году слесарем завода «Аксай» в Ростове-на-Дону. За революционную работу его четыре раза арестовывали, в 1914 году сослали в Нарымский край. Потом Левитин был призван в армию. Здесь он развернул большевистскую деятельность, стал одним из организаторов объединенного военного социалистического союза, действовавшего под лозунгом «Война — войне».

Революция застала М. Левитина в Томске. Он активно участвует в формировании Красной гвардии, становится ее начальником штаба. Его избирают членом исполкома солдатских депутатов, а затем губисполкома. Когда стали создаваться комитеты и отделы по защите завоеваний революции — предшественники чрезвычайных комиссий, — Левитин назначается начальником отдела по борьбе со спекуляцией. Потом он возглавляет отдел по борьбе с контрреволюцией. При наступлении белочехов как член военно-революционного штаба Левитин участвует в боях на улицах Томска. Когда штаб эвакуировался, вместе с ним уехал и Левитин. На этот раз ЦК партии направил его в Самару, занятую врагом.

В труднейшие для молодой республики годы партия перебрасывала Левитина из края в край, на самые боевые участки. И в Самаре он был недолго — чуть больше года. Но какой это был год! Он стоил целого исторического периода. Да, собственно, и был таковым. Из Самары — снова в Сибирь. Его отзывали «как знатока Сибири для очистки края от контрреволюции», так сказано в телеграмме.

В Томске он сначала был председателем Сибирской ЧК, затем председателем ревкома. Возникает другой неспокойный участок, его назначают председателем Семипалатинского ревкома. В конце 1921 года он секретарь Иркутского губкома партии. В 1923 году ЦК партии посылает Левитина на Северный Кавказ. Он избирается секретарем обкома партии Горской республики. В последующие годы — на партийной и советской работе в Ростове. С 1930 года Левитин жил в Москве и много лет работал заместителем наркома снабжения СССР и заместителем наркома пищевой промышленности СССР.

Марк Левитин — один из тех несгибаемых большевиков, что отдали все свои силы, свою жизнь делу строительства коммунизма.

 

Василий Беляев

В воспоминаниях бывшей сотрудницы Самарской губернской ЧК Екатерины Бочкаревой несколько раз упоминается имя Василия Беляева — заместителя председателя губчека: к нему направили Бочкареву из горкома партии, он обучал ее трудному чекистскому делу, а затем послал с целью разведки на первое задание в женский монастырь, где было замечено появление неизвестных лиц. Вначале посещения монастырской церкви Бочкаревой ничего не дали, ее уже стала тревожить безрезультатность своих стараний, но Беляев продолжал спокойно объяснять, как себя вести, на что обращать внимание.

— Терпение и выдержка, это самое главное, — внушал он молодой сотруднице. — И, конечно, умение наблюдать…

Не напрасно ходила Бочкарева в монастырь. Через несколько дней ей удалось обнаружить тайный склад оружия, устроенный под алтарем церкви. Прибежала к Беляеву:

— Скорее, вывозят оружие…

Чекисты подоспели вовремя, но одной монашке удалось незаметно уйти. Прибежала она в губернский исполком и стала причитать:

— Грабят Иверский монастырь. Напали бандиты, много их там… Спасите храм божий от осквернения и разорения.

Новый работник, неискушенный в этих делах, поверил. От имени исполкома связался со штабом войск и добился направления в монастырь красноармейского отряда. Вскоре в первых рядах бойцов, окруживших монастырскую церковь, раздался дружный взрыв хохота: красноармейцы узнали своих товарищей по соседнему батальону, помогавших чекистам…

Среди множества постоянных дел особого внимания требовали дела, связанные с контрреволюционными выступлениями. Враждебно настроенным кулакам и другим врагам молодой республики удавалось иногда спровоцировать крестьянские массы на антисоветские акции. Особенно серьезным оказалось выступление кулачества в районе города Ставрополя, сел Жигули и Ново-Девичье.

В. Ф. Беляев. Фото 1919 г.

При разборе дел зачинщиков этого мятежа выяснилось, что многие из поднявших оружие против советских работников и частей Красной Армии поддались кулацкой агитации по своей неграмотности, встали на защиту тех, на кого гнули свои спины, будучи у них батраками. Их освобождали от наказания, сделав соответствующее внушение. Однако были и такие, как самарский иеромонах Тит, выезжавший в дни восстания в села для благословения мятежников. Такие люто ненавидели народную власть и мстили ей жестоко.

Расследование показало также, что в некоторых селах возможно возобновление беспорядков. Василий Беляев обратился в партийные органы с просьбой послать в села, в первую очередь в Аскулы и Жигули, опытного агитатора, чтобы разъяснить крестьянам преступную цель восстания, приуроченного врагами к моменту наступления войск Колчака на Восточном фронте, показать подлое лицо зачинщиков.

Беляев поставил также вопрос о необходимости укрепления волостных советов коммунистами. Ведя беспощадную борьбу с врагами, он принимал все меры для того, чтобы оторвать, спасти от враждебного влияния рабочих и трудовых крестьян.

Чуткость и максимальную объективность Беляева в оценке мотивов поведения каждого отдельного человека, его человечность по отношению к подчиненным, простоту в обращении кое-кто в то суровое время расценивал как отсутствие у него административных способностей и настойчивости. Это было не так, и вся последующая его деятельность подтвердила, что Беляев был не только честным тружеником, принципиальным коммунистом, но и способным, умелым администратором и организатором.

Кто же такой Василий Беляев, откуда он появился в ЧК, где и когда он успел приобрести навыки конспиративной работы, так необходимые чекистам?

Многому научила Беляева работа в подполье. К революционной борьбе он приобщился семнадцатилетним в 1910 году, когда работал слесарем на Жигулевском заводе. Началось с того, что рабочие-большевики Александр Гундобин и Прокофий Фролов стали давать ему нелегальную литературу. Вслед за этим последовали несложные поручения. Потом ему доверили распространение «Правды» и сбор средств в пользу репрессированных революционеров, сосланных в Нарымский край, пригласили на занятия кружка.

В 1914 году Василия Федоровича приняли в партию большевиков. В июне он уже участвовал в нелегальной городской конференции, проведенной за Волгой. В целях использования легальных возможностей для пропагандистской деятельности большевиков Беляеву поручили принимать участие в «Обществе разумных развлечений», организованном для рабочих и служащих.

Когда жандармерия начала аресты, первыми оказались в тюрьме большевики Панов и Беляев. По постановлению суда Беляева отправили в действующую армию: он воевал в составе Измайловского полка. Боевой опыт и фронтовая закалка очень пригодились ему в дни революции и гражданской войны.

То, что было сделано им по возвращении с фронта в Самару, сам Беляев расценивал как обычное дело большевика. Партия направляла его туда, где обстановка требовала решительных действий.

На Трубочном заводе, где после Февральской революции он начал работать по своей старой специальности слесаря, его избрали членом Самарского Совета рабочих депутатов, членом райкома партии. Василий Федорович активно участвует в подготовке и проведении в Самаре октябрьских событий, вступает в Красную гвардию. Когда в Оренбурге поднял мятеж казачий атаман Дутов, Беляев выезжает на подавление его в составе отряда красногвардейцев.

В дни провокационного выступления анархо-максималистов, внезапно захвативших ряд жизненно важных объектов Самары, Беляев был членом большевистского штаба коммунистических отрядов. Когда к городу подступили войска белочехов, он назначается членом «пятерки» — штаба по обороне Самары. По указанию партийной организации Беляев остался в оккупированном врагом городе поддерживать связь со штабами Красной Армии, информировать о положении в городе. Кто-то донес о Беляеве чешской контрразведке, его искали, но не нашли. Умело конспирируясь, он продолжал действовать.

После освобождения губернии, когда задачей дня стало срочное восстановление Советской власти на местах, Беляева направляют в Иващенково, где при белочехах особенно зверствовали контрреволюционеры. В качестве члена исполкома местного Совета он провел там большую работу, затем выехал в Бугульму и Бузулук для создания там ревкомов.

Нужно было усилить борьбу с силами контрреволюции, с деятельностью сомкнувшихся с ней политических партий. По указанию Центрального Комитета губком партии направляет в ЧК проверенных большевиков, в числе которых был Беляев, утвержденный губисполкомом членом коллегии губчека. Несмотря на сложность работы на этом участке, ему то и дело давали дополнительные поручения: он являлся членом губернской комиссии по очистке советских учреждений от враждебных элементов, членом губернского революционного трибунала, уполномоченным губисполкома.

Во время мамонтовского прорыва Беляев в составе Московского коммунистического отряда особого назначения выезжал на Южный фронт. С начала 1922 года Беляев — председатель Томской губернской ЧК, затем начальник отдела ОГПУ в Брянской губернии.

Когда страна отмечала 10-ю годовщину ВЧК, Беляев уже три года трудился на партийной работе. Но о нем не забыли. В числе лучших чекистов за заслуги в деле защиты завоеваний революции ОГПУ наградило Беляева именным почетным боевым оружием — маузером с надписью «За беспощадную борьбу с контрреволюцией».

Он был бойцом и на фронтах хозяйственного строительства. В 1926 году Беляев становится ближайшим помощником В. В. Куйбышева в аппарате ВСНХ — начальником секретариата ВСНХ. После учебы в Промышленной академии оргбюро ЦК направляет его на отстававший в то время участок народного хозяйства — железнодорожный транспорт директором строящегося труболитейного завода НКПС в Луганске. И вскоре завод, не принятый еще в эксплуатацию, начинает выпуск остродефицитных труб для паровозных котлов…

Прекрасная жизнь В. Ф. Беляева тесно связана с городом Куйбышевом: он здесь родился, вырос, окреп как революционер и ответственный работник. Имя его по праву вписано в историю нашего края.

 

А. Казанский

МАТРОС ПРИШЕЛ В ЧК

В коридоре здания ВЧК на Большой Лубянке при появлении Дзержинского вытянулся и лихо отдал честь рослый матрос, увешанный оружием. Феликс Эдмундович, ответив на приветствие, подозвал к себе сотрудника ВЧК, с которым матрос шел по коридору.

— Из Самары, вчерашний моряк! Привез в Москву арестованных, — кратко доложил сотрудник Дзержинскому.

Матроса пригласили в кабинет. Феликс Эдмундович подробно расспросил его о положении в Поволжье, поинтересовался состоянием снабжения в Самаре, делами местной ЧК.

— Где вы думаете работать после войны? — неожиданно спросил Дзержинский.

— Я столяр-краснодеревщик. Скучаю по работе. Белых добьем, вернусь на свой завод или в депо…

— Хорошие планы, — задумчиво сказал Феликс Эдмундович. — Но вот нам нужны люди с боевым опытом. Мы просим ЦК укрепить наш аппарат преданными большевиками. Вы не хотели бы поработать в ЧК?

— Я готов, но…

— Не бойтесь. Мы тоже не чекистами родились.

Беседа была долгой, душевной. Дзержинский много рассказывал о роли и задачах чекистов, о том, какую ненависть вызывают решительные действия органов госбезопасности у врагов Советской власти. Это значит, подчеркнул Дзержинский, что чекисты хорошо выполняют свой долг, надежно защищают народные завоевания. Феликс Эдмундович поинтересовался, нет ли у матроса знакомых в Москве и нет ли у него неотложных дел. Получив отрицательный ответ, он предупредил посланца с Волги:

— С этого дня ходить зря по Москве не рекомендуем. Зайдите вечером. Дадим вам задание.

