1

На полу студии, от стены до стены, длинными рядами лежали фотографии большого формата — цветные, черно-белые и монохромные. Парень в темно-синих джинсах и ослепительно-белой рубашке с аккуратно завернутыми рукавами уже третий час раскладывал и перекладывал загадочный пасьянс из снимков. Впивался взглядом то в один, то в другой, замирал. Произносил короткое досадливое словцо и снова вглядывался в сотворенное им сегодня изображение.

Ирвин Стоктон всегда придирчиво относился к своим работам, но на этот раз критическое отношение явно зашкаливало. Сличал, всматривался, сердито отшвыривал. Перемещал фотографии, меняя их местами, отходил, глядел издали, прищуривался. Сжимал руки в кулаки и принимался в сотый раз пересматривать все снова.

На снимках была запечатлена одна и та же модель в разных позах и разнообразных одеждах — от купальника до платья.

Ирвин, весь день убивший на фотосессию, на каждой фотографии искал — и не находил — хотя бы намек на приближение к шедевру или хотя бы малюсенький признак удачи. Но ни одно изображение не передавало в полной мере красоту Мисс Техас.

Ирвин вновь прошелся от стены к стене, ощущая, как нарастает раздражение и появляется желание растоптать свидетельства творческого бессилия.

Ведь как будто все поймал в беспристрастный объектив. Вот Сандра улыбнулась. Радостно раскрылись красивые полные губы, словно готовые к принятию страстного поцелуя, но глаза… глаза… глаза не выражали ничего, кроме безразличия. И это несоответствие убивало наповал.

Ирвин присел у крайнего снимка.

Здесь — наоборот: великолепный взгляд исподлобья, лукавый, но чуть смазанный нечаянным движением — у модели дрогнули длинные ресницы и скрыли редкий миндалевидный разрез глаз.

Ирвин выпрямился и, заложив руки за спину, точно узник, приговоренный к пожизненному сроку, прошагал мимо снимков, не вызывающих ничего, кроме разочарования и тоски.

А ведь были все шансы отличиться… У этой модели так изумительно блестят и вьются прекрасные каштановые волосы. А безупречный овал идеального лица! А шея, отвечающая самым высоким стандартам, а грудь классических пропорций, а великолепные бедра…

Ирвин в очередной раз предался поучительному самоистязанию. И чем дальше смотрел фотограф на дело своих рук, тем больше убеждался, что на всех снимках, независимо от ракурса, освещения и позы, модель выглядела фальшивой и искусственной.

Такой массовый брак у Ирвина Стоктона, профессионала с десятилетним стажем, случился впервые.

Почему? Ведь, нажимая на кнопку затвора, он всякий раз был убежден, что уловил самое удивительное, редкое слияние улыбки, поворота головы, взгляда. Но в результате — лишь разрозненная мозаика, из которой не сложилась картина. Картина, которая так ясно стояла у него перед глазами. Сандра — во всей своей красоте, во всей сияющей прелести, — сама Сандра Бьюфорт, эталон фотомодели: великолепные пропорции фигуры и не менее великолепная линия ног, восхитительная грудь, безупречные черты лица: тонкий нос, чувственные губы и миндалевидный разрез глаз. Титул «Мисс Техас» никогда еще не присваивался так заслуженно. Наверно, в этом-то и кроется причина неудачи. Просто такую красавицу ему еще не доводилось снимать.

Ирвин выхватил из ряда первый попавшийся снимок и решительным движением разорвал на две части. Потом — еще на две.

Судьба дала шанс — и какой шанс! — воплотить в реальность казавшуюся несбыточной мечту. Всего месяц назад Ирвин и предположить не мог, что в его монотонной, однообразной жизни произойдет такой крутой поворот… Случилось почти невероятное: после незапланированного, можно сказать, стихийного участия в съемках местного конкурса красоты Ирвин Стоктон получил неожиданное приглашение от агентства по раскрутке королев-победительниц, агентства с мировым именем.

Не задумываясь, удачливый фотограф из тихого городка Джорджтаун перебрался в Нью-Йорк, где и заключил контракт — правда только на семь календарных дней. Кроме скромного аванса Ирвин получил еще и студию на самой богемной улице, недалеко от Гарлема, небольшую, зато оборудованную по последнему слову техники, — студию, которая служила и местом работы, и пристанищем. За ажурной перегородкой — уютная спаленка с широким кожаным диваном, а внизу — кухонька с холодильником, газовой плитой и микроволновкой. Плюс шикарная ванная комната с душевой кабиной и зеркальными стенами. В общем, все мыслимые удобства для творца, призванного покорять Нью-Йорк, Америку и весь мир.

Ирвин поднял с пола очередной снимок, доказывающий его бездарность как мастера света и тени.

Нет, таких благоприятных условий для штурма художественных высот, наверное, не было ни у одного молодого фотографа. Агентство кроме студии предоставило для предстоящих съемок не только скромную, исполнительную ассистентку Лайзу Эванс, но и свою главную супермодель Сандру Бьюфорт, которая когда-то за явным преимуществом победила в Техасе, а позже удостоилась титула вице-королевы красоты общеамериканского уровня.

Ирвин четвертовал фотографию, превратившую очарование красавицы в кукольную холодность.

С таким великолепным материалом грешно не доказать свое право на постоянное место в агентстве. Продление контракта зависело лишь от одного вполне выполнимого условия: удастся ли Ирвину Ричарду Стоктону за оговоренный срок, то есть неделю, создать шедевр.

Конечно, босс выразился более обтекаемо. Вроде как: докажи-ка, парень, что у тебя истинный талант и высочайшее мастерство, удиви неповторимостью почерка и дерзким новаторством. В общем, создай что-нибудь этакое, что не под силу прочим претендентам. Ну а если получится шедевр, то будет совсем хорошо.

Ирвин собрал обрывки фотографий и медленно двинулся к шредеру, поблескивающему в дальнем углу голодной стальной пастью с острыми челюстями.

Да, Мисс Техас, задачка мне не по силам. Вообразил себя сложившимся мастером. О да, конечно! Десять лет на рынке фотобизнеса, великолепный профессионал — что и говорить! И великолепно доказал неумение уловить истинную красоту.

Я не профессионал, комментировал Ирвин складывание в стопку останков несостоявшихся шедевров. Я даже не тупой ремесленник.

Лязг тридцати безжалостных стальных ножей наполнил гулкую студию, отзываясь ехидным эхом от высокого потолка, огромных окон, пустых стен.

А Ирвин твердил и твердил сам себе: я жалкий тщеславный любитель, я обыкновенный неудачник, я недотепа и бездарь.

Алчная пасть бумагоуничтожителя поглощала снимок за снимком, превращая испорченную красоту в мелкую лапшу.

Я жалкий тщеславный любитель. Я обыкновенный неудачник. Я недотепа и бездарь.

Ирвин во всем отличался точностью и аккуратностью. В том числе и в собственном аутодафе.

Хлопнула входная дверь студии. Ирвин вздрогнул и недовольно оглянулся. Это вернулась припозднившаяся ассистентка. Лайза Эванс с извиняющейся улыбкой стояла на пороге.

Ирвин знал о назначенной ему помощнице только два, но зато красноречивых факта. Когда-то она победила в городском конкурсе красоты, а потом угодила в автомобильную аварию. Расспрашивать о подробностях и последствиях было некогда, да и неудобно. Но первый же взгляд на ассистентку доказывал, что последствия, ясное дело, были. Большие черные очки, неснимаемый черный шарф, надвинутая на лоб черная шапочка и серый брючный костюм представляли несчастную девушку образцом невезучести. И сейчас Ирвину даже на мгновение полегчало, когда ее явление напомнило: есть люди, которым тоже досталось от судьбы по полной программе.

— Простите, сэр, я задержалась.

— Пустяки. Хотя… мы же вроде договорились: никаких «сэров», — ответил он, отходя от шредера. — Я Ирвин, просто Ирвин.

Лайза продолжала, словно не замечая раздраженного тона:

— Я купила сэндвичи с ветчиной и сыром.

— Спасибо, — перебил ее Ирвин. — Большое спасибо.

— Похоже, ты потрудился на славу. — Лайза вздохнула, покосившись на шредер.

Ирвин мрачно улыбнулся.

— Как видишь, да.

— Бывает и хуже.

Лайза поставила сумку на столик, приткнутый между дверью и рядом выключенных софитов.

— Но ведь это только первый сеанс, впереди еще целых шесть дней, столько возможностей исправиться…

Ирвин сжал руки в кулаки. Сдержался.

— Я думаю, столько времени мне уже не понадобится. Все ясно — я не справился с задачей. Не стоит тратить силы.

Лайза несмело подошла к нему поближе.

— О тебе босс говорил как о крепком профессионале с большим потенциалом.

— С благополучно исчерпанным потенциалом, — резко уточнил Ирвин.

Ему хотелось одного — прогнать мрачную зануду и забыться. Впрочем, Лайза все-таки действительно хорошая помощница и не стоит обижать ни в чем не повинное создание.

— Понимаешь… — продолжил он, мрачно глядя не в глаза, а куда-то сквозь Лайзу, мимо нее, в свои мысли. — Одно дело блистать на фоне дилетантов, халтурщиков и ремесленников, подавая неслыханные надежды, и совсем другое — сотворить классную, безупречную, потрясающую композицию, в которой ни прибавить ни убавить…

Он махнул рукой на шредер, забитый погибшими надеждами на успех.

Лайза виновато улыбнулась, как бы заранее извиняясь.

— А может быть, дело в другом?

— В чем? — Ирвин наконец сфокусировался на ее лице, ожидая ответа. Краткие советы ассистентки во время фотосессии были весьма точны и полезны. Может быть, действительно он упустил какой-то важный нюанс при съемке?

— Объясни, если можешь.

Лайза вернулась к дверям и произнесла тихим голосом:

— Может быть, ты просто…

Лайза повернула ручку.

— Может, ты просто влюбился в модель?

— Еще этого не хватало, — парировал Ирвин. — Я профессионал; профессионалы не влюбляются в объект, а работают с ним!

— В жизни случается всякое, — грустно улыбнулась Лайза и вышла, аккуратно закрыв дверь.

Ирвин стукнул кулаком по шредеру.

— Все это вздор.

Ирвин прошел в ванную.

Когда-то дед, заядлый фотограф, заразивший внука той же страстью, раскрыл талантливому мальчишке свой секрет восстановления после неудач — особый ритуал: сначала требовалось тщательно уничтожить паршивые образцы, все до единого, а потом выдержать три минуты под ледяным душем. И беду как рукой смоет! — уверял дед.

Ирвин задержался у зеркала. Усмехнулся.

Вот ведь — бездушное стекло, а умеет передавать образ гораздо лучше, чем камера, оснащенная сверхсовременным объективом.

На него смотрел человек с серыми глазами, широковатым овалом лица, более или менее правильными чертами и очень твердым, спокойным, непоколебимым выражением. Это выражение всегда нравилось Ирвину. Но сегодня он ему не верил. Сквозь спокойствие проступало отчаяние, сквозь твердость — растерянность, сквозь напускную непоколебимость — угрюмость осознания полной неудачи.

Нет, Ирвин, возможно, твоя мужественная физиономия нравится женщинам, но, боюсь, как фотографу тебе это не поможет.

Ирвин неторопливо разделся.

Фиговый из тебя фотограф.

В другом зеркале отразился ладно сложенный молодой мужчина. Ирвин скептически поглядел на отражение. Боюсь, дружище, что эти достоинства — единственное, что у тебя осталось.

Зашел в душевую кабину и решительно включил холодную воду на полный напор…

 

2

Сколько Ирвин себя помнил, дед, бывший морской пехотинец и любитель природы, всегда находился рядом, заменяя неуемных родителей, без устали скитавшихся по странам всех континентов в поисках лучшей доли. Дед овдовел в момент появления на свет единственной дочки и любил ее безумно и беззаветно. Дочка же, вертихвостка и авантюристка, едва достигнув брачного возраста, вырвалась из-под плотной родительской опеки замуж за такого же, как и она, раздолбая и любителя приключений. Вскоре парочка беспечных перелетных пташек оставила деду нечаянно сотворенного внука, и сентиментальному ветерану ничего не оставалось, как отдать всю свою душу последнему утешению, появившемуся так вовремя.

Суровая армейская выучка позволяла деду не только стоически выдерживать неожиданные испытания, но и ценить в жизни все устойчивое, солидное, отдавая предпочтение, как он выражался, проверенным вещам. Поэтому вместо сказок перед сном они с внуком обстоятельно и увлеченно разглядывали толстенные фолианты, битком набитые фотографиями — в основном птиц, бабочек и растений.

Деду, прошедшему через множество военных конфликтов, слишком часто приходилось глядеть на людей через прицел, и всю оставшуюся жизнь он предпочитал созерцать безобидных представителей флоры и фауны. Цветок розы гораздо приятнее видеть в окуляр фотоаппарата, чем летящую вражескую гранату. Мотылек не вопьется в плечо, как осколок фугаса. А оперение колибри куда красивее, чем траектория шальной пули.

Но внимание, которое к тем же снимкам проявил несмышленыш, поражало деда — и совпадениями, и неожиданными предпочтениями. Маленький Ирвин любил в фолиантах те же картинки, но по-своему. Старик обожал изучать способности внука на примере своих, довольно оригинальных снимков.

— Внимание, малыш! — командовал ветеран морской пехоты тоном прожженного сержанта. — Смотри внимательно!

Ирвин беспрекословно подчинялся деду и безропотно вникал в световые эксперименты.

Особенно нравились внуку дедовские портреты соседских кошек. Ирвин вглядывался в фотографию: обыкновенный кот, захваченный на резкой границе света и тени, походил на черта, только что выскочившего из преисподней.

— Смешной котик. Смотри, как лапку держит!

— Верно! — радовался дед. — Соображаешь, малыш! У тебя дьявольское чутье на ракурс! Это, видишь ли…

И дед пускался в длинные объяснения. Фотограф-самоучка любил говорить долго и обстоятельно, выкладывая знания, почерпнутые из бесчисленных справочников, а также ускоренных курсов по съемке насекомых. Местная газетка часто и охотно печатала работы неутомимого натуралиста.

Съемки дед проводил, не слишком отдаляясь от дома, в ближайшем лесочке, и Ирвин был его постоянной и единственной компанией. Старый фотограф усердно наставлял маленького помощника в секретах, которые тут же сам и открывал, и долгое время эти походы были их любимым занятием.

Но чем старше становился Ирвин, тем тревожнее и задумчивее вглядывался дед в наследника. Слишком уж резко стала проявляться собственная линия, которую гнул мальчишка, не пытаясь этого скрывать. Все чаще и чаще объектом норовистого ученика становились красавицы. Если ветеран упрямо находил эстетический кайф в тихих цветочках, юрких насекомых и шустрых птицах, то подрастающего фотографа тянуло к другим прелестям.

— Что это такое? Нет, я спрашиваю тебя, что это такое? — кипятился дед, разглядывая результат порученной Ирвину работы — тщательно обдуманной, заботливо выношенной идеи: изобразить стрекозу, идиллически трепещущую на листе водяной лилии.

— То, что ты велел, — отвечал Ирвин с некоторым стеснением и упрямством, глядя на снимок, где из воды с лилией в зубах выглядывала веселая мокроволосая соседская девчонка.

— Гм… Ну и где тут стрекоза? — ехидно спрашивал дед.

Ирвин молча тыкал в растрепанную местную русалку.

Дед злился и разражался бранью, потом вглядывался, замолкал, хмыкал, хихикал и умилялся:

— А верно! Верно, парнишка! Стрекоза и есть! А мне и в голову не пришло! Молодец!

Так и сверкали дед и внук объективами в окрестностях Джорджтауна не один год — пока на наставника и единственного близкого Ирвину человека не обрушилась хворь, спровоцированная давними ранами. И настал тот проклятый день, когда дед, шаг за шагом утратив способность глядеть, двигаться, есть, принялся проживать свои последние минуты. Старик, умирая, держал Ирвина за руку и сквозь предагональные хрипы — он не терял ни сознания, ни беспокойства за будущее внука — давал последние наставления:

— Дитя мое… тебе талант дан… от Бога… береги его… Сделай то, что мне не удалось… Обещай…

— Что? — тупо спросил Ирвин, в заторможенности горя и ужаса почти не воспринимавший слов.

— Стань мастером… Настоящим фото…

Фразу закончить не довелось. И Ирвин поклялся на свежей могиле, что станет великим фотографом и прославит имя Стоктонов на весь мир.

Осталось клятву выполнить.

Свидетелем обещания был единственный соучастник похорон — главный редактор местной газетки, посчитавший служебным долгом почтить присутствием траурную церемонию. Добродушный толстяк утирал слезы, с горестными вздохами припоминал случаи прискорбных несогласий с беспокойным внештатным сотрудником и уважительными кивками сопровождал слова Ирвина. А на обратном пути с кладбища предложил внуку продолжить достойное дело деда, заняв вакансию редакционного фотографа. Последовало быстрое согласие — Ирвин был рад начать свою карьеру с той точки, на которой дед закончил свою. Но думалось ему, все чаще и чаще, что надо снимать не бессловесную флору и не редеющую фауну, а людей. Люди намного загадочнее и необъяснимее. В особенности — женщины. В особенности — красивые. Их красота, как успел понять Ирвин, открывается по-разному. От одних сразу невозможно оторвать взгляд. Они сами просятся под объектив. Загадку других постичь труднее — тут помогают задор и кураж. Но все-таки лучше всего — когда виртуозность мастера сливается с красотой модели: так-то и создается подлинное произведение искусства.

Но пока что требовалось хотя бы сделать себе имя, и юный фотограф деятельно предался этому занятию. Несколько лет полосы газеты пестрели работами Ирвина Стоктона: открытие нового корпуса больницы, соревнования по бегу с кипящим чайником, старушки в хосписе, молодожены, выходящие из собора… Невесты были небесны и воздушны, старушки сквозь обвислости и морщины являли последние следы женского лица, победитель с призом в руках необыкновенно радостно таращил глаза, а больничные окна сияли так ярко и приветливо, что вызывали немедленное желание за ними оказаться…

Что-то было в этих снимках, чего не было у коллег по редакции, — но и деда не было, и некому было объяснить Ирвину, в чем таился секрет его эффектов.

Но однажды случилось чудо, которое круто изменило жизнь провинциального самоучки, за десять лет втянувшегося в профессию и в немного богемный, как и положено творческой личности, одинокий быт. Может, судьба смилостивилась над талантливым фотографом, уставшим от газетной поденщины, от беспорядочной личной жизни, не слишком отличавшейся от унылой скуки местных порядков. А может, чудо случилось по иным причинам.

Последние годы примерно раз в неделю во сне Ирвину стал являться дед. Опускался на несуществующий стул, напяливал давно выброшенные очки и смотрел вполне реальные, недавно сделанные Ирвином снимки.

— Ну, дед, говори: что тут так, что не так, почему не так, — повторял Ирвин старую любимую присказку.

Дед по привычке тыкал пальцем, что-то говорил — как всегда, долго и убедительно, но туманно, неуловимо. Слова рассыпались воздушной пылью в столбе утреннего света, бьющего в окно.

Ирвин просыпался в досаде. В ушах звучали лишь те, последние слова:

— Стань мастером… Мне не удалось… тебе…

И, возможно, эти слова были сказаны не только при земном прощании, но и где-то там, в небесных канцеляриях.

В начале нынешнего года Джорджтаун проводил финал городского конкурса красоты с необычайной помпой, и из самого Нью-Йорка прибыла небольшая команда от знаменитого агентства, специальностью которого был промоутинг победительниц. И вот как объяснить такой факт? За час до открытия решающего этапа фотограф агентства по неосторожности провалился в канализационный колодец.

Иной раз Ирвин, ухмыляясь, представлял себе, как дед, отпросившись с того света на короткую побывку, с сопением выворачивает тяжелую чугунную крышку, чтобы посильно подсобить внуку в профессиональном росте.

Впрочем, невезучий фотограф отделался всего лишь переломами обеих рук и разбитым дорогостоящим объективом. А Ирвин Стоктон получил наконец возможность заявить о себе в полный голос на фотомодельном поприще.

Главный редактор городского таблоида не растерялся и предложил агентству своего лучшего репортера. Был бы дед жив, наверняка бы поставил своему бывшему шефу бутылочку виски.

Ирвин не подвел рекомендателя в свой звездный час и выдал потрясающую фотосессию победительниц, побежденных и просто участниц, вложив в работу все умение и азарт. Но, как оказалось, это было только начало.

После неожиданного звонка из агентства и последующих сенсационных событий Ирвин понял, что его звездный час еще только приближается. Жалко, дед никогда не узнает, что его безбашенный внук все-таки получил возможность реализовать свой творческий потенциал не где-нибудь, а в самом Нью-Йорке.

Ирвин избавился от всего движимого и недвижимого имущества и отправился покорять мир в старых джинсах, поношенном свитере, парой маек с девизом «Объектив видит все» и разношенных кроссовках. В город самых больших небоскребов и радужных возможностей вместе с фотографом перекочевали только старый фотоальбом с лучшими снимками усердного покойного натуралиста да скромное порт-фолио самого Ирвина, в котором среди редких, по его мнению, профессиональных удач находилась сделанная им подборка портретов деда. На одном из снимков старик держал в руках очки — старые, как он сам: стекло треснуло, а заушина перетянута скотчем. Очки Ирвин выкинул сразу после его смерти, не в силах ни видеть их, ни касаться. Но этот портрет он любил больше всего. На этот портрет, по правде сказать, он больше всего и рассчитывал, предвкушая, как директор агентства примет его в роскошном кабинете, вдумчиво примется перелистывать портфолио и замрет, увидев, как передана игра светотеней в дедовых морщинах, как уловлена ухмылка, спрятанная в серьезность, — изумится, похлопает новичка по плечу и воскликнет: «О'кей, парень, ты принят!». Но, как известно, человек предполагает, а судьба располагает…

Ирвин, продрогнув от ледяной воды и от не менее отрезвляющих воспоминаний, покинул душевую кабину.

Дедов рецепт восстановления в очередной раз сработал. Из ванной комнаты Ирвин вышел другим человеком. Или, точнее, прежним, но вернувшимся к уверенности в своих силах. Беда смыта дочиста, можно жить дальше и работать, работать, работать…

Красоту Сандры Бьюфорт может передать только истинный шедевр!

Ирвин в задумчивости продефилировал на кухню. А может, действительно ассистентка права? Может, он и вправду, сам того не замечая, втюрился в модель?

