Под сводами старинного монастыря громко звучит органная музыка.
Некто в дорогой обуви ступает по могильным плитам, на которых изображены в полный рост люди, погребенные в одеждах Средневековья и эпохи Возрождения. Эти плиты похожи на надгробия в церкви Санта Мария дель Пополо.
Одна из плит, по которой только что прошел человек, оказалась не каменной, а стеклянной, и под нею, недвижно вытянувшись, лежит Эдвард с открытыми глазами.
Человек продолжает свой путь. Это Эдвард. Он входит в длинный коридор. Очень белая женская рука касается его рукава. Эдвард следует за женщиной.
Лючия держит в руке канделябр. Тем временем музыка сменяется короткими сухими ударами молотка по мраморной плите.
— Кто-то стучит, — удивляется Эдвард.
Лючия передает канделябр Эдварду:
— Иди. Тебя ждут.
Дальше Эдвард следует один. Останавливается, обнаруживая в незнакомом помещении троих человек, сидящих вокруг продолговатого длинного стола. Они поднимают бокалы и чокаются. Бородатые, они кажутся людьми из прошлого века. На одном из них нечто вроде свободной рубахи, другой — в жилете с твердым воротничком и галстуком, третий — в светлой накидке, похожей на бурнус.
Помещение, хотя и очень скромное, чем-то напоминает мастерскую скульптора: бюсты на подставках, куски мрамора, старинные гравюры на стенах.
Чья-то рука, вытягиваясь из рукава, поднимает бокал.
Эдвард оказывается в небольшом узком зале в кафе «Греко». Шесть человек сидят за мраморными столиками, все в черном, двое или трое — в больших черных очках. Они протягивают бокалы навстречу входящему Эдварду. Он останавливается в дверях, поднимает погасший канделябр и с раздражением слушает непрекращающийся стук молотка. Эдвард идет дальше.
Трое, сидящие за деревянным столом, встают и легко поднимают его. Стол оказывается гробом.
Они открывают гроб и ставят его вертикально в центре комнаты. Берут с полки тяжелые деревянные молотки и стальные зубила и принимаются высекать буквы и цифры на каменной плите:
«Эдвард Форстер. 31.03.34-31.03.71».
Эдвард переводит взгляд в зал кафе «Греко», где сидят шестеро мужчин в черном.
Из глубины зала появляется официант во фраке. Он ставит на стол поднос с чаем. Рядом с чайником лежит кинжал с необыкновенно тонкой резьбой на рукоятке.
Эдвард видит, как его собственная рука берет кинжал. Потом лезвие начинает яростно вонзаться в старинную книгу, лежащую на мраморном столе, где прежде стоял поднос с чаем.
Эдвард наносит бешеные удары, а посетители кафе смеются над его яростью. Взглянув на них, он обнаруживает, что все эти люди знакомы ему — князь Анкизи, профессор Баренго, дирижер оркестра, портной Пазелли, синьора Джаннелли в мужском костюме.
За стойкой бара Салливан что-то пьет. Эдвард подходит к нему. Но тот отворачивается. Эдвард замахивается кинжалом и наносит Салливану несколько ударов в спину.
Салливан замертво падает на пол. На внутренней стороне откинувшейся руки видны часы. Кто-то хватает Салливана за руку и тащит прочь.
Снова слышен громкий стук молотка. Люди, которые чокались в мастерской скульптора, ставят Салливана в вертикальный гроб и, вернувшись к плите, продолжают высекать надпись.
Плита между тем приняла форму крышки гроба. Эдвард наблюдает, как высекают надпись.
— Вы ошиблись, — говорит Эдвард, — не он должен был умереть, а я.
Ему отвечает самый старший, тот, что в рубахе:
— Мы сделали это, только чтобы примерить, посмотреть, правильны ли размеры. Проходите, прошу вас, проходите.
Эдвард подходит к плите в виде крышки гроба и ложится на нее. Трое людей начинают опускать его на землю. Потом они несут Эдварда на этой плите. Он лежит на ней, как на носилках. Мужчины опускают Эдварда на землю. Они принесли его на кладбище с очень неровной почвой, где совсем мало надгробий.
Эдвард осматривается и видит человека, роющего яму. Это Анкизи.
— Вы поторопились, профессор. До тридцать первого марта еще три дня.
В центре кладбища стоит красивый туалетный столик с зеркалом-трельяжем. Перед ним сидит Лючия и расчесывает волосы. Ее лицо отражается в трех зеркалах. Она продолжает расчесывать волосы. Затем Лючия берет несколько цветков, лежащих у зеркала, встает и направляется к надгробию, где написано «ЭДВАРД ФОРСТЕР». Оно лежит теперь на земле. Медленно, словно совершая какое-то ритуальное действо, Лючия роняет цветы на плиту.