Так уроженец Самары Петр Алексин встал на трудный путь чекиста, полный революционного оптимизма, суровой романтики борьбы и нелегких испытаний.

Когда умер отец, Петру Алексину было 7 лет. Стараниями матери ему удалось закончить ремесленное училище. В свободное от учебы время он подрабатывал у садоводов. Стал столяром-модельщиком, поступил на завод Журавлева, а позднее работал на пивоваренном заводе. В девятнадцать лет был арестован как один из организаторов забастовки.

Когда началась империалистическая война, Петра призвали в армию и направили на флот. Грамотного призывника послали учиться в годичную школу, после окончания которой он в качестве комендора служил на броненосце «Синоп». На дредноуте «Императрица Мария», куда его перевели позднее, стал заниматься в политических кружках. Затем судьба свела его с петроградскими рабочими, занимавшимися установкой вооружения на корабле. Это было на судостроительном заводе в Николаеве, куда Алексин прибыл после гибели дредноута для участия в оснастке нового боевого судна.

Петр быстро сблизился с питерскими рабочими, его стали приглашать в марксистские кружки. Когда начались февральские события 1917 года, Алексин уже имел ясное понятие и о революции, и о своем в ней месте, и о том, как следует бороться рабочему классу. Его избирают членом судового комитета, одним из руководителей союза военных моряков, начальником по охране общественного порядка.

Если первые две обязанности требовали организаторских способностей, то работа по охране общественного порядка в Николаеве в те времена была настоящим боевым делом. Впоследствии долгие годы Петр Иванович не выпускал из рук наган № 25152, отобранный им в схватке с бандитами и переданный ему затем судовым комитетом.

К июню семнадцатого корабль достроили и направили в Севастополь. Только теперь он назывался не «Император Александр III», как намечалось раньше, а «Воля».

В смутные дни сентября 1917 года черноморский матрос Алексин приехал в Самару, в отпуск. В родном городе его сразу захватили политические события. Кругом шли митинги, собрания, дискуссии. В числе первых Петр Иванович записался в Красную гвардию. Там ему поручили обучение гвардейцев военному делу. Оружие доставали сами: разоружали бандитов, дезертиров, бывших жандармов и полицейских.

П. И. Алексин. Фото 1918 г.

К октябрьским дням отряды Красной гвардии держали в своих руках многие ключевые позиции Самары. После того как была провозглашена Советская власть, Петр Иванович назначается комиссаром железнодорожного отряда, а затем его командиром. Охрана порядка на важной железнодорожной магистрали, защита ее от нападения бандитских групп требовали от отряда оперативности и немалого мужества.

Перед отрядом стояла задача обеспечить беспрепятственное продвижение эшелонов к Оренбургу на борьбу с бандами генерала Дутова. Красногвардейцы рвались в бой, и, когда осложнилась обстановка под Оренбургом, все записались добровольцами на фронт. Несмотря на указание оставаться на своих местах, тридцать красногвардейцев все-таки ночью уехали. Только чувство революционной дисциплины и долга удержало самого Алексина от побега на фронт.

В это время в Самару приехал чрезвычайный комиссар П. Кобозев. Он прибыл с особым заданием Реввоенсовета. Контрреволюционные заговорщики решили использовать в борьбе с Советской властью демобилизованные из царской армии и сохранившие оружие казачьи полки. Казачьи эшелоны продвигались к Оренбургу. Кобозев предложил отряду Алексина попытаться разоружить их. Это было опасное и рискованное дело.

Вот в штаб железнодорожной Красной гвардии по телеграфу пришло сообщение со станции Батраки: солдаты проходящего эшелона, поощряемые офицерами, бесчинствуют, грабят, насилуют. Навстречу эшелону выезжают красногвардейцы. Заняли позиции на подходе к станции Иващенково (ныне Чапаевск). У закрытого семафора поезд останавливается. Казаки не успели опомниться, как паровоз уже отцеплен. Злые, опухшие от беспробудного пьянства, казаки выпрыгивают из теплушек, бегут на станцию:

— Почему нас держат?

— Именем Советской власти предлагаем сдать оружие!

— Измена, — орет красномордый урядник, всполошив эшелон. — Большевики не пускают. Бей их!

Раздаются выстрелы из вагона, брань. Тогда по команде Алексина из укрытий гремит дружный залп по крышам вагонов. Создается впечатление, что эшелон окружен. Казаки в замешательстве. В кювет летит одна винтовка, за ней другая, третья… Командир полка пытается помешать сдаче оружия. Он хватается за наган, призывает к сопротивлению. Еще пулеметная очередь поверх вагонов, и кювет наполняется винтовками.

В период борьбы с белочехами отряд Алексина стал партизанским. Ему была поручена защита Волго-Бугульминской железной дороги, единственной, пожалуй, свободной магистрали, связывающей столицу с Сибирью. Отряд и оборудованный бугульминскими железнодорожниками бронепоезд с надписью «Алексинцы» провели несколько удачных боевых операций. Им удалось разбить значительные силы противника. Партизаны дважды освобождали Бугульму.

А в это время контрразведка белых в Самаре разыскивает Алексина, терроризирует его семью. Кто-то пустил слух, что комиссара видели на берегу Волги у рыбаков. Другой донес, что Петр Иванович часто ночует дома. Белые устраивают на Соборной улице (ныне Молодогвардейская) засады. 14 раз приходили чехи с обыском в дом, где жила жена красного командира с грудным сыном и шестилетней дочерью. Наконец ставят у дверей часового, не разрешают жене и детям даже выйти на улицу.

После освобождения Самары отряд бросают на восстановление железной дороги. Работы — с головой. Беляками разрушено 26 мостов, взорван пролет Сызранского моста. И только после всех восстановительных работ Петр Иванович возвращается в ЧК.

Алексина редко видели за рабочим столом. Боевые операции следовали одна за другой. Бороться с бандами, рыскавшими по Поволжью, было трудно. Они то вырастали до размеров крупных воинских частей, то дробились на мелкие группы и ускользали, чтобы в какой-то момент вновь объединиться.

Как-то чекисты задержали на станциях несколько подозрительных лиц, хотя документы у них были в порядке. Одни предъявляли справки о командировании их полком Красной Армии для заготовки продовольствия. Другие возвращались со службы, как освобожденные по состоянию здоровья. Задержанных пришлось отпустить.

А вскоре из ВЧК была прислана телеграмма о необходимости тщательной проверки поездов. В ней говорилось:

«Санитарными поездами разъезжают политические деятели белых и белогвардейцы для связи и получения инструкций. Под видом сибирских уроженцев направляются на Урал и в Сибирь белогвардейские офицеры, ничего общего с сибиряками не имеющие. Предлагается тщательно проверять все поезда вообще, санитарные — в особенности».

Алексина назначают ответственным за проверку поездов.

Однажды к Петру Ивановичу привели задержанного красноармейца с документами уволенного из армии по болезни. Алексин узнал задержанного: бывший моряк с «Императрицы Марии». Красноармеец обрадовался знакомому:

— Живой? Как ты выплыл с «Императрицы»?

Алексин рассказал, как после взрыва на корабле он, обожженный, оказался за бортом, долго плыл. Каким образом добрался до берега, не помнит. Очнулся в госпитале.

— Теперь вот в чека. Вместо того чтобы громить контрреволюцию, приходится тратить время на одураченных «братишек» вроде тебя. Скажи, где достал эту липу?

Алексин знал, что с моряками подобные беседы вести непросто, официальным допросом тут не обойдешься. На «братишку» подействовали душевная беседа и откровенность чекиста. Рассказал, где ему дали справку с печатью военного госпиталя. Едет он в оренбургские степи. Говорят, у Сарафанкина вольная и сытная жизнь.

Сообщения о существовании подпольной группы, которая фабриковала фальшивые документы, поступали и ранее. Было известно, что таким путем освобождаются от службы здоровые красноармейцы и ослабляются тем самым части Красной Армии. Некоторые из них оказывались потом в бандах Сарафанкина и Серова, орудовавших в Саратовской, Оренбургской губерниях, также отчасти в Самарской.

Алексин направил чекистов на Мещанскую улицу. Здесь у своей тетки с недавнего времени проживал прапорщик Баюсов. Выяснилось, что в прошлом он добровольно вступил в белую армию Дутова, служил в разведке, обучен приемам изготовления поддельных документов. Став поручиком, Баюсов возглавил «партизанский» отряд имени атамана Дутова. Затем с разведывательными целями его с женой забросили в Самарскую губернию. Здесь он развернуться как следует не успел: дутовщина была разгромлена. По фальшивым документам Баюсов поступил на службу в Красную Армию, но вскоре дезертировал, представив затем справку, конечно поддельную, о болезни.

В поисках хорошей жизни Баюсов начинает широко пользоваться полученными в разведке знаниями. От имени несуществующей организации заключает сделки, получая в качестве задатка значительные суммы.

В Самаре он встречается с бывшим чиновником белого самарского правительства, белым офицером, с которым создает подпольную организацию для борьбы с Советской властью. На широкую ногу ставят изготовление документов от имени эвакогоспиталя и других организаций. Тайно восстанавливают небольшую частную типографию, печатают бланки, готовятся к выпуску листовок. «Фирму» Баюсова начинают использовать банды Серова и Сарафанкина.

Сотрудники транспортной ЧК выезжают на операцию. Четвертый слева — П. И. Алексин. Фото 1921 г.

Все это выяснилось впоследствии. Пока же было известно только то, что на Мещанской улице проживает бывший белый офицер и тайно торгует поддельными документами. Шайкой преступников поручают заняться Алексину. Ночью пять сотрудников дорожной ЧК приступили к выполнению операции. Дом огорожен высоким забором. Петр Иванович, проводивший днем разведку, знал, что проникнуть во двор можно только со стороны соседей. Но там на цепи сидел громадный кобель. Как быть с ним? Выход один: уничтожить. Алексин в два прыжка оказался около собаки и вцепился в ошейник. Пес, успевший тявкнуть всего два-три раза, затих.

Пока Алексин возился со свирепым псом, чекисты проникли во двор. В доме ни звука. Дубовая дверь на внутреннем запоре. Под руки попался лом. Алексин, отличавшийся недюжинной силой, завел его за скобу, всем телом навалился, и дверь с грохотом рухнула.

Перепуганные офицеры не успели опомниться, как их скрутили, вытащили из-под подушек гранаты и наганы. При обыске нашли много оружия, патронов, сотни бланков эвакогоспиталей и воинских частей Красной Армии, поддельные печати.

Заговорщиков бесшумно увели, оставив в доме засаду. В конце недели подсчитали «улов»: 180 человек, связанных с заговорщиками.