Достав из холодильника коробку гранатового сока, Ирвин наполнил высокий стакан и, неторопливо потягивая терпкий напиток, принялся анализировать события последних дней.

Да, это могло случиться. Причем с первой встречи. Как раз в тот день, когда, прибыв в Нью-Йорк, прямо с дороги, не успев даже перекусить, оказался в кабинете босса…

 

3

Ирвин ожидал увидеть нового босса похожим на главного редактора своей бывшей газеты — этаким упитанным солидным джентльменом в безукоризненной рубашке с нефритовыми запонками. Но вальяжно сидящий на краешке стола лысоватый мужчина средних лет и чрезвычайной сухопарости мог походить в крайнем случае на клоуна или в лучшем — на бойкого рекламного агента, но не на директора солиднейшего агентства.

Босс, завидев Ирвина, небрежно отшвырнул сигару и устремил на соискателя места под солнцем взгляд, не сулящий ничего хорошего. Ирвин еще не знал тогда, что босс обожает всякие психологические штучки. Минут пять, если не дольше, в комнате стояло тревожное молчание. Двое упорных мужчин изучали друг друга с пристрастной резкостью, и ни один не собирался заговаривать первым. Наконец босс понял, что Ирвин может стоять, не произнося ни слова, до скончания вечности, и прервал нелепое обоюдное молчание:

— Значит, приехал. Все бросил и приехал. Смелый парень, хвалю. — Босс достал из коробки свежую сигару. — Я тебя пригласил не просто так. Мои фотографы пустились в череду исчезновений: один недоволен оплатой, другой, видите ли, в творческом запое — бог его знает, что это за запой, — третий…

Босс пустил в ход гильотину, которой обычно в сериалах про мафиози отрезали мизинцы предателям. Ирвин на мгновение представил на месте сигары свой, ни в чем не повинный, с аккуратно подстриженным ногтем, палец.

— Ну, неважно. — Босс щелкнул газовой зажигалкой. — Вот и работай с такими людьми! — Босс, зажмурившись от удовольствия, затянулся ароматным дымком. — Может, закуришь?

— Капля никотина убивает мустанга.

— Ах да, я и забыл. — Босс тут же избавился от начатой сигары. — Одолели дурные привычки.

Босс наконец-то покинул угол стола и переместился в подобающее своему высокому статусу кресло.

Ирвин же, вышколенный бывшим морским пехотинцем в лучших армейских традициях, продолжал стоять по стойке «смирно».

— Кстати, как у тебя с алкоголем? — спросил вдруг босс как бы невзначай.

Ирвин ответил так, словно его проверяли на детекторе лжи, — четко, уверенно, без малейшего волнения:

— Как у всех. — И добавил для пущей убедительности: — Сэр, не волнуйтесь на этот счет.

— Значит, употребляешь?

— Исключительно пиво.

— А вино?

— Крайне редко.

— Похвально, похвально.

Судя по реакции босса, ожидался именно такой ответ.

— И виски тоже, — добавил Ирвин для закрепления благожелательной атмосферы. — Крайне редко.

— Ну что ж… я тебе верю, парень.

— Благодарю, сэр.

— Честность, Ирвин, — лучшая политика. Будь честен в работе, и работа будет честной с тобой.

— О, мой дед стоял на тех же принципах.

— Злоупотреблял?

— Кто?

— Дед.

— В меру.

— Ладно, закроем алкогольную тему.

Босс поудобнее уселся в кресле и снова вперил в новобранца пристальный взгляд.

— Знаешь, парень, мне понравилась твоя спонтанная серия по нашей тематике. Неплохо, для начала совсем неплохо, но с нашими мастерами все-таки не сравнить. И скажу тебе по секрету: мои штатные фотографы очень возмущались, что я пригласил тебя на стажировку, особенно ведущий — так сказать, наша гордость и слава, мистер Алан Кортби…

Босс замолчал, ожидая, как бывалый психолог, реакции от неофита.

Ирвин на всякий случай ограничился одним вопросом:

— Это не тот ли, который провалился в канализационный колодец?

— К счастью, нет. — Босс хохотнул. — Того бедолагу мы, так сказать, проводили на заслуженный отдых. А вот мистер Алан Кортби… — Босс снова приступил к психологическому тестированию. — Глянь, сынок, на стену.

Ирвин беспрекословно подчинился.

За спиной босса висел снимок — один-единственный, среднего формата, но зато какой!..

У Ирвина перехватило дыхание от страшного сюжета и великолепного технического исполнения.

— Как тебе? — спросил босс. — Картиночка?

— Жутковато.

— Не то слово. Этот шедевр никто и никогда не решился бы опубликовать.

— Что шедевр то шедевр.

Ирвин не льстил ни боссу, ни ведущему фотографу — снимок действительно потрясал.

Мгновенно угадывались последствия дорожной катастрофы: фрагмент искореженной дверцы безумно дорогого автомобиля и крупным планом — лишь женская окровавленная рука с уцелевшими пальцами. На одном — массивное золотое обручальное кольцо, инкрустированное бриллиантами, на другом — перстень из крупного черного топаза ценой в разбитый автомобиль.

Ирвин снова пристально взглянул на снимок. Да, это высший пилотаж, это мечта любого фотографа — так зафиксировать репортажный кусок жизни, чтобы тот мгновенно превратился в образец высокого искусства, в шедевр, который раз увидишь и больше никогда не забудешь, в изображение, которое войдет в мозг зрителя острым гвоздем и застрянет в памяти навсегда.

Искалеченный автомобиль и еще живая рука. Но ясно, что носительнице кольца и перстня никогда больше не ходить, не дышать, не смеяться. Вот-вот пальцы дрогнут в последний раз — и останется мертвое тело, пригодное лишь для морга и шикарного гроба.

Ирвин с трудом оторвался от снимка, превратившего страшную трагедию в безумное эстетическое торжество, и посмотрел на босса.

— Ну что, парень, можешь сотворить что-нибудь этакое?

Но Ирвин вместо скромного и уклончивого ответа сделал непрошеное признание:

— Нет, я бы не смог вдохновиться умирающей моделью.

— Кстати, — ободряюще улыбнулся босс, — иногда в таких катастрофах особо везучие, как это ни странно, выживают.

— Хочется верить.

— И ты в этом скоро убедишься.

— В каком смысле? — недоуменно спросил Ирвин. — Что, мне предстоит фотосессия в реанимационном отделении?

— Обожаю черный юмор. — Босс вскочил с кресла, подбежал к шкафу, схватил с полки толстую папку, вытряс на стол кучу бумаг и увлеченно принялся зачитывать непонятливому неофиту весьма конкретную и вдохновляющую информацию о недельном контракте и студии, полностью оборудованной для фотографического процесса.

— Семь дней, парень! На работу — семь дней, и ни часу больше — у меня такое правило! Не получится — всего хорошего!

А потом Ирвин понял, на что намекал босс, когда говорил о везунчиках, уцелевших в кошмарных автокатастрофах. Речь зашла об ассистентке Лайзе Эванс, которая должна была встретить стажера уже в студии.

Босс, поднатужившись, придал лицу печальное выражение и поведал о гибели жениха и о спасшейся чудом невесте. Еще босс посоветовал не обращать внимания на внешние отталкивающие детали, траурную одежду и прочие мелочи, сопутствующие утрате былой красоты, а сосредоточиться на профессиональных качествах Лайзы Эванс.

— Я оставил несчастную девушку в агентстве из жалости, а она оказалась весьма ценным приобретением. Лучше бедняжки Лайзы тебе свет никто не поставит, да и по использованию подручных аксессуаров ей нет равных. Кроме того, великолепно заменит визажиста — да и я малость сэкономлю! — Босс снова захохотал и принялся сгребать бумаги обратно в папку.

— Интересно, а как жертва подобной катастрофы реагирует на этот снимок? — спросил неожиданно для себя и босса Ирвин Стоктон.

— Никак, — обернувшись, ответил босс, криво впихивавший папку обратно в шкаф. — Лайза человек со странностями, она никогда не заходит в мой кабинет.

— И правильно делает.

— Ладно, хватит о грустном. — Босс вернулся в кресло. — Мы не договорили об Алане Кортби.

— Я весь внимание.

— Парень, ты, наверное, понял, что я ценю оправданный риск, обожаю эксперименты и поэтому доверяю тебе…

— Спасибо.

— Но ты должен понимать: у тебя тут конкурентов — уйма.

— Понимаю.

— И я хочу им всем, зажравшимся и упившимся, вставить фитиль. А то страх потеряли! Качество падает! А, парень? Вставим им фитиль! — Босс перевел дыхание после искренней гневной вспышки. — И, кстати, мистеру Алану Кортби — тоже.

Ирвин предпочел в данную минуту тактично промолчать — заранее топтать еще не поверженного фаворита было бы неуместно и просто глупо.

— Ну, понял, по глазам вижу. Что у тебя тут на майке накалякано? «Объектив видит все»! Смело! Здорово! Гениально! Это твой девиз? Отлично! Так сделай всех, парень! Докажи, что ты не хуже! Докажи, что лучше! Не стесняйся! Чего тебе терять? Побольше дерзости, новаторства, продемонстрируй свой неповторимый почерк! А?

— Постараюсь, — тихо сказал Ирвин. — Постараюсь.

— Но придется изрядно потрудиться!

— Меня этим не испугаешь.

— Ненавижу бездарей и бездельников!

— Я тоже.

— Начнешь с завтрашнего дня.

— Конечно.

— Но учти: это будет адская работа. — Босс язвительно усмехнулся, постучал пальцем по столу. — Ибо уважаемый мистер Алан Кортби, прежде чем отвалить в длительное турне по Азии, оставил тебе свое самое дорогое…

Босс в очередной раз повторил театральную паузу с психологическим подтекстом.

— Так мне предстоит трудиться в его студии? — спросил Ирвин как можно наивнее.

— Нет, парень, твоя студия — это та, что когда-то была моим первым логовом. — Босс ностальгически улыбнулся. — Ах, сколько там перебывало девочек из Гарлема!..

— Так вы тоже баловались фотографией?

Ирвин сконфузился, употребив не совсем точный глагол. Но босс понимающе гоготнул:

— Еще как баловался! Но, конечно, мне до мистера Кортби ох как далеко!..

— Мне пока — тоже.

— Хорошее словечко «пока», — многозначительно произнес босс. — Хорошее.

А Ирвин пытался угадать, что же такое самое дорогое оставил ему мистер Алан Кортби: свой любимый аппарат или объектив, а может, толстую-претолстую книгу, заполненную профессиональными советами?

Босс, понаслаждавшись недоумением, явно читаемым в глазах амбициозного молодого человека, все же открыл карты:

— Но боюсь, парень, тебе будет не до девочек из Гарлема. — Босс решительно нажал кнопку вызова. — Потому что мистер Алан Кортби, по доброте душевной, поставил перед тобой почти неразрешимую задачу.

Стажер не успел уточнить, в чем же заключается неразрешимость, как в кабинет вошла… Ирвин обомлел и обалдел. Эта женщина могла покорить любого, эта женщина являла собой тот безупречный тип, который нравится всем мужчинам без исключения, эта женщина сама по себе уже была шедевром, изваянным природой и силами небесными.

Свободная и гордая осанка гимнастки, претендующей на звание олимпийской чемпионки. Величавые и плавные движения примы-балерины. Породистость истинной принцессы — от наманикюренного изящного мизинца до точеной лодыжки.

Ирвин в мгновение ока представил, какое чудесное видение, какой потрясающий, незабываемый образ можно сделать из этой идеальной модели!..

А босс, превратившись из разбитного клоуна в темпераментного конферансье, громко объявил:

— Мисс Техас, она же — вице-королева всеамериканского конкурса красоты, несравненная и неподражаемая Сандра Бьюфорт!

Топ-модель небрежно взглянула на робеющего стажера и так же небрежно скользнула холодно-равнодушным взглядом по боссу, довольному устроенным цирком.

А босс продолжал как ни в чем не бывало:

— Так вот, парень: наш мистер Кортби считает, что если тебе удастся в своих работах адекватно воспроизвести красоту Сандры Бьюфорт, то тебе цены не будет!

И Мисс Техас застыла в позе витринного манекена, демонстрируя опешившему соискателю свой безграничный потенциал…

 

4

Нет, в тот момент был восторг и потрясение, мысленно сказал Ирвин опустевшему стакану из-под гранатового сока. Но на любовь — ничего похожего. Да и не до любви, когда только что началась новая жизнь. Студия, в которой с первой минуты хочется творить, творить и творить. Исполнительная, хотя и странноватая, ассистентка. Топ-модель, о которой можно только мечтать. Только мечтать… Как о потрясающем объекте для фотосессии, но не как о женщине, к которой тянет, которую хочется обнимать, целовать, ласкать… Да и трудно представить, как могут сойтись какой-то молодой фотограф, без авторитета и бренда, и топ-модель, прошедшая огонь и воду — или все, что положено пройти этим топ-моделям…

Прервав свой безмолвный монолог на самом драматическом месте, стажер вспомнил о сандвичах, доставленных Лайзой.

Красоту Сандры может передать только истинный шедевр! — продолжил Ирвин, рыская по студии в поиске заветной сумки с фастфудом и пивом. И я этот шедевр сделаю! Только надо поужинать и как следует выспаться. А завтра начать — с утроенной энергией и непоколебимой верой!..

Но поужинать на скорую руку Ирвину Стоктону так и не удалось — и тем более выспаться.

За окном озабоченно шумел и суетился чужой, гигантский, незнакомый город. Сколько победителей видели эти небоскребы? А сколько проигравших? А мистер Алан Кортби? Наверняка где-то в своем вояже злорадствует, предвкушая, как обломает несмышленый наглец молочные зубки о красоту, требующую особого, нестандартного, высокопрофессионального подхода…

Ирвин застыл, сосредоточившись на неясном образе Сандры, мелькнувшем не то в его воображении, не то в игре сумеречных теней, отразившихся в оконном стекле. Но спонтанный процесс интуитивного поиска самого выгодного для Мисс Техас ракурса был прерван неожиданными, далекими и глуховатыми стенаниями мобильника, забытого на диване.

По пути к спальне Ирвин перебирал варианты, пытаясь представить, кому он мог здесь понадобиться. Недлинный список открывал главный редактор городской газеты, которого, не исключено, могла волновать дальнейшая судьба его бывшего репортера, а закрывал почему-то покойный дед. Между голосом из загробного мира и голосом из города, куда не хотелось больше возвращаться, вместились новый босс, не исчерпавший запас наставлений, и ассистентка, с запоздалыми раскаяниями в том, что не убрала сандвичи и пиво в холодильник. И, само собой, не могло быть речи о топ-модели — у них наверняка все звонки расписаны на десять, если не на двадцать, лет вперед.

Ирвин Стоктон даже успел мысленно приготовить надлежащие ответы. Главному редактору можно соврать, чтобы зря не расстраивать. С боссом — согласиться по всем выдвигаемым пунктам. Ассистентку — пожурить и простить. А деда проигнорировать как обыкновенную помеху связи и глюк после несвоевременного приступа воспоминаний.

Но ни одна заготовка не понадобилась. В мобильнике зазвучал голос, который должен был прозвучать только завтрашним утром — и ни часом раньше.

— Ирвин, это я.

Этот голос он узнал сразу, хотя еще не успел к нему привыкнуть. Проникающим эхом отозвался бархатный, с таинственными интонациями голос где-то там, в глубинах глубин души, еще не разучившейся верить в чудеса.

— Ирвин, ты меня слышишь?

Резко заколотилось сердце.

Сандра. Сандра Бьюфорт. Вице-королева Америки. Несравненная Мисс Техас, ведущая модель самого знаменитого агентства мира.

Ирвин, не в силах ответить, с каким-то сладострастием мысленно перечислял титулы позвонившей ему — ему, провинциальному фотографу, дилетанту! — королевы красоты. Позвонила сама, первая…

— Ирвин, ты меня слышишь? — повторила Сандра нетерпеливо. — Ирвин!

— Да, — наконец произнес он, машинально отметив предательскую хриплость голоса. — Да!

В трубке — молчание. Что-то случилось непредвиденное? Ирвин замер: вот-вот произойдет неизбежное разъединение — и Сандра снова окажется недоступна.

Но связь не подвела.

— Ирвин… — наконец продолжил голос — в нем возникли драматические нотки. — Ах, Ирвин…

— Слушаю, — повторил Ирвин, невольно усиливая хрипоту, выдающую волнение. — Слушаю.

— Я все знаю…

— Что знаешь?

— Лайза мне все рассказала.

— Лайза?

— Ну, твоя чудесная ассистентка.

Уловив легкую иронию, Ирвин наконец сообразил, о чем пойдет речь.

— Правда это получилось ужасно?

— А, ты про фотографии…

Ирвин совсем позабыл о произошедшем. О том, как уничтожал свидетелей своего профессионального бессилия.

— Да ничего, технический брак. Бывает.

— Лайза сказала, что не технический…

— А какой?

— Лайза сказала, творческий. Но странно она к этому отнеслась… Мне показалось, она не слишком-то за тебя расстроилась…

Ирвин мысленно выставил Лайзе серию кратких и выразительных оценок — и за отношение к его работе, и за слив информации.

— Так… я ей припомню… — И тут же спохватился: — А больше она ничего не говорила?

— Н-нет… кажется, нет. — Теперь голос Сандры звучал робко, неуверенно — то ли действительно не говорилось, то ли забылось, то ли не хотелось возвращать адресату неприятную весть. — А что? Что-то еще случилось?

— А разве мало того, что мой ассистент подрабатывает инсайдером? — прямым вопросом на вопрос ответил Ирвин.

Может быть, и к лучшему, что о первой неудаче великолепной Сандре сообщила Лайза? По крайней мере не надо ни оправдываться, ни убеждать. А главное — Лайза не проболталась о своей гипотезе насчет влюбленности в модель.

— Ирвин…

— Да?

— Мне кажется, ты очень-очень расстроен.

— Да так, знаешь, самую малость. Но ты молодец, ты держалась идеально. Завтра обязательно продолжим.

Ирвин выпалил все одним махом, боясь, что не успеет создать позитивное настроение — на той стороне могли огорчиться и выключить трубку.

— Конечно, продолжим! — Голос теперь звучал радостно, а интонации стали еще женственнее и задушевнее. — Но как ты думаешь… для дальнейших творческих успехов нам не помешало бы более пристально присмотреться друг к другу?

— Несомненно.

— А ты не против, если я тебя сейчас приглашу на ужин?

— На ужин?

— Да. В ресторан. Я уже заказала столик.

Ирвин засмеялся — так неожиданно было это приглашение.

— Знаешь, вообще-то всегда в ресторан приглашал я, а не меня.

— Можешь язвить сколько угодно. — В голосе появилась обида. — Я дважды не приглашаю.

Ирвин заторопился:

— О'кей. Но только за мой счет, хорошо?

— Хорошо!

Как быстро меняется этот голос — опять радостные нотки. Но и грустно, и радостно — звучит одинаково обаятельно.

— Где мы встретимся?

Сандра терпеливо и долго объясняла глупому мальчику нью-йоркскую топографию. Ирвин старательно переспрашивал, пытаясь одновременно записывать, и пришел в состояние полного ступора, когда она вдруг рассмеялась.

— Не забивай себе голову этой ерундой, Ирвин! Это очаровательное заведение в Нью-Йорке знает любой таксист.

— О'кей! — только и смог он произнести в ответ с громадным облегчением.

Когда в мобильнике прозвучал сигнал отбоя, Ирвин, не выпуская телефона из рук, исполнил дикий индейский танец — так они с дедом когда-то отмечали удачную фотоохоту.

Вызвал такси. Обдумал наряд. Надо выглядеть немного богемно — Сандре понравится нестандартность. Джинсы менять не стоит, а футболку надену вот эту, черную, с абстрактным рисунком. На голову — черную бандану с белым пиратским черепом. Хорошо смотрится на моей пышной шевелюре, подчеркивает твердость черт лица, свойственную опытному флибустьеру.

Ирвин взял лучшую фотокамеру, покрутил в руках и положил обратно на стол. Нет, не за тем еду. Сандру это будет напрягать. Еще подумает, что я хочу застать ее врасплох. Да и мне надо просто расслабиться и присмотреться к ней как можно пристальней. Пока она будет приглядываться ко мне…

Дожидаясь такси, Ирвин аккуратно убрал в холодильник непригодившиеся сандвичи и пиво.

Мобильник шоферским сипатым голосом объявил о прибытии. Засунув телефон в карман джинсов, Ирвин бросился к лифту.

Мысли о предстоящем свидании настолько захватили Ирвина, что он рассеянно занял место в машине на заднем сиденье и почти ничего не замечал по пути следования, хотя грандиозность и резкие контрасты Нью-Йорка все еще оставались непривычными. Но что-то стало мешать, все больше и больше. Ирвин понял, что это за помеха, лишь когда машина резко затормозила на очередном светофоре и он, машинально обернувшись, вдруг сфокусировался на голубом седане «субару», в очередной раз возникшем за их спиной.

Дед-натуралист во время фотопоходов приучил Ирвина к высшей внимательности, без которой не заметишь ни гусеницу на ветке, ни скрытый в траве скромный цветок. Отставной морской пехотинец привил внуку навыки следопытства и бдительности — нередко фотопоходы превращались в индейские бои по всем правилам.

Вот и в данный момент привитые навыки сработали у Ирвина чисто автоматически. Определить слежку не составило труда. Он попросил шофера пару раз свернуть на улицы, уводящие от ресторана, но голубой «субару» не отставал.

Машина преследователя держалась на оптимальном расстоянии — не видно лица водителя, не разобрать номера. За рулем сидит явно профессионал.

Ирвин уважал профессионалов. И пожалел, что оставил камеру в студии. Щелкнул бы пару раз этого любопытствующего — может быть, что-то выяснилось бы при хорошем увеличении. А заодно отбил бы у некоторых жителей мегаполиса желание поиграть в индейцев на их безумных улицах.

— Остановитесь, — приказал Ирвин водителю, продолжая внимательно озираться. — Можно припарковаться.

Шофер, привыкший к разнообразным причудам нью-йоркских пассажиров, спокойно повиновался, рассчитывая на дополнительные чаевые. Опытный водитель аккуратно и ловко приткнул машину в середину длинного ряда.

Голубой «субару» занял позицию в начале, но не утыкаясь в обочину, словно ожидая продолжения действий Ирвина. Такое поведение выглядело вызывающей, уверенной, спокойной наглостью сильного.

Этого мне только не хватало, подумал Ирвин. Может, нью-йоркские копы меня за кого-то приняли? Маньяк на охоте за королевой красоты?

