Проснувшись утром, София уже знала, что Габриэля нет. Он оставил сваренный кофе, который осталось лишь разогреть, хлеб в тостере, банку свежего лаймового мармелада и чуть подтаявшее масло. И апельсиновый сок, и витамины. Любовной запиской это не назовешь, но и на прощальную — «прости, все кончено» — тоже не походит. Либо ангелов не учат читать и писать.

София понимала, что пора предпринять практические шаги, положенные будущей матери. Давно пора. Надо приниматься за дело. Беременность. Роды. Доктора и медсестры, матери и младенцы. Первая медицинская консультация прошла на удивление легко. София записалась на прием к участковому терапевту и сообщила этой безликой и безвредной женщине о своей беременности. Врачиха в пугающе молодежном прикиде сделала кое-какие записи и невозмутимо пожала плечами, когда София объявила, что отца нет. Ей измерили давление, задали пару вопросов, после чего загруженная пациентами врачиха, не теряя попусту времени, вручила Софии стопку брошюр о материнских пособиях, частных акушерках и вреде употребления наркотиков и алкоголя во время беременности. Порекомендовала сбалансированную диету, посоветовала не набирать вес в первое время и велела прийти через два месяца. Ни суеты, ни озабоченности, даже интерес отсутствовал, на все про все ушло четырнадцать минут.

София не жаждала развернутого допроса, но ожидала несколько большей социальной ответственности.

— Уж не знаю, — заметила она Бет, — но я думала, они захотят выяснить побольше.

— Зачем?

— Столько шума вокруг семьи. Вокруг этой «наиболее приемлемой ячейки общества для воспитания ребенка».

— Боюсь, твоя врачиха — последний человек, который станет защищать эту установку.

— Почему?

— Потому что она больше других видит, сколько гадостей делается во имя счастливой семьи. Участковому терапевту и приходится латать эти семьи.

— Она и глазом не моргнула, когда я сказала, чем зарабатываю на жизнь.

— Милая, она давно научилась держать свои веки под контролем. Погоди… — В наступившем молчании Бет совершила хитроумный маневр: поменяла местами детей, сосавших грудь. — Она оттягивает сиську сильнее, приходится их перебрасывать туда-сюда. Иначе меня скособочит — это в лучшем случае, а то и кровавую мозоль можно заработать. — Устроившись поудобнее, Бет взглянула на Софию: — Выходит, ты по-прежнему придерживаешься теории безотцовщины?

— Это правда.

Бет нахмурилась, соображая, какую из своих ипостасей — психотерапевта или друга — пустить в ход. Ей, молодой матери полуторамесячных близнецов, не хватало времени вдаваться в безумные заскоки подруги, но с другой стороны, как бывший психотерапевт, она понимала, что София нуждается в ней. И сама она в какой-то мере нуждалась в Софии. Хотя миновало только полтора месяца и усталость еще не рассеялась, Бет уже требовались более стимулирующие темы для беседы, чем вскармливание и модные детские прикиды, которые близнецам присылали аж из Австралии. Правда, интеллектуальную стимуляцию Бет выдерживала редко и недолго. Но все же. Выпустим вперед терапевта, решила она.

Бет, взрослому человеку и специалисту, помогающему другим людям разобраться с травмами, понадобилось чуть больше двух недель, чтобы выработать новую линию поведения по отношению к друзьям. Тем, что сначала звонили, а потом являлись с тортом, тушеным рагу и/или шампанским — которое только они могли пить, но даже самые понятливые не замечали этого обстоятельства, — таким друзьям позволялось засиживаться час-два, пока они кормили и поили Бет. Питу не приходилось присобачивать к груди два доильных аппарата, потому он мог сам позаботиться о себе. Другая категория друзей — включавшая, к изумлению Бет, изрядное число родителей со стажем — забегала, чтобы подержать младенцев, потетешкаться, потом отложить детей в сторонку и вернуться к разговору, прерванному двойными родами хозяйки. Бет сочла, что эта категория достойна максимум двадцати минут ее гостеприимства, прежде чем она всучит им обкакавшегося ребенка (а то и сразу двоих), либо вспомнит, что за последние двое суток ей удалось поспать шесть часов, и не пора ли им сесть в автобус и отправиться за покупками для нее, либо — если они вконец достали своей болтовней — отправиться куда подальше, где и оставаться, пока у них в башке не просветлеет, а близнецы не угомонятся. Прекратят требовать ее неусыпного внимания. Короче, увидимся лет через двадцать пять.

