В холодном и строгом помещении архива Министерства обороны за столом, заваленным бумагами, сидел полковник Танкреди. Еще более осунувшийся, с черными кругами под глазами, он изучал какие-то документы. Зазвонил телефон.

— Да, — ответил Танкреди. — Пусть немедленно идет сюда. — Задумчивый, озабоченный, он тяжело поднялся с места. За окном едва брезжил рассвет нового дня, приготовившего полковнику слишком много проблем.

Стены архива сплошь, до самого потолка, были уставлены картотечными ящиками и стеллажами с папками. Танкреди отыскал нужную папку в разделе на букву «Р», отнес ее на стол и раскрыл. И сразу же его внимание привлек листок бумаги с отпечатками пальцев.

Дверь открылась, в комнату решительными шагами вошел капитан Коссини и, остановившись по стойке смирно, отдал честь.

Танкреди ответил ему неопределенным жестом и заметил:

— Быстро, ничего не скажешь. Из постели сюда всего за несколько минут…

— В вашем распоряжении, полковник.

— Я прочитал ваш рапорт командованию по поводу похищения Сони Рудинской. Мне нужны все подробности.

Коссини встревожился:

— Что случилось? Он умер?

— Рудинский стрелял в агента ЦРУ.

— Не понимаю, — сказал Коссини, совершенно ошеломленный этим известием.

— Все, о чем мы сейчас с вами говорим, государственная тайна.

— Государственная?

Танкреди кивнул.

Коссини ответил:

— Конечно. Можете рассчитывать на меня, полковник.

— Граф Рудинский ваш личный друг?

Коссини поколебался.

— Да, но…

— Его допрашивают. Он молчит.

— Кто допрашивает?

— Друзья, — объяснил Танкреди, отводя взгляд. — Люди, которые умеют заставить заговорить кого угодно. Но только не его. Пока. — Он посмотрел за окно. — Плохая ночь. Плохой день. — Взял папку с письменного стола. — Я выяснил, кто он, благодаря отпечаткам пальцев. Буквально только что. Просто повезло. Потом я нашел ваш рапорт, капитан. Странное совпадение: похищение ребенка и жертва, которая становится убийцей.

— Рудинский не убийца.

Танкреди принялся листать бумаги.

— Роясь в архиве, я нашел два рапорта, касающиеся него. Поправьте меня, если моя информация неточна. — Он продолжил, листая бумаги: — Поляк, граф, беженец. Лишен земельных владений коммунистами. Морской офицер, демобилизован в Англии… — Заметив, что Коссини утвердительно кивает, продолжил перечисление: — Отказался вернуться на родину. Судимостей нет. Жалкое существование на весьма скромные средства. Антикоммунист, но не занимается политикой. — Он снова взглянул на Коссини. — Незадолго до рождения Евы переезжает из Англии в Италию. Чтобы получить средства к существованию, поставляет спиртное в посольства. Полиция закрывает на это один глаз или даже оба. Имеет вид на жительство, поручительство семьи Гузман. Поддерживает некоторую связь с черной римской аристократией. Финансовая полиция подозревает, что он незаконно продает иногда несколько ящиков виски своим итальянским друзьям… Бутлегер… — Он закрыл папку и пристально посмотрел на Коссини. — Вам тоже продавал?

Коссини покраснел:

— Да, синьор полковник.

Танкреди поднялся из-за стола и подошел к Коссини.

— Вы знали, что наша контрразведка заинтересовалась им и хотела бы сделать из него информатора?

— Об этом он ничего не говорил мне.

— На ваш взгляд, он мог бы принять подобное предложение от какого-либо другого государства? И от какого?

— Меня бы это очень удивило, — ответил Коссини, размышляя. — Юрек граф, особый человек.

— Особый. Почему?

— Он… он очень одинокий. Живет уединенно, замкнувшись в несуществующем мире, вне всякой реальности. Это знатный синьор, настоящий аристократ. Самый нищий из всех аристократов, каких я когда-либо знал, но я никогда не слышал от него ни единой жалобы.

Танкреди усмехнулся:

— Думаю, однако, что как раз сейчас он весьма даже готов пожаловаться, если не застонать, и не без основания.

Было еще очень рано, только-только всходило солнце, появившись над деревьями огромным красным шаром. Где-то вдали пропел петух. Кругом царили тишина и спокойствие.

Шабе разбудил Соню, и она протирала глаза, стараясь отогнать сон. Когда девочка оделась, он вывел ее из дому, усадил в свой «мерседес», сел за руль и включил двигатель. На пороге дома появились Мерилен и Контатти.

«Мерседес» медленно проехал по одной из узких улочек в центре города, пустынной в этот час, и остановился метрах в пятидесяти от площади, где дежурила «альфетта» карабинеров.

Оставаясь за рулем, Шабе посмотрел на полусонную девочку:

— Вот, Соня, ты и приехала.

Он потянулся и открыл дверцу машины с ее стороны. Девочка в растерянности осмотрелась:

— А где же папа?

Шабе указал ей на машину карабинеров на другой стороне площади:

— Видишь вон ту машину с синей мигалкой на крыше? Иди к ним, скажи, кто ты, и тебя отвезут к папе.

— А кто они такие?

— Полицейские. Они вооружены, умны, и им все известно. Ты знаешь капитана Коссини?

Соня кивнула, и Шабе подмигнул ей:

— Скажи полицейским, что он твой друг и что папа с ним.

— Это правда?

Шабе подтолкнул ее к выходу:

— Конечно правда. Ну давай, иди. Быстро!

Девочка вышла из машины.

— Беги.

Соня обернулась к старику и лукаво улыбнулась:

— Мы еще увидимся?

— Конечно. А теперь беги, не то я рассержусь.

— Какой ты нехороший! — воскликнула Соня и засмеялась, а Шабе притворился, будто сейчас бросится ловить ее. Соня побежала через площадь, но вскоре остановилась, словно хотела продолжить игру.

Шабе включил заднюю передачу, нажал на газ, развернулся и умчался.

Соня махнула ему на прощание и побежала к «альфетте» карабинеров.

