Он лежит лицом к ней. Свежая простыня слегка подернулась рябью. Пока она чиста. Они оба чисты и сладко пахнут. Она немного слаще, чем он. Как ни крути, она все же девушка, а, значит, тоже сделана из «Кекса домашнего», что лежит на полках родного супермаркета, но из другого пакета — с большим содержанием сахара. Их лица рядом, ее груди на одной линии с его накаченными грудными мышцами, ее подбородок чуть выдвинут вперед. В поцелуе ее нос легко огибает его нос, ее верхние зубы при столкновении с его эмалью высекают нечаянный, но глубокий звук, пронзительное удивление мутирует в чистейшее «до». Ее глаза открыты и улыбаются точно таким же глазам Джоша, легкие ресницы пляшут в их мощных лучах. Черты в унисон, их общая собственность. Уши, глаза, нос, губы, зубы, язык, лицо одного — водная гладь для другого, зеркальная, мерцающая.

Джош об этом не задумывается, он не может себе позволить думать о том, что делает. Он просто скользит по пути, на который случайно встал. По пути всей живой плоти. Коллективное бессознательное и двадцать пять лет в реальном мире волокут его по накатанной классической дорожке, на которой парень встречает девушку, хотя на личной мостовой Джоша стоял отчетливый знак «Только для мальчиков». Не в пример юному гею-девственнику, впервые пробующему мужчину, Джошу не надо спрашивать, что делать. Джош вырос среди нас. Он видел фильмы, читал книги, спал под телесериалы и анализировал информацию. Он знает, куда это заводит, к чему приводит и как происходит. Как слону на велосипеде, ему не нужно вспоминать то, что, впрочем, ему никогда не давали забыть.

Джош вытягивает руку и дотрагивается до нее — начали. Отправной пункт — ее указательный палец, такой же, как у него. Вверх по руке, по тонкой плоти, бледно-голубым венам, проступающим наружу сквозь кожу оттенка слоновой кости — их общего достояния. Руки, предплечья — прозрачный резервуар общности. Пока все одинаково. Безымянным пальцем левой руки, тем пальцем, что посредством обручального кольца напрямую подсоединяется к сердцу, Джош продолжает исследование. Она молчит, наблюдая. Один, второй палец касаются ее губ, губы раскрываются, выдыхают поцелуй и смыкаются на секунду, слегка закусив подушечку пальца. От губ через подбородок к груди ведет прямая линия. Теперь три пальца и робкая ласка. Джош припоминает, что отстоящий большой палец развился у homo sapiens не для того, чтобы сжимать молоток, но чтобы сжимать руки, груди, член. Она сжимает его в объятии. Для женщины у нее очень длинные пальцы, но они все равно короче, чем у Мартина. Короче и мягче. Мартин может быть образцом изящества, но у Кушлы руки идеального партнера с хромосомами XY. Джош позволяет себе краткий миг рассуждений, замаскированных под логику: это женщина рядом с ним — иная и одновременно такая же. Она выглядит неотличимой от него по цвету и тону. Но она иная. Она похожа на него, но она женщина. Его партнер Мартин не похож на Джоша, но он мужчина. А она похожа на него, но женщина. Такая же и другая. Другой и такой же. Что ж, и на том спасибо. Если взглянуть на происходящее с такой точки зрения, то сейчас он по сути трахает Мартина, разве не так?

Он пока еще никого не трахает.

Продолжение следует. Ее груди самого сочного среднего размера, упругие и натуральные. Они свешиваются на левый бок, гладкие, они покоятся над тем местом, где нет сердца. Джош опять вспоминает об эволюции и обхватывает груди. Упругой плоти как раз хватает, чтобы наполнить его ладони, ее левая грудь немного полнее правой. Джош удивлен, асимметрии он не ожидал. Левое яичко Мартина чуть больше правого. Опять другое и то же самое. В спальне нежарко, куда жарче меж ее грудями, источник тепла скрыт в складке кожи. Он видит, как вздымаются и опадают ее легкие. Отмечает ее соответствующее обстоятельствам дыхание и на мгновение прислушивается к собственному телу. Но оно молчит. Его сердце ничего ему сегодня не говорит.