Но среди арестованных Баюсова не оказалось. Горничная хозяйки сообщила, что Александр Васильевич (так звали Баюсова) недавно куда-то уехал. За неделю до этого, подавая к столу, она слышала, что хозяева говорили о каком-то Сарпинкине и упоминали Бузулук. Сомнений не было: Баюсов поехал к Сарафанкину. Алексин поспешил на железнодорожный телеграф, вызвал уполномоченного в Бузулуке и продиктовал телеграфисту приметы Баюсова, подробно описанные горничной. К вечеру пришла телеграмма. Задержан! Как выяснилось потом, Баюсов действительно побывал у Сарафанкина, договорился с ним о совместных действиях и возвращался в Самару.

Однако сотрудники в Бузулуке отнеслись к Баюсову как к обычному задержанному, не учли коварства этого опытного врага. Во время первого допроса в Бузулуке он вдруг схватился за живот, закатил глаза под лоб и застонал. Уполномоченный вызвал дежурного красноармейца из ЧОНа и велел увести арестованного. В коридоре Баюсов внезапно рванул винтовку сопровождающего на себя, красноармеец, не ожидая нападения, упал, а бандит выпрыгнул из окна второго этажа. Позднее, спустя несколько месяцев, в церкви под Пензой в бородатом псаломщике Граймаковском чекисты опознали Баюсова, но тот, почуяв опасность, снова скрылся.

Летом 1920 года поступило сообщение о бандитском налете на станцию Златоуст. Паровоз серии «Щ», отремонтированный чекистами-транспортниками Самары в свободное время, всегда стоял под парами. Через несколько минут после получения депеши паровоз вышел из депо с единственным вагоном, в котором находились двенадцать чекистов во главе с Силиным. По приезде в Златоуст выяснилось, что с первыми налетчиками неплохо справились местные чекисты, однако опасность повторного нападения оставалась. По этому поводу начальник дорожной ЧК Силин в докладной записке в центр писал:

«В районах Башкирской республики происходят восстания «зеленых» банд, которые начались после того, как было прогнано националистическое правительство Валидова и заменено настоящими коммунистами. С целью прощупать настроение рабочих и перетянуть их на свою сторону «зеленые» совершили налет на станцию, прорвавшись на конях к собравшимся на митинг у вокзала. Народ разбежался.

Считаю своим долгом отметить героическое поведение начальника ОРТЧК станции Златоуст Калинина и сотрудника Салтана, которые проявили редкую самоотверженность и инициативу. Калинин при налете «зеленых» был в мастерских депо и видел общую панику, под угрозой оружия собрал возле ворот около 10 человек, раздал им винтовки, расставил их цепью и открыл стрельбу. Воспользовавшись недолгим смятением среди банды, побежал к бронеплатформе, оттуда по его распоряжению был открыт пулеметный огонь. Калинин после этого под огнем «зеленых» возвратился к расставленной им цепи. Салтан за это время собрал 6 человек сотрудников ЧК, напал на бандитов с тыла, создал у них панику и растерянность.

Ввиду того, что угроза повторных налетов на железную дорогу не отпала, а наоборот, «зеленые» мобилизуют новые силы, для согласования совместных действий чекистов и частей Красной Армии, призванных на помощь, направил в штаб дивизии выезжавшего со мной сотрудника РТЧК Алексина, имеющего опыт боевой работы».

Некоторые чекистские операции походили одна на другую, хотя в одних задерживали политических преступников, в других — уголовников. Не оставались без внимания чекистов и крупные хищения, дерзкие грабежи.

В соседнем губернском городе на Волге было совершено ограбление государственного банка. По рекомендации центра в розыск включились чекисты и милиция. Транспортная ЧК взяла под наблюдение группу подозрительных приезжих. Собранные по крупице данные об их поведении были тщательно изучены. Насторожило следующее обстоятельство: группа постоянно пьянствует, тратит большие деньги. Когда из деревянного флигеля дома № 82 на бывшей Дворянской улице выходил кто-либо за покупками, то остальные сразу же запирались на замок. Бывший товарищ Алексина по Трубочному заводу, переселенный после революции из подвала в этот дом, сообщил, что их пять человек, все молодые, здоровые, среди них одна женщина.

— Сегодня, видимо, будет пьянка, таскали бутылки, — заключил сосед. — Завтра собираются уехать…

Операцию назначили на два часа ночи. Особо было указано, что бандитов, и в частности главаря, нужно взять живыми.

Поехали в морозную ночь на единственной автомашине. В окнах второго этажа, где квартировала подозрительная группа, света не было. Богданович с карабином расположился на крыше дома, а Петру Ивановичу снова пришлось орудовать ломом. Однако в квартиру Силин, Черстовой и Алексин проникли все-таки без шума. Пьяные бандиты спали вповалку, в самых безобразных позах. Тихо вынули из-под подушек наганы, гранаты. Заткнули рты кляпами. В другой комнате связали мужчину, по приметам — главаря банды, и женщину. В следующей — еще троих. Неожиданно из-за печи гремит выстрел, и пуля прошивает бескозырку Алексина, не задев самого матроса. В квартире оказался шестой. Матрос уложил бандита с первого выстрела. При обыске обнаружили несколько чемоданов с деньгами. Опечатали их и сдали затем в банк. Грабители успели израсходовать лишь незначительную часть похищенной суммы.

Немало было хлопот в том трудном двадцатом с продовольственными делами, в частности с продовольственным комитетом, куда пробрались бывшие чиновники. Комиссары комитета, честные коммунисты, были неопытными, зачастую беспомощными в этих делах. Вагоны с продовольствием нередко умышленно засылались не по назначению, загонялись в тупики, процветал грабеж. В одном лишь Кинеле за короткое время разграбили 61 вагон с продовольствием, а чиновники из управления дороги даже не сообщили об этом в транспортную ЧК.

Враждебные элементы сделали так, что под угрозой оказалась выдача скудного пайка железнодорожникам. Лидер партии максималистов Гецольд и бывший колчаковец Провинцев, работавшие в депо, не преминули этим воспользоваться и задумали провести в самарских железнодорожных мастерских суточную забастовку, намереваясь дезорганизовать и без того нечеткое движение поездов. Пытались они склонить к забастовке даже рабочих Трубочного завода.

И в мастерских, и на Трубочном Алексин был хорошо известен, и его направили туда выступить на митинге.

— Знаете ли Петра Ивановича, товарищи рабочие? — обращается председательствующий к собравшимся.

— Знаем, как не знать…

— Тогда выслушайте его.

— Вас агитируют и подстрекают Гецольд и Провинцев, — начал свое выступление Алексин. — Известно ли вам, кто они такие? Если не знаете, я вам скажу: Гецольд — это анархист и максималист. Провинцев — недобитый колчаковец, теперь вернулся в Самару и мутит воду. Вот за кем вы идете!

Забастовка, замышляемая врагами Советской власти, была сорвана.

Проходя как-то по двору транспортной ЧК, Алексин увидел кучера, усердно грызущего твердую колбасу. Паек был известен: селедка на несколько человек, иногда немного сахару. О других продуктах никто из чекистов не помышлял.

— Где взял?

— Да за углом, у товарной конторы торгуют двое. У них много ее, по пятьсот рублей фунт. Приятель угостил, я прошлый раз подвозил его с вещами к вокзалу.

В голодающей Самаре копченая колбаса? Что-то тут не так. Несмотря на занятость, Петр Иванович все-таки решил проверить необычную по тем временам торговлю.

Один из торговцев расположился в подъезде дома с ящиками и, воровато оглядываясь, развешивал колбасу. Другой набивал потрепанный портфель деньгами. Чуть в сторонке торчал франтоватый брюнет в полувоенной форме.

Кожанка Алексина моментально возымела действие. Торговцы засуетились, прогнали столпившихся покупателей, стали закрывать ящики. На вопросы чекиста отвечали сбивчиво. Один из них положил несколько кругов колбасы в бумажный кулек и угодливо протянул Алексину. Петра Ивановича так и подмывало отхлестать торговца этими кругами.

«Ты слишком горяч, Петр Иванович, нельзя так. Чекист должен уметь управлять и своими чувствами, и действиями», — вспомнил он наставления начальника.

Алексин остановил проезжавшую мимо подводу, велел погрузить ящики. Тут-то и вмешался франт, наблюдавший до этого за происходящим со стороны. Размахивая мандатом Оренбургского продкома, он стал доказывать, что привез колбасу по разрешению.

— Документы! — потребовал Алексин.

— Пожалуйста, вот сказано: предлагается вывезти сто пудов колбасы для голодающего Центра.

Несмотря на явное нежелание представителя продкома выпустить разрешение из своих рук, Алексин положил его к себе в карман. Как выяснилось при проверке, оно было сфабрикованным.

— Что же это вы колбасу везли для Центра, а продаете здесь?

— Она начала портиться…

— В городе холера, а вы торгуете гнильем! Знаете, что за это бывает?

— Что вы? Она же копченая. Понюхайте, как хорошо пахнет…

— Почему же тогда продаете?

Алексин повел ловкачей из продкома в отдел. Оказалось, что они успели продать семь пудов колбасы.

— Колбасу сдать в губпродком, а этих типов арестовать, — распорядился начальник ЧК Силин.

У продкомовцев нашлись покровители. Одни требовали, их освобождения, другие доказывали, что часть колбасы принадлежит им и должна быть выдана. Но не дождались поблажки от Петра Ивановича.

До села Дубровка от станции невелико расстояние, но оно все же достаточно далеко от зоны железной дороги. Несмотря на это, когда взбунтовались на селе кулаки, губком партии поручил заняться ими транспортной ЧК. Поехали десять человек во главе с Силиным. Был с ними и Алексин. Оказалось, что продовольственные комиссары при выполнении последнего задания вели себя неправильно, в особенности по отношению к середнякам. Это и явилось одной из причин волнений. Силин провел разъяснительную работу, велел арестовать продкомиссара и двух кулаков — главарей беспорядков. Выехали обратно на подводах. Зима. Холод сковывал движения, метель замела дороги. Чтобы не замерзнуть, решили переночевать на маленьком хуторе. Прежде чем лечь спать, Алексин по чекистской привычке захотел осмотреть хуторские закоулки. Заглянув случайно на сеновал, он обнаружил подозрительного мужика, по всем данным, казака. Тот в самом деле оказался казаком из банды генерала Попова. Задержанный сообщил, что генерал замышляет на днях поход из Саратовской губернии на Хворостянку. Чекисты не стали отогреваться, заспешили на станцию, чтобы срочно предупредить о бандитском налете.

Постоянное напряжение, опасные боевые дела подточили богатырское здоровье Петра Ивановича. У него сдали нервы, он надолго заболел. С 1926 года вынужден был перейти на другую работу, занимал ряд ответственных постов в советских учреждениях, много раз избирался депутатом городского Совета. В начале 30-х годов Алексина избрали председателем краевого общества бывших красных партизан. Бывшие красные партизаны пользовались заслуженным уважением и некоторыми привилегиями. Этим не преминули воспользоваться проходимцы и жулики, различными обманными путями присвоившие себе это почетное звание. Петр Иванович взялся за дело с присущей ему страстностью и беспощадностью к нечестным людям. После тщательной проверки разоблачил и изгнал из общества несколько сот фальшивых партизан, среди которых оказалось семь белогвардейцев.

К Алексину тянулись бывшие красногвардейцы, партизаны, чекисты и их семьи. Одни приходили просто поговорить по душам, другие — за советом, за помощью. В тяжелые минуты жизни обращалась к нему семья Силина, родственники других чекистов, пенсионеры и всегда находили поддержку.