Но кто бы ни пытался так примитивно пугать его, Ирвина, пусть знает — получит обратную реакцию. Во всяком случае, от посещения ресторана он отказываться не собирался.

— Двинули дальше.

Новому приказу молчаливый водитель повиновался точно так же, как прежнему, — без вопросов, без удивлений. Выбрался из ряда, стремительно и точно вклинился в общий поток.

Следите сколько хочется. Мне скрывать нечего — ни от правоохранительных органов, ни от себя самого. Налоги перечислены. Кредиты выплачены. Прежние амурные похождения давно забыты. А вот новые, кажется, только-только начинаются…

Отпустив такси и выйдя к ресторану, Ирвин с облегчением заметил, что голубого «субару» поблизости нет. Но не успел он сделать пару шагов к ресторанным дверям, как ожил мобильник. Сандре не терпится? Но это была не Сандра. Это была ассистентка — ее-то голос Ирвин успел изучить, как и обычные виноватые интонации, — в этот раз они звучали особенно явно. Поделом.

— Хай… наверно, я не вовремя.

— Ну как тебе сказать… Я как раз на пороге шикарного ресторана.

— Значит, Сандра верна себе.

— Что значит «верна себе»? А ты думала, что, узнав о провальной сессии, разгневанная модель заявится в студию и расцарапает наманикюренными ноготочками рожу незадачливого мастера?

— Ирвин… я просто хотела вывести тебя из состояния творческого нокдауна.

— Спасибо. Тебе это удалось.

— Ну что ж, счастливо провести вечерок. Не ты первый, не ты последний…

— Стоп. Что ты сказала?

— А что? Или тебе сразу расхотелось встречаться с Сандрой? — В голосе не в меру инициативной ассистентки зазвучали издевательские нотки. — С этой изумительной, несравненной красавицей, объектом всеобщего вожделения?..

— Кажется, плюну-ка я на этот чертов Нью-Йорк и вернусь в свой тихий…

— Извини, занесло. Но от своих слов не отказываюсь. Решай сам.

— О'кей. — Ирвин перевел дух, собрался с мыслями. Не стоило прекращать разговор. Лучше все узнать сразу, заранее. Уставившись на сияющие ресторанные двери, машинально провожая взглядом входящих дам и джентльменов, он продолжил: — Лайза, будь добра, просвети в двух словах насчет семейного положения Сандры.

— На этот счет можешь не волноваться. Три мужа — три развода.

— С этого места можно поподробнее.

— С каждым Сандра продержалась не более шести месяцев.

— Почему? Они устраивали ей сцены ревности?

— Сцены она закатывала сама. Сандру освобождали от мужей папарацци.

— Это уже интересно.

— Ничего интересного, один и тот же прием. Поводом к разводу каждый раз служила фотография, компрометирующая неугодного супруга. Три фото — три бракоразводных процесса. Разумеется, все — в пользу обманутой супруги. Солидные отступные, горечь угнетенной невинности и все такое…

— Ладно, с мужьями разобрались… — Ирвин никуда не спешил. Кто ждет — подождет. Хотя, наверное, то и дело набирает номер.

— Еще вопросы?

— Если уж ты все знаешь… как насчет любовника? Не твоего, понятно. Не может такая женщина, как Сандра, не иметь любовника.

Лайза безропотно проглотила ядовитую пилюлю. Спокойно ответила:

— Ты преувеличиваешь мою осведомленность. В агентстве что-то болтают насчет босса, но я лично не верю.

— Почему?

— Сандра не такая дура, чтобы заводить романы на службе. Да и босс, кажется, ее недолюбливает, хоть и ценит. Вообще же, насколько мне известно, у нее и так предостаточно любовных вариантов.

— Не сомневаюсь…

— Тем более что полученные от бывших мужей компенсации обеспечивают ей роль любовницы по вдохновению, а не содержанки по необходимости. Существенная разница, согласись. — В голосе ассистентки вновь появились ядовитые нотки. — Так что можешь позволить Сандре оплатить сегодняшний интимный ужин.

— Ну уж нет! — Возмущение Ирвина прозвучало совершенно искренно. — Я лучше спущу весь аванс, чем окажусь альфонсом!

— Bay! Я горжусь тобой, Ирвин! Удачи!

Короткие гудки. Удалилась не прощаясь. Ну и черт с ней.

Спрятав мобильник в боковой карман, Ирвин машинально глянул налево и направо. Голубого «субару» так и не видно. Настроение улучшилось.

А может, это дед сорвался в очередную самоволку из райских кущ и на угнанной машине лично удостоверяется, как идет продвижение обожаемого внука к мировой славе?

Прости, дед: внук, вместо того чтобы создавать шедевры, шляется по ночным ресторанам…

 

5

Поднявшись на второй этаж в общий зал, Ирвин растерянно огляделся по сторонам. Все столики заняты, никому до него нет дела. Шум голосов, аппетитнейшие ароматы, звон бокалов…

Пока Ирвин пытался сфокусировать зрение на ближайших объектах и понять, как ему поступить, рядом появился элегантный господин в смокинге и осведомился об имени вошедшего.

— Ирвин… Ирвин Стоктон, — выдохнул ресторанный неофит.

Господин профессионально осклабился.

— Вас ждут… — И добавил вопреки этикету: — Честно говоря, сэр, я бы хотел оказаться на вашем месте.

Ирвин осторожно улыбнулся и, молча кивнув, двинулся вслед за смокингом, прокладывавшим путь с уверенностью ледокола.

Внутреннее убранство и вальяжные разодетые посетители достойно свидетельствовали о высоте цен в этом заведении и об особой изысканности меню. Но Ирвин не успел прикинуть, хватит ли ему всех капиталов, которые удалось наскрести на скорую руку — аванс и остатки дедовых накоплений…

Метрдотель отодвинул красивую бархатную штору и любезным жестом пригласил Ирвина в отдельный кабинет.

Мерцающий приглушенный свет окутывал Сандру, которая сидела за единственным столиком, одинокая, склоненная над свечой в розовом бокале, задумавшаяся о чем-то недоступном — и сама бесконечно далекая и недоступная, как мечта…

Увидев Сандру, Ирвин мгновенно забыл и про голубой «субару», и про слежку, и про деда, и даже про угрожающе неподъемный счет. Он неуверенно подошел к столику.

Очнувшись от таинственных грез, Сандра грациозным движением поправила локон у виска. Пламя свечи в глубине бокала дрогнуло, отразилось в ее бездонных глазах, мелькнуло легким бликом на ухоженной нежной коже безупречной шеи, украшенной бриллиантовым колье, озарило мерцающим светом кружева белого платья.

— Прости… — неуклюже пробормотал Ирвин и осторожно присел на свободный стул, не отрывая глаз от Сандры. — Я задержался…

Сандра Бьюфорт в этом уединенном уголке выглядела еще более потрясающе, чем во время фотосессии. Обратила к вошедшему грустное лицо.

— Я уже думала, что ты не придешь… что ты рассердился на мое приглашение.

— Нет, но это было так неожиданно.

Сандра протянула руку — на запястье мелькнул тонкий золотой браслет.

— Ничего, ведь ты пришел. — Пальцы с безупречным маникюром коснулись неловкой ладони робкого кавалера. — Это главное.

— Я рад, что ты не сердишься.

— Ну что, — неожиданно оживилась Сандра, — давай выпьем за нашу встречу?

К счастью, шампанское было открыто. Ирвин разлил напиток по фужерам мастерски, не пролив ни капли. Чокнулись, улыбнулись друг другу, молча выпили.

— Я не стала роскошествовать, — объясняла Сандра, грациозным жестом обводя блюда, неизвестные Ирвину ни по названию, ни по вкусу. — Все очень просто и очень полезно.

— Наверное, — сказал Ирвин. — Судя по твоей фигуре, ты разбираешься в этом, как это называется… калорийном балансе.

— Еще бы! — Сандра лукаво прозвенела серебряной вилкой по хрусталю. — Для начала — вот этот салат.

— С удовольствием.

Проголодавшийся Ирвин послушно пробовал все, чем угощали, ел, не различая ингредиентов, блаженно улыбался и соглашался, не разбирая слов, — хмель понемногу овладел сознанием. Но не только шампанское опьянило и затуманило глаза, сердце, душу. Та, что сидела напротив, сама была как бокал шампанского. Самого искристого и вкуснейшего сорта. И он готов был всю жизнь сидеть здесь, в этой тишине и полутьме, потягивать очередной бокал, слушать слова, жемчугом слетавшие с волшебных губ, смотреть на отблеск света в этих глубоких темных глазах, не зная, зачем все это, как это называется, — но, наверное, это-то и называется счастьем…

Сандра задумчиво, медленно проводила тонкими пальцами над пламенем свечи, и Ирвин завороженно следил за таинственными движениями, слушая странные слова:

— Ирвин… я рада, что ты так мужественно пережил неудачу. Ах, если бы ты знал, насколько ты счастливее меня! Судьба королевы красоты несравнима с судьбой фотохудожника. Кто я? Мотылек, который скоро сгорит на пламени вот этой свечи. У художника всегда остается надежда, что рано или поздно он создаст шедевр, а королева красоты обречена на забвение. Через год приходит новая Мисс, которая, быть может, и уступает по многим параметрам прежней, но зато у нее главное преимущество — свежесть. Королева красоты — товар одноразового пользования. Художник может чередовать провалы с удачами, художник может вновь заявить о себе, если даже его прочно забыли. Королева красоты лишена права на повторный успех. Она даже не может снова участвовать в конкурсе, который проиграла. Потому я так завидую твоей доле, потому я так счастлива, что ты, именно ты, можешь навеки запечатлеть красоту мотылька.

Она смахнула нечаянную слезу.

— Да, это, кажется, единственное, что я могу, — проговорил Ирвин, потрясенный признанием. — Единственное, что я могу для тебя сделать. И я постараюсь, очень постараюсь.

Сандра подняла на него взгляд — темный и томный.

— Надеюсь! — Сандра убрала руку от свечи. — Очень надеюсь.

— А можно вопрос? — Ирвин охмелел и осмелел. — Правда не совсем корректный…

— Ну что ж, раз мы об этом заговорили — спрашивай.

— Неужели ни один из твоих мужей не смог оценить…

— Ах, мои мужья?.. — Сандра поняла вопрос с полуслова. — Не Лайза ли тебя просветила насчет моей семейной ситуации? Хотя не помню, чтобы я просила ее об этом рассказывать кому попало.

— Это я виноват.

Ирвин покраснел, изо всех сил надеясь, что в полутьме это не будет заметно.

— О, как мы защищаем нашу безотказную ассистентку, — горько усмехнулась Сандра — и снова протянула пальцы к огню свечи, словно пытаясь ее неверным пламенем согреть похолодевшие руки, как греют замерзшую душу.

Ирвин опять оробел. Неуверенно произнес:

— Знаешь, насколько я успел понять, Лайза всем старается сделать лучше — правда это не всегда у нее получается.

— Впрочем, мне все равно, что тебе рассказала угодливая и разговорчивая ассистентка. Обо мне говорят все и всё. Все, кто хочет, всё, что угодно, — кроме правды. Ибо ее знаю только я. А я ее никому открывать не собираюсь.

Она осеклась на полуслове и снова взглянула в растерянное лицо Ирвина, прямо в глаза — решительность боролась с нежностью.

— Никому, кроме тебя, Ирвин. Тебе я скажу все как есть. До встречи с тобой я не представляла себе другой возможности сохранить жизнь мотыльку. Да, мне пришлось вести тяжелую борьбу — если не за любовь, то за элементарное существование. Вот-вот то, что люди называют моей красотой… и что мне еще не довелось увидеть, — эти слова Сандра произнесла с особым значением, — эта так называемая красота увянет — и что же останется мне? Вот я и пыталась хоть таким образом превратить ее в капитал. Ведь только удачное замужество может обеспечить женщине приличное состояние — и необязательно, чтобы брак был по обоюдной любви. Звучит грубо, да, не спорю. Правда вообще груба. Каждый борется за жизнь как умеет. Да я и не умею бороться, а с людьми — тем более. Пусть говорят, что хотят. — Она грациозно махнула рукой. — Давай лучше выпьем и забудем эти грустные темы!

— Давай, — охотно согласился Ирвин и подлил ей шампанского.

После очередного глотка Сандра порозовела, глаза заблестели. Полетели шутки, то невинные, то вольные, и всякая цепляла Ирвина, заставляла хохотать от души. На какое-то мгновение он почувствовал себя не то игрушкой, которой забавляется котенок, не то рыбой, которой кидают блесну. По крайней мере уж лучше быть крупной рыбой, мысленно посмеивался он над собой, слушая, как Сандра веселится, рассказывая подробности о своих мужьях-оригиналах. А попробуй не кинься на такую заманчивую блесну!..

Лукавый взгляд красавицы поощрял и соблазнял. Ирвин, совсем потеряв голову — от шампанского, от смеха, от волнующих слов, — смело взял Сандру за руку и принялся целовать ее пальцы — один за другим.

Она не отнимала руку, с улыбкой следила за выражением его лица. Потом взяла его руку и поцеловала — легко и просто.

От прикосновения нежных губ Ирвина словно ударило током.

— Не надо… — пробормотал он, чувствуя, что еще мгновение — и он не выдержит…

Сандра убрала губы, оставила ему свою нежную ладонь. Оба замолчали.

Медленно поднялись длинные ресницы, блеснул лукавый взгляд исподлобья — и вдруг непостижимая в своих переходах красавица неожиданно произнесла:

— А вот теперь моя очередь задать некорректный вопрос: тебе нравится ассистентка?

— Да ты что! Нисколько, — поспешно ответил Ирвин, стараясь говорить как можно увереннее. Перехватил иронически-недоверчивый взгляд, заглянул в свои мысли, чтобы ответить более искренно. — Хотя иногда возникает какое-то странное ощущение…

— Ну-ка, ну-ка!

Тонкая ладонь сжимала его руку, словно проверяла на детекторе лжи. Ирвин чувствовал, что надо отвечать только правду, одну правду, даже если это и не очень кому-то понравится.

— Когда Лайза рядом — я ее воспринимаю на уровне… — Ирвин замялся, но продолжил: — Ну, на уровне оборудования и аксессуаров.

— Молодец! — звонко рассмеялась Сандра. — Действительно, она воспринимается, как какая-то мебель.

— Но вот когда Лайза уходит… — Ирвин снова замялся, почувствовав, как в руку вжимаются острые ногти, но все же докончил: — Когда уходит… у меня возникает ощущение, что в студии не хватает чего-то существенного.

— Другая атмосфера сразу, да? — охотно подхватила Сандра нить мысли. — Все так считают, не ты один. Всем известно, что, несмотря на свою демонстративную скрытность, Лайза умеет навязать свою волю. Даже боссу доказала свою незаменимость.

Ирвин растерялся от такого поворота и смог только неуверенно пробормотать:

— Да, странное, непонятное существо…

Сандра похлопала его по руке и откинулась на спинку стула. Прищурившись на огонь свечи, задумчиво произнесла:

— Между прочим, мы с ней когда-то пересеклись на конкурсе «Мисс Америка»: я как победительница в Техасе, она — в Иллинойсе.

Ирвин изумленно уставился на нее:

— Ты хочешь сказать, что Лайза… И кто из вас победил?

Сандра помрачнела. Вздохнула.

— Никто. Лайза, увы, еще до финала угодила в аварию. Ну а мне не повезло по причинам политкорректно.

— Объясни.

— В тот год впервые избрали президентом афроамериканца — так что устроители конкурса сделали все, чтобы победила сам понимаешь кто…

— Выпьем за справедливость! — воодушевленно прервал ее Ирвин и разлил остатки шампанского — на этот раз досталось и скатерти.

Сандра отпила глоток и продолжала:

— Да, насчет справедливости… Наш босс оказался умным и добрым человеком. Он пылко пообещал исправить несправедливость, принял меня на вакансию фотомодели, а Лайзу — из жалости — в ассистентки. Но его понятия о справедливости, скажу тебе, оказались весьма своеобразными. Я стала, так сказать, учебным пособием для начинающих фотографов, а Лайза принялась, как удается, обеспечивать техническую сторону. Мы превратились в студийный реквизит и скоро покроемся вековой пылью.

Ирвин потрясенно покрутил головой.

— Кто бы мог представить, что все так повернется! Если бы тогда спросить судьбу…

— Ирвин, — произнесла Сандра медленно и печально, — судьба, как правило, на вопросы не отвечает. Судьба дает свои ответы, с которыми не спорят.

Опять наступило молчание. Ирвин ушел в размышления. Сандра какое-то время внимательно смотрела на него, потом снова заговорила первая — и опять на прежнюю тему:

— Значит, говоришь, тебе не хватает иногда Лайзы? Она заботливая, правда?

Ирвин ответил из глубины своих беспокойных дум:

— И сколько претендентов на мастеров осталось за бортом?

— Ни один не прошел, — усмехнулась Сандра. — Понимаешь, выяснилось, что у меня такой тип красоты, который требует особого подхода.

— Я это уже понял.

— Да ты не переживай. — Сандра снова положила ему на руку ладонь, снова блеснул тонкий браслет. Участливо заглянула в глаза. — Я знаю секрет, только никому его не говорю — все надеюсь, что сами откроют. Но тебе скажу. Ты только слушайся меня — и у нас все получится.

— О'кей.

Сандра увлеченно заговорила:

— Понимаешь… во время сеанса я думала о твоем подходе… Мне кажется, ты распыляешься. Зачем так много вариантов, когда надо найти один-единственный, но такой, чтобы сшибал с ног с одного взгляда.

Умница, подумал Ирвин. Озвучила мои мысли о шедевре. И как вовремя.

Сандра продолжала — голос теперь звучал воодушевленно, весело, словно она нашла решение труднейшей задачи:

— Я столько снималась, что лучше любого фотографа знаю, как меня подать. Да, Ирвин, я давно открыла этот секрет. И тебе, только тебе его открою! Потому что ты, именно ты — тот, кто его достоин! Ты не просто талант, Ирвин! Ты — ге… Нет, прости, я не могу этого сказать. Но я очень хочу это сказать и обязательно скажу, когда увижу тот шедевр, который ты сделаешь! А ты его сделаешь обязательно! Мы его с тобой сделаем!

Ирвин был так же потрясен щедростью бескорыстного подарка, как и почти буквальным повторением его недавних слов. Стало ясно все: и почему не удался ни один снимок, и кто спасет неудачника. Оставалось только найти правильное решение — и завтра оно будет найдено!

Ирвин успокоился, повеселел и принялся заканчивать ужин, соревнуясь с Сандрой в аппетите и в шутках, с радостью видя, как она от души смеется его рассказам о проказах над дедом и о смешных случаях его любовных похождений. Она слушала, смеялась, отвечала, изящно снимая серебряным ножом кожуру с яблока, изредка взглядывала на него, и этот взгляд каждый раз словно бил током: темный, откуда-то глубоко изнутри, как будто взглядывала не девушка, а сама бездна.

Но и ужин в конце концов закончился, и Ирвин не знал, что ему дальше делать с этой бездной. Впервые в жизни не знал, как вести себя с женщиной.

— Послушай! — вдруг предложил он с воодушевлением, совершенно искренним. — А не начать ли нам съемки прямо сейчас? Все твое с тобой, а мое — в студии, и всегда готово!

Сандра ласково рассмеялась.

— Нет, не все. Кое-чего не хватает!

— Чего?

— Нашей милой ассистентки Лайзы. Она обидится, что мы обошлись без нее. Да и правила съемки ты знаешь не хуже меня.

— Ах да, — Ирвин досадливо махнул рукой. — Черт, я совсем про это забыл…

Сандра нежно скользнула губами по его щеке и отпрянула.

— Не расстраивайся. Завтра я с утра приду в студию и все-все-все тебе расскажу и покажу! Ты узнаешь, как создается шедевр, обещаю тебе!

— Отлично! — с готовностью согласился Ирвин. — Но завтра командуешь ты, а сегодня за ужин плачу я. Идет?

— Как хочешь, — ответила Сандра, ее голос стал неожиданно холодным и загадочным.

Ирвин подошел к выходу, приоткрыл занавес, жестом пригласил официанта.

В тот самый момент, когда вышколенный, накрахмаленный работник ресторана с улыбкой перешагнул порог со счетом в руках, этот же порог стремительно миновала выходящая Сандра. Ошеломленный Ирвин не успел ни задержать ее, ни сказать хоть слово. Лишь проводил взглядом мелькнувшее белое воздушное платье. Красота была подарена на каких-то два часа — и исчезла дымом, растворилась в неизвестности.

Машинально подписав счет, Ирвин высыпал на стол все содержимое портмоне. Официант быстро перелистал купюры, ласково улыбнулся, сгреб выручку на фирменный поднос и с достойным поклоном удалился.

Ирвин обогнал его, едва не сбив с ног, пролетел к выходу, ушибаясь об углы столиков и не замечая боли. Пронесся вниз по ковровой лестнице, поскользнулся на мраморном полу вестибюля, упал, успел сгруппироваться, вскочил и, едва не разбив стеклянную дверь, вылетел на ночную прохладу.

Пустота. Ни Сандры, ни единого человека. Только вдали, рыча газом, стремительно выворачивал на магистраль голубой седан «субару».

Тот самый.

Ирвин остолбенелым взглядом проводил исчезающий в темноте автомобиль.

Значит, в ресторане тоже была слежка.

Куда исчезла Сандра? А может, она уехала на этом голубом «субару»?

Ирвин подскочил к стоянке такси, кинулся в салон, уселся, скомандовал следовать в направлении, куда скрылся «субару». Тут же опомнился. Дал отбой, велел остановить машину, полез в портмоне и с облегчением нашел заветную заначку — когда-то так велел поступать дед. Рецепт морского пехотинца в очередной раз выручил его непутевого внука.

Откинулся на мягкую спинку сиденья, закрыл глаза. Тишина и мерное гудение мотора постепенно привели в чувство. С каждой милей возвращались обычное спокойствие и уверенность. Финал вечера оказался неожиданным, но завтра во всем разберемся. Конечно, ужин нанес весьма ощутимый удар по бюджету, но ничего. Пробьемся фастфудами…

 

6

Раннее утро застало Ирвина в одиночестве на кожаном диване. Пушистый плед сполз на пол, и внезапный холодок, ворвавшийся в спальню из студии, отозвался дрожью и резким пробуждением. Кто-то открыл окно?

Да, за перегородкой шаркающие, ставшие привычными шаги. Это она, ассистентка. Хлопочет, чем-то стучит, что-то двигает, устанавливает. Незаменимая Лайза…

Ирвин прислушивался к звукам и, не открывая глаз, представлял, как девушка в черных очках, черном шарфе, сером мешковатом костюме и черной шапочке усердно готовит студию к новому рабочему дню. Да, день начался, пора впрягаться.