София была сверхвнимательным другом. Позвонила, чтобы удостовериться, что ее ждут. Закупила продуктов — только Бет знала, чего ей стоил поход по магазинам, — принесла свежего хлеба, отличных сыров, четыре разновидности фруктовых соков, большой пакет шоколадных конфет и пончиков с кремом, которые Бет обожала. Бет уже успела поставить всех в известность о том, что кормящие матери должны потреблять на пятьсот калорий в день больше. София расценила это как санкционированный призыв есть всякую дрянь, от которой толстеют. Точнее, наблюдать с удовольствием, как лопает Бет. София всегда ограничивала себя в еде, а тревога по поводу меняющихся форм не сулила ей наслаждения едой даже во время беременности.

София вела себя как настоящий друг, на жизнь не жаловалась, о беременности вообще помалкивала. Она расспросила Бет о детях, швах, недосыпании, о том, как Пит справляется с новой ситуацией, а потом предложила помыть посуду. Развесила выстиранное белье и поменяла Бет и Питу постель. Бет заметила, что могла бы взять приходящую домработницу, да не взяла, помешала православно-иммигрантская этика, которая затуманивает ей мозги сильнее, чем недосып или материнство. Только тогда София тихо, вскользь упомянула, что наверняка оставит ребенка. Впервые с той напряженной беседы накануне рождения близнецов София заговорила о своей беременности. Заговорила не слишком охотно и даже с вызовом. И на полчаса позже, чем ожидала Бет. Но та не преминула воспользоваться возможностью вернуться к работе по специальности.

— Какой у тебя срок?

— Десять недель.

— Почему ты вдруг решила его оставить?

София задумалась, пытаясь сформулировать внятный ответ:

— Ну, тогда все было не ясно… да и сейчас не ясно… почему-то я не могу сделать аборт. Правда, не могу… не то чтобы я вдруг страстно захотела ребенка, но… понимаешь, он говорит… о черт! Скажем таю по-моему, у меня особенно нет выбора.

— Выбор всегда есть. — София вздохнула, опустила голову; Бет продолжила: — А что думает Джеймс?

— Не знаю. Честно. Наверное, думает, что это его ребенок. Марта уж точно в этом уверена.

— Но ты знаешь, что это не так?

— Да, Бет, — тихо произнесла София. — Это не так. Я верю в то, что мне сказали. Ну, не совсем. Но все же.

Бет отстегнула от сосков насытившихся детей, передала дочку Софии, положила сына себе на плечо.

— Веришь кому? Тому парню, что приходит к тебе? Как его зовут?

София взяла на руки маленькую девочку, она оценила жест подруги: Бет явно считает ее чокнутой, но не настолько сумасшедшей, чтобы не доверять ей дочь. София улыбнулась ребенку:

— Его зовут Габриэль.

Бет смотрела на Софию, ласково и ритмично поглаживая сына:

— Архангел Гавриил явился к тебе посреди ночи и объявил, что ты беременна?

— Именно.

— Ладно. На Рождество надо будет поискать на небе яркую звезду.

— Может быть. Я не знаю. Я понимаю не больше твоего. Но как он сказал, так и случилось.

— А эта свадьба? Сейчас для тебя не лучшее время впутываться в чужие проблемы с законом.

— Я всего лишь оказываю Заку услугу. Поручусь за них. Если возникнут вопросы.