Черный от злости, Уэйн шагал взад и вперед по залу совещаний фирмы «Шаффер & Сыновья», держа во рту незажженную сигарету. Меддокс ходил за ним следом, готовый зажечь ее.

— Это непонятно! Непонятно! — повторял Уэйн сквозь зубы.

— По мнению карабинеров…

— Да кто такие эти карабинеры? Что они знают?

Он остановился и зажег сигарету с помощью спички, игнорируя яркий огонек зажигалки, предлагаемый Меддоксом.

— Кто он такой? И вдруг узнаем с помощью отпечатков пальцев, что этот человек иностранец, проживающий в Италии!

Меддокс указал на соседнюю дверь:

— Как он сейчас?

— Готов. Но пытаемся вернуть его в этот мир.

— Антидотом?

— А что мне оставалось делать? Он произнес только одну фразу: «Буду говорить, если кое-что произойдет». А тут еще вдобавок похищенная девочка! Мелодрама, Меддокс, самая настоящая мелодрама!

Меддокс задумался:

— Значит, его шантажировали, вынудили!

— Похоже, парень. Очень похоже.

Зазвонил внутренний телефон, и Уэйн поспешно взял трубку.

— Приехали.

Вскоре в дверях появилась маленькая, оробевшая Соня, державшая за руку капитана Коссини, за ними Танкреди и Дейв Гаккет. Дейв обменялся с Уэйном выразительным взглядом и прошел в соседнюю комнату.

Уэйн наклонился и ласково потрепал девочку по щеке:

— Чем тебя угостить, прелестное создание? Или, может быть, хочешь пить? — Не ожидая ответа, он обратился к Меддоксу: — Угостим ее чем-нибудь. Чашка шоколада найдется?

Меддокс достал из кармана плитку шоколада. Уэйн метнул на него сердитый взгляд:

— Жидкий. В чашке, идиот!

Коссини тем временем подошел к Танкреди и тихо спросил:

— Но разве можно показывать ей отца в таком состоянии?

— Они безумно торопятся.

Коссини вернулся к Соне и с улыбкой сказал:

— Сейчас придет папа. Только, знаешь, он очень усталый. Еще более усталый, чем ты.

— Почему он усталый?

— Он не смог поспать. Он был…

В дверях появился Юрек, бледный, как покойник. Гаккет и медсестра следовали за ним, готовые поддержать.

Соня бросилась к отцу, прижалась, обхватив за ноги и стараясь не смотреть на него.

— Что ты делаешь? Почему прячешься?

Юрек погладил дочку по голове, приподнял ее лицо и увидел слезы.

— Плачешь… Нет, не надо… Ты уже большая и прекрасно знаешь, что слезы ничему не помогают.

Гаккет, Уэйн и Танкреди попытались скрыть смущение. Во взгляде Юрека была бесконечная нежность.

— Теперь, когда мы увиделись и я знаю, что с тобой все в порядке, иди домой. Ну, Соня. Я приду… скоро. — Он обратился к Коссини: — Отвези ее домой, прошу тебя. Ева займется ею.

— Конечно, граф… — ответил Коссини и тут же поправился: — Конечно, Юрек. Я позабочусь. — Он взял девочку за руку. — Пойдем, Соня.

Девочка посмотрела на отца:

— Хочешь, подожду тебя?

Юрек с улыбкой сделал отрицательный жест.

Держась с большим достоинством, Соня направилась к двери. На пороге обернулась и немного испуганно снова посмотрела на отца. Он ободряюще кивнул ей, и тогда она решилась выйти из комнаты вместе с Коссини.

У Юрека закружилась голова, и медсестра успела поддержать его за локоть. Гаккет подал ему стул. Опустившись на него, Юрек облегченно вздохнул, он явно успокоился и посмотрел на Уэйна:

— Вы задавали мне вопросы в эти трудные… моменты… Я помню все. Отвечу по порядку, потому что теперь мне больше незачем молчать.

Гаккет обратился к Танкреди:

— Полковник, мне кажется, у вас много дел в аэропорту. Не смею больше задерживать. Я подъеду к вам позже.

Танкреди сразу понял игру. Вместо ответа он молча кивнул и покинул комнату.

Гаккет сделал жест Меддоксу, и тот подошел к видеоаппаратуре, размещенной на столе.

— Извините, — сказал Юрек, с трудом дыша и чувствуя, что его вновь покидают силы.

Медсестра дала ему крепкого кофе и, повинуясь молчаливому приказу Уэйна, вышла.

— Мы не можем терять ни минуты, — обратился Уэйн к Юреку.

Меддокс включил видеокамеру на запись, и на экране появилось лицо поляка.

— Мое имя вам известно, — медленно заговорил Юрек. — Откуда я родом, тоже. На кого работаю? На себя, и все. — Он бросил пустой невыразительный взгляд на Уэйна. — Я не военный. Не киллер. И даже не сумасшедший. Я убил неизвестного мне человека в обмен на жизнь моей дочери. Не знаю, кто меня шантажировал и почему. Выбрали меня только потому, что у меня есть одна физическая особенность. Я вижу в темноте. Как кошка.

Уэйн вздрогнул и тотчас взглянул на Гаккета. Тот заметил:

— А еще потому, что ты отличный стрелок, не так ли?

— Как и многие из вас, полагаю.

— Как проник в аэропорт? — спросил Уэйн.

— С пассажирами последнего лондонского рейса.

— С ружьем?

— Да.

— Как удалось обмануть детектор? — спросил Гаккет.

— Если кто-нибудь не забрал, то в кармане пиджака, который остался в лондонском самолете, найдете инструкции, которые мне были переданы.

Уэйн сделал знак Меддоксу, тот бросился к телефону и набрал номер.

— Мне дали их у стойки английской компании, — продолжал Юрек. — В той же сумке лежало разобранное ружье.

Меддокс заговорил по телефону:

— Соедини меня с Финкером в Лондоне. Срочно.

Уэйн наставил на Юрека указательный палец:

— Ладно, объясни, как это было. В сумке лежало ружье, и ты прошел через контроль, а сигнал тревоги не прозвучал?

— Не знаю, что за систему они использовали, только в тот момент, когда я проходил досмотр, видеодетектор не работал.

— Видеодетектор? — переспросил Гаккет.