Эдвард заглядывает в зеркало и рассматривает свое отражение.
Анкизи, Салливан, профессор Баренго, дирижер и еще несколько человек стоят чинно, как на похоронах. Мужчины держат шляпы в руках.
— Прошу, профессор, проходите, проходите! — приглашает Анкизи.
Группа разворачивается, подобно вееру, открывая в центре кладбища дверь. Это даже не дверь, а ярко освещенная, словно театральная декорация, витрина в стене.
Эдвард подходит к витрине. За ней находится Лючия, она обряжает манекен. Девушка смотрит на Эдварда, но сквозь него. Эдвард опирается о витрину и наблюдает за движениями Лючии.
Наверху, над стеклянной витриной, висит колокольчик. Внезапно он начинает звенеть. Дверь-витрина открывается.
Эдвард входит в какое-то непонятное помещение. Мужской голос останавливает его:
— Что вам угодно, синьор? Можно узнать, что вы ищете?
— Мне дали ваш адрес, — растерянно объясняет Эдвард. — Я ищу «знак повеления».
Перед ним Анкизи. Он сидит в проеме окна и закрывает рукой глаза, словно защищаясь от яркого света. Он одет в роскошный костюм кавалера Ордена Полумесяца.
— У нас тут есть все, синьор. Здесь вы можете найти все, что ищете. Прошу, профессор, проходите. Библиотека там.
Эдвард идет вдоль высоких стеллажей, заполненных огромными фолиантами. Он проводит рукой по их корешкам и вдруг, охваченный неистовым приступом гнева, начинает яростно швырять их на пол. За полками обнаруживается какое-то полутемное помещение, где три человека высекают на каменной плите надпись «ЭДВАРД ФОРСТЕР».
Оглушенный стуком молотка, Эдвард продолжает швырять книги на пол, переходя к полкам, расположенным ниже. Он слышит долгий, отчаянный стон и видит голову женщины с безумными глазами. Это Оливия. Она связана. Рот ее забит кляпом. Женщина отчаянно мотает головой. Она привязана к стеллажу. Теперь, когда с полок сброшены книги, осталась одна железная конструкция. Находясь по ту сторону арматуры, Эдвард поднимает какую-то книгу и читает ее, не обращая внимания на стук молотка и громкие стоны Оливии.
Салливан смотрит в сторону Оливии и невозмутимо предлагает Эдварду:
— Сделайте что-нибудь. Помогите ей. Она же умирает, — затем смотрит на часы и шагает прочь.
Трое каменотесов работают над «могилой» Эдварда. Звучат три медленных удара, затем пауза, еще три удара и опять пауза…
* * *
В дверь трижды постучали. Потом удары повторились громче.
Эдвард открыл глаза. Он находился в номере гостиницы «Гальба». Солнце пробивалось сквозь шторы.
— Кто там? — Эдвард провел рукой по слипшимся от пота волосам.
— Завтрак, синьор.
— Входите…
Дверь открылась, и вошла горничная с подносом. Сразу же после ее ухода на тумбочке у кровати зазвонил телефон. Эдвард взял трубку.
— Вас спрашивают, синьор, — сообщил портье.
— Кто?
— Не знаю. Говорят, что вы срочно нужны.
— Соедините.
В трубке раздался мужской голос.
— Что? — потрясение воскликнул Эдвард. На другом конце провода положили трубку.
* * *
«Скорая помощь» ехала в сторону острова Тиберина, прокладывая себе дорогу воем сирены. С набережной машина свернула на мост Фабрицио и затормозила возле дома на небольшой площади. Там уже стоял полицейский автомобиль. Несколько зевак переговаривались, стоя на тротуаре.
Санитары с носилками поспешили во двор, к подъезду, возле которого собралась кучка жильцов. Путь им преграждал полицейский. Тут же стояли взволнованные рабочие-ремонтники.
Полицейский посторонился, давая пройти санитарам и врачу. На лестничной площадке, где сильно пахло газом, им пришлось несколько минут подождать, пока слесарь вскроет замок. Наконец это ему удалось. Двое полицейских первыми вошли в квартиру. Запах газа сделался удушающим. Один из полицейских распахнул окно, другой ринулся в спальню. Стараясь не вдыхать газ, заполнявший помещение, он отдернул шторы и рванул на себя фрамугу.
Оливия лежала на полу в ночной сорочке, лицом вниз. Одна рука ее была протянута в сторону окна, очевидно, в последней отчаянной попытке открыть его.
