Халиль Хильми-эфенди давно понимал, что ответ за всю нелепость происшедшего придется держать ему, и никому другому. Для того чтобы покончить с этим делом, необходимо было кому-то всыпать по одному месту, и предположение каймакама, что таковое место окажется его собственным, было вполне справедливым. И он ждал.

После приема, улегшись на супружеском ложе председателя Решит-бея, среди шелка и позолоты, мутасарриф заснул мгновенно, как и в экипаже, и крепко проспал всю ночь без всяких сновидений. Утром, в прекрасном расположении духа, он обратился к своему доктору:

— Николаки-бей, что же это происходит? Вчера я съел столько всякой дряни, и никакого впечатления.

— Радоваться надо, бей-эфенди, — ответил доктор, успокаивающе кивая головой. — В гостиной вас ожидает завтрак, после него вы будете чувствовать себя еще лучше.

До полудня Хамид-бей в сопровождении председателя городской управы осматривал город, а после обеда принимал в управе посетителей.

Ужинать должны были в доме Омер-бея. Мутасарриф хотел было отказаться от приглашения, но на доктора, пользовавшегося немалым влиянием у своего патрона, был оказан соответствующий нажим, и Хамид-бею ничего другого не оставалось, как уступить всеобщим настояниям.

— У здешних жителей весьма своеобразные обычаи, бей-эфенди, — сказал доктор мутасаррифу. — Омер-бей — второй человек в Сарыпынаре. Если вы не удостоите его посещением и не отужинаете у него, он потом председателю городской управы голову отъест. Да и сами мы, вернувшись в санджак, еще наплачемся…

Узнав, что мутасарриф приглашен к Омер-бею, каймакам не на шутку всполошился.

— Ну, на этот раз и впрямь состоятся похороны!.. Ах ты пьяница, ах бесстыдник!.. Что же теперь будет?! В городе всего-навсего десяток раненых. Недостает только, чтобы мутасаррифу доложили, что все они, во главе со мной, были ранены в этом самом доме. Для него это будет интереснейшим открытием!.. А еще возьмут да расскажут, как мы там водку пили и женщин голыми плясать заставляли, а когда началось землетрясение, пустились наутек. Вот тут-то я и поскользнулся и свалился с лестницы. Этот бесстыжий пьяница на все способен: он и девушку-болгарку пригласит на вечер, а потом скажет, что этого требовали государственные интересы!..

Но и не идти на званый ужин в честь мутасаррифа было нельзя. У Халиля Хильми-эфенди теплилась одна надежда: что сидящие за столом хотя бы из жалости к нему будут держать язык за зубами.

Вечер, несмотря на страхи Халиля Хильми-эфенди, прошел благополучно. Столы накрыли в саду, и гостей было не так много, как на обеде у председателя городской управы, а самое главное, отсутствовал Дели Кязым. Хотя инженер был теперь одним из самых пламенных приверженцев партии Ариф-бея, но именно этого «пламени» Халиль Хильми-эфенди опасался больше всего.

Накануне каймакам с доктором устроили совещание и выработали план защиты. Волей-неволей пришлось возвратиться к прежней версии доктора: каймакам был тяжело ранен, и если он в настоящее время на ногах, то только по причине ревностного отношения к службе, — все это Ариф-бей готов авторитетно подтвердить. Демонстрировать здания, пострадавшие в результате землетрясения, было, за неимением таковых, невозможно. Значит, единственным пострадавшим оказался сам каймакам, а единственным выходом из создавшегося положения было твердить и твердить, что каймакам в те дни чувствовал себя очень плохо и никак не мог исполнять свои обязанности. А то, что он, придя в себя спустя несколько дней, сообщил телеграммой, что в городе нет значительных разрушений, — должно быть поставлено ему в заслугу.

Вот тут у каймакама с Дели Кязымом и обнаружились разногласия. Инженер соглашался, что дело обошлось без больших человеческих жертв, но настаивал на том, что землетрясение причинило городу значительные разрушения.

— Кто может определить, — говорил он, — получил ли увечья человек? Только доктор! А кто может определить, повреждено ли здание? Только инженер! Значит, никто не имеет права возражать мне, если я, как специалист, утверждаю: в городе пострадало очень много зданий. Верблюду как-то сказали: «У тебя спина горбатая», — а он в ответ: «Лучше скажи, где у меня горба нет». Так и в нашем городе, — где он только не разрушен! Правда, это не значит, что все разрушения произошли в ночь землетрясения. Может быть, они случились до него или после. Только я, как здешний инженер, знаю, когда был разрушен дом: в ту ночь или совсем в другое время!.. Вы поняли, господа, остроумие сего положения? И что бы вам там ни говорили, я все равно буду до конца отстаивать свою точку зрения — это было сильное землетрясение…