— Пока моя сумка двигалась на ленте транспортера, изображение на несколько секунд исказилось, затуманилось.

Уэйн обратился к Гаккету, что-то обдумывавшему:

— Как это понимать?

— Помехи. Подстанция или радарная установка, — ответил Гаккет. — Может быть, какое-то осложнение в аэропорту. Лучше проверить. — Он прошел к другому телефону.

Юрек между тем снова побледнел.

— Еще кофе? — предложил Уэйн.

— Двойной. Никак не могу…

Он закрыл глаза, откинувшись на спинку стула. Уэйн поспешил из комнаты, Мэддокс и Гаккет продолжали говорить по телефону:

— Алло? Финкер?.. Рейс Рим — Лондон вчера вечером… Да, тот самый… Обыскать самолет… Поищи пиджак… да, пиджак…

— Может быть, есть сообщник, — кричал Гаккет. — Электричество или радар, не знаю… Подними всех ребят… Кровь из носу…

Уэйн вернулся с чашкой кофе и подал Юреку, который, похоже, немного пришел в себя.

— Держись, Рудинский, уже дошли до детектора. Разве ты не был одет стюардом?

Юрек покачал головой:

— Нет, эту форму я получил в английском самолете. Мне дала ее стюардесса.

— Как зовут?

— Не знаю. Никогда раньше не видел. Блондинка.

Уэйн щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание Меддокса, все еще говорившего но телефону. Тот знаком дал понять, что все понял, и продолжил разговор:

— Подожди, Финкер. Задержи всех стюардесс… Отправь сюда ту, которая с одеждой… Она нужна нам тут как можно быстрее…

Гаккет вернулся к Юреку и сел верхом на стул.

— Как ты общался с похитителями дочери?

— Через посредника.

— Кто это?

— Их послания мне передавала секретарь английского посольства.

Уэйн побледнел.

— Как ее зовут?

— Мерилен Ванниш.

— Мерилен Ванниш, — в волнении повторил Уэйн.

Гаккет посмотрел на него:

— Ты ее знаешь?

Потемнев лицом, Уэйн кивнул:

— Конечно знаю. И еще как.

Следуя указаниям служителя, Контатти поставил свой «фиат» в третьем ряду, обошел машину и, как всегда любезно, открыл дверцу Мерилен. Без макияжа, в платке, скрывавшем волосы, в темных очках, она была практически неузнаваема. Смешавшись с прохожими, они перешли улицу и направились на телефонный переговорный пункт.

Мерилен сразу прошла в кабину, а Контатти — к окошку международных переговоров и сделал заказ, написав на бланке нужный номер:

— Соедините меня, пожалуйста, с этим номером в Лондоне.

— Кабина два, проходите, пожалуйста.

Контатти отправился к нужной кабине. Проходя мимо Мерилен, он заметил, что она заканчивает набирать номер, улыбнулся ей и прошел дальше.

Мерилен приоткрыла дверь, убедилась, что Контатти уже далеко, и торопливо заговорила в трубку:

— Джованна, это я, Мерилен Ванниш. Звоню по поводу того пакета, который послала тебе. Да, тот самый. Оставь его у себя. Надеюсь, что смогу скоро сама приехать за ним. Но если до послезавтра не появлюсь, то отнеси в посольство, как договорились…

Контатти между тем уже говорил с Лондоном:

— Говорит Контатти… Да, слушай внимательно… Адрес такой: Ноттингем Гейт, последний этаж, квартира двадцать восемь… Ах да, имя… Кэрол Декстер… Да, да, к сожалению, с ней случилась беда… Надо убедиться в этом. Чао, спасибо. Удачи…

Он повесил трубку. Лицо его выглядело усталым, печальным. Затем он глубоко вздохнул и, выйдя из кабины, направился к Мерилен. Она тоже закончила разговор и на его вопросительный взгляд ответила утвердительным жестом.

Дверь квартиры Мерилен выставили быстро и бесшумно. Уэйн вошел, вслед за ним его люди, а офицер карабинеров остался на площадке.

В квартире царил полный беспорядок, тот самый, какой был, когда накануне Юрек и Мерилен ее покинули. Шкафы и ящики вывернуты, бумаги и книги разбросаны по всему полу. Уэйн не скрыл удивления:

— Странно. Кто-то опередил нас… — и велел своим людям начать обыск.

В зоне обмена в аэропорту все выглядело спокойно. Советский самолет был блокирован на своей парковке — его окружало несколько машин. Охрана была очень скромной: люди Уэйна походили на служащих аэропорта, а карабинеры сидели в своих машинах.

Танкреди и Гаккет подъехали на военном джипе, остановились недалеко от советского самолета и, посмотрев на огромный лайнер, отметили, что шторки на иллюминаторах опущены и кабина пилота пуста, значит, экипаж ушел в салон. Танкреди не скрывал растущего беспокойства:

— Суханов прав. Самолет больше не может оставаться тут. Иначе это будет похоже на захват. Вы только представьте последствия, которые мое правительство…

Гаккет прервал его:

— Суханов делает ставку на то, что у нас сдадут нервы… Это недопустимо.

— Мы же понимаем, что он ни за что не вернет нам Форста, потому что получил четкие указания из Москвы, он же сам подтвердил это в ваших разговорах по рации. — Танкреди принялся протирать очки. — И при чем тут нервы? Это же вы ведете переговоры, не я!

— Но это вы должны были охранять Хагена, или я ошибаюсь? — возразил Гаккет.

— От имени и под руководством ответственного лица вашей римской службы.

— Друг мой, я начинаю думать, что вы слишком много работаете, — холодно заметил Гаккет. — Для своей страны, для нас в данный момент, — он указал на иллюминаторы советского самолета, — и на них тоже…

— Что же вы хотите, чтобы мы сделали? Взяли бы приступом этот самолет или позволили бы вам сделать это? — возмутился Танкреди. — Мы находимся в Италии и между прочим ни с кем не воюем.

— Не горячитесь. Наши компьютеры в «Форте Ленглей» найдут решение.

— Хорошо бы. Суханов говорит о провокации ЦРУ и подозревает, что жертвой должен был стать Форст… Уверяет, что стрелок просто ошибся в темноте… Ваши компьютеры в состоянии опровергнуть подобную гипотезу?