Ирвин вскочил и ринулся в душ. Угощая себя для начала приятной теплой струей воды, невольно размышлял, почему это так получается: такая невзрачная, почти угрюмая ассистентка вопреки своей унылой внешности создает в студии какую-то деловую, даже уютную атмосферу? Сразу хочется работать, зная, что все под рукой, все готово и тебе вовремя помогут, подскажут, да и после съемки не придется заботиться ни о качестве снимков, ни об уборке и разборке — как будто все делается само собой.

Ирвин переключил душ на самый жесткий режим — и интенсивно хлещущий ледяной дождь неожиданно вызвал непростой вопрос: почему, когда Сандры рядом нет, исчезает и завораживающая аура ее потрясающей красоты? Почему, только появляясь в поле зрения, Мисс Техас пробуждает взрыв чувств, сильно напоминающих первую, самую восторженную, самую наивную, инстинктивную влюбленность?

Так и не найдя вразумительного ответа ни на один вопрос, но основательно взбодрившись, Ирвин отправился на кухоньку, где его поджидал горячий завтрак.

— С добрым утром! — приветливо кивнула Лайза. — Яичница с ветчиной готова.

— Отлично, — пробурчал Ирвин. — А то, знаешь, вчера в ресторане наугощался бескалорийной диетой.

— Чем меньше калорий, тем ценнее блюдо, — сыронизировала ассистентка. — А ты наверняка не позволил Сандре превратить себя в альфонса, так что…

— Да, все оставшиеся дни придется жестко экономить, — вздохнул Ирвин.

— Не придется.

— Это почему? — удивился Ирвин, густо намазывая гренок сливовым джемом. — Босс опомнился и увеличил аванс? Гуманитарная помощь начинающему фотографу, чтобы не умер с голоду, не успев создать шедевр?

— Угадал. Только гуманитарную помощь будущему ведущему фотографу агентства я взяла на себя, — улыбнулась Лайза. — Не вздумай выкидывать из холодильника то, что я туда загрузила. Едва донесла.

— Ладно, уговорила, — смиренно сказал Ирвин. — Принимаю твою гуманитарную помощь. Но с одним условием…

— Заодно взять на пропитание и ведущую фотомодель, еле живую от бескалорийных блюд?

Ирвин сделал вид, что пропустил неуместное предположение мимо ушей. Усмехнувшись, продолжал:

— В общем, когда я выбьюсь наверх… а я обязательно выбьюсь!..

— Не сомневаюсь.

— То возьму тебя в…

Лайза сделала странное движение — словно попытку снять очки. Но Ирвин весело проговорил раньше, чем она успела это сделать:

— В личные постоянные ассистентки!

— Не возражаю. — Лайза опустила голову — очевидно, в знак согласия. Провела пальцем по щеке, словно что-то смахивая — наверно, пылинку. — Осталось только выдержать экзамен — и мне, и тебе…

Ирвин не понял странный смысл высказывания, но не стал вдумываться и решительно атаковал яичницу, а Лайза выбрала самый маленький кусочек сыра.

Дальше завтрак проходил в обоюдном молчании.

Когда Ирвин приступил к черному кофе, ассистентка сослалась на срочные дела и удалилась. Топ-модель тоже не спешила появляться. Ирвин наслаждался тишиной после сытного завтрака. Кофе окончательно привел его в боевую готовность.

Ирвин вышел в студию и в ожидании Лайзы и Сандры принялся прохаживаться от стены до стены, настраиваясь на рабочее состояние, которое — если повезет — может перейти во вдохновение и озарение.

Если повезет…

В распахнутые настежь окна врывался холодный, промозглый воздух, отдающий смогом.

Поеживаясь, Ирвин подошел, чтобы закрыть раму. Взглянул вниз, на улицу. Не припаркован ли где-то поблизости голубой «субару»? Но вчерашнего преследователя не обнаружилось.

Позади открылась дверь, потянул резкий сквозняк. Ирвин сердито замкнул раму.

Лайза влетела с двумя большими пакетами в руках и пронеслась на кухню.

Ирвин ощутил приятный запах свежих апельсинов и прочих фруктов, стимулирующих творческую деятельность мозга.

— Кстати: я терпеть не могу киви и грейпфруты! — на всякий случай крикнул Ирвин вдогонку.

Загрузив холодильник, ассистентка так же точно и быстро занялась настройкой софитов.

Ирвин разбирался с фотокамерами, поглядывая на хлопочущую Лайзу. Откуда в этой бывшей красавице, пережившей автокатастрофу, столько энергии, усердия?

Лайза заметила его взгляд.

— Ты не жалеешь, что вчера провел вечер с Сандрой? — внезапно спросила она тихим голосом. — Не жалеешь?

— Ну что ты! — как можно бодрее ответил Ирвин. — О чем жалеть? Теперь я вооружен до зубов! У меня две музы — одна вдохновляет красотой, вторая окружает заботой, — улыбнулся он ассистентке. — Грешно, если я в такой творческой обстановке не создам что-нибудь шедевральное!

— Я в тебя верю.

— Спасибо.

— Может, стакан сока?

— Можно, — ответил Ирвин, поглядев на часы. — Все равно наша топ-модель задерживается.

— Может, я сделаю тебе коктейль на свой вкус?

— Не возражаю.

Когда Лайза появилась с парой бокалов коктейля, Ирвин навел на нее объектив — шутки ради, фото на память, — но нажать на затвор не успел.

— Не смей! — крикнула Лайза. Она резко повернулась, едва не уронив поднос, коктейль заплясал в бокалах. — Не смей!

Ирвин опустил камеру, недоуменно и огорченно.

— В чем дело?

Свободной рукой Лайза поправила очки.

— Еще раз наведешь на меня объектив — будешь искать другую помощницу.

— Хм. Ну как хочешь. Извини, я не думал, что тебе это настолько неприятно.

— Да, неприятно, — подтвердила Лайза уже спокойным голосом, подходя с подносом к рабочему столу. — Не забудь: я здесь всего лишь ассистентка, а не модель. Упражняться будешь на других.

— Да, — дружелюбно подтвердил Ирвин, любуясь разноцветным напитком, красиво переливающимся в бокалах. — Согласен на все, только бы не лишиться такой замечательной ассистентки. Прости меня, пожалуйста, я больше не буду. А вот где же наша замечательная модель?

— Придет, никуда не денется. — Лайза протянула запотевший бокал. — Извини за резкость. Я в свое время достаточно наснималась — больше не хочу. С меня хватит.

— Ладно, пусть будет по-твоему, — миролюбиво ответил Ирвин, потягивая коктейль. — Мм, как вкусно! Что здесь смешано? — Он угадал лишь клубнику и апельсины. — Лайза, у тебя кулинарный талант! Нет, тебе определенно надо идти ко мне в ассистентки! Наверно, и других талантов немало — о которых я еще не знаю?

Лайза смущенно засмеялась, поставила свой бокал на поднос и озабоченно взглянула на стенные часы.

— Похоже, Сандра срывает фотосессию?

— Точно. — Ирвин допил коктейль. — Хотя она говорила, что заявится с утра пораньше, но, наверное, запамятовала.

— Кажется, тебя это не особенно огорчает?

Ирвин улыбнулся.

— Странно, но почему-то нет. Сам удивляюсь. Но мне сейчас так хорошо… Может, потому что рядом… — Он осекся и замолчал, смутившись не меньше Лайзы.

Ассистентка в упор смотрела на него, но выражения глаз за черными очками было не угадать. Неожиданно прозвучали и ее слова:

— Ты не сердишься, что я сообщила Сандре о неудачных снимках?

— Что ты! Нет! — В эту минуту Ирвин был совершенно искренне убежден в своих словах. — Наоборот, благодарен, что ты избавила меня от подробных объяснений с разгневанной моделью. Она сама завела разговор…

— Там, в ресторане? И как она отреагировала? Что она про меня сказала?

Ирвин вдруг замялся.

— Ну, знаешь… — Ирвину вспомнились мимоходом сказанные слова и осторожные вопросы насчет самой Лайзы — любопытство ассистентки показалось настолько неуместным и опасным, что он попытался перевести ситуацию в другое русло: — Она что-то говорила, но я забыл. Помню только, что она тебя жалела.

Лайза вздрогнула.

— Жалела? Разве она способна на такое чувство?

Ирвин сменил тон.

— Извини. Я понимаю, тебе трудно об этом…

— Да, нелегко. Если бы ты знал, сколько пришлось пережить… Даже вспоминать не хочу. — Но тут же продолжила монолог, который Ирвин не решился прервать. — Не дай бог никому того, что мне пришлось пережить — с самого детства. Отец — вечный неудачник. С матерью каждый день ссоры, каждую ночь — ее слезы и стоны, каждое утро мне доставалось от обоих — а я при чем? Когда родилась младшая сестренка, я слышала, как они друг друга упрекали — кто виноват — и тыкали в меня: вот такая же будет! А потом — кризис. Отец потерял последнюю работу, где его терпели. Мать кинула в него пустой сковородкой — он хлопнул дверью и ушел неизвестно куда. С тех пор не знаю, что с ним. Может, и на свете уже нет.

Ирвин потрясенно молчал, боясь и слов, и молчания.

Лайза продолжала, не в силах остановиться:

— Мать плакала неделю. Потом забрала младшую сестренку укатила в Мексику. Мне сказала: «О тебе позаботятся!»

— А сколько тебе было?

— Двенадцать. И уехала. И от нее тоже с тех пор никаких известий. Может, вышла замуж, а может, утопила горе и печаль в текиле. Она всегда любила прикладываться к спиртному…

— А ты?

— Я ненавижу алкоголь и тех, кто пьет. Достаточно насмотрелась дома — надежное противоядие.

— Да, молодец, что не пьешь. Я почти тоже… — Ирвин осекся, вспомнив вчерашнее неумеренное возлияние. Подойдя к окну, глядя на шумящую улицу и не видя ее, вновь заговорил: — Странно, Лайза, наши судьбы в чем-то схожи. Я ведь тоже фактически сирота. Родители бросили, воспитывал дед… Контуженый, с причудами.

Лайза вздохнула издали, от стола.

— Все-таки ты рос дома. Не в приюте.

— Да. Тебе пришлось хуже.

— Ты прав. Я и говорю — никому такого детства не пожелаю. Одна на всем белом свете.

— А потом что было?

— Ну, со временем привыкла к мысли, что у меня больше нет ни дома, ни родителей, ни вообще ничего. Не думала о будущем, училась жить настоящим — так велел мне школьный психолог. Пыталась подружиться с девочками из группы и стать лучшей по учебе. Первое не удалось, а второе — вполне.

— Да? Это как?

— Я закончила школу первой по всем предметам. Назло всем. Меня называли уродкой, клали кнопки на стул, портили тетради, но я доказала, что я лучше тех, кто пытался меня унизить и оскорбить. Когда вручали награды, это был первый час, когда я чувствовала себя сильной и счастливой. И я этот час помню до сих пор…

Она вздохнула и замолчала.

— И как, помогли тебе твои награды? — Вопрос Ирвина прозвучал бы неуместной насмешкой, если бы не ласковый, искренне заинтересованный тон.

И Лайза, почувствовав это, откликнулась:

— Нет, не помогли. Никому не нужны девушки без образования, а похлопотать за меня было некому. Устроилась бебиситтером. Какое-то время это позволило мне просуществовать. Потом надоело, стала искать другие возможности заработка. За три года сменила десяток профессий: развозила пиццу, мыла окна в офисах, работала секретарем в муниципальном гараже, участвовала в разных рекламных и избирательных компаниях, пыталась вдвоем с подругой организовать фирму по продаже воздушных шариков. Нигде удержаться не удалось…

Лайза опять замолчала. Ей трудно было найти слова, чтобы передать Ирвину, как она все эти годы надеялась, что ее усердие, молчаливую услужливость, сверхъестественную аккуратность и понятливость в конце концов оценят по достоинству.

Оценили — но совсем не то, на что она рассчитывала.

— Ну а потом? Как потом получилось? — осторожно спросил Ирвин.

— А потом — сначала зеркало, а потом люди сказали мне, что я вовсе не уродина. Что я красивая. По-настоящему красивая.

— Бывает, — сказал Ирвин неопределенным тоном. — Бывают чудеса на белом свете.

— Но это меня совсем не обрадовало.

— Почему?

— Потому что оценили не душу, не характер, не интеллект, а только внешнюю привлекательность.

— Но это ведь тоже немало, — горячо возразил Ирвин.

— Конечно, конечно… Тогда я действительно восприняла это как чудо: меня пригласили к участию в конкурсе «Мисс Иллинойс»…

— И ты же победила, — радостно напомнил Ирвин. — Победила!

— Да… Когда я услышала свое имя в качестве победительницы конкурса, я думала, упаду в обморок от счастья. Слезы градом, корона едва не упала с головы, я кружилась, смеялась, разбрасывала цветы и подарки — словом, сошла с ума. А Берт — Берт так смотрел на меня… Он был счастливее всех.

— Берт — это?..

Ирвин не решился закончить вопрос, опасаясь вернуть ассистентку в утраченное прошлое. Но она вернулась сама, добровольно.

— Мой жених. Он-то и уговорил меня участвовать в конкурсе. Он сказал: «Выиграешь — поженимся! Я хочу, чтобы моя жена была дипломированной красавицей!» Он был богат, у него солидные родители — а я кто? Вот мы и надеялись, что, может, победа в конкурсе сделает меня достойной войти в эту семью…

Лайза погрузилась в долгое молчание. В воспоминания о той безмятежной поре, когда она была самой желанной невестой на свете.

Ирвин терпеливо ждал продолжения исповеди.

— У нас все было готово к свадьбе. Кольца, платье… все, что полагается. Мне осталось пройти последнее испытание — участвовать в конкурсе на звание «Мисс Америка». Я считала, что, даже если я не займу призовое место, сам факт участия в таком престижном конкурсе будет для Берта и его родителей подтверждением моей ценности. И настал ад. Меня начали преследовать. Звонки, письма, гнусные предложения… Но самое страшное произошло, когда за нами однажды погнались папарацци. Мы с Бертом решили потихоньку от всех прокатиться на его машине за город. Но на шоссе за нами увязалась целая стая автомобилей, набитых охотниками за «жареным». Берт ненавидел этих хищников еще больше, чем я. Он разъярился, включил максимальную скорость, чтобы оторваться, но…

На этот раз молчание оказалось коротким, но таким выразительным, что Ирвин поймал себя на приступе пронзительной жалости и едва удержался, чтобы не погладить Лайзу по голове, как брошенного котенка. Она с трудом процеживала слово за словом:

— До сих пор перед глазами жуткая картина… В общем, Берт, пытаясь уклониться от удара, не справился с управлением.

— От удара?

— Да. Нас подрезал голубой «субару».

— Седан «субару»?! — выкрикнул Ирвин на всю студию.

— Да, голубого цвета! Вынудил Берта врезаться в стену и тут же укатил — сволочь, сволочь, сволочь! Потом в газетах, говорят, под снимками искореженной машины и мертвого Берта написали, что он был пьян. Гнусная ложь, но я ничего не могла опровергнуть, да и узнала об этом только выйдя из реанимации…

По коридору бойко застучали каблучки.

— Сандра, — глухо сказала ассистентка и провела ладонью под очками. — Начнем работу.

— Пора, — ответил Ирвин. — Пора.

Лайза взяла поднос и торопливо ушла на кухню. А Ирвин не мог отделаться от навязчивой мысли о голубом «субару», который, похоже, начинал исполнять злодейскую роль «Летучего Голландца».

— Эй! — весело крикнула Сандра с порога. — Почему не встречаете?

— А опаздывать нехорошо! — в тон ответил Ирвин, вмиг попадая под магию радостно-повелительного тона, в один момент забыв о непрошеной исповеди, непонятной машине и обо всем на свете. Все вздор, а главное — вот оно: Сандра наконец явилась в студию! Наконец-то можно взять в руки камеру, навести объектив и предаться счастливой возможности снова и снова запечатлевать эту божественную красоту!

И вот она сама: легкая, свежая, розовая, веселая! Ирвин забыл все слова, приготовленные для укора. Да Сандра и не давала ему опомниться: сразу закружилась, увлеченно заговорила, и Ирвин, как вчера, с невольным восторгом впитывал ауру ее ослепительной красоты, которая вновь поработила его с головы до ног, до последней клеточки.

— Есть потрясающая идея! — щебетала Сандра, ухватив его за руку. — А что, если изобразить меня в виде дамы парижского полусвета?

— А почему бы и нет? — загорелся Ирвин.

— Как это? Ну, в этом самом… — Сандра досадливо пыталась найти подходящее слово.

— В алькове! — подсказал Ирвин.

— Вот именно! — Сандра облегченно захлопала в ладоши. — Только, если ты не против, я сама приму ту позу, которая мне больше по вкусу, и надену тот наряд, который мне кажется самым подходящим.

— Конечно, не против! — с энтузиазмом откликнулся Ирвин. — Великолепная идея!

— А наряды? — сухо спросила вошедшая Лайза. — Где вы возьмете наряды?

Сандра, не обращая внимания на мрачный тон ассистентки, повернулась к фотографу и ласково произнесла:

— Ирвин, будь добр, спустись к машине. Там, в багажнике, два огромных чемодана с театральными шмотками.

— Понял.

Ирвин рванул к лифту.

А вдруг сейчас он увидит «субару»? Голубой седан «субару»! Тот, который вчера увез — или мог увезти — Сандру! Может быть, тот, что причастен к трагедии Лайзы…

У подъезда стояло желтое такси с открытым багажником. Водитель, ухмыляясь, красноречиво посмотрел на часы.

— Завидую тебе, чувак, по-черному.

Водитель извлек пару объемистых чемоданов.

— Если бы мне эта красотка предложила поднять багаж, я бы ей ни за что не отказал.

— Я бы тоже…

 

7

Отказать красавице так же трудно, как постичь тайну ее красоты. А запечатлеть ее так, как она задумана природой и небесами, видимо, невозможно вообще. К такому выводу пришел Ирвин после очередного бесплодного дня работы.

Первые три часа он все же на что-то надеялся.

— Итак, снимаем серию «Дама полусвета»! — громко объявил фотограф.

— Я готова! — объявила Сандра.

Ирвин восхищенным взглядом оценил легкость и изящество утреннего наряда в духе девятнадцатого века: полосатая юбка, кружевная блуза, воланы, оборки, под которыми угадывался туго затянутый корсет, кокетливо выглядывали фестоны на панталончиках. Сандра была весьма довольна собой.

Поначалу и Ирвин, заразившись общим увлечением, работал вдохновенно, почти без остановок, уверенный в том, что получится хоть один выдающийся кадр.

Но не помогли ни смелые ракурсы, ни постоянная смена объектива, ни переход с «цифры» на классическую пленку и обратно. Не помогли и участницы съемки, как они ни старались.

Ассистентка молча, без комментариев, аккуратно и быстро выполняла все указания привередливого фотографа. Порой не требовалось и указаний — вышколенная помощница без слов угадывала и точно выполняла требуемое.

Модель же сама принялась подсказывать мастеру, не сведущему в тонкостях подобной съемки, наиболее выигрышные позы.

Сандра как бы случайно меняла положение рук, тела, наклон головы, выражение лица и пристально всматривалась в сосредоточенные глаза фотографа, словно пытаясь в них увидеть себя такую, какая она есть на самом деле.

— Технический перерыв, — вдруг коротко объявил Ирвин. — На час.

Сандра накинула длинный пушистый розовый халат и, мигом преобразившись из старинной дамы полусвета в современную красавицу, лениво потянулась и направилась на кухню — слегка перекусить.

Лайза занялась обработкой снимков.

Ирвин предпочел ждать результаты не в студии, а у себя за перегородкой, растянувшись на диване.

Еще до получения отпечатков он почувствовал, что снова промазал.

Лайза заглянула в комнатку. За очками не уловить выражения лица, а улыбка извиняющаяся — но это уж как всегда.

Ирвин встал, прошел в студию.

Опять пасьянс из фотографий от стены до стены. Ирвин просмотрел его только один раз. Без лишних вглядываний понял, что пасьянс снова не сошелся.

Лайза молча стояла за спиной. Она явно раньше Ирвина поняла, что случилось.

Он отошел к окну, облокотился на широкий подоконник и принялся следить за пролетающим вдали самолетом.

Лайза без приказа собрала неудавшиеся шедевры и отнесла к ненасытному шредеру.

Чтобы не слышать звуки очередного аутодафе, Ирвин ушел на кухню.

Сандра с удовольствием, без малейшего признака раздражения или недовольства, потягивала апельсиновый сок. Завидев Ирвина, быстро схватила высокий стакан, налила густой оранжевый напиток, протянула.

— Угощаю!

Ирвин кивнул, взял стакан. Подержал в руках, поставил на стол.

— Опять мимо, — произнес он недоумевающим тоном. — Никак не могу понять — в чем я постоянно ошибаюсь?

— Попроси босса дать тебе другую модель, — дружески предложила Сандра, с веселым смешком. — Попроще.

— Ни за что! — твердо ответил Ирвин. — Я не отступлюсь, но… Но выходит какая-то чертовщина. Все, что ниже лица, — сверхвыразительно, великолепно. Но после этого смотреть на лицо совершенно невозможно…

— Не сделать ли мне пластическую операцию?

Ирвин не оценил шутку. Он напряженно думал о своем. Почему безупречная красавица и сегодня осталась такой же нефотогеничной, как вчера?

— Нет. Я добьюсь того, чего хочу! — проговорил он, отвечая не столько Сандре, сколько тревожащим его мыслям. — Только надо в этом разобраться…

— Может, попробуем другой вариант? — осторожно предложила Сандра.

— Какой?

Увидев напряженный взгляд фотографа, модель подняла глаза к потолку, задумалась, мечтательно произнесла:

— Ну… к примеру, я предстану в образе соблазнительной одалиски.

— Давай! — воодушевленно воскликнул Ирвин. — Сколько времени тебе надо на подготовку?

— Полчаса, не больше.

— Хорошо.

— Только не выходи, пока не позову.

Ирвин согласился и на это.

Сандра встала из-за стола, сделала шутливый реверанс и отправилась переодеваться. Ирвин принялся медленными глотками потягивать апельсиновый сок, пытаясь представить себе, что его ждет.

Но, войдя через полчаса по зову Лайзы в студию, он снова, как впервые, был поражен изменчивой и переливающейся красотой Сандры. Такой он ее еще не видел.