Родина высоко оценила заслуги чекиста перед народом и партией. В 1923 году за борьбу с бандами он был награжден золотыми часами, а к 50-летнему юбилею Октября за боевые дела в годы гражданской войны и становления Советской власти — орденом Ленина.

 

Подполковник запаса В. Романенко

КОНЕЦ САПОЖКОВСКОЙ АВАНТЮРЫ

Пассажирский поезд № 6, следовавший из Бузулука в Самару, прошел уже больше половины своего обычного, изо дня в день повторяющегося пути. Рейс складывался удачно: из Бузулука вышли по расписанию, что по тем беспокойным временам случалось не часто, погода стояла ясная, по-настоящему летняя, и дорога хорошо проглядывалась далеко впереди. Уголь тоже загрузили на редкость удачно — сухой и почти без мусора. Машинист, изредка высовывающийся в окно паровозной будки, лениво скользил взглядом по знакомому до мелочей пейзажу, иногда поглядывая на часы и на возившегося у топки помощника. Все нормально, еще несколько часов такого хода — и они будут в Самаре.

И вдруг лицо его напряглось: впереди, метрах в трехстах, а может, и больше, на рельсы выкатились какие-то темные фигуры, некоторые из них сели прямо на шпалы, кое-кто отошел к насыпи. Теперь уже было видно, что они стояли с винтовками наготове. Высунувшись из будки почти по пояс, машинист заметил, что двое устанавливали на насыпи пулемет, а еще двое, стоя на рельсах, крест-накрест размахивают руками над головой, ясно давая знак остановиться. «Что за черт, — с тревогой подумал машинист, показав жестом помощнику, чтобы тот затормозил, — вроде бы никого тут быть не должно, или что случилось?»

Поезд заметно притормаживал, люди на рельсах и на насыпи укрупнялись, становились отчетливее, и, когда до них оставалось метров шестьдесят — семьдесят, машинист облегченно вздохнул.

— Наши это, — крикнул он помощнику, — должно быть, предупредить о чем-то хотят. Или кого-то ждут.

Действительно, преградившие путь поезду были в форме бойцов Красной Армии, и по тому, как привычно и ловко сидела на них эта форма и как четко выполняли они неслышные еще в будке приказы командира, ясно было, что это не переодетые бандиты, а опытные, обученные солдаты.

Но вот поезд наконец совсем сбавил ход и почти остановился, и в ту же минуту в будку ворвались командир с маузером в руке и двое солдат с винтовками. Пулеметчик, которого еще издали заметил машинист, теперь держал под прицелом окна первого вагона.

— Всем оставаться на своих местах, не двигаться, — коротко скомандовал командир. — Через полчаса поедете дальше. Вы будете пока тут, — кивнул он солдатам и, спрыгнув на землю, торопливо пошел вдоль состава.

А в вагоны уже со всех сторон забирались вооруженные солдаты, у каждой группы из трех-четырех человек был свой старший. Группы прочесывали поезд с двух сторон, навстречу друг другу.

— У кого есть деньги и ценности, прошу выложить на стол. Все реквизируется в пользу «Армии Правды», — в каждом вагоне повторял старший группы. Впрочем, просьба звучала чисто формально: почти всех пассажиров обыскивали, ценные вещи и деньги, если они обнаруживались, немедленно отбирали. Вся операция и в самом деле заняла не более получаса. Ни машинист с помощником, ни тем более пассажиры не успели прийти в себя, а странные налетчики уже скрылись, сняв оцепление и откатив пулеметы в тыл.

Впрочем, в летний день 14 июля 1920 года вообще нашлось бы совсем немного людей, которые могли вразумительно объяснить, что же произошло с пассажирским поездом № 6, что это за «Красная Армия Правды», в пользу которой изымались вещи и деньги, и каким образом оказалась она, эта армия, на перегоне Бузулук — Самара.

События двух последний дней развивались столь стремительно и необычно, что никто, кроме непосредственных их участников, не знал и не мог знать, что же произошло в действительности. А между тем события эти для местных властей стали главной заботой на несколько месяцев вперед.

В ночь с 13 на 14 июля 1920 года в Бузулукском уезде Самарской губернии начался контрреволюционный мятеж, вошедший потом в историю как «восстание Сапожкова».

Теперь, на расстоянии более чем полувека, на фоне крупномасштабных событий тех лет восстание это может показаться не более чем авантюрой, кратковременной вспышкой, чисто бандитской акцией, которых немало рождали те беспокойные и суровые годы. Но та же временная дистанция позволяет сегодня объективно и точно выявить действительные масштабы сапожковскои авантюры, ее реальную опасность и необходимость той мгновенной реакции, с которой откликнулись на нее руководители республики и лично В. И. Ленин.

Надо прежде всего представить обстановку, в которой началось восстание Сапожкова. В. И. Ленин и большевистская партия понимали, конечно, что угроза военной интервенции все еще оставалась реальной — именно в первые, самые трудные ее годы легче и «дешевле» всего было уничтожить Советскую власть, стереть с политической карты мира новое государственное устройство. Понимали это, разумеется, и за рубежом.

Мирная передышка действительно оказалась недолгой. Уже 25 апреля 1920 года польские интервенты, грубо нарушив западные границы, напали на нашу страну. На помощь польским панам пришли империалисты Англии, Франции и США, которые бросили на молодую республику белогвардейскую армию Врангеля, расположенную в Крыму. Буржуазно-помещичья Польша и Врангель представляли, таким образом, две руки международного империализма, которые, сомкнувшись, должны были задушить Советы.

В Тезисах ЦК РКП(б) «Польский фронт и наши задачи», опубликованных 23 мая 1920 года, указывалось:

«…местные партийные организации должны немедленно обсудить в полном объеме вопрос о своем содействии Западному фронту».

А в обращении ЦК РКП(б) ко всем партийным организациям с призывом об усилении борьбы с Врангелем от 10 июня 1920 года предлагалось:

«Каждому рабочему, красноармейцу… разъяснить, что победа над Польшей невозможна без победы над Врангелем. Последний оплот генеральской контрреволюции должен быть уничтожен».

Выполняя указания ЦК РКП(б), командиры и комиссары, политорганы и партийные организации внутренних войск, дислоцируемых в Среднем Поволжье и Приуралье, провели большую работу по военно-техническому укреплению частей и подразделений, много было сделано в организации и проведении партийно-политической работы с воинами. На проходивших митингах, собраниях, совещаниях бойцы и командиры выражали горячее желание выступить на защиту Советской Родины. Так, красноармейцы 26-го Симбирского батальона войск внутренней охраны (ВОХР), собравшиеся на митинг по вопросу «О польском фронте», в своей резолюции писали:

«Клеймим позором польских бандитов, разрушивших водопроводы, электросеть, уничтоживших целые города. Клянемся честным именем красноармейцев исполнять все приказы и напрячь все силы по охране складов, железных дорог и всего советского имущества… В минуту грозной опасности со стороны польской шляхты — клянемся выступить как один человек на польский фронт и просим поспешить с нашей отправкой, ибо знаем, что каждый час продолжения войны усиливает голод и разруху».

Подобные решения выносили воинские коллективы Самары, Пензы, Саратова, Сызрани и других городов. Газета «Известия» Аткарского уездного исполкома и уездного комитета РКП(б) Саратовской губернии, например, сообщала:

«Аткарск проводил на фронт под командованием т. Дунаева роту Н-ского батальона ВОХР, добровольно пожелавшую стать активной защитницей прав трудящихся. Рота эта находилась на работах в Балашове, где и постановила единогласно на собрании отправиться на Западный фронт… Получив разрешение и одобрение, хорошо обмундированные и вооруженные, под звуки оркестра гордо двинулись они, герои революционеры, на помощь воюющим братьям. Вперед, за нами, смелыми борцами, следуйте и вы, трудовые массы!».

В этих условиях укрепление и совершенствование боевой мощи Красной Армии и внутренних войск являлось проблемой первостепенной важности. Военные действия, развернувшиеся на Западном и Юго-Западном фронтах требовали все новых и новых пополнений людских резервов и материальных ресурсов. В связи с этим летом 1920 года для отправки на Западный фронт в Бузулукском уезде Самарской губернии, в селах Медведка, Каменная Сорма, Липовка, Новоалександровка и других населенных пунктах формировалась 9-я кавалерийская дивизия, которой командовал бывший левый эсер Сапожков.

Сам А. Сапожков — сын зажиточного самарского крестьянина. Во время первой мировой войны дослужился в царской армии до чина подпоручика. В 1917 году примкнул к левым эсерам, принимал участие в Октябрьской революции в Саратовской губернии и даже пытался вступить в большевистскую партию. Однако устойчивыми политическими убеждениями Сапожков не отличался и в последнее время все более подпадал под кулацко-эсеровское влияние. Между тем как военный специалист Сапожков занимал ответственные посты в Красной Армии. Так, например, с февраля 1919 года он командовал 2-й Туркестанской стрелковой дивизией и участвовал в военных действиях на Уральском и Южном фронтах против белоказаков и Колчака.

Как выяснилось позже, к мятежу Сапожков готовился заранее, находясь еще в Новоузенском уезде Саратовской губернии. Уже здесь он устанавливал контакты с кулаками, требовал от местной власти прекращения продовольственной разверстки, введения свободной торговли и т. д. А при формировании дивизии, готовящейся на фронт, подбирал командный, политический и рядовой состав из людей, политические взгляды которых либо полностью совпадали с его, либо были близки к ним. Из кулаков, явных и тайных врагов Советской власти, Бузулукского, Пугачевского, Новоузенского и Самарского уездов были в основном сформированы 49-й и 50-й полки дивизии, которые стали вскоре главной силой, надежной опорой Сапожкова. В числе активных соучастников Сапожкова оказались бывшие офицеры: командир 1-й бригады Ф. Зубарев, начальник отдела дивизии В. Масляков, командир полка В. Серов, в будущем главарь одной из крупных банд, помощник командира полка А. Масляков и другие. Формируемая сапожковская дивизия насчитывала сначала около 1000 человек, но очень скоро ее численность возросла до 2700 человек. Причем в составе ее было 1800 штыков, 900 сабель, 10 пулеметов, 4 орудия, 400 подвод с продовольствием и боеприпасами.

Возглавляемая такими командирами, разлагаемая изнутри неустойчивыми, а то и откровенно уголовными элементами, эта огромная масса все больше становилась похожа на банду. Части дивизии, расположенные в селах Бузулукского уезда, занимались мародерством. Случалось, даже убивали коммунистов и советских активистов. Ни начальник отдела дивизии В. Масляков, ни ее военкомы Трифонов и Зайцев никакого влияния на самого Сапожкова не имели. Вышестоящий орган, штаб Заволжского военного округа, не раз предупреждал Сапожкова за самоуправство, однако предостережения эти ничего в поведении командира не меняли. Он по-прежнему продолжал считать себя полновластным хозяином дивизии. Более того, у него все отчетливее складывался и план политический: он намеревался захватить Самару, а потом совершить поход и на Москву.