— На фотографии, которая была передана Рудинскому, был именно Хаген. — Гаккет сделал жест, означающий, что он намерен завершить разговор. — Мы только время тут теряем. Чтобы убедиться, что русские обманули нас, нужны доказательства.

Джип тронулся с места и направился к аэропорту. Звякнула рация, и Гаккет поспешил ответить:

— Что еще случилось?

— Говорит Меддокс. Получено сообщение из Лондона.

— Ну так какого черта ты тянешь, говори!

— Читаю сообщение: «Стюардесса по имени Кэрол Декстер, англичанка. Допросить не смогли, так как полчаса назад она скончалась, утечка газа в квартире. Документ и пиджак летят в Рим. Подпись Финкер».

— Принято.

Гаккет закончил разговор и переглянулся с Танкреди.

— Посмотрим, повезет ли нам больше с человеком на детекторе.

— На радаре, Гаккет.

— Ты уверен? — смущенно переспросил Гаккет.

— Похоже, радар — лучший способ создать помеху на детекторе.

— Даже если будет трудно доказать чью-либо причастность к этому делу, я все же велел вызвать всех техников, дежуривших ночью. Некоторые должны быть уже на месте.

Движение самолетов было очень плотным в это солнечное утро. Одни огромные лайнеры приземлялись, другие взлетали, третьи медленно двигались по взлетным полосам на парковку.

После некоторого раздумья Гаккет посмотрел на Танкреди, сидевшего за рулем, и не без сарказма спросил:

— А что если кто-то из этих техников кончил так же, как маленькая Декстер?

— Маленькая Декстер?

— Ну да, стюардесса, которая немного подышала газом в Лондоне.

Мрачный, расстроенный Томмазо Ланци, техник, обслуживающий радарную установку, вышел из дома и пересек аллею, направляясь к своей машине. Он уже подошел к ней, как вдруг его окликнули:

— Томмазо! Томмазо Ланци!

Удивившись, он обернулся и увидел какого-то неприятного старика, выглядывавшего из «мерседеса» с включенным двигателем, что стоял поблизости.

— Вы меня?

Шабе кивнул:

— Ты хорошо поработал. Я приехал передать тебе остальное.

— Меня вызывают в полицию.

— Можешь быть совершенно спокоен.

— Я не хотел бы, чтобы там что-нибудь узнали.

Все еще не очень понимая, Томмазо недоверчиво направился было к Шабе, но тут же остановился, увидев, что машина тронулась с места. Он попытался посторониться, но сделал это недостаточно быстро. «Мерседес» неожиданно прибавил скорость и ударил его в бок. Томмазо упал.

Инцидент привлек внимание редких прохожих, но Шабе, остановив машину, уже вышел, явно собираясь помочь Томмазо, который скорее удивился, нежели пострадал при падении.

— Ох, прости, пожалуйста, мне жаль, что так получилось… — Шабе наклонился над Томмазо, глядя в его изумленные глаза. — Нога соскользнула с тормоза. — Он приобнял его за шею, словно собираясь поднять, и Томмазо застонал. — Но виноват ты сам, — продолжал Шабе. — Незачем соглашаться на такие сделки. И нечего жаловаться, если дела пойдут плохо.

В другой руке у старика появился пистолет с глушителем, он приставил его к груди Томмазо, прямо против сердца, и спустил курок. Томмазо неожиданно обмяк, словно кукла-марионетка, оставшаяся без управления.

Шабе заботливо оттащил Томмазо к машине и прислонил к дверце. Тут подошли двое прохожих. Старик покачал головой:

— Потерял сознание. Пойду поищу врача.

Он сел в «мерседес» и уехал.

Прохожие, оставшиеся возле безжизненного тела Томмазо, не знали, как быть, и не трогали его. Задержалась и какая-то проезжавшая мимо машина.

«Мерседес» скрылся за поворотом как раз в тот момент, когда к дому, где жил Томмазо, подъехала «альфетта» с карабинерами. Из нее вышел капитан Коссини и, заметив собравшихся возле Томмазо людей, поспешил к ним. Он протиснулся сквозь толпу и приподнял голову убитого. Кровавое пятно на груди быстро расширялось.

Тем временем английский посол разговаривал в своем кабинете с Питером Уэйном.

— Можете полностью рассчитывать на мое сотрудничество, мистер… — спокойно произнес посол и заглянул в визитную карточку, — мистер Уэйн.

— Это был мой долг, мистер посол, предупредить вас, учитывая обязанности, которые мисс Ванниш выполняет в вашем офисе.

— Как только что-нибудь станет известно о ней, непременно сообщу вам.

— Боюсь, что вам уже ничего не станет известно… если только уже не стало.

Посол выпрямился.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего. Просто высказываю предположение, — ответил Уэйн, изучая реакцию собеседника. — Исчезновение мисс Ванниш…

— Исчезновение? Опоздание в офис на несколько часов не оправдывает такое страшное слово. — Он коварно улыбнулся. — А дома вы ее искали? Хотите позвонить еще раз?

— Пустая трата времени. Я хочу сказать, что исчезновение… простите, отсутствие вашей секретарши…

— Одной из моих сотрудниц, — уточнил посол.

— Так вот, ее отсутствие может иметь причины более… серьезного порядка.

— Мне не очень понятны ваши слова, мистер… — Он снова заглянул в визитную карточку. — Уэйн. Как известный актер?

Уэйн кивнул, и на его лице появилась неприятная улыбка.

— Постараюсь выразиться яснее. Предполагаю, что служба разведки основательно проверила персонал посольства. Следовательно, если только не считать, что ваша служба безопасности абсолютно неэффективна, немыслимо было бы предположить, что мисс Ванниш — двойной агент КГБ.

Посол отрицательно покачал головой.

— Но если не двойной агент, — продолжал Уэйн, — то уж простым агентом она могла бы быть. То есть сотрудником вашей контрразведки. Теперь я ясно выразился?

— Вне сомнения.

— В таком случае ее… отсутствие очень походило бы на бегство и явилось бы доказательством ее вины.