На подиуме среди живописно раскинутых покрывал серебрилась и сверкала не то русалка из волшебной сказки, не то новая обитательница гарема, которой предстоит сегодня ночью стать любимой женой падишаха. Серебряные гроздья падали на лоб с венца, украшавшего голову. Сверкали серебряные запястья. Покачивались длинные серебряные нити колье, спускавшиеся до кончиков груди, смело выглядывавшей из расшитого серебром короткого бюстье. Серебрились ножные браслеты, блестели расшитые жемчугом шаровары, и нежно сияло девичье тело, соперничавшее по красоте с украшениями и легко преодолевавшее их — как сама жизнь преодолевает любую, самую драгоценную рамку.

Ирвин вдруг ощутил себя растерянным, буквально раздавленным всем этим великолепием. Руки дрожали, когда он взялся за камеру, словно впервые в жизни. Может быть, поэтому фотосессия сразу пошла неудачно.

Сандра улыбалась, выдавая богатый ассортимент самых загадочных, волнующих, лукавых, соблазнительных улыбок. То прикрывала лицо тонкими пальцами в серебряных перстнях, то закидывала руку за голову и изгибалась, как томится юная одалиска в страстном предвкушении первых любовных ласк. То накидывала на себя прозрачное шелковое покрывало и кадр за кадром давала ему соскальзывать все ниже и ниже, постепенно приоткрывая красоту тела. Позволила себе спустить с плеча сначала одну бретельку бюстье, потом вторую. Затем бюстье было отброшено, розовые ладони оставались единственной защитой прелестей.

Когда Сандра двигалась, красота была в каждом элементе движения. Оставалось только вовремя нажать на кнопку.

Ирвин увлекся. Постепенно появилось предвкушение удачи.

Ну еще разочек, еще…

Но удача только поманила, только подразнила.

Поймав потухший взгляд мастера, Лайза сама определила: съемка закончена. И, не ожидая слов, сама потушила лампы.

Сандра со стоном утомления отправилась переодеваться.

— Я домой, — произнесла она по пути, ни к кому не обращаясь.

Ирвин молча кивнул.

Встревоженная его видом и молчанием, Лайза хотела взять камеру, чтобы приняться за распечатку снимков. Ирвин резко выхватил аппарат у нее из рук.

— Ты тоже можешь отправляться по своим делам, — заявил он тоном, не допускающим возражений. — Я все сделаю сам.

— Хорошо, — коротко согласилась Лайза.

Через десять минут в пустой студии мастер без лишних свидетелей разглядывал результаты очередной фотосессии. А через полчаса шредер трудолюбиво перемалывал в глянцевую лапшу то, что могло стать шедевром и не стало…

Чтобы не предаваться бесполезным самокопаниям, фотограф отправился в ванную комнату, чтобы в который раз ледяными струями прогнать мерзостное настроение.

Стоя под упругим душем, Ирвин пытался проанализировать ситуацию. В чем причина постоянных неудач? Фотомодель делала все как надо, ассистентка ставила идеальное освещение, он работал по всем правилам, а снимки все равно запороты. Что «Одалиска», что «Дама полусвета» — одно и то же неживое, кукольное, статичное лицо. Хотя вроде бы где-то в середине второй сессии пошли положительные сдвиги: в глазах Сандры появилось что-то похожее на динамику и живость, а улыбка постепенно становилась все более чувственной и раскованной. Тогда-то он и увлекся предвкушением удачи… Но это оказалось лишь очередной иллюзией. Почему его верный объектив, столько раз подсказывавший правильное решение, никак не может справиться с прекрасной моделью? В чем же причина? В Сандре? В нем самом? Что-то тут происходит, совершенно недоступное обычной логике.

Так и не найдя вразумительного ответа, Ирвин уперся лишь в один непреложный факт: очарование Сандры действует лишь в момент ее непосредственного присутствия, а вот образ, всплывающий в памяти, так же пуст и холоден, как и на фотографиях…

После душа хотелось лишь одного — упасть на диван и не вставать до завтрашнего утра. Что Ирвин незамедлительно и исполнил.

С головой укрывшись пледом, он велел себе заснуть во что бы то ни стало, как можно быстрей. Хотя после водяной встряски это казалось почти невозможным, но утомление постепенно брало свое, и Ирвин почти уже забылся сном…

Как вдруг заверещал мобильник.

Чертыхаясь, Ирвин откинул плед, соскочил, босиком подбежал к столу, машинально ткнул кнопку вызова, но, не дожидаясь, когда зазвучит голос, мгновенным движением отжал «отбой» и выключил телефон.

Никто не был нужен ему в эту минуту. Отвечать на вопросы, что-то объяснять, вообще говорить с кем бы то ни было — не по силам. Да и незачем.

Он вернулся на диван, опять закутался в плед, уткнулся лицом в подушку и попытался настроиться на сон. Но внезапный звонок взбудоражил заново, и заново потекли все те же мучительные мысли. После получаса напрасной борьбы Ирвин перевернулся на спину, откинул плед.

Надо как-то прожить эти часы до утра.

Ирвин встал, подошел к стеллажу, достал старый дедовский альбом и начал листать страницы — сначала рассеянно, думая о своем, потом все более и более внимательно вглядываясь в изображения.

Вот этого дрозда дед подловил в момент, когда тот взлетал с ветки. Как это ему удалось? Кадр такой четкий, будто птица замерла в воздухе, позируя восхищенному любителю. Конечно, случайное попадание, но дед очень гордился своим шедевром.

Ирвину почему-то всегда скучно было фотографировать бабочек. Они казались ему всего лишь графически оформленными цветными пятнами. А дед фиксировал их с упоением и очень расстраивался, когда получал равнодушный взгляд внука. А вот эта фотография, где морда бабочки крупным планом, до сих пор вызывает отвращение. Помнится, Ирвин тогда так скривился, что дед целый вечер с ним не разговаривал.

Ирвин поскорее перелистнул страницу.

Да, вот тут они с дедом сходились во мнениях почти всегда. Даже скорее внук учил деда на собственных примерах — до тех пор, пока не открыл для себя необыкновенные возможности человеческих лиц и фигур. Розы… Они, кажется, запечатлены во всех возможных ракурсах, все возможные цвета и состояния — от момента рождения цветка из бутона до момента его смерти. И капли дождя на полупрозрачных лепестках, и те же лепестки, улетающие в вихре осеннего ветра, а вот — их медленное осыпание с умирающего цветка…

Ирвин замирал над фотографиями, вспоминая давно забытые ощущения радости, которыми сопровождалось их создание.

Наконец захлопнул альбом, закрыл глаза, откинулся на подушку. Напряжение дня, все огорчения куда-то пропали. Наступило блаженное расслабление, почти забытье, почти сон…

И тут Ирвина осенило. Резко поднялся, сел, потряс в воздухе сжатыми кулаками, как когда-то они делали с дедом — в знак озарения.

Туман прошел, как прошли и злость, и раздражение. Голова заработала с прежней четкостью.

Дед, ты, кажется, подсказал своему бездарному внуку потрясающий вариант. Может, тебе оттуда, сверху, виднее ракурс истинной красоты?..

 

8

С утра пораньше Ирвин взялся за телефон. На этот раз Сандра откликнулась немедленно, словно ждала его звонка.

— О, Ирвин! — голос звучал звонкой трелью жаворонка. — Не беспокойся, сегодня я не опоздаю!

— Сандра, у меня появилась потрясающая идея.

— Какая? — нежно полюбопытствовала трубка.

— В общем, мы вчера, конечно, славно поработали…

— Неужели получился шедевр?

— Мм… пока нет. Но результаты работы натолкнули меня на новую мысль. А не поменять ли нам обстановку?

— Установить новую мебель в студии? Уж не за мой ли счет? — В трубке насторожились.

— Да нет, — рассмеялся Ирвин. — В другом смысле! Я приглашаю тебя на пикник! Предлагаю соединить фотосессию с отдыхом на природе.

— Терпеть не могу пейзажи, — капризно отозвалась Сандра. — Там холодно. Или жарко. Противные лягушки и злая мошкара. А однажды я чуть не наступила на змею. На гремучую!..

— Ну разочек… — Ирвин уговаривал модель ласково, как ребенка, не понимающего своего счастья. — Мой дед всегда искал вдохновение в природе, и я привык… Обещаю тебе, что обеспечу все возможные удобства.

— Хорошо. Согласна. Но при одном условии.

— Что мы едем вдвоем? — Ирвину вдруг пришло в голову, что Сандра просто не желает свидетелей похода.

— Да нет, — насмешливо отозвалась она, словно угадав его мысли, — это как раз меня мало волнует. Можешь оставить Лайзу в студии, можешь взять с собой…

— Тогда что же?

Сандра произнесла строгим, внушительным тоном:

— Пообещай, что если пикник обернется очередным фотопровалом, то ты будешь слушать меня, исключительно меня — и никаких там подсказок от умных ассистенток и покойных дедушек.

— Согласен.

— Куда едем?

— Есть идея съемок у Ниагарского водопада. Правда я там еще не был, но, судя по тому, что видел, можно отлично поработать.

— Хорошо. Я знаю эти места, одобряю твои планы. Когда отправляемся?

— Чем раньше, тем лучше.

— Значит, я за тобой заеду…

Ирвин едва не спросил, не на голубом ли «субару», но успел сдержаться.

Сандра между тем хвасталась:

— У меня от последнего мужа осталась пара автомобилей, так что мы прекрасно прокатимся с ветерком!

— О'кей.

— Только учти — я люблю скорость.

— Я тоже.

— Отлично. В чем ты желаешь меня видеть?

— В чем-нибудь поэффектней…

Ирвин не успел договорить. Раздались короткие гудки.

— Пикник так пикник, — сказал Ирвин в отключенный мобильник.

— Пикник в рабочее время? — внезапный вопрос Лайзы заставил Ирвина вздрогнуть. Она подошла так бесшумно, что, увлеченный разговором с Сандрой, он не заметил ее появления. — Оригинально.

— Значит, подслушивала? — сердито сказал Ирвин.

— Чуть-чуть. Поэтому не очень поняла, о чем речь.

— Речь о том, что сейчас прикатит Сандра и мы рванем к Ниагарскому водопаду.

— Чья идея? — нейтральным тоном поинтересовалась Лайза, вслед за Ирвином направляясь к стеллажам с оборудованием. — И какая цель? Выбраться из города?

— Ты знаешь, — Ирвин подал ассистентке футляр с противосолнечными фильтрами, — я вчера вспомнил деда. Он почему-то ненавидел весь род людской и снимал только флору да фауну. Так вот, я и подумал, что, может, на фоне природы Сандра преобразится — или я, оказавшись в непривычной обстановке, смогу увидеть и схватить больше, чем в студийных стенах. Может быть, мне просто не хватает воздуха для вдохновения?

— Вряд ли.

— Почему?

Лайза промолчала. Ирвин сердито продолжил:

— Но я хочу попробовать!

— Хорошо, я подберу аппаратуру.

— Поедешь с нами?

— Хорошо.

— За рулем будет Сандра.

— Мне все равно.

— Она предупредила, что любит гонять «с ветерком».

— Ничего, потерплю.

— Извини… Я просто подумал — как бы не растревожить твои воспоминания о той авто… — Ирвин осекся.

Лайза быстро сменила тему.

— Значит, я очень кстати вчера купила тебе новую рубашку, носки и майку. — Ассистентка открыла большой фирменный пакет и принялась выкладывать цветные хрустящие упаковки.

— Спасибо.

— И, кажется, угадала с размером. Правда пришлось побегать…

— Что бы я без тебя делал! — улыбнулся Ирвин, распечатывая свежую пару носков.

— Собирайся. А я соберу кофр.

Ирвин сгреб пакеты и убежал за перегородку. В который раз безупречная исполнительность Лайзы смутила и поразила не привыкшего к такой заботе парня. Только бы Сандра не прикатила на голубом «субару», вдруг подумал он, застегивая рубашку.

Но тревожные мысли и неясные подозрения развеялись, едва Сандра появилась.

Хлопнула дверь, и Ирвин, забыв обо всем, вылетел навстречу легким, быстрым шагам модели. Интересно, как она оделась для съемки?

Сандра беззаботно и весело кружилась по студии — в белых босоножках на высоченном тонком каблуке, в пестром платье с ярко-желтыми подсолнухами — и в такт кружению размахивала большой легкой красной сумкой, напевая что-то и в такт напеву прищелкивая пальцами. Большие бирюзовые бусы звякали на длинной шее, и летели с волной пышных волос восточные бирюзовые серьги.

Лайза прервала укладку, и Ирвин застыл, не в силах оторвать взгляд от ворвавшегося в студию летнего жизнерадостного вихря.

Наконец Сандра угомонилась и, звонко расхохотавшись, объявила:

— Ну вот и я! Как, Ирвин, угадала я твой замысел?

Ирвин смущенно пробормотал:

— Более чем… По правде сказать, дальше джинсов и майки мой замысел не простирался. Боюсь, ты затмишь и водопад, и окрестности!

Сандра снова засмеялась.

— Я обещаю быть послушной овечкой!

— Ну что, отправляемся? — спросила Лайза, с усилием приподнимая кофр, до отказа набитый фотоаксессуарами.

Ирвин отобрал поклажу и пошел вперед не оглядываясь. Девушки заторопились за ним.

Ирвин первым выскочил на улицу и быстро обвел глазами обочину дороги возле подъезда. Голубого «субару» не было.

В это мгновение Сандра обогнала Ирвина и широким жестом распахнула дверцу шикарного белого открытого авто, на котором обычно разъезжают голливудские звезды.

Ирвин, ухмыляясь над своими страхами, поместил кофр в багажник. Сел рядом с Сандрой. Лайза молча приткнулась в угол на заднем сиденье, равнодушно уставилась на тротуар.

Первое время Ирвин немного беспокоился, как она себя чувствует, но потом забыл, внимая щебету Сандры.

Топ-модель свободно и уверенно чувствовала себя в роли водителя, лавировала по нью-йоркским улицам не волнуясь, не торопясь, успевая показывать Ирвину свои любимые ресторанчики и ювелирные магазины.

А когда машина вышла на магистраль, ведущую к Ниагара-фолз, Ирвин понял, что предстоит серьезное испытание. Через полмили стрелка спидометра качалась почти на предельной отметке.

Ирвин невольно оглянулся. Лайза молчала. Глаза за темными очками, губы сжаты, рук не видно — боится и скрывает страх? Или ей действительно все равно?

— Убавь скорость, — попросил Ирвин, наклонившись к самому уху Сандры.

— Иначе мы не успеем! — прокричала она в ответ. — До Ниагары ехать восемь часов, я надеюсь успеть за два!

Бирюзовая сережка больно ударила Ирвина по губам. Смирившись, он откинулся на спинку сиденья. В конце концов, она знает эти места, знает дорогу — ничего не остается, как доверять.

Но временами он оглядывался, хотя сам не мог бы сказать, что его тревожило: то ли, как терпит Лайза безумную гонку, или же — не появится ли на горизонте голубой «субару».

Неожиданно раздался вой полицейской машины. Дорожный патруль обошел их, железный голос велел остановиться.

Ирвин испугался, изо всех сил стараясь не подавать виду. Сандра сбавила скорость, элегантно подвела машину к обочине и принялась ворковать с подошедшим полисменом. Ирвин не видел ее лица, но выражение лица сурового офицера так быстро сменилось на понимающую улыбку, что было ясно: потрясающее обаяние Сандры в очередной раз сработало.

На миг он пожелал оказаться на месте полисмена. Но ведь его место гораздо лучше. Это она, Сандра, первая красавица, везет его, Ирвина, скромного провинциального фотографа, к вершинам славы! И все, что он может, — достойно увековечить ее на фоне знаменитого водопада…

Стремительный автопробег продолжился — без остановок и затруднений. Ирвин изредка поглядывал на часы, присматривался к окрестностям, обдумывал будущую съемку. А когда наконец расслышал шум и почувствовал на лице первые капли воды, которые далеко рассеивал могучий великан, то сердце радостно забилось в предчувствии замечательного кадра, который там их ждет.

Но ожидало совсем другое: на стоянке автомобилей перед смотровой площадкой в глаза сразу бросился голубой седан «субару». Внутри никого не было. Ирвин вздрогнул и помрачнел.

Девушки оглядывались по сторонам. Сандра теребила Ирвина за рукав, что-то ему показывая и объясняя. Он машинально отвечал на ее слова, ошеломленный неожиданной встречей больше, чем потрясающим зрелищем, открывшимся впереди.

О поездке знали только двое — Сандра и Лайза. Кто из них слил информацию о пикнике? Кстати, о поездке в ресторан знали тоже только они двое. Если телефон не прослушивается, конечно.

Может, все-таки действительно местные власти принимают его за кого-то другого, более опасного, чем обыкновенный фотограф?

— Ирвин! Догоняй! — крикнула Сандра, покидая автомобиль.

Лайза молча последовала за ней.

Ирвин открыл багажник и долго копался в кофре, раздумывая, как поступать дальше. Попытаться заснять водителя? Но реакция может быть непредсказуемой. Как и реакция девушек. Сделать вид, что ничего не заметил? Это тоже может быть опасно. Вообще, что происходит?

Но все вопросы отпали сами собой.

Когда Ирвин выпрямился, голубого «субару» уже не было на стоянке. «Летучий голландец» исчез так быстро и бесшумно, словно померещился.

А может, и правда померещился? В этом сказочном, шумном, удивительном, необычайном мире?

Ирвин наконец-то обвел взглядом грохочущие справа и слева мириады тонн воды — и забыл обо всем. Да, стоило сюда приехать просто ради того, чтобы это увидеть.

— Может, поищем другое место? — вдруг предложила Сандра. — Мне тут не нравится. Боюсь, что не удастся найти выигрышный фон. Получится много воды и мало меня!

Ирвин вгляделся в антураж.

Справа и слева длинной вереницей шли туристы, вооруженные до зубов, галдящие и хохочущие. Над ними кружил экскурсионный вертолет. Вдалеке шустро преодолевал водную гладь прогулочный кораблик.

— Да, вообще тут слишком шумно! — закричал он девушкам. — Подальше бы от этой суеты!

Лайза произнесла неуверенным голосом:

— Есть другое место, очень хорошее! Водопад под названием «Фата невесты»! Его мало знают, но мне кажется, он очарователен! Это недалеко!

— Откуда ты все знаешь? Ты же тут не была! Что за название? Почему не «Трусики невесты»? — звонко засмеялась Сандра. — Или «Бюстгальтер новобрачной»? Это было бы пикантнее! Правда, Ирвин?

Лайза ответила — тому же Ирвину:

— Мне рассказывал наш босс. И очень рекомендовал там побывать.

— Вижу, босс много чего тебе успел рассказать, пока ты лежала в… — Сандра великодушно сдержалась. — Ну, и где же этот замечательный водопад?

— Там, — махнула рукой Лайза. — Я посмотрела на плане. Поехали?

Ирвин очнулся от растерянности, в которую его погрузила одновременная атака с двух сторон:

— Двинули!

И компания отправилась в машину.

Сандра легко преодолевала замысловатую колею, шум воды не так бил по слуху, и до Ирвина донеслись слова Лайзы:

— И еще я слышала про странный местный обычай. Несчастный влюбленный — ну, тот, которому не отвечают взаимностью, — может изменить свою судьбу.

— Это как? — усмехнулась Сандра.

— Кидается вниз в бочке — и если не разобьется насмерть, то любовь обязательно победит.

— Ах да, мне тоже рассказывали про эти глупости. — Сандра скривила губы. — Ирвин, а ты бы согласился проехаться по водопаду в бочке? — И лукаво добавила: — Ради меня.

Ирвин смущенно улыбнулся, не зная, что ответить.

К счастью, расшалившаяся Сандра больше не задавала подобного вопроса, занявшись игривыми комментариями к ожидавшему их зрелищу.

На смотровой площадке перед «Фатой невесты» не было никого. Ни единого человека. Только лился широкий, прозрачный водяной столб. И хотелось смотреть, смотреть, смотреть без конца, ожидая и боясь, что наступит момент, когда наконец иссякнет это торжествующее, радостное, гипнотизирующее зрелище.

Но поток не иссякал, и с каждой минутой Ирвин все сильнее и сильнее подпадал под власть открывшегося ему чуда. Еще никогда в жизни не приходилось видеть водопада — и вот судьба сразу преподнесла такой щедрый подарок.

Но что-то было не то в этой щедрости… Он напряженно вглядывался — не то в ажурное, брызжущее марево, не то куда-то в свои, скрытые, недостижимые для других миры. Он забыл, зачем приехал, но Лайза следила за ним и вовремя разглядела на его лице странное выражение счастья, переходящего в страдание, в тревогу, в страх, — этого она боялась больше всего.

— Что случилось? — спросила она тихо.

— Птица… — хриплым голосом пробормотал Ирвин. Он смотрел на Лайзу невидящим взглядом и вполголоса повторял: — Птица… Она сидела на ветке… У нее были страшные глаза.

Сандра засмеялась.

— Птица со страшными глазами? Очнись, Ирвин! Смотри, какая красота! И ни одного человека! Как будто специально для нас!

Ирвин нахмурился и сильно потер лицо руками. Лайза молча протянула камеру. Ирвин мгновенно собрался.

— Начали! Сандра, начали!

Весь остаток светового дня они провели в напряженной работе. Ирвин сделал такое количество кадров, сколько еще не доводилось. Затвор щелкал с равномерным усердием. Лайза бесперебойно обеспечивала работу: меняла камеры, накидывала защитный чехол, протирала объективы, поддерживала Ирвина в особенно трудном ракурсе.

Но усилия фотографа становились все более и более судорожными, то нарастая, то ослабевая. С каждым часом становилось яснее, что все старания напрасны.

Опасения Сандры оправдались, хотя и не там, где она их высказывала. Красавица и здесь упорно не вписывалась в феерический фон грохочущего и сверкающего зрелища. Она терялась в его великолепии, как иголка в стоге сена.

Ирвин скомандовал переменить обстановку. Съемочная группа углубилась в лес. Все почувствовали облегчение от наступившей тишины. Лайза быстро нашла красивую купу деревьев, служившую живописным фоном для небольшой полянки. Сандра усердно запорхала яркой бабочкой, то наклоняясь к цветку, то в прыжке касаясь ладонью высокой ветки, то словно в жаркой истоме раскидываясь на изумрудной траве, небрежно разостлав вокруг яркий подол платья, призывно закинув руки за голову… Но все ее усилия были напрасны.