12 июля 1920 года за пьянство и развал воинской дисциплины командование Заволжского военного округа отстранило Сапожкова от руководства дивизией. Поздно вечером 13 июля 1920 года Сапожков, узнав о своем смещении с поста командира дивизии и посчитав это решение незаконным, тайком выехал из Бузулука в расположение частей дивизии, расквартированных в нескольких населенных пунктах. Сразу, буквально на ходу, провел там секретные совещания со своими единомышленниками. Командиры и политработники, которые категорически отказались примкнуть к заговору, были арестованы. Под арест попали и вновь назначенные командир дивизии Стасов и комиссар Перфирьев.

Мятеж начался поздней ночью с 13 на 14 июля в поселке Погромное, в 30 верстах к востоку от Бузулука. Нашей разведкой было установлено, что восстали не все части дивизии, а прежде всего близкие по духу и намерениям Сапожкову — 49-й и 50-й кавалерийские полки и вновь сформированная батарея. Рано утром 14 июля Сапожков двинул эти части на Бузулук, открыто заявив населению, что этот шаг им предпринимается якобы «для спасения власти Советов от капиталистических элементов». Свою «программу» Сапожков изложил в изданном им приказе и так называемой «декларации прав человека — гражданина РСФСР». В приказе, например, говорилось о якобы происшедшем расколе в Российской большевистской партии, которая неумело и неправильно ведет управление государственными, хозяйственными и военными делами, нарушает принципы демократии и т. д. В «декларации» же утверждалось, что политика Советской власти и партии большевиков «далеко зашла вправо».

Как в приказе, так и в «декларации» предлагались «практические меры», а именно: «профильтровать» и переизбрать Советы, отменить продразверстку, упразднить профкомы и Чрезвычайные комиссии, повсеместно разрешить вольную торговлю продовольственными и промышленными товарами. Кроме того, Сапожков объявил части 9-й кавалерийской дивизии «Красной Армией Правды». Играя на отсталых настроениях части бойцов, безудержно используя мелкобуржуазную эсеровскую демагогию, он выдвинул ряд провокационных лозунгов: «Долой продразверстку, да здравствует свободная торговля!», «За Советы, но без коммунистов», «Долой продкомиссаров!» и другие.

Эта политическая программа находила поддержку не только в самой дивизии, но и среди части местного населения. Ведь именно здесь, в основных зерновых районах Поволжья, особенно заметно было расслоение крестьянства, влияние кулацких элементов. Крестьяне проявляли недовольство продразверсткой, которая лишила их стимула к развитию своего хозяйства. Недовольство крестьян использовали мелкобуржуазные партии — меньшевики, анархисты и эсеры. Они и вынесли на поверхность сапожковщину. Обстановка сложилась крайне напряженная. Оборону города Бузулука взял в свои руки уездный комитет РКП(б) во главе с его секретарем И. Бородиным. О создавшемся положении были информированы советские и партийные органы Самары и Оренбурга. Сразу в Бузулуке был создан военно-революционный комитет. Общее руководство операцией по разгрому Сапожкова было возложено на начальника штаба ВРК т. Кашинского, а оборона станции — на В. Чекурина и члена ревкома С. Воробьева. В считанные часы были мобилизованы и поставлены под ружье коммунисты всего Бузулукского уезда, сформировано два коммунистических отряда, укомплектована команда бронепоезда, в которой находились и чекисты уездной дорожно-транспортной ЧК Бузулука. Общее число мобилизованных составляло свыше 500 человек. Сюда входили многие коммунисты и среди них члены Бузулукского уисполкома — Т. Ильин, В. Пономарев, уездный военный комиссар Бузулука С. Сучков и другие. В отряд входило большое число комсомольцев. Для защиты города одна группа расположилась на разъезде № 4 (ныне село Красногвардеец), а вторая была направлена в село Новоалександровка.

Предъявленный Сапожковым ультиматум уездному Совету города гласил:

«Гарнизон Бузулука должен в 20 минут сдать оружие. Если не выполните мое распоряжение, будет применена вооруженная сила».

В ответ на этот ультиматум Бузулукский ревком ответил:

«Начдиву за 20 минут вернуть воинские части на место стоянки. Выслать представителя для переговоров. За кровопролитие ответственность ляжет на Вас. Ревком».

На переговоры направился уездный военный комиссар С. Сучков, который был арестован мятежниками. Вечером того же дня начались ожесточенные бои за станцию Бузулук. Команда бронепоезда и отряд под командованием секретаря укома партии И. Бородина, куда входили кадровые рабочие-железнодорожники, коммунисты, комсомольцы, чекисты, приняли удар атаковавших станцию сапожковцев. Противник понес заметные потери в живой силе, оставил орудие и два станковых пулемета.

Поздно вечером бой разгорелся вновь. Отряду Бородина удержать свои позиции не удалось. Имея значительное превосходство в силах, мятежники заняли станцию Бузулук, сам город и другие ближайшие населенные пункты. В течение двух дней сапожковцы грабили местное население, опустошали военные склады, вывозили продовольствие, различные материалы, угнали из города весь транспорт, в том числе и всех лошадей.

Мятежники предприняли несколько попыток вывести из строя главную железнодорожную магистраль, идущую со стороны Урала, Сибири в центр России, с целью искусственно вызвать нехватку товаров первой необходимости.

Первые успехи Сапожкова, однако, со всей очевидностью обнаружили идейную несостоятельность его авантюры. Дивизия все более обретала облик обыкновенной банды. В числе «трофеев», захваченных сапожковцами в Бузулуке, было около 400 ведер спирта. На митинге, посвященном захвату Бузулука, «ораторы» еле держались на ногах. Сам Сапожков выступал пьяным, а его главный помощник комбриг Зубарев три раза принимался говорить, но так и не смог связать несколько слов. В городе сапожковцы проводили митинги и собрания, на которых выступали с антисоветскими речами. Они призывали население записываться не в Красную Армию, а в «Армию Правды». Венцом их грязных действий явился расстрел более 50 железнодорожников.

Захватив город и станцию Бузулук, мятежники торжествовали. Им казалось, что победа в кармане. Но руководство штаба Бузулука, как рассказывал потом старый большевик В. Чекурин, послало в тыл врагов разведчиков, которые доложили, что в городе идет попойка и нигде нет охраны, заградительных застав. Тогда отряд вооруженных рабочих, прикрываясь в целях маскировки табуном крупного скота, быстро приблизился к станции и завладел ею.

На станцию стали прибывать пьяные сапожковцы, их тут же разоружали и сажали в вагон. В это время позвонил по телефону заместитель начальника отдела сапожковской дивизии Дворецкий и попросил позвать коменданта станции. Об этом тотчас сообщили члену военно-революционного комитета В. Чекурину. Он подошел к телефону и представился Дворецкому как комендант. Было условлено, что Дворецкий сейчас же приедет на станцию. Тут же организовали засаду, и как только Дворецкий приехал, его арестовали.

Первоначально нанесенные удары по сапожковцам не приостановили их действий. Стало ясно, что борьба потребует более серьезных мер.

14 июля 1920 года командование Заволжского военного округа приняло решение о формировании двух конно-пеших отрядов для ликвидации мятежа Сапожкова: один в Самаре, другой в Оренбурге. Самарский отряд в составе 1200 человек, в том числе 200 человек 27-го батальона ВОХР, под общим командованием Шпильмана был поднят по боевой тревоге. К вечеру того же дня он прибыл в Бузулук.

Для совместных, согласованных и решительных боевых действий Самарская группа войск была объединена с бузулукскими коммунистическими отрядами, работниками ЧК и частями особого назначения (ЧОН) и сразу же приступила к выполнению боевой задачи. Бой длился десять часов, с полудня до позднего вечера, причем с обеих сторон в нем участвовали артиллерия и пулеметы. Сапожковцы неоднократно атаковали объединенный отряд Шпильмана, но успеха так и не добились. Верные Советской власти войска вместе с бузулукскими рабочими под руководством коммунистов И. Бирна, И. Бородина, Т. Ильина, В. Пономарева, В. Чекурина и других изгнали бандитов из Бузулука. Была одержана крупная победа. Более 300 мятежников были взяты в плен и разоружены. Для них был организован митинг, на котором сапожковцам рассказали правду о контрреволюционной сущности мятежа, его руководителе, о неблаговидных фактах предательства. Многие бывшие мятежники, более 100 человек, сразу же подали заявления о вступлении в Бузулукский отряд, в котором они впоследствии воевали, громя сапожковскую банду.

Уже к утру 16 июля 1920 года Сапожков с оставшимися войсками стал отходить в сторону города Уральска. Выполняя указания Заволжского военного округа, Оренбургский губком партии, чтобы отрезать пути отхода сапожковцам в южном направлении, выслал навстречу им свыше 1000 бойцов и командиров под командованием Келлера. Эти подразделения днем 16 июля энергичными ударами выбили мятежников со станции Погромное, захватив 70 пленных. Преследуя отходивших сапожковцев, подразделения Келлера вечером этого же дня приняли с ними бой в районе станции Новоалександровка. 489-й отдельный батальон ВОХР, действовавший в составе отряда Келлера, куда входили рабочие и чекисты дорожно-транспортной ЧК Бузулука, очистили многие прилегающие к городу селения.

Утром 17 июля 1920 года остатки войск Сапожкова в составе 150 человек при двух орудиях, появившись со стороны села Колтубановка, открыли артиллерийский огонь по сельскохозяйственной коммуне «Солнце правды», расположенной в бывшем монастыре. К счастью, снаряды ложились на огород и никто из коммунаров не пострадал. Затем сапожковцы захватили у безоружных работников 27 лошадей и разграбили все продовольственные запасы, коммуны.

На поддержку отряда Шпильмана из Самары на станцию Колтубанка Ташкентской железной дороги прибыл эскадрон запасного кавалерийского дивизиона и рота добровольцев Самгубвоенкомата, которые с ходу во встречном бою разгромили сапожковцев. Многие его бойцы, поняв, что их втянули в антисоветскую авантюру, добровольно складывали оружие и сдавались. А главные сподвижники Сапожкова — комбриг Ф. Зубарев, В. Масляков и другие были арестованы чекистами дорожно-транспортной ЧК Бузулука.

Для окончательного решения вопроса о ликвидации мятежа Бузулукский уездный комитет РКП(б) 17 июля 1920 года провел специальный пленум, на котором был обсужден вопрос о ликвидации последствий мятежа Сапожкова. В его работе приняли участие находившийся в Бузулуке нарком земледелия РСФСР С. П. Середа и представители Самарского губкома РКП(б) И. П. Васянин и Н. А. Вершинин. Уком РКП(б) принял резолюцию, в которой записал:

«Коммунисты, состоящие в отрядах, сформированных в связи с мятежом Сапожкова, должны с 8 часов вечера до 7 часов утра находиться в казармах, а с 7 часов утра до 8 часов вечера заниматься своей основной работой в учреждениях и на предприятиях».

Между тем мятеж Сапожкова продолжал распространяться и на соседние уезды. Понимая надвигающуюся опасность, Пугачевский уком РКП(б) перевел часть коммунистов на казарменное положение. А Балаковский уездный комитет партии в связи с тревожным положением в селах, уездах, вызванным бандитскими действиями сапожковцев, направил в деревни ответственных партийных работников, которым поручалось вести широкую разъяснительную работу по разоблачению среди местного населения авантюристических и предательских действий Сапожкова.