— Я о том и говорю. Что, если начнутся проблемы с иммиграционной службой? Тебе придется им врать?

— Вряд ли до этого дойдет. Девочки с работы говорили мне, что знают такие пары. У одних все прошло гладко, другую пару чуть не выдворили из страны, хотя с паспортами все было в порядке, но в конце концов все формальности были улажены. Если бы Катарина охотилась за гринкартой, это было бы сложнее, но здесь не Америка, а Зак — представитель среднего класса и сравнительно богат.

— Словом, добро пожаловать в Англию.

— Точно, — усмехнулась София. — Надеюсь, что так.

— А что Джеймс?

— Я уже сказала: сейчас он меня ненавидит.

— Ненавидит или не одобряет?

— О, разумеется, не одобряет. Громко. Но он привыкнет, так всегда бывало. И думаю, мы с Мартой сумеем подружиться. Когда она увидит во мне мать, а не стервозную сексуальную хищницу, она перестанет ревновать.

— А ты перестанешь ревновать?

— Ты знаешь про меня больше, чем я сама, — криво улыбнулась София. — Да, конечно, я ревную. В постели Джеймс мне не нужен, но я не хочу, чтобы он любил кого-нибудь, кроме меня. Хочу, чтобы он всегда был под рукой. Это не очень хорошо, но очень по-человечески, правда?

— Очень. Нормальнее некуда. И как ты с этим будешь разбираться?

— Как обычно. Все образуется само собой. Джеймс злится на меня, я тоже не слишком им довольна, но это пройдет. А кроме того, у меня есть заботы посерьезнее, чем Джеймс, влюбленный в занудного социального работника в индийских юбках. Этими юбками у нее, наверное, все шкафы забиты.

— Рада, что ты не утратила своего знаменитого великодушия. И какие заботы?

— Ну, например, что сказать папе с мамой.

— Тебя беспокоит их реакция?

София поежилась:

— Может быть. Не знаю. Понятия не имею, как они это воспримут. Собираюсь к ним на следующие выходные. Скорее всего, они обрадуются ребенку. Несмотря на эту идиотскую моду на достижения, которой они слегка заразились двадцать лет назад, они по-прежнему считают, что я — самое лучшее, что было в их жизни.

— Тогда в чем проблема?

— Сама не очень понимаю. Когда я расскажу родителям, все станет…

— Реальным?

— Да. По-настоящему реальным.

Бет положила сына на колени, жестом показала, чтобы София сделала с девочкой то же самое.

— Ты расскажешь им о Габриэле?

— Рехнулась? Это уж чересчур даже для старых хиппи. Даже для моих родителей. Нет, думаю, им понравится, что я решила размножиться. Мама разведет бодягу насчет активизации женского начала, а папа будет счастлив, потому что это означает конец работе в клубе. В общем, они довольно либеральны, но не совсем искренни, когда говорят, что я имею право использовать свое тело как захочу.

— А где ты будешь работать?

— Понятия не имею. И это меня пугает. Стану хореографом. Заделаюсь училкой. Пойду в официантки, как все прочие дуры. Бог знает. Только во всех этих профессиях толку от меня ноль. Лучше поищу заведение, где беременную стриптизершу сочтут сексуальной.

— Ты серьезно?

— Нет. Да. Не знаю. Наверное, нет. Я ничего не знаю, Бет. Честно. Я не только не планировала ребенка, беременность с неба на меня свалилась, я ее не хотела, даже не думала на эту тему. И я с ума схожу, как представлю себе, на что я скоро стану похожа, и как я с этим справлюсь, и не впаду ли опять в глубокой синь.

— Вряд ли.

— Надеюсь, ты права. Но ведь другие женщины справляются. Значит, и я смогу. А куда мне деваться?

— Да, все будет хорошо.

В беседе наступило затишье; подруги пребывали в дремотном состоянии, Бет размышляла над тем, что только что услышала, София ждала приговора, диагноза, ответа. Лучше бы всего сразу, приправленного горячим одобрением.