Сандра смотрелась прекрасно — но сама по себе, вне травы и цветов. Цветы смотрелись прекрасно — но сами по себе. Они не дополняли девушку, не сливались с ее красотой в единую картину. Прекрасно светило солнце на небе без единого облачка — но не солнце и не небо приехал Ирвин снимать в такую даль.

Как ни старались природа и красавица, первая не сумела обратить вторую ни в дриаду, ни в ундину.

В конце концов Сандра неожиданно приподнялась из лежачей позы, убрав счастливую улыбку, вышла из образа и озабоченно произнесла:

— Если мы через полчаса не отправимся обратно, боюсь, нам придется вповалку переночевать на этой лужайке… Впрочем, я не против.

Через полчаса белый автомобиль стремительно вылетел со смотровой площадки по направлению к федеральной дороге. Сандра держала максимальную скорость, но ни Лайза, ни Ирвин не реагировали на опасную гонку.

Лайза по-прежнему молчала, вжавшись в уголок заднего сиденья. А Ирвин не просто уработался — он вымотался, отупел, устал до изнеможения. Устал до того, что не мог ни похвалить Сандру за водительское мастерство, ни вообще высказывать какие-либо соображения. Устал до того, что даже не оглянулся посмотреть, преследует их голубой «субару» или нет…

 

9

Всю ночь Ирвин спускался в деревянной бочке по Ниагарскому водопаду. Бочку нещадно трясло. Тугие железные обручи вибрировали от напряжения. Уши закладывало от непрерывного, все больше и больше нарастающего грохота. Сквозь стенки бочки, сквозь миллионы водяных тонн он отчетливо различал на верху водопада, на смотровой площадке, одинокую фигуру Сандры и периодические вспышки фотокамеры в ее руках: модель хладнокровно щелкала кадр за кадром, запечатлевая подвиг влюбленного идиота. Бочка, кувыркаясь и переворачиваясь, бесконечно летела в потоке бурлящей, пенящейся ледяной воды, а Сандра звонко смеялась, легко перекрикивала грохот потопа: «Ну как тебе такой душ, Ирвин Стоктон?». И вот, наконец, сквозь днище бочки Ирвин увидел нацелившиеся на него острые вершины подводных камней, радостно поджидавшие добычу. Приближалась неизбежная финальная фаза падения. Ирвин, не выдержав муки, закричал… И очнулся от сильных, настойчивых толчков.

Рядом с диваном стояла ассистентка.

— Я прибежала сразу, как услышала твой крик, — испуганно проговорила Лайза. — Подумала, что у тебя тут начался пожар.

— Скорей наводнение, — ответил Ирвин, проверяя целость рук и ног. — Спасибо, Лайза. Ты только что спасла великого мастера от нелепой гибели во время нелепого подвига. Приснится же такая дрянь…

— Какая дрянь? Сандра? — Лайза ойкнула и похлопала себя по губам. — Ой, это я нечаянно.

— Почти угадала. — Ирвин попытался ободряюще улыбнуться. — Как там со снимками?

— Все распечатано и разложено.

— О'кей.

— Советую сначала принять душ, а потом уж полюбоваться результатами вчерашних мук.

— О'кей, — кивнул Ирвин, настороженно вслушиваясь в интонации — голос ассистентки не сулил особых радостей от просмотра.

— И не советую засыпать снова…

Ирония, переходящая в сарказм, еще больше не понравилась фотографу — ситуация приобретала сюрреалистический характер.

— А то как бы не увидеть очередной кошмар…

— О'кей.

— А будить некому: я — домой, отсыпаться.

— О'кей. — Ирвин отвечал машинально и заторможенно. Все-таки спуск в бочке по водопаду слишком сильно подействовал на сознание.

Попробуем на этот раз применить рецепт деда не после, а перед началом садомазохистской игры «Найди шедевр». Скорее всего, в груде брака и банальных неудач…

Ирвин усмехнулся и отправился в ванную. Лучше добровольно встать под пробивающие насквозь струи душа, чем принудительно загнать себя в бочку, в которой ничего не остается, как возможно фотогеничнее приземлиться на черные каменные зубья.

С помощью душа почти удалось вернуть рабочее настроение, но аппетит отсутствовал полностью.

Решившись наконец вглядеться в стройные ряды снимков, Ирвин полностью утратил и настроение. Даже природа оказалась бессильна оживить лик модели. Идеальные черты лица и выверенные до микрона пропорции тела оставались словно вырезанными из картона, неживыми, условными.

— Наверное, маску и то легче перенести на снимок, чем это кукольное, бесстрастное, натянутое выражение! — вырвалось у Ирвина, когда он в сотый раз вглядывался в крупный план лица посреди цветов. Оглядел скопление неудачных этюдов. С какого начать очередное аутодафе?

Словно в ответ, раздался звонок мобильника. Перепрыгивая через разложенные на полу фотографии, Ирвин добрался до телефона, оставленного на подоконнике. Вероятно, Сандре не терпится узнать о качественном прорыве? Как она была хороша? Где получилась лучше?

Но это оказалась не Сандра, а секретарша.

— Ирвин, готовься! К тебе выехал босс!

Ирвин среагировал бездумно и мгновенно:

— На голубом «субару»?

— Ты меня удивил. У босса черный «кадиллак»!

— Можно еще раз удивить вопросом?

— Сколько угодно.

— Кто в агентстве гоняет на голубом седане «субару»?

— Из мужчин, насколько знаю, никто, а насчет женщин точно не скажу.

— Теперь ты меня удивила. Откуда такая однобокая осведомленность?

Послышался грудной смех.

— Не стану скрывать, Ирвин: я люблю, когда меня подвозят домой.

— Отлично. С первого же крупного гонорара куплю машину!

— От всей души желаю тебе его побыстрее заслужить. Да-да, исключительно из корыстных побуждений! — Секретарша снова соблазнительно засмеялась. — На всякий случай — вот тебе дружеский совет: не вздумай угощать босса кофе.

— Почему?

— Босс пьет только кофе, сваренный моими руками.

— Спасибо за предупреждение.

Ирвин мгновенно помрачнел. Собрался с силами, уставился на снимки на фоне «Фаты невесты».

Нет, уничтожать сейчас свидетельства своего позора — трусость и малодушие. Пусть, пусть босс увидит хотя бы, что Ирвин старается. Может, что-то и посоветует — он так горячо желал ему удачи!

Чтобы не смущать босса, Ирвин успел до его прихода выпить две чашки крепкого черного кофе без сахара. Заглянул в холодильник — может, успеет наскоро перекусить? Нет, некогда. Надо успеть сгруппироваться, чтобы били не так больно.

Утренние мысли после мощного двойного кофейного удара по пустому желудку звучали ясной злостью.

Ирвин принялся перекладывать снимки. Наименее удачные — поближе к двери, а те, где все же хоть что-то удалось, — в дальний ряд. Сортируя и раскладывая, снова застывал с фотографией в руках. Непонятно. Горы, деревья, водопад запечатлелись во всей красе и великолепии. А Сандра так и оставалась старательно позирующей моделью. На липе сквозь профессиональную улыбку читались скука и отчужденность.

— Чертова кукла.

Но даже не равнодушие модели к вдохновению мастера так задело Ирвина, как осознанное на свежую голову странное чувство, которое пугало больше всего. Фотографическое изображение Сандры не пробуждало в нем тех чувств, которые довелось пережить при вечернем общении с Мисс Техас. Глядя на ее лицо, он снова и снова пытался вызвать страсть, которая с такой силой овладела им в завораживающей альковной атмосфере совместного вечера. Как ему тогда хотелось обладать, обладать и обладать ею! Но ничего не получилось. Ни малейшего волнения, душа и тело оставались холодными. Неужели красота Сандры действовала только при прямом физическом контакте?

Ни с того ни с сего вдруг пришло в голову: а не потому ли все ее мужья и искали утешения на стороне? Но додумать мысль не удалось. В студию с грохотом ворвался босс собственной персоной:

— Привет, парень! Не ожидал? Ха-ха! Я велел секретарше предупредить тебя, чтобы ты не смылся куда-нибудь, да и съемка должна быть в самом разгаре… Но, вижу, результаты налицо? То есть на полу?

Босс расхохотался. Но тут же подбежал к гигантскому пасьянсу, присел на корточки и принялся молча разглядывать фотографии, быстро и четко, произнося лишь какие-то междометия, по которым Ирвин напрасно пытался угадать, что могло ему понравиться.

Босс добросовестно просмотрел всю сотню снимков, не пропустил ни одного. Но ни одного не взял в руки. Кряхтя, выпрямился, принялся потирать натруженную поясницу.

Ирвин по-прежнему напряженно молчал, ожидая слов босса — ясно было, что похвалы не дождаться. Сейчас его прогонят? Высмеют? Спросят, когда идет ближайший поезд на Джорджтаун?

— Знаешь, парень, в тебе что-то есть, но не могу понять что.

Ирвин меньше всего ожидал такого вывода. Растерянно ответил:

— Да я сам запутался в своих способностях.

— Что, Сандра — твердый орешек?

— Еще какой твердый!

— М-да… — Босс окинул взглядом ряды фотографий, и Ирвин снова впал в отчаяние, всеми силами стараясь этого не показывать.

Зря он так старался. Наверно, надо было сделать наоборот — лучшие положить в первый ряд. Конечно! Пока босс добрался до последних, восприятие утомилось и он уже ничего не соображал. Нет, Ирвин, ты не только фиговый фотограф, ты еще худший психолог!

К счастью, босс не слышал мысленного самобичевания своего юного стажера. Казалось, он даже забыл о непосредственной причине визита — с таким удовольствием озирал стены студии.

— Ну а как тебе эта берлога? Хорошо устроился?

Ирвин благодарно кивнул.

— Я и мечтать не мог о таком рае!

— Да, что рай, то рай. Хотя, конечно, маловато света и простора. Но, видишь ли, я тогда был совсем беден…

— Да, это ведь была ваша студия? — невольно и неучтиво прервал его Ирвин.

— Верно, парень, я отдал тебе свою первую студию, в которой когда-то начинал! — Видно было, что босс улетел на седьмое небо, погрузившись в воспоминания. — Все сам, все своими руками! Все продумал! И без ассистенток! — Он захохотал.

— Да и моделей таких, наверно, не было? — Ирвин кивнул на фотографии на полу.

— Да, красавицы мне были не по карману! Но я себе сказал: вылезу — буду работать только с красавицами! Наберу весь персонал из красавиц! Ну, такая у меня маленькая слабость! Теперь-то я могу себе это позволить! А тогда… Но зато я был молодой и красивый — конечно, не такой красивый, как ты, парень… Ну не красней, я правду говорю… Кстати, как у тебя с девочками?

— Пока никак, — угрюмо буркнул Ирвин. — Некогда.

— Так. Непорядок! Без девочек нет вдохновения! Это первая заповедь, которую я усвоил. Вот у меня было так же, как у тебя сейчас. Работал с одной девицей. Ну ни фига не получалось! Она была довольно смазливенькая, но толстая. А где мне было взять за мои гроши худую и красивую? Ну, взялся. И так ее посажу, и так, и свет направлю, и снизу, и сверху, с правого профиля, с левого… ну ни фига не получалось! Толстая свинья, вот-вот хрюкнет! Разозлился, хотел ее прогнать. А она вдруг расплакалась и говорит: я буду бесплатно работать, только изобрази меня красивой, хоть на одном кадре! Да я тебе все сделаю, только хочу быть красивой, хоть на фотографии! Так что ты думаешь? Вот на этом самом диване она меня и обработала, прямо среди рабочего дня!

Босс снова расхохотался.

— Ну, так мы с ней прокувыркались до утра, а на следующий день я как начал работать! Откуда что взялось! Да и она… гм… была весьма воодушевлена. Мы, знаешь, не столько работали, сколько обсуждали прошедшую ночь!.. А потом глянул на снимки — не мог отобрать, какой лучше! Хохочущая красотка, и не жирная, а такая, как у Рубенса, — помнишь?

Ирвин не помнил, но согласился. Слова босса зародили новую смутную идею, и он уже готов был слушать любые разглагольствования, советы и воспоминания.

— Вот так-то, парень! Секс — двигатель творчества, запомни это!

— Я запомню, — пообещал Ирвин. — Но пока ничего на этот счет не предвидится.

— А эта? — Босс кивнул на фотографии.

Прямой намек смутил парня.

— Ну, я не знаю… Мне говорили, что не годится влюбляться в модель, с которой работаешь.

— А никто и не требует влюбляться! Больше тебе скажу, парень, — с увлечением продолжал босс, уютно усевшись на подоконник, — ни в коем случае не влюбляйся! Это опасно! Вот у меня была одна модель — не красотка, но уже более дорогая, чем толстушка… Кстати, с той я расплатился фотографиями, и она, слава богу, от меня отстала. А потом, слышал, очень удачно выскочила замуж — кто-то там влюбился в нее заочно… Вот на что способно искусство!.. Да я не об этом… Так вот, с другой все началось с секса, а закончилось тем, что я стал ее рабом, собакой, диванной подушкой, тапочками! Она делала со мной что хотела! Обманывала меня с каждым, и я терпел — так любил ее! Но, когда она стала проявлять нездоровый интерес к моим делам и попыталась прибрать к рукам агентство — как раз тогда пошли первые большие прибыли, — я как очнулся! Я сказал ей: «Милая, твоя власть распространяется на периметр вот этого дивана!..»

— Что, все происходило на этом знаменитом диване? — улыбнулся Ирвин, кивая на перегородку.

— Ну да! Именно знаменитом! Прославленном и продавленном! — Босс хохотал и громыхал на всю студию. — Потом выставлю его в музее или продам через «Сотбис» с ярлыком: «Здесь прошли лучшие минуты знаменитого…» Да, я отвлекся. Так вот. Когда крошка узнала об ограничении своей власти, она превратилась в такую разъяренную кошку, что едва не выцарапала мне глаза. Но я ей предъявил серию снимков, где она кувыркалась кое с кем, с кем не стоило кувыркаться (ну, у меня свои методы), и пообещал их опубликовать в ближайшем выпуске таблоида. Она мигом слиняла, даже трусы оставила!.. Пардон, отвлекся. Вообще-то я сюда приехал не за ее трусами. Да, так насчет твоих фотографий. Короче, так. Я посмотрел. Вижу, ты в затруднении. Я, прямо скажу, тоже. Не то чтобы я засомневался в тебе, но, честно говоря, возлагал на тебя большие надежды. Даже странно, что ты до сих пор их не оправдал. Может, задачка оказалась чересчур сложная? Но я верю Кортби, он меня ни разу не подводил!.. Ну как же быть?

Наступило молчание. Ирвин был готов к любому выводу босса. Но вывод оказался неожиданным.

— А сама Сандра… она тебе что-нибудь советовала?

— Ну, что-то предлагала, но робко. Я вообще-то привык надеяться только на себя.

— А что она предлагала?

— Говорила про какой-то особенный ракурс, секрет, который она откроет… Но скажите, чего я стою как фотограф, если модель должна мне диктовать правила съемки?

— Логично, логично. Но, парень, логика штука нелинейная. Во всяком случае, в искусстве. Не всегда фотограф видит больше модели. Я тебе расскажу: была у меня одна — о-о-очень дорогая, но о-о-очень опытная, с ней я сделал свой первый… Впрочем, не буду затягивать разговор, мне пора. Так, говоришь, она тебе что-то пыталась предложить? И ты отказался?

— Не то чтобы отказался… Но, по правде говоря, — Ирвин кивнул на снимки, — сейчас я совсем что-то плохо соображаю. Я понимаю, что вы мне оставляете последний шанс. Обещаю, что сделаю все, как вы скажете. Если и тогда не получится… — Не в силах продолжать, Ирвин махнул рукой.

Босс внимательно наблюдал за ним. Соскочил с подоконника, пошел к двери. На пороге остановился.

— Да, парень. Увы, остается пара дней — и больше я тебе ничем помочь не смогу. Попробуй-ка послушать Сандру. Может быть, она действительно скажет что-то дельное?

Ирвин угрюмо кивнул.

— Отдай ей инициативу полностью. Выполняй все ее прихоти. — Босс улыбнулся двусмысленности своего предложения и добавил: — А там посмотрим.

— Наверное, придется, — вздохнул Ирвин. — Другого выхода не вижу.

— Но помни, парень: только двое суток. Двое суток.

Через секунду грохнула дверь, от босса не осталось и следа. Словно Ирвин вопреки совету Лайзы провалился в новый сон и новый кошмар: грозный призрак явился на мгновение — лишь для того, чтобы предсказать судьбу фотографа, который пытался выбиться в гении, но так и не выбился.

Лучше бы явился дед… Слышишь ли ты меня, дед? Видишь ли? Почему ты молчишь?

 

10

Визит босса подействовал на Ирвина угнетающе. Произошедший разговор все больше и больше казался продолжением ночного кошмара. А если бы босс узнал о нем? Если бы он понял, каково лететь в бочке в безумном грохочущем тоннеле, видя все, что творится сверху, вокруг, снизу! Может быть, он сжалился бы? Нашел бы задачку полегче, модель пофотогеничнее?

С самого утра все пошло наперекосяк. Снимки не уничтожены, а ледяной душ принят, но без всякого толку и повторное закаливание вряд ли поможет.

Зачем, интересно знать, приперся босс? Поглядеть, не загадил ли Ирвин вверенные ему драгоценные апартаменты? Потрепаться? Похвастаться своими сексуальными подвигами? Увидеть позор и ничтожество начинающего профессионала и благополучно удалиться? А сам-то он что, лучше начинал? Да ясное дело, хуже! И никто его не протаскивал носом по вот этим самым снимкам! Сам все решал, не нуждался в прокурорах и приговорах!

Ирвин еще раз оглядел разбросанные в беспорядке плоды своего творчества и отвернулся. Не было ни малейшего желания не то что браться за фотоаппарат, но даже отправить полагающуюся порцию в изголодавшийся шредер.

Ирвин проследовал к окну и уселся на широкий подоконник — на то самое место, с которого выслушивал проповедь, грохотавшую не хуже кошмарного водопада. Вот-вот, теперь понятно, почему бочка и полет. Вот к чему это все приснилось.

Ирвин снова и снова прокручивал в памяти монолог босса. Вот оно, главное: при всех оптимистических намеках и ободрениях невольно, мимоходом подтверждено, что из Ирвина ничего не получится. Два дня ничего не решат, это надо понять совершенно ясно. Про два дня было сказано для приличия, чтобы самонадеянный провинциал убедился в полной справедливости и великодушии здешних работодателей. Тем проще было проявить подобное великодушие, что провинциалу есть куда возвращаться, его не выгоняют на улицу, в конце концов! Да, ему есть куда вернуться. Когда там первый поезд на Джорджтаун? Надо отправляться домой, приступать к прежней работе… если, конечно, место уже не занято… и больше никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за какие деньги не высовываться из своей дыры.

Ирвин прижался взмокшим лбом к холодному стеклу, за которым мрачно и гордо глядели на него небоскребы — истинные хозяева жизни в этом городе. Что было им до корчившегося на подоконнике маленького провинциала?

Ирвин закрыл покрепче глаза и принялся представлять будущее. Итак, что ему теперь остается? Остается тихо и мирно прожить до старости в шкуре рядового фотографа, когда-то подававшего неслыханные надежды, но так и не поразившего мир ни единым шедевром. Остается тот же удел, что и усредненному большинству земного населения, обделенному талантами. Дотянуть до положенного конца и без лишних сожалений скончаться в полной безвестности, с единственной привилегией — быть похороненным рядом с дедом. Только дед будет укоряюще молчать в гробу, молчать век за веком…

Но тут треск мобильника отвлек Ирвина от кладбищенских мотивов.

— Ирвин, это я…

Безумно знакомый, безумно терзающий голос. Опять бархатный, соблазняющий, интригующий. Это она. Виновница всех бед.

— Доброе утро, — сквозь зубы проговорил неудачник.

— Ирвин, прежде всего — успокойся…

— Я спокоен, как надгробный монумент.

— К чему такие мрачные сравнения?

Голос красавицы лился увлекающим потоком, почти против воли вызывая в Ирвине ответный отклик — и мужчины, и профессионального мастера.

— У меня есть великолепное предложение.

— Очередной интересный ракурс?

— Нет. Нечто более неожиданное. Может быть, сегодня устроим разгрузочный день?

— Кефир и яблоки?

— Не угадал, — засмеялась Сандра. — Давай устроим выходной в лучшем смысле этого замечательного слова.

— Согласен, — вяло кивнул Ирвин. Не удержавшись, добавил: — Знаешь, почему-то мне совсем не хочется снова браться за безнадежное дело.

— Откуда такое упадочное настроение?

— Извини. В студии побывал сам босс.

— Поздравляю.

— И знаешь, что он сказал?

— Что ты почти гений?

— Кое-что еще более неожиданное. Он в лоб заявил мне, чтобы я беспрекословно подчинялся тебе, каждому твоему слову.

Сандра громко рассмеялась.

— Вот это будет совершенно правильно.

— Ты уверена?

— Не сомневайся.

— Я что-то совсем отупел, — угрюмо ответил Ирвин. — Я не понимаю. Ничего ни в чем не понимаю. Я в себя больше не верю.

— Пройдет, — весело отмахнулась Сандра.

— Ответь мне прямо: ты веришь в мою счастливую звезду?

— Боже, что за глупый вопрос!.. — Голос Сандры зазвучал самыми ласковыми, почти влюбленными тембрами: — Если бы я в тебя не верила, то не стала бы приглашать сегодня вечером на концерт.

— На концерт? Меня?

— Тебя, Ирвин.

— На концерт? — Ирвина заело. Меньше всего он в эту минуту ожидал подобного приглашения.

— Да. В Карнеги-холл.

— Я что-то слышал про него… там, кажется, музыка с классическим уклоном?

Сандра нежно подтвердила:

— Вот именно. Там выступают певцы и музыканты с мировой известностью и заоблачными гонорарами. — И продолжила мечтательным голосом: — А какая там роскошная публика!..

— Я не люблю классическую музыку, — мрачно упорствовал Ирвин. — Тоска сплошная. Что я там буду делать среди этих чокнутых меломанов?

— Что будешь делать? Будешь приобщаться к высокому искусству. С моей помощью. Я тебе все очень хорошо объясню, уверяю тебя. Со мной ты не соскучишься.

— А Лайза пойдет с нами?

— Еще не хватало! — Смех Сандры прозвучал неожиданно грубо. Словно ни с того ни с сего по руке провели ржавым ножом. — Но раз уж твоя ассистентка понимает свои служебные обязанности достаточно широко, то пусть подыщет для тебя костюм, подходящий для посещения концерта.