Кушла целует его, и он переворачивается на спину, чтобы дать простор поцелуям. Женщина-кошка рыщет по его телу, гибкие члены и острые кровожадные зубы пробуют его на вкус, покусывают его торс, грудь, руки, запястья, плечи, соски, живот, пальцы на ногах, ступни, лодыжки, бедра, член. Она кусает его член. Девичьи зубки остры — их прикосновение болезненно и одновременно нежно, их прикосновение сладостно. И Джош наслаждается, но укусы прекращаются. Теперь она пьет его, поглощает целиком. Если Джош закроет глаза, он спасен. Тогда Кушла станет кем угодно, любым человеком, даже мужчиной.

Если Джош закроет глаза, он пропал. Уж я-то знаю. Я на этом собаку съела.

Джош держит глаза открытыми, он хочет знать, что происходит. Да и что, собственно, происходит? Этот пресловутый акт он может проделать с кем угодно, да и проделывал с кем угодно. Ведь это не тот случай, когда рискуешь своим браком ради минета за десять фунтов. Джош готов, он может сделать это прямо сейчас. Более того, он хочет сделать это прямо сейчас. Только что она лежала рядом, и вот она уже облегает его, словно по мановению волшебной палочки, словно перчатка — вот наиболее подходящая метафора, — и Джош находит, что перчатка впору. Джош и Кушла подходят друг другу, как мистер и миссис, созданные друг для друга.

Кончайте заливать! Парень-то голубой.

Но… о, я поплыла!

Многие годы Джош разыскивал потаенную гей-литературу, гей-ТВ, гей-фильмы. Как все ему подобные, как любая группа, меньшинство, клика, элита, он искал то, что рассказывает о нем. Охотился за проблеском искренности, чтобы хоть изредка увидеть себя, свою жизнь, свое дыхание, отраженными на экране. Он ходил на еврейские фильмы, и на гомосексуальные фильмы, а иногда на фильмы, для тех и для других разом; случалось, он даже видел в кино черно-еврейскую гей-пару, словно списанную с него и Мартина. Словно существующую в реальности где-то за пределами его дома. Джош профессионально жаден до кино, он смотрит все. И по крайней мере в одном из каждой сотни фильмов показано событие, с которым остальной мир настолько свыкся, что даже перестал замечать, — его нынешний тайный сексуальный опыт выплескивается одним махом на экран, на раскрашенный в кричащие акриловые цвета целлулоид.

И вот теперь он делает это. Делает то, что видел столько раз, о чем пел столько раз, читал. Все верно: она мягкая, у нее фантастический запах, она меньше него, она сексуальна, и — о как это верно! — она хороша в постели. Все и сразу. Но оказывается, что когда он находится внутри этого пульсирующего совокупления, когда просматривает видеозапись мгновения, ему уже не важно, что рядом с ним именно Кушла. Это обстоятельство избыточно. Джош смотрит на происходящее, и видит лишь парня в постели с девушкой. В следующее мгновение он уже внутри нее, и как же это, черт возьми, легко и приятно. Он внутри нее и это, твою мать, легко и приятно. Их тела смыкаются — самец и самка. Джош въезжает на члене в миф и летит кувырком, через ее зад, через ее сиськи прямиком в капкан. Джош не «нормальный» и никогда им не станет, но в классическом споре между природой и воспитанием редко учитывают тот факт, что петь детские песенки намного легче, когда уже знаешь мотив. Джош вырос среди нас, в нашем плотском мире. Мотив он знает наизусть. И пока он поет в задыхающемся, синкопированном сексом ритме, все просто, все понятно, и нет конфликта, нет драмы. И все, что от него требуется, чтобы оставаться в этой приятной безопасности, — трахать ее. Что он и делает.

Холодным зимним вечером в спальне в Ислингтоне Джоша с головой накрывает сексуальный китч Европы и Америки, и он чувствует себя в нем как рыба в воде.

Совсем неплохо для дилетанта.