— Начинаю понимать вашу точку зрения. И скажите мне, я тоже мог быть вовлечен в этот… заговор?

— Нет, в этом нет никакой необходимости.

— Конечно, — сказал посол, — если я встану на ваше место… Вы ведь торговый агент, не так ли?

— В общем, так.

— Будь я на вашем месте, я бы сказал себе: что-то уж очень много англичан замешано в этой истории. — Он прошелся по кабинету и с ухмылкой продолжал: — Мисс Ванниш, рейсовый самолет английской авиалинии, стюардесса, поляк, служивший во флоте ее величества. — Он остановился, качая головой. — Слишком много англичан. Определенно слишком много. Но какой смысл нашей замечательной разведке устраивать заговор против наших лучших союзников? Я бы еще понял, если был бы ликвидирован Форст, наш соотечественник с весьма сомнительным чувством патриотизма… Но Фрэнки Хаген, рыцарь Запада! Изволите шутить?

— Вам, конечно, известно, мистер посол, что ваше правительство оказывало давление на наше и весьма настойчиво требовало отменить обмен. К сожалению, мы не смогли удовлетворить все ваши требования. Увы, бывает. — Уэйн вздохнул. — И потому кто-то в Лондоне придумал такое изысканное… наказание с серьезными последствиями для наших отношений с русскими.

— Очень надуманное предположение. Мы скорее рациональны, чем импульсивны, мистер Уэйн.

Американец сделал примирительный жест.

— В таком случае остается думать, что нас обманули русские. И что Ванниш работает на них.

— Или их жертва.

— Это я исключил бы еще и потому — у меня есть доказательства, — что она добровольно предоставила исполнителям ценную информацию.

Посол задумался.

— Как странно. Ведь никто не замечал ничего такого, что говорило бы о ее двойной жизни. Представляете, эти идиоты из разведки нашли о ней только одну забавную сплетню.

— Какую? — спросил Уэйн, явно заинтересовавшись.

— Будто в Риме у нее есть американский любовник, дипломат, которому известны многие секреты разведки. — Уэйн выдержал удар, а посол спокойно продолжал: — Какой идиотизм! Отправлю в Лондон письмо с протестом. Подозревать мою сотрудницу в том, что она работает на ЦРУ, тогда как вы, мистер Уэйн, напротив, уверяете меня, будто она служит в КГБ!

Уэйн выпрямился.

— Считаю необходимым информировать вас, причем совершенно конфиденциально, что ЦРУ представит правительству доклад, в котором КГБ будет обвинен в том, что поступил подло, не выполнив взятые на себя обязательства.

— Бр-р… Сразу же станет очень холодно, — заметил посол, обращая взгляд к барометру на стене. — Интересно, предвидели наши метеорологи в Лондоне подобную перемену погоды.

Небольшая толпа, сдерживаемая карабинерами, наблюдала со стороны, как приехавшая «скорая помощь» остановилась возле трупа Томмазо Ланци. Один из карабинеров фотографировал место преступления, другой рисовал мелом на брусчатке контуры тела.

Пока санитары, поторапливаемые капитаном Коссини, вытаскивали из машины носилки, приехали на джипе Танкреди и Гаккет. Коссини встретил их равнодушно и, указывая на труп, который санитары укладывали на носилки, сообщил Танкреди:

— На несколько секунд опоздали, полковник.

— Следы? Улики?

— Я обыскал весь дом, — сказал Коссини. — Очень хорошо были запрятаны две тысячи долларов в стодолларовых купюрах.

— Свидетели?

— Противоречат друг другу. Одни говорят «опель», другие — «мерседес». — Коссини почесал за ухом. — Успели записать номер. Я проверил. Фальшивый.

— Кто стрелял? — поинтересовался Гаккет. — Тот же человек, который наехал на него?

Коссини кивнул:

— Старик. Описывают очень неопределенно. Но я готов спорить, это тот же человек, что похитил маленькую Соню Рудинскую.

— И наверное, тот же самый, что убрал двух моих людей на четырнадцатом посту, — заметил Танкреди.

Все трое подошли к носилкам. Гаккет приподнял край покрывала и взглянул на бескровное лицо Томмазо.

— Ни этот крепкий молодой человек, ни лондонская блондинка не скажут нам, кто их купил. Умирая, они, однако, кое-что сообщили нам.

Он опустил покрывало. Коссини сделал санитарам знак закрывать машину. Гаккет продолжал, говоря как бы с самим собой:

— Срыв операции по обмену разведчиками был организован группой профессионалов, для которых очень важно было остаться в тени, не засветиться, причем настолько важно, что сами они не принимали никакого участия в этом деле. Они использовали людей, оплачивая их дела и шантажируя их. И эти так называемые сообщники совершенно ничего не знали об истинном смысле своих действий. И чтобы замести все следы, даже самые незначительные, они цинично решили уничтожить всех.

— И Рудинского в таком случае тоже, — заметил Коссини.

— Его — нет. Наверное, они полагают, что об этом должны позаботиться мы. Им важно было, чтобы мы установили его личность и заставили говорить. Они хотели, чтобы мы узнали, что он был офицером британского морского флота и обладает необыкновенным зрением. Они хотели, чтобы нам стала известна и роль секретаря английского посла в этой истории. — Гаккет зажег сигару. — Англичане. Слишком прямая дорога, чтобы быть верной. Рудинский: очень умело подвели его практически к самоубийству. Мышь, которую силой заставили залезть в ловушку. Ест сыр, но уже никогда не выйдет на волю.

— А Ванниш? — спросил Танкреди.

Оторванный от своих размышлений, Гаккет взглянул на него:

— Что? Ванниш… Возможно, и она такая же мышь. Ее уберут. Если уже не убрали.

— Но остаются еще похитители, — безутешно заключил Танкреди.

— Соня упоминала четырех человек, — заметил Коссини. — Темноволосая женщина, это Ванниш, и блондин, которого она видела той ночью. А сначала ее охранял какой-то большой и толстый мужчина, помнит и старика, который похитил ее, а потом освободил. Все они… мыши?

Гаккет промолчал, и Танкерди заметил:

— Старик. Кому могло прийти в голову сделать киллером… старика?