— Говорю же тебе, — нетерпеливо повторил Ирвин. — Я же ничего не понимаю в классике!

— О, это ты поймешь! Это ведь Людвиг ван Бетховен, «Лунная соната», — произнесла Сандра так торжественно, словно объявляла номер. — И концерт для скрипки с оркестром, тоже Бетховен.

— Ладно. Уговорила. — В конце концов, какая разница, где и как проводить вечер? — Ирвин окончательно сник и медленно проговорил, продолжая глядеть в окно: — Вообще-то я думаю, что мне в данной ситуации не помогут даже Моцарт на пару с Сальери — или как их там…

— А говоришь, ничего не понимаешь в классике… Вот посмотрим… — Сандра снова зашлась бархатным смехом. — В общем, я за тобой заеду. Договорились?

— О'кей.

— И не вздумай напиваться с горя!

— О'кей.

— А тем более — удирать в свой паршивый Джорджтаун!

— О'кей.

— Или целоваться с Лайзой, готовой на все ради тебя.

Ирвин не успел возразить — после неожиданного наезда Сандра мгновенно отсоединилась. Он машинально продолжал рассматривать городской пейзаж, перебирая в памяти ее слова, так же как незадолго до этого — слова босса. Но если разговор с начальством оставил ощущение полного краха, то после разговора с настырной красавицей Ирвин испытал чувство, словно его только что извлекли из бочки, в последнюю минуту преодолевшей сумасшедшую высоту и бурные воды. Он не мог понять: то ли сам неожиданный звонок, то ли гипнотизирующая интонация, то ли сказанные слова показались в эту минуту якорем спасения — а может, все вместе? И самое интригующее — это пикантное упоминание о Лайзе…

Постепенно успокаиваясь, Ирвин все более трезво обдумывал ситуацию. Конечно, идея Сандры с Карнеги-холлом отдавала авантюризмом и блефом. Сумасбродная девчонка. С чего ей вдруг понадобилось тащить его глядеть, как толстый потный мужик два часа с остервенением будет перепиливать ни в чем не повинную скрипку? Музыкальные склонности, тем более к симфонической дури, Ирвин до сих пор за собой не замечал. Но все-таки почему бы не пойти? Все равно больше ничего не оставалось. Собственные запасы и источники вдохновения исчерпаны до донышка.

Ирвин отправился на кухню.

А ведь про этого Бетховена приходилось слышать, когда не так давно поручили фоторепортаж по случаю юбилея джорджтаунской филармонии. Музыкальный гигант, объяснял ему дирижер во время съемки, прославился грандиозными симфониями. Да, очень мощно тогда на репетиции прозвучало: «та-та-та-тамммм!»… Как это они называли? Что-то вроде «судьба стучится в дверь» — вернее сказать, ломится с кувалдой… Очень мощно… А может быть, это сейчас и нужно? Может, действительно такой удар очистит душу и мозги? Даст последний, главный толчок, вызовет подлинное вдохновение?

Ирвин заварил кофе покрепче. Двойная порция горького напитка на голодный желудок и двойная встряска от неожиданных бесед привели к обычному результату — резко потянуло в сон. Плюнув на все и всех, Ирвин вернулся на диван, с головой накрылся пледом и уткнулся носом в подушку.

Что приснится на этот раз — было все равно: запакуют ли его повторно в бочку, запихнут в рояль или примутся колотить по голове арфой или барабаном… Очень скоро мир пропал и наступило блаженное забытье.

 

11

Разбудили Ирвина непонятный хруст и вкрадчивый шелест. Взъерошенный, он выглянул из-за перегородки.

— А я только собралась тебя будить. — Лайза как ни в чем не бывало стояла у стола, разбирая ворох пакетов. — Сандра велела, чтобы ты был готов ровно в девятнадцать ноль-ноль.

— Сандра тебе велела?

— Ну да. Она же теперь всем командует, — с легкой усмешкой ответила ассистентка. — Мисс Техас позвонила мне и приказала взять для тебя напрокат приличный костюм, в котором ты гляделся бы не хуже любого джентльмена, способного отличить арфу от гобоя.

— Тогда я — в душ.

— Только поскорей.

— А ты что, тоже с нами в Карнеги-холл?

— Нет, к счастью, мне дозволено избежать этой участи, — иронично улыбнулась Лайза. — Это ваша истерзанная творческими муками душа нуждается в музыкальной терапии. Я же предпочитаю кино.

— А вдруг Бетховен вызовет у меня культурный шок?

— Встряски полезны даже для бездарного художника, а для мастера — тем более.

— Тоже верно.

— Да и паузы в творчестве необходимы. И заблуждения, и тупики… Какими бы безысходными они ни казались…

— Да не переживай ты так, выберемся!

— Надеюсь, — вздохнула она.

— Не вешай носа. — Ирвин неожиданно для себя чмокнул Лайзу в щеку.

Ассистентка вздрогнула, как человек, давно отвыкший от подобных изъявлений чувств.

— Хорошо, что Сандра не видит, — непроизвольно вырвалось у нее.

Ирвин смущенно засмеялся. Лайза поправила очки.

— Ты ведь собирался в душ?

— Ах да, — ответил Ирвин, не двигаясь с места.

Лайза опустила голову.

— Не надо на меня так смотреть. Я не Сандра.

— Да, — тихо ответил Ирвин, направляясь за перегородку. — Не Сандра…

Под ледяным водопадом удалось выстоять меньше обычного времени. Зато Ирвин долго и тщательно просушивал волосы феном. Так же тщательно провел обряд облачения — под заботливым присмотром Лайзы.

— Боюсь, Сандра меня убьет, когда увидит, что я для тебя приготовила вместо предписанного смокинга.

— Да, кажется, весьма оригинальный наряд для такого почтенного заведения: белая рубашка и черные кожаные брюки! — засмеялся Ирвин, разглядывая себя в зеркале.

— Не волнуйся. Это последний крик моды.

— Уж не для байкеров ли?

Лайза усмехнулась.

— Я поговорила со знакомыми дизайнерами одежды, близкими к музыкальным кругам. Начинается новая тенденция — «воинствующая эклектика».

— Красиво звучит. — Глядясь в зеркало, Ирвин принял мужественную осанку красавца, позирующего для гламурной обложки. — И смотрится красиво — да, Лайза?

Оба засмеялись.

Закрепляя манжеты черными запонками, Лайза неожиданно проговорила с запинкой:

— Только знаешь что… не говори Сандре, что я тебе это все купила. Лучше сказать, что я одолжила… у своего приятеля.

— А у тебя действительно есть… друг?

— Нет, — просто и прямо ответила ассистентка. — Я сказала: «приятель». Друга нет и не будет. После той проклятой аварии я возненавидела мужчин.

— Всех?

— Всех. Даже… того, кто был.

— Жениха?

— Да.

— Но ведь он не был виноват в аварии.

— Берт виноват в том, что я его любила. — Лайза протянула запонку во вторую манжету, резко выпрямилась. — Хватит об этом.

— Как ты думаешь, я там не усну? — весело спросил Ирвин, чтобы разрядить обстановку.

— Боюсь, что тебе это не удастся при всем желании, — в тон ему ответила Лайза. — Все-таки оркестр играет довольно громко.

Оба опять рассмеялись. Ирвин с деланым самодовольством изучал в зеркале свой новый имидж.

— Отлично смотрятся брюки. Какой-то необычный покрой.

— Это Джекобс — восходящая звезда нью-йорской богемной моды. Продвинутый модельер, автор элитной кожаной одежды для светских вечеров и концертов.

— Не сомневаюсь, я буду в Карнеги-холле самым элегантным, — заявил Ирвин высокомерным тоном.

Лайза ласково тронула его руку.

— Только не вздумай брать с собой камеру.

— Разумеется, нет. У меня сегодня полноправный выходной.

— Повернись, я поправлю сзади.

Пока Лайза расправляла складки, Ирвин не без удовольствия разглядывал в зеркале статного молодого мужчину в безукоризненно выглаженной белоснежной рубашке и идеально сидевших на бедрах тонких черных брюках. Не удержался от комплимента:

— Глазомер у тебя изумительный! Все сидит как влитое.

Лайза отошла и тоже взглянула на него в зеркало.

— Думаю, заказчица останется довольна.

— Да, ты знаешь… наверное, мы поздно вернемся. — Слова Ирвина прозвучали — неожиданно для него самого — ласково и печально.

— Я понимаю. Я помню. — Лайза вздохнула. — Ведь завтра последний, решающий день для создания шедевра.

— Надеюсь, приступим к работе пораньше.

— Хорошо. Надеюсь, у тебя возникнет новая идея.

— На себя я уже не рассчитываю. Но, знаешь, босс дал мне один совет… Вдруг Сандра действительно поможет мне разгадать эту идиотскую шараду?

— Если ты действительно…

Ирвин перебил ассистентку:

— Только не надо опять говорить, что я влюбился в модель, — ладно?

— Хорошо не буду.

Начав, Ирвин уже не мог остановиться. Все тяжкие мысли, передуманные на широком подоконнике, одолели его с новой силой, и он продолжил их вслух, как уже привык, глядя не на Лайзу, а сквозь нее, через нее — в себя:

— Да, меня трясет, меня лихорадит при виде Сандры, безупречной во всех отношениях модели, и я ничего не могу и не хочу с этим поделать, я хочу, чтобы общение с ней длилось и длилось, но, поверь мне, это все потому, что я должен отыскать единственно верный ракурс, поймать главный, неуловимый и волшебный момент…

Громкий хлопок двери прервал неудержимый поток откровений. На пороге возникла Сандра — ослепительная, сияющая, победоносная. Влетела в комнату и замерла в изысканной позе.

— Как вы меня находите?

— Нет слов, — потрясенно произнес Ирвин. — Нет слов.

Ирвину еще не доводилось видеть ее в таком великолепии: радужно переливающееся платье, похожее на дрожащее крыло бабочки, почти полностью открывало плечи и грудь, сверкали бриллиантовые серьги и колье, слепил бриллиантами широкий золотой браслет на тонкой руке — Сандра больше походила на принцессу перед коронацией, чем на меломанку-слушательницу.

— Хороша? — в серебристом голосе Сандры звучали и восторг, и самоирония, и предвкушение заветного похода.

Ирвин кивнул.

— Счастливо сходить на концерт, — сказала Лайза, открывая дверь. — Говорят, классическая музыка облагораживает и освежает чувства. Если они есть.

— На этот счет не волнуйся! — рассмеялась Сандра и под руку с Ирвином переступила порог студии с гордым видом невесты, отправляющейся к алтарю. — Переживания в Карнеги-холле обеспечены по полной программе.

— Боюсь, я там сдохну от скуки, — пробормотал Ирвин, надеясь, что Сандра его не услышала.

Но он ошибался…

 

12

Карнеги-холл встретил необычную пару шумом рассаживающихся зрителей, робкими голосами настраиваемых инструментов, ароматом дорогих духов, блеском многочисленных бриллиантов и чередой вечерних нарядов.

Ирвин ошеломленно крутил головой, не в силах выразить восхищение громадой зала, великолепным освещением, непривычной атмосферой грандиозной тусовки тонких ценителей искусства.

Сколько интересных лиц, сколько занятных фигур! Изысканно одетые женщины уверенно доминировали над скромным мужским контингентом. Но Ирвин не мог не заметить, что Сандра сразу привлекла общее внимание. Как и то, что он сам своеобразно оттенял потрясающую красоту спутницы.

На необычную пару устремились взгляды из соседних рядов. В этих взглядах без труда можно было прочитать, что рядом с такой красавицей должен был находиться солидный, умудренный жизнью, богатый джентльмен, а не безвестный юнец, тем более в таком необычном, вызывающем наряде. Поэтому Ирвин облегченно вздохнул, когда партер наконец-то погрузился в спасительный полумрак.

Ирвин вжался в кресло, позабыв и о глянцевой программке, и о театральном бинокле.

Внезапно Сандра кошачьим движением положила ему на колено холеную руку и не убирала ее до тех пор, пока не прозвучали первые такты вступления.

Первое отделение открыл концерт для скрипки с оркестром. Исполнитель, наверняка лауреат всевозможных конкурсов, с пышным шлейфом титулов, истово уткнулся подбородком в скрипку и взмахнул смычком.

Ирвин покрепче закрыл глаза, приготовившись честно отстрадать положенные два часа с видом искушенного меломана. Но через пятнадцать минут он уже смотрел на исполнителя не отрываясь.

Казалось, простого человеческого слуха недостаточно, чтобы впитать в себя поток звуков, проникавших так глубоко, мощно и мучительно, как впиваются в волосы мрачные призраки в кошмарном сне. Это стучала кувалдой в дверь та самая Судьба, с которой не спорят. И, зачарованно вслушиваясь в лавину аккордов, так же как недавно всматривался в Ниагарский водопад, Ирвин чувствовал, что его сердце — или душа — то взлетает, то падает вместе со взмахом дирижерской палочки и исступленными движениями рук скрипача-виртуоза.

Но временами сложность музыкального рассказа превышала восприимчивость сознания. Тогда и взгляд отвлекался от сцены. Ирвин начинал замечать то, что творилось недалеко от них. Даже в полумраке зрительного зала нельзя было не заметить, как то и дело мужчины из соседних рядов, открыто предавая великого Людвига ван Бетховена, восхищенными взглядами следили за самой красивой слушательницей.

Вице-королева поднимала глаза — не то к небу, не то к огромной люстре, — не в силах скрыть свои чувства от великой музыки. Прикованные к Сандре взгляды соседей, казалось, служили мощным усилителем энергии излучения, исходившей от нее в минуты успешного соперничества с великим музыкантом. Казалось, она питалась этими взглядами — и осудительными, и завистливыми, и восторженными. Никогда еще Ирвин не видел ее такой счастливой, такой по-королевски торжествующей.

— Ну, как тебе Бетховен? — на всякий случай спросил Ирвин, наклонясь к нежному розовому ушку, похожему на прозрачную раковину, озаренную блеском бриллиантовой подвески.

Сандра подняла тонкие высокие брови.

— О, действует весьма неплохо.

— На меня тоже…

— Это понятно — ты здесь впервые.

— Да, а на тебя, по-моему, сильнее действует кое-что другое… — Ирвин не смог удержаться от иронии. — Или я не прав?

Сандра ласково кивнула.

— Ты прав. Я и не скрываю. Для меня счастье, когда люди мной любуются. Что в этом плохого?

Ирвин не нашелся, что ответить, и вновь попытался переключиться на музыку, стараясь не замечать поведения Сандры, ее невольных поклонников и завистливых соглядатаев.

Но чем дальше, тем больше Ирвину казалось, что красавица специально принимает самые откровенные позы, чтобы отлучить как можно больше мужчин от божественной музыки. И это у нее получалось с неизменным успехом. Мало того — и сам Ирвин чувствовал сильнейшее волнение, когда обнаженная рука Сандры словно невзначай скользила вдоль рукава рубашки или когда ее ножка в лакированной туфельке касалась его ноги, обтянутой черной кожей сверхмодного произведения мистера Джекобса. И потрясение от музыки все больше вытеснялось другим, земным, мужским волнением от красивой, безмерно соблазнительной женщины, сидевшей рядом с ним. Женщины, которая будет принадлежать ему. Будет…

Загорелся свет, объявили антракт. Ирвин опомнился, вздохнул, выпрямился в кресле.

— Прогуляемся? — предложил он Сандре.

Она кивнула, поднялась и проплыла по коридору в фойе величественной поступью королевы. Ирвин, чувствуя ее руку, ее теплое тело, блаженствовал, гордился и волновался, проходя сквозь толпу, замечая на себе такие же завистливые, восхищенные, удивленные взгляды, как на его спутнице.

Они завидуют мне, они считают меня ее счастливым любовником, невольно повторял он про себя. И к концу антракта, не выдержав, предложил Сандре:

— А давай сбежим? У меня есть одна идея…

Он осекся, увидев изумленное и недовольное лицо Сандры.

— Что с тобой? Не забывай, мы пришли на высокое культурное мероприятие. Нас не поймут. Здесь так не принято. Хватит того, что ты одет не по форме. — Она звонко засмеялась. — У твоей ассистентки все-таки странноватый вкус.

Ирвин насупился. Сандра искоса поглядела на него и внезапно спросила:

— А что за идея? — Выражение ее лица мгновенно изменилось. Теперь на нем читалось лишь ласковое любопытство.

Ирвин не успел ответить. Раздался третий звонок. Сандра величаво направилась в партер. Ирвин проследовал за ней, в смуте и путанице чувств и мыслей.

Заняв свое место, заглянул в программку. Второе отделение. А, это то, о чем говорила Сандра, — «Лунная соната». Ладно, пусть будет соната. Неважно. Попробуем расслабиться и забыть обо всех странных словах и взглядах…

Ирвин поудобней устроился в кресле. Надеюсь, гений не обманет моих надежд. Создатель грандиозных шедевров — так мне говорили про него… Шедевров… Что это? Что за музыка? Такого я еще не слышал…

Вкрадчиво полились тихие, почти неуловимые, странные звуки, которые проникали в душу так, как льется в нее ночной свет — от луны, от звезд, от самой Вселенной… Он невесом, он неощутим, но скрыться от него еще труднее, чем от ослепительного солнечного света. Скрыться от него невозможно. Остается только сдаться на милость, растворить настежь душу, все ее заветные уголки, дать божественным звукам возможность проникнуть без помех и заполонить каждую клеточку тела — до полного блаженства, после которого наступает забытье, почти смерть…

Наступила пауза, как замолкает человек, изнемогший от невыносимого счастья полного слияния… И музыка снова полилась — светло и радостно.

Ирвин открыл глаза — и снова закрыл. Сидевший за роялем тощий, взлохмаченный, узколицый пианист так изгибался и корчился над клавиатурой, что непроизвольно вызывал приступы смеха. Во всяком случае, это подтвердил осторожный серебристый смешок Сандры.

Ирвин не хотел смотреть ни на исполнителя, ни на спутницу. Как этот сморчок может извлекать такие потрясающие звуки? Как эта божественная красавица может смеяться, слыша эти потрясающие звуки?

Обе мысли прошли по душе таким же ржавым ножом, как недавно такой же смех той же Сандры. Но когда и почему — Ирвин не успел вспомнить: кончилась жизнерадостная часть сонаты, и стремительный, волнующий поток аккордов, как прежде, властно захватил его и утопил в лунном омуте, заставив забыть обо всем. Подобного потрясения еще не доводилось испытывать, и по окончании концерта, пока воодушевленная публика стоя аплодировала исполнителю, Ирвин все сидел закрыв глаза, забыв обо всем и всех, по привычке перебирая и переживая впечатления.

Он очнулся, лишь когда Сандра с веселым щебетом принялась теребить его за рукав.

— Ну вот и все, Ирвин! Игра кончилась! А жизнь идет дальше! Пойдем и мы!

Он встал и, все еще ошеломленный, машинально повел спутницу к выходу, не вслушиваясь в ее громкий счастливый лепет.

Да, Сандра не ошиблась, приведя его в Карнеги-холл: гениальная музыка, пережившая века, переживет и его, Ирвина, и тех, кто будет жить через сотни лет после него. Сандра показала ему те высоты, которых должно достигать настоящее искусство. Вот с чего нужно брать пример! Вот что нужно держать перед собой! Лишь бы не растерять, не забыть это впечатление!

Все это Ирвин невнятно бормотал, усаживаясь в машину, думая, что говорит вслух и что Сандра все понимает.

— Да-да! — охотно согласилась Сандра, оглядываясь по сторонам и неторопливо выводя открытый автомобиль со стоянки, провожаемая восхищенными взглядами из соседних машин. — Ты прав! Я точно проверила! Ни одна женщина в зале сегодня не была такой красивой! — И она стремительно заложила крутой вираж, направляясь к шумной магистрали.

Ловко вписавшись в бурный поток машин перед самым носом серого «шевроле», Сандра гордо взглянула на Ирвина.

— Неплохо, да? Попробовал бы он меня не пропустить! Если бы на моем месте сидела столетняя старуха, наверняка бы выразил все, что думает о такой наглости!.. Люблю подразнить, порисковать! Маленькая слабость красавицы — да, Ирвин? Можно?

Но Ирвин не отреагировал на игривые комментарии Сандры. В эту минуту по встречной полосе как ни в чем не бывало пронесся тот самый голубой «субару»! Это полностью поглотило его внимание. И все же опять он не успел разглядеть сидящего внутри!

Ирвин взглянул на Сандру широко открытыми глазами.

— Не посчитай, что я страдаю манией преследования…

— О, если такая мания у тебя существует насчет меня, то я не против! Прости, пошутила. У меня такое чудесное настроение, хочется пошалить! — Сандра бодро пошла на обгон огромной фуры. Пролетая мимо кабины, одной рукой крепко удерживая руль, другой она послала воздушный поцелуй разъяренному водителю.

— Сандра, я серьезно. — Ирвин не замечал ни опасных шуток, ни опасных трюков. — Мне все кажется, что этот проклятый голубой «субару» следит за нами. Или за мной…

— Ой, не забивай себе голову такими глупостями. — Прекрасная водительница уверенно вписала машину в просвет между не ожидавшими такого лихачества легковушками. — Мало ли в Нью-Йорке голубых «субару»! Это точно мания преследования. Расслабься. Иначе я пожалею, что зря потратила столько времени на сегодняшнее развлечение, и передумаю насчет… Все, молчу.

— Наверное, ты права. — Ирвин помотал головой и постарался поудобнее расположиться на мягком сиденье. — А что, ожидается продолжение концерта?

— Еще какое, — ответила Сандра лукаво. — Потерпи…

 

13

— А куда мы едем? — вдруг спросил Ирвин, оглядевшись по сторонам и не узнавая улицу.

Сандра бросила на него озорной взгляд.

— А тебе не все ли равно?

Ирвин улыбнулся.

— А ведь и верно. Какая разница?

Как там сказал босс? Полностью довериться Сандре во всем, не раздумывая исполнять ее самые странные прихоти! И, возможно, именно это приведет к созданию шедевра! Сандра, судя по ее виду, тоже взволнована впечатлением от Карнеги-холла, явно что-то задумала. Не хочет открывать секрет? Значит, откроет его позже. Ну что ж, пусть все будет, как будет. Топ-модель лучше знает, как вести игру.

И пока Сандра лихо выделывала замысловатые виражи по ночному Нью-Йорку, Ирвин больше не задавал вопросов, только смотрел на огни витрин, лица людей, толпившихся у клубов и казино, под пикантные рассказы прекрасной спутницы о похождениях знакомых и друзей из высшего нью-йоркского света. Постепенно становилось все легче. Страхи и тягостные беспокойства остались за стенами Карнеги-холла.