Трудящиеся массы Поволжья и Приуралья с негодованием отнеслись к разбойничьим действиям сапожковцев. Об этом свидетельствует широкая рабоче-красноармейская конференция, проведенная в Самаре 18 июля 1920 года, которая заслушала сообщение командующего войсками Заволжского военного округа В. А. Авксентьевского о мятеже Сапожкова в Бузулуке. Конференция заклеймила позором и презрением Сапожкова и заявила, что все авантюристы будут беспощадно уничтожены железной рукой рабочего класса.

Для быстрейшего уничтожения так называемой «Армии Правды» 18 июля 1920 года штаб Заволжского военного округа объединил отряды Шпильмана и Келлера в Бузулукскую группу под единым командованием В. П. Распопова. Чувствуя бесперспективность мятежа, сапожковцы решили уйти от преследования регулярных советских частей. С этой целью 26 июля они разделились на две группы. Одна (8-й полк) под командой сподвижника Сапожкова Усова двинулась в направлении на город Уральск и 8 августа в районе Кон-Так-Кулак была разбита войсками ВОХР и частями Келлера. Другая (7-й полк) под руководством самого Сапожкова с довольно крупными силами направилась на Новоузенск, надеясь пробраться в низовья рек Волги и Урала. На этом пути они уже откровенно выступали как бандиты: грабили кооперативы, райпродкомы, уводили у крестьян скот, жестоко расправлялись с работниками Советской власти. В селе Тылово Пугачевского уезда бандиты расстреляли военкома роты Пылева. В селе Украинка того же уезда угнали 2300 овец и 4700 голов рогатого скота. В Большой Черниговке разграбили райпродком, забрали 17 миллионов рублей, а также все промышленные и продовольственные товары.

Начиная с 18 июля Сапожков со своими сподвижниками стал предпринимать попытки прорваться через линию железной дороги на участке Ершов — Уральск. В связи с этим части Красной Армии и внутренние войска, действовавшие против Сапожкова, преградили ему пути отхода в направлении Уральска, Оренбурга и Актюбинска, выставили заслоны в уязвимых местах. Линия железной дороги Ершов — Пугачевск, Ершов — Уральск была объявлена на осадном положении. Для поддержки 485-го батальона ВОХР, находившегося на охране железной дороги, был выделен резерв 474-го батальона ВОХР в составе 40 человек и милиции. Кроме того, на наиболее опасных участках Дергачи — Озинки и Озинки — Уральск были сосредоточены броне-летучки.

Встретившись с крупными силами наших войск на пути своего продвижения, Сапожков предпринимает ложный отход и показывает, что движется якобы на Уральск. А сам в это время переправляет через линию железной дороги между станциями Семиглавый Map и Шипово свой обоз, разбирает железнодорожный путь на протяжении одной версты между станцией Шипово и 306-м мостом, прерывает телефонную связь с Уральском. Именно на этом участке сапожковцам удалось переправить через железную дорогу главные свои силы — 480 сабель.

2 августа сапожковцы приблизились к линии железной дороги Красный Кут — Новоузенск — Александров Гай. Для усиления обороны названного участка дополнительно было выделено 290 человек с тремя пулеметами. Общее командование всеми действующими отрядами в этом районе было возложено на командира 68-й татарской бригады. И хотя оставшиеся у Сапожкова войска даже с натяжкой нельзя было назвать дивизией, он не сдавался. Отчаянность положения только увеличивала ярость сопротивления. К тому же его отряды пополнялись по ходу движения антисоветскими элементами из местного населения.

В. И. Ленин 2 августа 1920 года по прямому проводу направил телеграмму, в которой дал указание ревкому Уральской области и Саратовскому губисполкому принять совместные срочные и самые решительные меры к быстрейшему разгрому мятежников.

Выполняя его указания, партийные и советские органы провели ряд радикальных мероприятий. На ликвидацию мятежа командование Заволжского военного округа дополнительно направило подразделения Самарских и Оренбургских пехотных и кавалерийских курсов, а также некоторые другие воинские части.

Самарским, Саратовским, Оренбургским губкомами РКП(б) было принято решение все вновь прибывшие части, а также ранее действовавшие здесь войска сосредоточить в трех уездах: Пугачевском, Бузулукском и Уральском. На этом этапе общее командование по ликвидации сапожковщины возглавил командующий Заволжским военным округом К. А. Авксентьевский.

Саратовский губком РКП(б) и губисполком создали ревком в Новоузенске, выделили 20 человек ответственных партийных и советских работников во главе с членом президиума губкома, уездная ЧК получила соответствующие директивы и дополнительные указания, рекомендации и советы. Кроме того, председатель Саратовской ЧК Петров направил в Новоузенский уезд 31 сотрудника ЧК. Они стали настоящей грозой для контрреволюционеров, выявили десятки сапожковских агентов, арестовали большое число активно действующих в уездах эсеров.

Вопрос о борьбе с сапожковщиной специально рассматривался и Самарским губкомом РКП(б) 5 августа 1920 года. Это было связано с тем, что мятеж к тому времени растекался вширь, охватив почти все волости Бузулукского, Новоузенского, Самарского и Пугачевского уездов. Местное население подвергалось жестоким избиениям и пыткам, у многих отбиралось имущество, скот, бандиты убивали партийных и советских руководителей. Агенты Сапожкова рыскали по уездам, собирая в свои ряды недовольных Советской властью, вели контрреволюционную агитацию. Требовалось немедленное разоблачение его агентов, а сотрудников ЧК было крайне мало. На заседании пленума губкома РКП(б) председателем губчека был назначен А. Альберт, а 2 августа 1920 года создана коллегия из пяти человек, в которую вошли А. Альберт, И. Слепченко, В. Беляев, П. Селезнев, П. Чаркин. В губчека была направлена группа партийных работников из состава губкома партии и губисполкома. Контрразведку в Пугачевском уезде против банды Сапожкова возглавил самарский чекист В. Яковлев-Семенов.

Стояли жаркие августовские дни.

«Даже птицы не вылетали, — писала местная газета, — боясь обжечь свои крылья, а бандиты сапожковцы творили свое грязное дело, не прекращая своих враждебных выпадов».

Так, 6 августа они внезапно совершили налет на город Новоузенск. И хотя после непродолжительной перестрелки атака противника была отбита, а преследуемый нашими войсками, потерявший весь обоз и большую часть своих сил Сапожков с жалкими остатками вынужден был скрыться в камышах, борьба не была окончена.

Оправившись от нанесенного удара, Сапожков объединил вокруг себя недовольных Советской властью, в основном дезертиров, и совершил нападение на два отряда наших войск, захватил в плен несколько бойцов, орудие и пулеметы. 18 августа в 5 часов утра Сапожков с тремя кавалерийскими эскадронами и сотней пехотинцев при трех орудиях и нескольких пулеметах повел наступление уже на станцию Новоузенск. Не выдержав сильного артиллерийского обстрела противника, некоторые воины местного гарнизона дрогнули. Видя это, командир 3-й роты ВОХР Самарин быстро собрал разбегавшихся красноармейцев и повел их на противника, сам находясь в передовой цепи. Стремительной и внезапной атакой, мощным ружейно-пулеметным огнем при поддержке артиллерии, двух бронелетучек наши бойцы к полудню вынудили противника отступить.

В результате инициативных и энергичных боевых действий частей Красной Армии, внутренних войск и отрядов ЧОН преследуемая банда Сапожкова постепенно таяла: от нее после августовских боев осталось всего 60—80 человек. А 6 сентября эти остатки были настигнуты у озера Бак-Баул и полностью уничтожены. Сам Сапожков был убит.

Что же касается самой 9-й кавалерийской дивизии, то с некоторым опозданием, к середине сентября 1920 года, она была сформирована и отправлена на польский фронт и вошла в состав 13-й армии. Бойцы и командиры дивизии героически сражались с врагами, защищая родное социалистическое Отечество.

 

Подполковник в отставке А. Козлов

В ПОИСКАХ УБИЙЦ ФРАНЦИСКА ВЕНЦЕКА

8 июня 1918 года толпой лавочников и домовладельцев на Заводской улице в Самаре были зверски замучены председатель ревтрибунала старый большевик Франциск Венцек и заведующий коммунальным отделом Иван Штыркин. Так сообщали самарские газеты после освобождения города от белочехов, так пишут историки. Но кто же конкретный убийца? Чьи руки обагрены кровью этих замечательных людей?

На первом же совещании председатель Самарской ЧК сказал:

— Постановление Совета Народных Комиссаров от 5 сентября и товарищ Дзержинский требуют от нас решительных действий по отношению к врагам республики. Мы не можем допустить, чтобы убийцы Венцека, нашего Франциска Венцека, разгуливали на свободе. Мы должны найти убийц и подстрекателей и наказать их за преступление.

Вскоре к комиссару ЧК, комната которого находилась на центральном телеграфе, пришла молодая женщина и сказала, что хочет ему что-то сообщить. Волнуясь и путаясь: «Я видела», «Ой, нет, это она говорила», — пришедшая рассказала о кровавых событиях 8 июня.

Комиссар выслушал женщину, дал ей бумагу и попросил все, что она рассказала, написать. Вот что она сообщила.

«Я, служащая телеграфной конторы Волкова, заявляю следующее. Моя подруга 8 июня сего года была на Заводской улице. Там, около клуба коммунистов, собралась большая толпа. Потом она видела, как чехи повели товарища Венцека и еще одного комиссара. Кто-то в толпе начал шуметь, оскорблять комиссаров. Подруга видела в толпе почтово-телеграфного служащего Карцева. Он первый подбежал к Венцеку и ударил его камнем по лицу. Об этом подруга мне рассказала в тот же день. Второй случай произошел со мной лично. Перед приходом чехословаков мне был дан отпуск на три недели, и 9 июня я сидела на пристани Волжско-Камского коммерческого пароходства и ждала парохода в Сызрань. В это время на пристань пришли Карцев и его друг. Увидели меня, подошли. Говорят: «Видно, испугались, удираете из города?». Я пробормотала, что мне бояться нечего, я ни в одной партии не работала, просто еду в отпуск. Карцев говорит: «Теперь комиссарам не вернуться». Я ответила, что это еще посмотрим. Тогда Карцев раскричался, стал говорить мне «ты», пригрозил, что бросит меня в воду, начал обзывать. Потом он подошел к ожидающей парохода толпе, показывая на меня: «Вот сидит большевичка, таких нужно бить». Однако пассажиры не реагировали на это, отворачивались от него. С этими словами Карцев обратился к чешскому часовому, но тот не понимал по-русски и ничего не ответил. При первой возможности я сошла с пристани и спряталась в другом месте».

Волкова путалась в показаниях, не хотела называть подругу, потом заявила, что ее зовут Надя и что она учительница. Позже в беседе в здании ЧК она расплакалась и заявила: «Ладно, буду говорить, как есть». Волкова сообщила, что на Заводской улице в тот день была она сама, видела, как расправлялись с большевиками, но опасалась говорить об этом. Боялась Карцева: он на все способен.

Карцева арестовали. Началось расследование. В разбор дела включился комиссар Озолин.