— В нашем деле очень рано уходят на пенсию, если доживают до нее, — вздохнул Гаккет. — В определенном возрасте… после активной работы садятся за письменный стол, а не бродят по свету, воруя детей. Полковник Танкреди, готов спорить, скоро вы столкнетесь с новыми трупами.

Танкреди не на шутку обеспокоился. Он жестом попросил Коссини заняться своими делами и отвел Гаккета в сторону.

— Так ведь именно этого я и опасаюсь! Что касается сегодняшнего ночного эпизода, то, мне кажется, я все уладил. Пресса будет говорить о загадочном заговоре, который мы раскрыли, о столь же загадочных террористах, пытавшихся завладеть самолетом. Короткая перестрелка и раненый, исчезнувший в ночи. На сдержанность моих людей я могу рассчитывать так же, как на… собственную скромность. Но если на меня повалятся другие трупы, с запахом, как и у этого аэропорта, то я уже не смогу помешать газетам поднять большой скандал.

— Скандал?

— «Италия всегда готова услужить ЦРУ», «Римский аэропорт — поле битвы межу Востоком и Западом», «Итальянская разведка вновь начинает холодную войну». Уже вижу такие заголовки на первых полосах газет. И телевидение, дорогой друг, сегодня уже не такое, как прежде. А ведь какие были прекрасные времена! Теперь же разве кто их удержит? — Он бросил на Гаккета обеспокоенный взгляд. — Хотите завершу картину? Последуют нападки на мое начальство, на правительство, угрозы политической дестабилизации, протесты коммунистов и левых. Да, забыл еще — моральное линчевание и конец карьеры вашего покорного слуги, если только случайно выплывет мое имя.

— Настоящая катастрофа.

— Мистер Гаккет, — продолжал Танкреди, — если хотите, чтобы наши добрые… личные отношения продолжались, я должен оставаться на определенной дистанции.

— И какова же эта дистанция?

— Расстояние между Римом и теми городами, откуда прилетели оба самолета, которые находятся сейчас во Фьюмичино со своими экипажами и со своими незарегистрированными пассажирами.

— Если я правильно вас понял, — холодно ответил Гаккет, — вы за то, чтобы русские туристы с их гостем, без всякого на то права взятым на борт, улетели.

Танкреди поднял палец, указывая в небо:

— Я нет. Но…

— Кто-то более авторитетный, чем вы?

Танкреди не ответил, и Гаккет продолжал, явно провоцируя:

— Министр обороны? — И еще агрессивнее и саркастически: — Еще выше? Премьер-министр? Папа? Господь Бог?

Танкреди промолчал. Одна только мысль не вызывала у него уже никаких сомнений: от неприятности, в которую его вовлекли, похоже, уже никуда не деться и впереди его не ждет ничего хорошего, это уж точно.

Заместитель американского посла пообедал торопливо и без удовольствия. Просто кусок не лез в горло. Теперь, сидя за своим просторным письменным столом, он глубоко затянулся сигарой и выпустил облако дыма.

— Господа, если ЦРУ проявит свою добрую волю и, самое главное, если КГБ тоже согласится поступить благоразумно в этом злополучном деле… — он замолчал, чтобы еще раз затянуться и выпустить дым в сторону Уэйна и Гаккета, сидевших напротив него, — то можно надеяться, что советские власти, возможно… я в этом не уверен… согласятся в качестве жеста доброй воли заменить героического Фрэнки Хагена, покойного, но не по их вине, каким-нибудь другим агентом американского империализма, который в настоящий момент находится в туристической поездке по архипелагу ГУЛАГ.

— Он так сказал? — удивился Гаккет.

— Да, мои дорогие.

— Советский посол употребил слово «ГУЛАГ»?

— Нет, это мой вольный перевод, — уточнил заместитель посла.

Уэйн недовольно поморщился:

— И они еще становятся в позу обиженных. Сукины дети! Мы теряем человека, а они протестуют.

— У вас есть какие-нибудь предложения, мистер Уэйн?

— Да. Давайте и мы будем стрелять в цель, — ответил Уэйн. — Ведь пройдет же рано или поздно этот мерзкий тип Форст мимо иллюминатора или нет?

— Действительно, какая тонкая мысль, — с явной иронией отметил заместитель посла.

— Ну это я так… — тоже с иронией усмехнулся Уэйн.

Заместитель посла поднялся:

— Ладно. Оставляю вам кабинет и продолжайте эту небольшую конференцию на высшем уровне, в которой я не могу принимать участие в силу… как бы это сказать… профессиональной этики. А также потому, что вынужден защищать ваши действия на дипломатическом фронте.

Агенты тоже встали из-за стола. Заместитель посла предпочел не подавать им руки.

— Пусть всем будет ясно, что мы с вами не знакомы, и следовательно, я не отвечаю за ваши решения. — Он прошел к двери, но, прежде чем выйти, обернулся и с иронией произнес: — Заметили тонкость? Именно потому, что восхищаюсь нашей разведкой, оставлю вас тут, закрывая глаза на то, что вы станете рыться в моих бумагах и устанавливать микрофоны. — И вышел, не дав им возможности ответить.

— Ничего себе типчик! — заметил Гаккет. — Интересно, почему Вашингтон использует этих умников. И вообще, к чему все это приведет?

— Туземцы, — ответил Уэйн, — орут благим матом.

— Кто? Оборона или иностранные дела?

— Оба министерства.

Гаккет бросил взгляд на часы и схватился за трубку.

— Дайте мне Меддокса, — велел он. — Меддокс… Ты поторопил? Хорошо. — Он положил трубку, взял сигару из коробки на письменном столе и предложил вторую Уэйну.

— Главное сейчас, чтобы не прервалось наше сотрудничество с Танкреди, — сказал Уэйн, откусывая кончик сигары.

Гаккет принялся рассеянно перебирать какие-то бумаги.

— Он выйдет из игры… только официально. Ты что-нибудь выудил из английского посла?

— Он хитер, но, мне кажется, не имеет к этому никакого отношения.

— А твоя подруга?

— Какая подруга?

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Сердечная подруга, Уэйн.

Уэйн прошел к креслу и уселся, положив ноги на письменный стол.