— Ну что, доктор, я сумасшедшая или как?

Бет наморщила лоб, вздохнула, не забыла улыбнуться, чтобы ее растерянность выглядела не столь пугающей:

— Хрен знает, София. То есть я не думаю, что ты сумасшедшая, но я ведь никогда так не думала. Верно, у тебя бывали плохие времена, возможно как-то связанные с химическими процессами, но всегда находился выход, и не один, и если у тебя сейчас слегка крыша съехала — а я не утверждаю, что это так, — уверена, в конце концов ты разберешься с собой. Если ты действительно этого хочешь.

— Но в существование Габриэля ты не веришь?

— Не знаю, детка, честное слово. Твой рассказ звучит очень правдоподобно. А не встретиться ли мне с этим ангельским малым?

София молчала, размышляя о контактах Габриэля с другими людьми. Прежде ей в голову не приходило, что такие встречи возможны. Секс убедил ее, что Габриэль физически реален хотя бы отчасти, но она догадывалась, что в отношении целого это не так Он покоился на изнанке ее век Его присутствие было не только физическим, но и эмоциональным. И София понимала: если она не сможет предъявить Габриэля — или если Бет не сможет его увидеть, — то ее безумию, в котором Бет ей до сих пор великодушно отказывала, найдется подтверждение.

София колебалась с ответом, опасаясь назначить встречу, которая не сможет состояться. Сожалела, что Габриэля здесь нет, он бы помог ответить на вопрос Бег, но, увы, он не джинн из бутылки, всегда готовый к услугам. Кроме того, в данном случае речь шла о желании, а не о нужде, и София подозревала, что для Габриэля доказательство его существования не столь необходимо, как для нее. Опять же, в глубине души София сомневалась, хочет ли она делить Габриэля с кем-то еще. Да, он способен убедить Бет в честности Софии, но с того момента он перестанет принадлежать только ей.

Бет смотрела на подругу, ожидая ответа, уютная тишина превращалась в неловкое молчание, и когда уже стало совсем невмоготу, Софию спас громоподобный крик обоих младенцев. Трудно сказать, кто заорал первым, но было очевидно, что прекращать они не собираются. Спасение стихийным бедствием.

Три четверти часа Бет и София успокаивали близнецов как умели, но тщетно, и в конце концов Бет предложила отнести детей в родительскую постель.

— Не знаю, поможет ли, но когда мы с Питом ложимся и кладем их посередке, они умолкают. Правда, не всегда. Давай попробуем а?

София была от души благодарна красным, сердитым, орущим существам за то, что они ее выручили в весьма щекотливой ситуации, она могла бы мириться с этим избавительным воем еще минут сорок пять, но, увидев, что Бет полностью переключилась с роли терапевта на материнскую модель поведения, сообразила, что в ближайшее время они к вопросу о ее психической нормальности не вернутся. Женщины поднялись наверх с детьми на руках. Полуденное тепло, послевкусие трудного разговора, медленно затихавший детский крик в конце концов уморили все четверых.

Уже засыпая, Бет вспомнила, о чем еще она собиралась спросить Софию, и пробормотала сквозь склеенные слюной губы:

— Этот парень, твой ангел… вы опять этим занимались?

— Угу, — задремывая, промычала София.

— И как он?

Не открывая глаз, София улыбнулась:

— Бет… он потрясающий.

— Скажи еще, божественный, — пошутила Бет.

— Да, блин, просто чудесный.

Обе захихикали, соскальзывая в сон, но Бет добавила:

— Что ж, если он хорош в постели… Пусть он даже порождение твоей безумной фантазии, но, полагаю, физическое удовольствие ты все равно получаешь. Похоже, реально тебе повезло больше, чем многим другим.

Пит, явившись час спустя, обнаружил в своей постели спящих Бет, Софию и младенцев посередке. Кого Пит не увидел, так это Габриэля. Тот, положив прохладные ладони на головы возмущенных близнецов, стерег их сон и покой.