Тридцатипятилетний чиновник Карцев, бывший губернский секретарь, сначала все отрицал, изворачивался, заявив, что в день прихода чехов сидел дома, так как ухаживал за больной женой. В качестве свидетелей называл доктора Заммеля, проживавшего на Саратовской улице, своего друга Нахбо. Однако эти свидетели в ЧК говорили что-то невнятное, на вопрос о болезни жены Карцева от прямого ответа уклонились.

Опросили других свидетелей. Выяснилось, что после появления в городе белочехов Карцев носил при себе револьвер, угрожал коммунистам Медведеву и Трофимову, пообещав их выдать белой контрразведке. Те вынуждены были скрыться из города.

В ходе следствия было доказано, что Карцев виновен в убийстве. Он первым ударил Венцека, и этот удар послужил для бывших черносотенцев сигналом к расправе над большевиками.

Лавочники старались спасти Карцева от возмездия, всячески выгораживали его. От имени квартального совета собрали подписи под прошением, где описывали «заслуги» Карцева как «товарища председателя» квартального совета, человека, «посвятившего себя заботам об интересах мелкой братии». Однако ничего более убедительного в защиту Карцева привести не могли. Да и большинство подписей при проверке оказались сделанными одной и той же рукой.

Позже в результате кропотливой оперативной работы Самарским ОГПУ были добыты сведения о том, что большевиков Венцека и Штыркина белочехам выдал самарский лавочник Филашев. Другим активным участником убийства был торговец ювелирными изделиями Воронцов.

Начался трудный поиск доказательств. Следователь ОГПУ рассудил так: расправа произошла на Заводской улице (ныне улица Венцека), значит, жители этой улицы, близлежащих домов вольно или невольно могли быть свидетелями происшедшей трагедии. Он пошел по домам, расспрашивал стариков, старожилов, просил припомнить, кто жил здесь в те годы, уточнял, где их можно найти. Нелегко было восстановить картину преступления. Многих возможных участников событий не было в городе: одни с винтовкой в руках пошли преследовать врага да так и не вернулись, другие погибли в застенках контрразведки белых. Многие разъехались, и где они — теперь никто не знал. Все же следователю удалось найти некоторых очевидцев, восстановить по крупицам события тех дней.

Крыловы, например, сообщили, что когда в клуб коммунистов ворвались чехи, Венцек и Штыркин сумели смешаться с толпой, затеряться в ней. Но их заметил Филашев и выдал. Тот же Филашев подбивал толпу расправиться с большевиками. По показаниям другого свидетеля, Филашев подошел к лежавшему на тротуаре около типографии Штыркин у и выстрелил в него из «бульдога».

Воронцова видели в числе первых, кто поднял булыжник и набросился на конвоируемых. Он бил ногами упавших на мостовую избитых Венцека и Штыркина.

Чекисты еще раз восстановили картину расправы.

Белочехи, прорвавшись в город, пошли по Заводской и Панской улицам к клубу коммунистов, где был штаб. Другая группа заняла Хлебную площадь. Клуб оказался окруженным. Венцека и Штыркина повели четыре чешских солдата. Венцек без шапки, в плаще шел спокойно, сохраняя достоинство, не обращая внимания на происходящее вокруг и не замечая сгустков крови на своей черной бороде. Потом он взял под руку Штыркина, заботливо отер с его лица кровь. Первые удары Карцева разожгли звериные страсти лавочников. Толпа неистовствовала, раздавались ругательства и выкрики: «Вот он!». Большинство угроз было адресовано Ивану Штыркину — это он конфисковал обширные домовладения богачей и заселил их беднотой из подвалов.

Около типографии на углу Троицкой солдаты с усмешкой отошли от конвоируемых и толпа набросилась на арестованных. Раздался выстрел. Потом тела убитых увезли на подводе под конвоем чехов.

В это время другая часть лавочников митинговала на площади. Кто-то залез на постамент памятника Александру II и пытался произнести речь. Кто-то сдирал доски, которыми был закрыт памятник.

Следствие установило, что Воронцов, испугавшись возмездия, бежал с белыми. Разыскивать его по всей обширной республике в годы гражданской войны не было ни времени, ни возможностей. Только много лет спустя узнали мы, что Воронцов проживает в Карелии. Заниматься делом престарелого беглеца не было уже никакого смысла — он сам, без вмешательства суда, «приговорил» себя на вечную ссылку, на долгую жизнь вдали от проживающих в Куйбышеве родных — жены и сына. Не удалось разыскать Филашева. В Самаре он в тот год, когда велось следствие, не появлялся. Ходили слухи, что раньше он бывал в городе, прятался у знакомых. Биография его якобы закончилась в какой-то тюрьме, где он сидел под чужой фамилией за уголовное преступление.

 

Подполковник в отставке А. Козлов

НА ПОСТУ В КРЕМЛЕ

«Вы, наряду с напряженной учебой, в течение всего времени пребывания в школе несли ответственную и почетную службу по охране Кремля, конгрессов Коминтерна, партийных съездов, конференций и съездов Советов.

На вашу долю выпало огромное счастье видеть и слышать живого Владимира Ильича Ленина и стоять на посту у его квартиры.

Вы провожали в последний путь Владимира Ильича Ленина и несли почетный караул у его гроба».

Это строки из приветственного адреса, преподнесенного куйбышевцу Николаю Семеновичу Кузнецову в 1964 году начальником Московского Высшего общевойскового командного училища имени Верховного Совета РСФСР в ознаменование сорокалетия со дня третьего выпуска, примечательного тем, что это был практически первый в стране выпуск подобного рода красных командиров: они прошли полный курс обучения и получили основательное военное образование. В числе окончивших учебу были будущий Главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров, генерал-полковник Д. Ф. Алексеев и другие прославленные генералы и государственные деятели.

А это извлечение из другого документа.

«Назначать на ответственные посты для несения охраны в Кремле курсанта Кузнецова Николая Семеновича, члена партии с 1919 года…» —

читаем в приказе начальника Первой Советской объединенной военной школы имени ВЦИК за 1920 год. Ответственные посты в Кремле — это те, которые были учреждены для охраны помещений, занимаемых руководителями Советского правительства, вождем мирового пролетариата В. И. Лениным.

Н. С. Кузнецов. Фото 1926 г.

С майором Кузнецовым я познакомился в начале пятидесятых годов, когда служил в органах госбезопасности в Куйбышеве. Работал с ним в одном отделе. С возложенными на него обязанностями он справлялся успешно, все делал без лишнего шума и показной активности, оставался спокойным, даже когда не все ладилось. Несмотря на значительную разницу в возрасте, у нас сразу установились товарищеские отношения. Однако нам, занятым работой даже по вечерам, не удавалось сойтись ближе, рассказать друг другу о себе, о прошлом. Может быть, я так ничего и не узнал бы о Кузнецове, если бы дотошный редактор стенгазеты отдела не настоял, чтобы он подготовил заметку в номер, посвященный ленинским дням. В той заметке Кузнецов писал:

«Тяжелую весть о кончине вождя я услышал на съезде Советов, где мы — кремлевские курсанты — несли охрану. 23 января на Павелецком вокзале мы встретили траурный поезд и сопровождали процессию по улицам Москвы до Колонного зала. Я был в числе сопровождавших и шел недалеко от гроба дорогого всему миру человека. Потом наша рота курсантов несла службу в Доме Союзов во время прощания народа со своим Ильичем.

27 января 1924 года у кремлевских курсантов появился новый парный пост — пост у Мавзолея Ленина».

Так мы узнали, что рядом с нами работает человек, охранявший Ленина и много раз встречавшийся с ним при жизни.

Какие пути-дороги привели рабочего парня в Кремль?

Николай Семенович рассказывает об этом так:

«С семнадцати лет я работал на железной дороге, вступил в партию. Когда усилился накал гражданской войны, большинство коммунистов ушли на фронт. Начали проситься и мы. Однако железнодорожники не подлежали мобилизации, и нам отказали. После неоднократных обращений комиссар железной дороги Виленский сказал мне: «На фронт успеешь, а вот учиться, пожалуй, поедешь. Нужны красные командиры». Направили нас, несколько человек из числа более грамотных, на пулеметные курсы в Москву. Но меня свалила болезнь — «испанка», и я отстал от своей группы. Поехал через несколько дней, начал в одиночку искать по Москве нужные мне курсы и очутился на Ходынке. Вижу — большая казарма, у ворот поставлен пулемет. Вот, думаю, тут они и должны быть, эти пулеметные курсы. Оказалось, что ошибся. Прочитали в казарме мои бумаги и направили в Кремль. На другое утро у Троицких ворот предъявил направление, показал партбилет и получил пропуск.

Я в Кремле! Там, где Советское правительство, где Ленин! От волнения я приостановился.

Около пяти лет я прожил потом в этом святилище, побывал в каждом его уголке, в малоизвестных заповедных местах, стоял на часах на всех постах. И до сих пор, когда прохожу под арками Кремлевских ворот и ступаю на гранитную брусчатку мостовой, меня охватывает такой же трепет, что испытал тогда восторженно-удивленным рабочим парнем…

Итак, пройдя Троицкую башню, я остановился и не знал, куда мне дальше идти. Обратился к одному часовому, другому — не отвечают. Вспомнил, что часовым не положено разговаривать, но как мне быть, если больше никого нет? В это время увидал, как двое проходят через площадь, оживленно разговаривая между собой. Подбежал к ним и говорю: «Товарищи!». Те обернулись, и я остолбенел: передо мной стоял Ленин, сам Ленин, так хорошо знакомый по портретам! Владимир Ильич заметил мою растерянность и заговорил первым, стал расспрашивать, что мне нужно, куда иду, откуда я. Я отвечал. Поговорив недолго, Ильич попрощался, а его спутник — им был, как потом узнал, Бонч-Бруевич — показал, как пройти в штаб курсов.

— Спросите там товарища Александрова, начальника курсов, или комиссара, — сказал он.

Я долго смотрел вслед уходящим. До тех пор, пока они не зашли в здание. Мне несказанно повезло: в первый же день встреча с Лениным! Другие курсанты, чтобы посмотреть на Ильича, ходили ближе к местам его ежедневных прогулок после дневной работы: мимо Большого Кремлевского дворца к Тайницкому саду и обратно…

Разыскал я штаб, поднялся на второй этаж. В комнате, которую мне указали, около большого письменного стола стояли два командира.

— Как вы сюда попали, что вам нужно, кто вас сюда направил? — спрашивает один из них.

Вид мой был не из лучших: поношенная одежонка, сам желтый и худой после болезни. Большой кабинет, важные командиры, вопросы один за другим — я немного оробел. Главное, испугался — не примут, а желание учиться было огромное, после встречи с Лениным оно еще больше усилилось, превратилось в мечту побыть несколько месяцев вблизи Ильича. Решил чуть слукавить.

— Меня послал Ленин, — сказал я и протянул свои документы.

Командир, видно, разгадал мою хитрость и засмеялся:

— Ну как же тогда не принять!

Он внимательно просмотрел мои бумаги, задал два-три вопроса, кажется, остался доволен.

— А экзамены все равно придется сдавать, — заключил командир. Это был Александров, нужный мне начальник курсов.