— А, моя бывшая… невеста?

— Так вы расстались?

Уэйн ответил равнодушным тоном:

— Она оставила меня.

Гаккет тоже расположился в кресле. Нашел коробку шоколадных конфет и предложил коллеге.

— Она увезла мебель, постельное белье, одежду. А также кое-какую деликатную информацию? — поинтересовался он.

— О нет. Только некоторые мелочи, создающие атмосферу.

— Вели возвратить, иначе понадобится адвокат, друг мой.

— Этим занимается Финкер в Лондоне.

— Думаешь, твоя красавица уже нашла укрытие на родине?

— Понятия не имею, — ответил Уэйн, роняя на пол пепел. — Зато мы скоро узнаем, работает ли она на разведку и как давно.

— Я хорошо знаю Суханова, у меня другое о нем представление, чем у тебя, наверное, более точное.

— Какое?

— Хаген не давал ему покоя. Слишком много знал. И потому он решил возвратить нам его мертвым, — ответил Гаккет. — Не исключаю, что это была его личная инициатива. Тогда было бы вполне понятно, почему, ничего не зная, так возмущается Москва. За мою сколь короткую, столь и неудачную карьеру я не встречал еще ни одного русского коллегу, который действовал бы без официального прикрытия.

Гаккет оставил сигару и положил в рот конфету.

— Меткое наблюдение. Нам нужно решить, Гаккет, кто этого хотел и кто это сделал — русские или англичане?

— Следовало бы выяснить, на кого работает, если жива, прекрасная Ванниш, — ответил Гаккет, жуя конфету. — Ты, знающий ее близко, что можешь сказать о ней? Ну-ка напрягись.

Уэйн тоже положил в рот конфету.

— Она довольно патриотично настроена. Непредсказуема и коварна, но только в постели. Если работает на русских, то лишь потому, что однажды ошиблась. Например, встретила русского в шарфе Оксфордского университета. — Он поднялся, потому что кто-то неожиданно постучал в дверь.

Вошел Меддокс с телексами в руках:

— Для мистера Гаккета.

Гаккет взял бумагу и принялся изучать ее, а Меддокс с расстроенным видом кисло улыбнулся Уэйну:

— Личное послание. — И передавая Гаккету второй телекс, добавил: — Управление хочет, чтобы вы немедленно переговорили с Сухановым. Это подробные инструкции.

— Что будем делать с Рудинским? — поинтересовался Уэйн.

Не прерывая чтения, Гаккет ответил:

— Вытряхни из него все, что можно, сломай и выверни наизнанку, как носок.

— Уже сделано и с особой тщательностью. Я проверил его рассказ во всех деталях. Все верно. Я ему весьма не по душе, но он сотрудничает.

— Охотно? — спросил Гаккет, кладя бумаги в карман.

— Чокнутый. Но так или иначе направил нас по следам Ванниш.

— Позволите? — Меддокс взял конфету.

— На свой страх и риск, — ответил Уэйн.

— Кстати, по поводу графа Рудинского. Я мог бы кое-что подсказать, — осторожно заметил Меддокс, не реагируя на иронию.

Гаккет повернулся к Уэйну:

— У этого юного умника есть свои идеи?

— Была одна неплохая мысль, как избавиться от прыщей, — пояснил Уэйн.

Гаккет посмотрел на обезображенные щеки Меддокса.

— И помогло?

— Сам видишь.

Гаккет улыбнулся Меддоксу:

— Придется тебе, парень, ограничить поле деятельности шифрами.

— Согласен, мистер Гаккет. — Он осмотрел конфету, которую держал в руках, поколебался и положил в коробку.

Вздохнув, Гаккет встал:

— Ладно, друзья. Рудинский — это потом. Сейчас надо заняться Сухановым. — И, жестом попрощавшись, вышел из комнаты.

Люк советского самолета открылся, и появилась коренастая фигура Суханова в форме полковника КГБ. Он стал уверенно спускаться по трапу. Внизу его встретил Гаккет, за которым немного поодаль стоял Танкреди. Все трое обменялись чем-то вроде поспешного военного приветствия.

Суханов огляделся и обратился к Гаккету:

— Вижу, ты убрал своих вооруженных людей.

— Вижу, ты покинул свое убежище, но оставил при себе пистолет.

— Хочу надеяться, ты оставляешь за мной право носить оружие.

— Конечно. Ты же офицер.

Тут в разговор вмешался Танкреди. Он решительно заявил Суханову:

— Начиная с этого момента, я не вижу здесь других офицеров, кроме себя, а я в штатском… Не вижу, полковник, вас, не вижу вашего самолета. И буду вам благодарен, если вы, не существуя, все же обойдетесь без военной формы.

— Я дам тебе гражданскую одежду, — предложил Гаккет Суханову.

— Нет нужды. Об этом позаботится мое посольство. Я заложник особого типа, со свободой передвижения, не так ли?

— При сопровождении.

И они направились к джипу Танкреди. Тем временем машины, которые блокировали советский самолет, начали отъезжать от него.

Суханов обратился к Гаккету:

— Поскольку нам предстоит сотрудничать в этом расследовании, хотелось бы понять, что удалось выяснить на настоящий момент.

— У меня сложилось впечатление, что тебе об этом известно больше, чем мне, — ответил Гаккет.

— Но я ведь был заперт в самолете, — усмехнулся Суханов.

— Блестящее начало! — заметил Танкреди. — Каждый из вас убежден, что за срыв обмена отвечает другой.

Гаккет обернулся к Суханову с широкой улыбкой:

— Мне кажется, это очевидно.

— И мне тоже, — с такой же улыбкой ответил Суханов американскому коллеге.

— Это парадоксально, что ваши правительства заставляют вас вместе искать правду, — заметил Танкреди.

— Один из двоих выдаст себя, — объяснил Гаккет.

— Или, возможно, отыщем какую-то третью правду, — улыбнулся Суханов.

— Имей в виду, пока не найдем, не вернешься на свою подмосковную дачу.

Снисходительно улыбаясь, Суханов хотел было что-то ответить, но помешал резкий свист — советский самолет включил один за другим все двигатели.