Врач склонился над Оливией, откинул с шеи волосы и приложил пальцы к сонной артерии. Через некоторое время он покачал головой, давая понять, что помощь ей уже не нужна.
Эдвард остановил «ягуар» рядом с полицейской машиной и «скорой помощью». Лицо его потемнело и осунулось. Он вошел во двор и попытался протиснуться сквозь небольшую толпу, но полицейский исправно выполнял свою службу:
— Пожалуйста, отойдите. Сюда нельзя, синьор.
Эдварду ничего не оставалось делать, как слоняться в тоске по двору, прислушиваясь к разговорам жильцов.
— Что тут стряслось?
— Утечка газа. Говорят, там женщина, иностранка.
— Бедняжка.
Несколько человек быстро перекрестились.
Эдвард решил сделать еще одну попытку подняться в квартиру, но тут увидел, что из подъезда вынесли носилки — на них лежало тело, накрытое простыней. Потрясенный, он не мог отвести глаз от этого безжизненного тела. Вдруг кто-то положил руку ему на плечо. Он вздрогнул и обернулся. Это был Пауэл. Его вечно довольное лицо было сейчас мрачным и серьезным. Вдвоем они вышли на площадь.
Носилки с телом Оливии уже задвинули в кузов «скорой помощи». А к воротам тем временем подъехала еще одна полицейская машина.
— Это комиссар Бонсанти. — Пауэл указал на невысокого коренастого человека средних лет. Выйдя из машины и кивнув Пауэлу, он, не задерживаясь, поспешил в дом.
Эдвард стоял и смотрел вслед «скорой помощи», которая, развернувшись на площади, через минуту уже исчезла из виду за мостом Честио.
Вскоре вернулся комиссар Бонсанти. Пауэл представил ему Эдварда. Прохаживаясь вдоль портика церкви Сан Бартоломео, мужчины разговаривали.
— Мы, разумеется, подождем официального заключения, — говорил Бонсанти, — но мне все же кажется, что это несчастный случай. Двери и окна были закрыты изнутри.
— Я видел, что в доме шел ремонт, — заметил Пауэл. — Может быть, была повреждена какая-нибудь труба?
Бонсанти покачал головой:
— Нет, отопление было выключено. Синьора привыкла, очевидно, жить в гостиницах и не умела обращаться с газовыми приборами. Рассеянность… Уснула, и вот… Запах газа почувствовали соседи. Так или иначе, нужно— провести расследование.
Бонсанти взглянул на часы, которые носил, как и Салливан, на внутренней стороне запястья, и двинулся к машине. Пауэл и Эдвард быстро переглянулись.
— Бонсанти, прошу вас, постоянно держите меня в курсе дела.
— Конечно, дорогой Пауэл. — Комиссар протянул ему руку. — Мне очень жаль, профессор. — Он сел в машину и быстро уехал.
Эдвард и Пауэл некоторое время стояли молча.
— Видели? — улыбнулся Пауэл. — Он тоже носит часы на внутренней стороне запястья. А я счел это нехорошей манерой, дурным вкусом… — Они направились к «ягуару». — Между тем он не лишен такта, наш комиссар. Из уважения к вам не стал говорить о возможном самоубийстве. Странно, отчего-то чувствуешь себя виноватым, когда человек, с которым тебя что-то связывало, решает покончить с собой.
— У Оливии не было причин расставаться с жизнью, — уверенно возразил Эдвард. — Она всегда умела ценить ее, даже в худшие минуты. Пауэл, это не мог быть просто несчастный случай, банальная неосторожность в обращении с газом. Слишком простое объяснение.
Пауэл с иронией посмотрел на Эдварда:
— О! Вы же у нас теперь общаетесь с духами… Что, есть достоверная информация? — Но, увидев вспыхнувшее обидой лицо Эдварда, поспешил извиниться: — Ну, простите, простите старого дурака.
— А знаете, что сказал мне Салливан тогда по телефону? — зло проговорил Эдвард. — Он сказал, что смерть полковника Тальяферри только выглядит естественной…
— Полноте, Эдвард! Салливан хотел напугать вас. И похоже, это ему удалось.
Эдвард испытующе взглянул на Пауэла:
— А вы? Пауэл, поведайте мне наконец, на чьей вы стороне? Какую роль вы играете во всей этой истории?
Атташе задумался. Потом тяжело вздохнул:
— Пожалуй, придется сознаться. Я работаю на разведку… — Лицо Пауэла приняло неожиданно жесткое выражение. — Но с этой минуты я вынужден полагаться на вашу порядочность и лояльность британского подданного. Давайте пройдемся еще немного.