Образование у меня для того времени было вполне приличное — начальная при фабрике, а потом высшая начальная школа — это восемь лет учебы, да и учился я прилежно. Диктант написал без ошибок, быстро решил задачи на четыре действия по арифметике. Комиссару понравилось.

— Грамотные коммунисты нам очень нужны, — сказал он.

Зачислили меня в шестую пулеметную роту».

В июне 1920 года учебу пришлось прервать — часть курсантов направили на Южный фронт. Взвод, в котором служил Кузнецов, выгрузился на станции Гуляйполе и на другой же день вступил в бой против офицерских частей белых, занимавших город Орехов. Пулеметы были выданы курсантам лишь перед самым боем. Они оказались с непривычными для курсантов длинными рукоятками, но сметливые ребята быстро приспособились к ним. Наступая в составе Красной Армии, курсанты с боями дошли до Крыма.

Когда Кузнецов вернулся в Москву, пулеметные курсы оказались преобразованными в военную школу, соответственно был продлен срок обучения. Началась упорная учеба, сочетавшаяся с несением караульной службы в Кремле, выполнением служебных заданий и партийной работы, которую было поручено Николаю Семеновичу вести в своей роте.

«Побывал я на многих постах в Кремле, — рассказывал Н. С. Кузнецов. — На некоторые назначали только членов партии и то не сразу. Мне объявили о назначении на ответственный пост у квартиры Владимира Ильича Ленина, проинструктировали. От нашей роты туда было выделено всего несколько курсантов. Стоял я на этом посту вплоть до выпуска в 1924 году.

Неширокий, но довольно длинный, около двадцати метров коридор, в одном конце которого дверь в рабочее помещение Совнаркома, в другом — дверь в квартиру Ленина. Около этой двери был наш пост. Помню, как-то принял я вахту ночью. Курсант, которого я сменил, сообщил, что Владимир Ильич на работе и в квартиру пока не возвращался. Накануне у меня был приступ болезни, чувствовал себя неважно, но заявлять об этом не стал, не хотелось пропускать почетное дежурство. Через некоторое время в коридоре появился Владимир Ильич и направился в сторону квартиры. Подойдя ко мне, поздоровался, предъявил удостоверение, причем, как всегда, предварительно развернул его и внимательно посмотрел на меня.

— Вы, товарищ, не больны?

— Нет, нет, товарищ Ленин, все в порядке…

Владимир Ильич еще раз взглянул на меня и ушел в квартиру, но тотчас вернулся, вынес стул.

— Посидите, товарищ.

Минут через десять пришел караульный начальник и сменил меня. Оказывается, Владимир Ильич позвонил коменданту Кремля о моей болезни…

Несмотря на занятость, Владимир Ильич много внимания уделял нам, курсантам, бывал в казарме, принимал меры для улучшения условий нашего быта и учебы. В то же время не раз указывал коменданту Кремля на недостатки в организации караульной службы, следил, чтобы они были устранены. Ленин несколько раз выступал перед нами. В мае 1921 года я был на партийном собрании в Свердловском зале Кремля, где выступал Владимир Ильич и говорил о продналоге. Ранее я слушал его лекцию о международном положении. Мы были благодарны Ильичу за его заботу о нас, и нам хотелось как-то выразить свое уважение к нему. На одном из собраний в начале 1922 года мы постановили присвоить В. И. Ленину звание почетного курсанта.

Когда Ленин умер, об утрате горевали трудящиеся всего мира. Каково было нам, знавшим его и слушавшим, находящимся с ним рядом в Кремле! Конечно, было очень тяжело и горько.

28 января 1924 года к нам на траурный вечер пришли некоторые руководители партии и правительства. Шел душевный разговор о Владимире Ильиче, о том, каким он был. О его величии и скромности, силе логики в его выступлениях, о беззаветной преданности идеалам революции».

По окончании военной школы Николай Семенович был на командных и политических должностях в Красной Армии. В 1933 году партия направила его на оперативную работу в органы государственной безопасности. Как бывший железнодорожник, он работал в транспортных отделах, в том числе продолжительное время в городе Куйбышеве. На пенсию ушел в 1953 году.

Пост, на котором стоял другой куйбышевец, Александр Борисов, был около двери кремлевского кабинета Ленина, но не в приемной, а в коридоре, ведущем к квартире.

А. Г. Борисов. Фото 1975 г.

До службы в Кремле Борисов был добровольцем отряда особого назначения ВЧК. В отряде Борисов привык ко всяким неожиданным поручениям: сутками сидел в засаде в квартире фабриканта Прохорова и на условный стук в дверь впускал очередного посетителя — участника контрреволюционной группы, не знавшего о разгроме их организации чекистами. Патрулировал по улицам неспокойной столицы, а когда обострялась обстановка, со своим пулеметом вставал на пост для усиления охраны важного объекта. В составе батальона войск ВЧК выезжал на Северный Кавказ для ликвидации бесчинствующих недобитых деникинцев, а потом — в дагестанский город Темир-Хан-Шура (ныне Буйнакск) на разгром крупной банды Гацинского и Алиханова. Участвовал в ожесточенных боях в районе горного аула Араканы.

Однако когда его вызвал начальник специального отделения ВЧК товарищ Беленький и после беседы объявил, что он, Борисов, назначается на работу в Кремль для охраны Ленина, растерялся. Быть около самого Ленина! Это такое большое доверие! Каждый боец в отряде мог только мечтать об этом.

Очень волновался тогда молодой пулеметчик. Он был готов при необходимости закрыть своей грудью любимого вождя. Еще свежи были в памяти злодейские выстрелы в августе 1918 года. Нельзя было исключать возможность новых покушений на Ленина и сейчас.

Не забыть Борисову первую встречу с Лениным. Он стоял на посту. Услышав приветствие Ильича: «Здравствуйте, товарищ», — от волнения не сразу нашелся, как ответить.

Ходили через эту дверь мало. Несколько раз за день проходил Ленин. Имели право проходить в кабинет здесь, минуя секретаря, еще пять человек из числа руководителей Советского правительства. Однажды во время конгресса Коминтерна был у Ленина основатель Компартии Италии Антонио Грамши. Он также прошел в дверь, охраняемую Борисовым.

В апреле 1922 года пост временно переместили к дверям Солдатенковской больницы на Ходынке — Ленину там делали операцию по извлечению пули. Борисов тщательно проверял пропуска у каждого. Дзержинскому, навещавшему больного, такая строгость понравилась.

— Правильно, товарищ. Так надо делать всегда, — сказал он. Тревожное время диктовало необходимость особой бдительности.

В июне 1922 года Борисову объявили о выезде в специальную командировку. Оказалось, что ехать нужно недалеко — в Подмосковье, в Горки.

Большой, очень красивый парк, клумбы цветов перед домом, успокаивающая тишина. Ленин и его семья занимали три комнаты на втором этаже. В этом же доме жили семьи Д. И. Ульянова и бывшего народника из Алакаевки Алексея Андреевича Преображенского, ставшего под влиянием Ленина активным марксистом и входившего потом в состав искровской группы в Самаре. Преображенский был очень болен, но не мог сидеть без дела и работал в совхозе. В большой комнате около входа в здание находился телефон для связи с Москвой, и дежурили там работники охраны, в числе которых был и Борисов.

Время было тревожное, шла упорная борьба с остатками контрреволюционных сил, поэтому руководство охраны учитывало возможность различных осложнений. Состав работников охраны в Горках был малочисленным, и на каждого возлагалась большая ответственность, не говоря о постоянной занятости на службе.

В архиве сохранилась инструкция, предусматривающая в таких случаях особые меры охраны. Там упоминается, что

«Борисов и Пинковский с пулеметом «Люис» отвечают за охрану правой стороны большого дома в Горках и должны занимать боевую позицию по направлению вправо к пруду».

А. Г. Борисов с женой и внуком в Горках Ленинских. (Июнь 1977 г.)

«Мы, работники охраны, старались не нарушать покой Ильича, не мешали ему, — рассказывал Александр Григорьевич. — Держались в стороне, поэтому серьезных бесед с ним ни у меня, ни у моих коллег не могло быть. Однако Владимир Ильич несколько раз обращался ко мне и давал несложные поручения. При этом обращения его всегда были в очень вежливой форме.

Выступление Ленина я слушал всего один раз. Это было в ноябре 1922 года в Большом театре. Я сопровождал его во время поездки из Горок…

Меня спрашивают, каким запомнился Ленин в минуты отдыха? — продолжал Борисов. — Мне думается, что у Ленина, когда он более или менее был здоров, не было отдыха. Даже на прогулках он не расставался с книгами. В Горки привозили много книг. Ильич тут же быстро сортировал их, а некоторые отбирал для более детального просмотра или чтения. Во время прогулок я вместе с Пакалном, начальником охраны, сопровождал Ленина. В парке у Владимира Ильича было любимое место — под большим дубом, где он садился читать. В некоторые вечера, один-два раза в неделю, в доме демонстрировали кинофильмы. Однажды я помогал киномеханику Хабарову «прокручивать картину». Это был не развлекательный фильм, а хроника, или технический, о сборке автомобилей. Лишь однажды видел Владимира Ильича отдыхающим. Это было 1 января 1924 года около новогодней елки в Горках, куда были приглашены дети рабочих совхоза. Владимир Ильич находился здесь же».

В скорбный день 21 января 1924 года Борисов дежурил около телефона до 16 часов и ушел отдыхать перед ночным патрулированием по парку. Вскоре пришел сменившийся с поста Струнец, тяжело опустился на стул и проговорил:

— Ильич… наш… умер…

Борисов вскочил, долго не мог попасть ногами в валенки. Оделся кое-как и побежал. Не хотелось верить, что свершилось страшное. Еще днем, всего шесть-семь часов назад, Борисов видел Ильича…

На другой день Борисову дали специальную книгу, он стал записывать всех прибывающих для прощания с Ильичем, и каждый расписывался в книге. Приходили крестьяне из окрестных сел, вечером приехали делегаты II съезда Советов.

В морозный день траурная процессия направилась в Москву. На станции Герасимовка ожидал специальный поезд. Борисов был в числе сопровождающих и находился около гроба. На каждой станции и разъезде поезд встречали толпы людей. Многие вытирали слезы. Дзержинский сказал машинисту:

— Там, где народ, можете остановиться, но в Москву прибыть вовремя, по графику.

С Павелецкого вокзала процессия тронулась к Колонному залу Дома Союзов.

Несколько раз заходил потом Борисов в Колонный зал, чтобы побыть еще и еще раз возле дорогого Ильича…

В 1925 году Борисова перевели на другую работу, а в 1930 году он вернулся к своей старой профессии, которую приобрел еще подростком до добровольного ухода в Красную Армию, снова стал «стеклодуем», как тогда называли стеклодувов. Тридцать лет проработал он в этой должности в лабораториях куйбышевских заводов.

Семнадцать метров коридора в Кремле отделяли пост, на котором стоял Кузнецов, от поста, где находился Борисов, однако друг друга они не запомнили, а возможно, в те годы ни разу не встретились, поскольку числились в разных подразделениях. По-разному сложилась и их дальнейшая судьба, но у них одна общая черта, приобретенная, по-видимому, в те дни, — исключительная личная скромность.