Все трое сели в джип, и машина быстро проехала к началу взлетной полосы. Гаккет взял с заднего сиденья папку, достал из нее фотоснимки и передал Суханову.

— Тебе не знакомо это лицо?

Суханов с интересом посмотрел на увеличенную с удостоверения личности фотографию Мерилен.

— Красивая женщина.

— Необходимо во что бы то ни стало найти ее.

— Она могла изменить лицо.

— Конечно. Посмотри еще вот это.

Суханов внимательно, одну за другой просмотрел остальные фотографии. Это были фотомонтажи, на которых лицо Мерилен было представлено с различным гримом и с разными прическами.

— Отличный фотомонтаж. Могу взять?

— Конечно.

— Привлекательное лицо, переменчивое. Блондинкой она почти неузнаваема, — отметил Суханов, еще раз взглянув на снимок. — Но, объединив наши усилия, мы найдем ее и вместе допросим.

— Уникальная возможность на деле изучить твои методы допроса, о которых мы столь наслышаны.

— Как и о твоих, Гаккет.

— Тут у вас больше возможностей поверить друг другу. Должен сообщить тебе, что сегодня мы начали широкую кампанию борьбы за гражданские права.

— Да, я только что слышал об этом по радио и узнал также, что мое правительство снова прервало переговоры о разоружении. — Гаккет с недовольным видом покачал головой. — И все из-за этого примитивного ночного инцидента.

— Я бы не сказал, Суханов, что он так уж примитивен. Не забывай, что великое рождается из малого.

Оглушительный рев двигателей прервал мирную перебранку. После продувки двигателей огромный, ярко освещенный лайнер тронулся с места.

Мужчины остановились, глядя на самолет, который медленно направлялся к взлетной полосе, выехал на нее и остановился с работающими на максимуме двигателями.

Суханов сделал широкий прощальный жест, шторка иллюминатора тотчас отодвинулась, и в нем показалось лицо Рудольфа Форста. Стекло исказило его черты, а улыбку превратило в какую-то насмешливую гримасу.

Проехав мимо джипа, самолет стал набирать скорость. Наблюдая за взлетом, Гаккет наклонился к Суханову и громко крикнул, чтобы преодолеть шум:

— Вы очень дорожите Форстом, верно?

— Точно так же, как вы Хагеном, — тоже крикнул Суханов.

— И так же, как теперь, мы дорожим тобой, полковник.

Суханов снова помахал Форсту, хотя и напрасно, потому что самолет уже промчался по взлетной полосе и поднялся в воздух.

— Прощай, товарищ Форст. — Вполне довольный, Суханов повернулся к Танкреди и Гаккету: — У нас принято отмечать отъезд ужином с вином. Что скажете, друзья?

— Прекрасная мысль, — одобрил Гаккет.

— Я голоден как волк, — признался Танкреди, явно повеселев.

Гаккет посмотрел на него с сомнением:

— Картошку любишь, Танкреди?

В час ночи конференц-зал фирмы «Шаффер & Сыновья» выглядел еще более убого, чем днем. Танкреди был на пределе нервного напряжения. Он охотно отомстил бы Уэйну, откровенно насмехавшемуся над ним, если б только знал, как это сделать.

— Картошку, чтобы удовлетворить любопытство вашего друга Гаккета, я очень даже люблю. Но не вынутую из кипятка и не обжигающую руки.

— Повар не приготовил другого блюда, Танкреди. Повторяю вам, что мое правительство решило передать Рудинского вам. Избавляйтесь от него сами, согласно вашим законам. Мы не можем вмешиваться, поскольку преступление совершено на итальянской территории.

— Но это несуществующее преступление, потому что оно не может стать достоянием общественности и потому что труп улетел!

— Вот это вы верно заметили. Хаген улетел два часа назад на нашем самолете.

Танкреди принялся ходить взад и вперед по большому залу, усыпанному окурками и обертками. Он поразмышлял немного и снова заговорил о том же:

— Вы уверены, что вам нужен открытый судебный процесс в Риме против Рудинского?

— Это была бы катастрофа, — ответил Уэйн. — Управление и я… и вы — мы все будем осмеяны!

— Тогда уберите к черту… эту горячую картошку.

Уэйн покачал головой:

— Процесс в Америке был бы еще хуже. У Гаккета мурашки бегут по коже при одной только мысли об этом.

— Выходит, теперь мурашки должны бежать у меня, так, что ли?

— Я бы сказал, именно так, — льстиво заметил Уэйн. — Конечно, процесс раскроет некоторые таинственные и кровавые деяния иностранных разведслужб в Италии, а также незаконное вмешательство итальянской службы безопасности в операции, касающиеся других стран. Нетрудно себе представить, какой шум поднимет пресса?

— Что за игру вы затеяли, Уэйн?

— Посоветуйтесь со своими руководителями. Вот увидите, они найдут какое-нибудь решение.

— Они преисполнятся жалости, думаю я, — сказал Танкреди, поразмыслив немного. — И откажутся судить беднягу… превратившегося в невинное орудие смерти… И к тому же его так жестоко пытали…

— Допрашивали, к вашему сведению.

— Пардон. Именно это я и хотел сказать — допрашивали, — с сарказмом поправился Танкреди. — И теперь, когда он оказался выпотрошенным и ненужным свидетелем, мы должны прятать его ради вас в шкаф.

— В шкафах прячут трупы. Но я ни на кого не хочу влиять. Поступайте как знаете, я вам доверяю.

Они обменялись жесткими взглядами. Танкреди вновь принялся ходить задумавшись, потом стал рассматривать свое изображение на мониторе внутренней службы слежения.

— У нас есть законы, много законов. Думаю, найду какой-нибудь, подходящий для графа Рудинского. — Он повернулся и посмотрел на Уэйна. — Вас устраивает такое решение? Не будете возражать, если мы спровадим горячую картошку кому-нибудь другому?

— Мы с графом уже не имеем никакого отношения друг у другу. Теперь он ваш. Делайте с ним что хотите, — сказал Уэйн. — В любом случае посоветуйте ему в его же интересах забыть все, что произошло в этот короткий промежуток времени между его выстрелом и моим уколом шприца.

Танкреди посмотрел на часы и решил сразу же позвонить.