Ирвин зачарованно глядел на блаженствующую за рулем Сандру и с все большей силой ощущал захватывающее волнение от того секрета, который вот-вот ему откроют. И, кажется, он уже догадывался, каков будет этот секрет. Только будь послушным мальчиком, Ирвин, и получишь конфетку.

Босс оказался прав: полностью и беспрекословно подчиниться Мисс Техас и американской вице-королеве красоты, наверное, единственный правильный выход из сложившейся ситуации.

Ирвин улыбнулся в ответ на быструю, соблазняющую улыбку Сандры. Откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и полностью отдался ощущению полета под гул мотора. И хотя эти звуки совсем не походили на божественную музыкальную лавину, но волнение нарастало все сильнее.

В разыгравшемся воображении фотографа Сандра была еще прекраснее, чем та, что была рядом. Он принялся вспоминать и мысленно разглядывать ее — сияющую в интерьерах фойе Карнеги-холла в драгоценном футляре радужного платья — сверху донизу, смакуя подробность за подробностью.

Похоже, в третьем отделении ночного концерта будет много любви, еще больше эротики, а больше всего — секса. Кто знает, может быть, сегодняшняя ночь, проведенная с Сандрой, окажется важней, чем создание фотошедевра! Пусть завтра все пойдет прахом, но за одну ночь, которую дарует ему королева, не жаль пожертвовать и прошлым, и будущим. Будет что вспоминать! А может, все складывается еще лучше? Может быть, это новый поворот? Может быть, это судьба неожиданно решила соединить судьбы красавицы и фотографа, соединить вопреки всему? И он теперь будет единственным, полноценным обладателем этого тела, этой улыбки, этого взгляда.

Ирвин, вольготно развалившись на сиденье и ощущая на лице блаженный ветерок, слушал неумолкаемый щебет Сандры.

Неужели красавица сделает то самое предложение, от которого нельзя отказаться? Вероятно, тихая Лайза назовет это каким-нибудь не очень обидным словом. Но что ему остается? Что остается фотографу, вообразившему себя талантом, если он не в состоянии достойно отразить красоту модели? Остается прямая дорога в ее постель. Сколько там было мужей? Ну, неважно. Он будет последним — и любимым! Конечно, такая жизнь не совсем то, о чем грезил дед и мечтал сам Ирвин. Но Сандра же сказала: судьба, как правило, на вопросы не отвечает. Судьба дает свои собственные ответы, с которыми не поспоришь. Вот и босс велел не спорить…

Автомобиль резко затормозил, и Ирвин очнулся от резкого толчка.

Огромный темный дом, только кое-где светятся окна.

— Приехали, — объявила Сандра, изящно потянувшись и открывая дверцу.

— Куда? — Ирвин взялся за ручку, собираясь выйти. Он понял: наступил решающий момент. Вот оно, счастье. Рукой подать.

Но взгляд Сандры на предвкушающего быстрое счастье фотографа был спокоен. Она вышла из машины, обогнула ее спереди, приблизилась к Ирвину, не давая ему шанса покинуть автомобиль.

— Значит, программа у нас следующая… — произнесла она ласковым и повелительным тоном.

Ирвин замер в блаженном ожидании предложения, от которого невозможно отказаться.

— Сейчас я отправляюсь наверх, — строго продолжила Сандра. — А ты останешься тут, в машине.

Ирвин сумел ответить весело, успев скрыть растерянность и огорчение:

— А я-то думал, что ты пригласишь меня на чашечку кофе…

— В следующий раз.

Сандра, элегантно придерживая край длинного платья, направилась к подъезду. Остановилась, обернулась.

— Не обижайся. Все не так просто. Но гораздо интереснее.

Ирвин кивнул и снова развалился на сиденье с таким видом, будто собрался ночевать в машине. Опять то же странное ощущение: стоило Сандре скрыться, как почти мгновенно погас восторг, пропала блаженная мечтательность.

Хлопнула дверь. Чувствуя, как нарастает раздражение, переходящее в злость, Ирвин принялся считать минуты. Если через десять минут эта особа не появится, то он свалит. Пусть заведет для охраны другого песика. Ирвин уставился на циферблат старых армейских часов, доставшихся в наследство от деда. Секундная стрелка неумолимо приближала несостоявшегося любовника к отчаянному поступку.

Но ровно на десятой минуте появилась Мисс Техас — наряд совсем простой, но такой же изящный. Сандра бежала к машине — в джинсах, футболке, легкой белой куртке. Мелькали во тьме белые кроссовки. А в руках объемистый пакет с таинственным содержимым.

Что там задумала эта шалунья? Ирвину снова стало интересно. Но вопросов Сандре-судьбе он задавать не стал. Теперь он точно знал: надо только ее слушать и слушаться — она лучше знает.

Сандра словно угадала его мысли. Разворачивая машину, сообщила:

— Мы едем в студию.

— Куда? — Изумление Ирвина равнялось неожиданности поворота.

— В сту-ди-ю, — внятно повторила Сандра, наклонясь к Ирвину. — Едем в студию, будем работать.

— Работать?

— Да-да! — звонко засмеялась Сандра. Лукаво покосилась на Ирвина. — Кажется, ты разочарован моим предложением?

Ирвин смутился.

— Честно говоря, я ожидал чего угодно, только не ночной фотосессии.

— А почему бы не поимпровизировать?

— Можно, — неуверенно пробормотал Ирвин, стараясь, чтобы голос не выдал приступа страха.

Сандра же, наоборот, излучала энергию и уверенность.

— Мы все сделаем, у нас все получится. Все получится, Ирвин! Я тебе гарантирую: ты уложишься в срок, ты докажешь боссу свое несравненное мастерство!

Машина неслась по ярко освещенной магистрали.

— Спасибо. — Ирвин все еще не мог прийти в себя — вместо роскошной ночи получить студийную обыденность…

— Пока не за что. Вот если мы добьемся создания безусловного шедевра…

— Но…

— Никаких «но»! Молчи и слушай!

— Весь внимание.

— У меня появилась потрясающая идея… — Сандра снизила скорость и загадочно замолчала, оглядываясь по сторонам, словно выбирая направление движения.

— Выкладывай. — Авантюрность затей вдруг пробудила в Ирвине творческий азарт. — Не томи!

— А почему бы нам не использовать в твоем творении классический музыкальный мотив? — спросила Сандра, совершая левый поворот.

— Это на тебя концерт так подействовал? Кто бы подумал! — удивленно ответил Ирвин. Спохватившись, смущенно улыбнулся. — Я хотел сказать… не понимаю, как связать гениальную мелодию с изображением?

— Очень просто. — Сандра великодушно не заметила неуместной насмешки. — Соединить меня с каким-нибудь оркестровым инструментом.

Ирвин поморщился — так дико ему показалось такое соединение.

— Это как? Сняться обнаженной на рояле? Я где-то такое видел…

— Почти угадал. Очень хорошо, что видел, значит понимаешь, о чем я. Но есть более интересный вариант.

— С виолончелью в обнимку?

— Я поражаюсь твоей интуиции! — Сандра остановилась перед светофором.

— Ну а если серьезно?

— Дело в том… — Сандра неторопливо пустила машину на зеленый свет. — Представь, мне от последнего мужа в качестве компенсации за моральный ущерб досталась скрипка.

— Он что, был музыкант?

— Нет, конечно! — Сандра засмеялась. — Просто один очень авторитетный финансовый чин посоветовал ему в свое время инвестировать капитал в старинные музыкальные инструменты. А скрипка — удобнейшая шкатулка для хранения денег. Места занимает мало, а стоит дорого, — с аппетитом завершила она свои экономические рассуждения.

— Скрипка… — недоуменно повторил Ирвин, скользя невидящим взглядом по стенам темных домов. — Ты — и скрипка…

— Она тут. — Сандра кивнула на большой пакет, поставленный Ирвину под ноги. — Можешь полюбоваться.

Ирвин осторожно извлек потертый фигуристый тяжеловатый футляр.

— То есть ты считаешь, что в образе скрипачки мне удастся запечатлеть твою истинную сущность?

— По крайней мере я на это надеюсь, зная твое мастерство.

Удивительно, как быстро меняется ее голос! Снова эти бархатные, соблазнительные, волнующие интонации. Они действовали на Ирвина, как пассы гипнотизера, как взмахи дирижерской палочки.

— А почему бы действительно не попробовать? — Ирвин, увлекшись неожиданной идеей, ласково погладил футляр с волшебным аксессуаром. — Ну что ж, поиграем и мы с этой игрушечкой…

— Между прочим, игрушка застрахована на миллион баксов, — строго и внушительно сообщила Сандра, вытаскивая ключ из зажигания. — Забирай — и вперед!

— Повезло ей, — сказал Ирвин тоном философа, только что прозревшего истину. — А вот я от возможной неудачи совсем не застрахован…

 

14

С первого момента, едва зайдя в студию и включив свет, Ирвин с радостью почувствовал, как к нему возвращается вдохновение, подаренное неведомой рукой в Карнеги-холле. Пока Сандра шуршала пакетами и одеждой, готовилась к съемке, он стоял у окна и смотрел на полную луну.

Даже природа к ним сегодня благосклонна. Это хороший знак. Значит, и звезды там, высоко, сошлись наконец в правильное сочетание. Может быть, единственно правильное. А может, дед, исчерпав свои возможности повлиять на непутевого внука, договорился кое с кем в небесной канцелярии на пару часов счастья для бедного сироты?

Кто бы сегодня ни держал руку на пульсе судьбы, но Ирвину казалось — он верил в это как никогда раньше, — что эта рука сегодня за него и остается только повиноваться ее указаниям…

— Я готова, — раздался за спиной уверенный голос.

Ирвин обернулся.

Сандра, босая, в длинном простом белом платье, с рассыпавшимися по плечам длинными каштановыми прядями, со скрипкой в обнаженных руках, стояла перед ним, словно сама Муза, сошедшая с небес.

Ирвин, полностью сосредоточившись на задании, мотнул головой в сторону съемочной площадки. Сандра встала под свет и неумело прижала скрипку к подбородку. Изящно изогнув руку, положила смычок на струны. Взглянула на Ирвина. Он молчал, опустив камеру, не двигаясь.

— Начали, — раздался повелительный голос красавицы. — Настройся. Вспомни мелодию.

— Людвига ван Бетховена? — спросил Ирвин.

— Да. Вспомни «Лунную сонату».

Ирвин сосредоточился. В памяти медленно, одна за другой, поплыли музыкальные волны. Накатываясь и отходя, они подхватили Ирвина, и, все более и более увлекаясь, он не отводил глаз от Сандры, улавливая момент, когда внутреннее упоение совпадет с впечатлением от позы модели.

Модель была явно в ударе. Только теперь Ирвин осознал, что Сандра Бьюфорт действительно владела всеми нюансами искусства позирования. Движение за движением, не торопясь, без суеты, она начала менять положение рук, выражение лица, наклон скрипки. Всякий раз, фиксируя очередную позу, взглядывала на Ирвина, оценивая впечатление по его взгляду.

Внимательно всматриваясь в происходившие перед ним сцены, фотограф почувствовал первые отчетливые признаки шедевра и все сильнее и сильнее испытывал небывалый прилив особенного, всепокоряющего вдохновения.

Сандра тоже старалась не испортить этот взаимный творческий взлет, который случается, может быть, только раз в биографии каждого художника.

Поза.

Еще поза.

Наконец, кажется, Сандра угадала.

Щелчок — кадр снят.

Новый щелчок.

Новая поза.

Щелчок…

С каждым кадром Сандра все сильнее сжимала губы, все больше сдвигала брови, все ниже опускала ресницы.

— Стоп, — вдруг скомандовал Ирвин. — Что-то не то.

Он подошел к компьютеру, подключил камеру и хмуро принялся отсматривать снимки.

— Что тебя не устраивает? — холодно спросила Сандра. — Я плохо позирую?

— Дело не в тебе. — Ирвин совсем помрачнел. — Похоже, дело во мне.

Один за другим кадры демонстрировали одну и ту же старательную, начинающую скрипачку. В лучшем случае картинки годились на афишу для ученического концерта.

— Дай посмотрю.

— Ну смотри, если хочешь.

Сандра нагнулась к экрану. Ирвин отодвинулся, стараясь не касаться ее, но невольно прислушивался к дыханию. Мысли и чувства пошли в сторону от работы. Он вздрогнул, услышав неожиданные уверенные слова:

— Кажется, я знаю, что делать.

Не успел Ирвин что-либо произнести в ответ, как раздалось шуршание платья.

— Не оглядывайся, — послышалось сзади, — пока…

Ирвин продолжал тупо листать неудавшиеся кадры.

— Я готова, — громко объявила Сандра. — Объявляется очередной раунд битвы за шедевр!

Обернувшись, Ирвин обомлел.

Развернув тело вполоборота, Сандра стояла в нежнейшем белоснежном кружевном белье, зажав скрипку между плечом и подбородком. Смычок, изящно придерживаемый розовыми пальчиками, не достигая грифа, казалось, был вот-вот готов зацепить и сорвать тонкую бретельку, чтобы скрипка могла всей поверхностью прижаться к теплому женскому телу.

Ирвин схватил камеру.

Нет, эта ночь должна дать результат, должна…

Снова пошел кадр за кадром.

Сандра фантазировала напропалую.

Смычок скользил по телу.

Смычок дерзко вклинивался в кружевные стринги.

Смычок касался колена полусогнутой ноги, словно пытаясь уронить обольстительницу наземь.

Смычок решительной чертой делил тело на верх и низ, словно вызывая зрителя на сравнение, заведомо обрекая его на невозможный выбор наиболее красивой части идеального тела.

Скрипка оставалась прижатой к подбородку, словно не решаясь разделить с обезумевшим от страсти смычком путешествие по соблазнительному телу. Или, может быть, она сразу нашла свое место и не желала его уступать никакому другому ракурсу…

Наконец фотограф, устав, опустил камеру.

Утомленная Сандра оставила в покое и скрипку, и смычок.

Ирвин быстро просмотрел результаты, молча делая выводы. Кадры разнообразно и изощренно передали красоту дорогого белья от одной из лучших фирм, но скрипка со смычком отказались участвовать в этой рекламе, смотрелись чужеродным элементом.

Ирвин сердито хмыкнул.

— Опять не так? — печально спросила модель.

— Неглиже получилось гениально, но при чем тут скрипка? Никуда она не вписывается. Бред какой-то…

— Кто не рискует, тот не пьет шампанское! — раздался звонкий озорной призыв. — Подожди минутку.

Фотограф услышал очередное шуршание за спиной.

— Готово!

Но Ирвин к такой перемене оказался не готов — он едва не уронил камеру. Сандра, сняв лифчик, страстно прижималась левой грудью к скрипке, а концом смычка касалась соска другой груди.

Ирвин остолбенел: сцена напомнила ему не то сеанс стриптиза, не то кадр из эротического фильма. Это было слишком дерзко, слишком смело. Впрочем, Ирвин понял одно: модель готова на все ради того, чтобы фотограф выдал шедевр.

В конце концов, победителей не судят! Воодушевившись этой мыслью, Ирвин возобновил сессию.

Соблазнительность модели становилась все более и более вызывающей. С каждым следующим щелчком Сандра становилась все веселее и веселее, вела себя все свободнее и свободнее. Наконец вдохновенная скрипачка неуловимо изящным движением сорвала тончайшие кружевные стринги и подхватила их смычком.

Забыв о строгих правилах съемки, фотограф впал в творческий раж и был готов снимать модель в любом виде и ракурсе.

Полностью обнажившись, Сандра отважно развернулась к Ирвину и вновь принялась манипулировать скрипкой.

— Стоп! — воскликнул Ирвин после нескольких кадров.

Новый просмотр. И снова вздох отвращения.

— Похоже, я полный бездарь.

— Это почему же?

— Никак не могу соединить в одно целое скрипку, обнаженную фигуру и прекрасное лицо исполнительницы.

— А знаешь что?.. — загадочным тоном произнесла Сандра. — А давай спрячем это нехорошее личико…

— Что ты сказала? — Ирвин оторвался от монитора, резко обернулся к модели.

Сандра улыбалась, слегка прикрываясь руками. Соблазнительность позы так же сильно подействовала на Ирвина, как и неожиданные слова:

— Давай сделаем акцент на ракурсе тела.

Ирвин уставился на модель, быстро соображая.

— Верно! Верно! Что-то в этом есть.

— Давай спрячем лицо в тени. Может быть, от этого оно станет более таинственным и привлекательным…

— Верно! Ведь я всякий раз пытаюсь начать с твоего лица! Я бы сам не решился и не додумался. Как ты догадалась?

— Потому что это и была моя главная тайна, — извиняющимся тоном сказала Сандра. — Видимо, моя красота не может быть передана обычным способом.

— Это точно.

Сандра вздохнула.

— На фотографиях мое лицо всегда превращается в маску. Ничего с этим не поделаешь.

— Теперь понятно, почему именно тебя рекомендовал мистер Кортби в качестве модели.

— А ты что, поступил бы по-другому, когда на твое место ведущего фотографа агентства вдруг претендует какой-то молокосос из глубинки?

— Да я его не обвиняю. Даже наоборот.

— Это как понимать?

— Он свел меня с тобой. Разве этого мало?

— Достаточно.

— Ну и если нам удастся еще сотворить чудо на таком трудном материале, то я буду благодарен мистеру Кортби до конца дней.

— Но мы же с тобой почти победили.

— Давай превратим это «почти» в окончательный и неопровержимый факт искусства.

— Я не против.

И вот наконец произошло то, ради чего была затеяна эта ночная работа.

Изящная форма музыкального инструмента, созданного гениальным мастером, наконец-то слилась воедино с идеальным женским телом. И, казалось, не было и не могло быть в мире ничего более прекрасного.

Сандра, целиком отдавшись поиску наиболее выигрышной позы, смело экспериментировала. Ирвин только успевал щелкать затвором.

Когда модель резко отвернула лицо от объектива и в кадре остались лишь напряженное тело исполнительницы, извлекающей из скрипки не музыку, а саму любовь, всепобеждающую и ликующую, мастер понял, что сумел максимально приблизиться к тому, к чему стремился все эти дни.

Но кончается все. Кончилась и необыкновенная фотосессия.

— Финиш, — сказал Ирвин. — Можно и лучше, но вряд ли.

— Хорошо я тебе помогла?

— Да, босс оказался прав, когда подсказал мне отдать тебе инициативу полностью.

— Но я еще не завершила свою миссию. — Сандра убрала скрипку в футляр и торопливо накинула платье. — Надеюсь, ты доверишь мне отбор того самого главного снимка, который принесет тебе и славу, и деньги?

Ирвин понял, что не сможет отказать модели, которая так ему помогла.

— А вдруг такого кадра не найдется? — осторожно спросил он.

— Не сомневайся в моем тонком вкусе. — Сандра покинула помост с футляром под мышкой. — Я никогда не ошибаюсь.

— Сегодня ты явно в ударе.

— Как и ты, мальчик, как и ты.

Ирвин отправился распечатывать снимки этой безумной ночи. Единственное, в чем он не мог признаться великодушной и терпеливой Сандре, так это в том, что для полного ощущения триумфа ему не хватает пусть и сдержанного, но восторга тихой исполнительной ассистентки.

Красавица, исполнившая все, что требовалось для создания фотошедевра, перебралась на кухню, чтобы подкрепиться витаминизированной диетой.

А за окнами набирал силу рассвет нового дня, который обещал быть чрезвычайно удачным и счастливым — по крайней мере для Ирвина Стоктона.

Наконец фотограф, удовлетворенный результатами ночной сессии, разложил череду снимков от стены до стены и позвал топ-модель. Почему-то он был уверен, что красавица выберет именно тот снимок, который понравился ему больше всего. Но ошибся.

Сандра долго бродила от снимка к снимку, напевая что-то — явно не из классического репертуара Карнеги-холла. И вот наконец выбрала.

Ирвин хотел было возразить, что рассчитывал на совершенно другую работу, но решил промолчать.

— Давай я назову это произведение «Лунной сонатой», — задумчиво сказала Сандра. — «Лунная соната», и никак иначе.

Да, модель не подвела не только во время съемок, но и сейчас. Сандра безошибочно остановила выбор на истинном шедевре. А он едва его не проморгал.

Ирвин свежим взглядом оценивал и переоценивал то, что давало ему пропуск к профессиональным вершинам, к славе, к деньгам и ко всему прочему, что положено в таких случаях.

Обнаженная модель и скрипка составили нерасторжимое целое. Свет, имитирующий лунный, облил их щедро и серебристо, а глубокая тень, в которой спряталось лицо вдохновенной исполнительницы, только подчеркивала уникальность момента, в котором эротика превращалась в сладчайшую из мелодий о бесконечной силе любви.

— Так ты согласен на «Лунную сонату»? — нетерпеливо спросила Сандра.

— Да, — выдохнул Ирвин. — Да.

— Тогда я тебя попрошу об одном маленьком одолжении.

Ирвин кивнул — теперь он готов был согласиться даже на то, чтобы слетать на Луну или спуститься в бочке по Ниагарскому водопаду.

— Можно, я собственноручно уничтожу все остальные снимки?

— Зачем?

— Не хочу оставлять свидетельства наших творческих мук.

— Наверное, ты, как всегда, права.

— Исходный материал уничтожим тоже.

— А действительно — кому какое дело, каким путем мы достигли успеха?

И фотограф на пару с моделью начал скармливать шредеру снимки, послужившие ступеньками к единственному и уникальному шедевру.

Бумагоуничтожитель, соскучившийся по бракованным фотографиям, усердно работал стальными челюстями. Сандру явно веселило рассветное аутодафе.

— Ирвин! Представь, как босс склонит перед тобой колени и скажет: «О'кей, парень! Ты оправдал мои ожидания!» — Сандра точно изобразила, как босс в приступе неудержимой радости размахивает руками. — «О'кей, парень! Назначаю тебя ведущим фотографом агентства!» — Сандра запрыгала, вереща голосом босса: — «Парень, тебе будут завидовать фотографы всех Штатов… нет, всего мира!» — Сандра шикарным жестом воткнула в губы воображаемую сигару. — «Мы опубликуем этот шедевр на первой полосе самого престижного журнала!»

Слушая, как дурачится Сандра, Ирвин блаженно улыбался, не отрывая глаз от снимка.

Вот, оказывается, как создается истинный шедевр. Вот, оказывается, как он выглядит! И все решил неожиданный ракурс и вот эта резкая тень. Идеальные пропорции женского обнаженного тела слились в единое целое с четким профилем скрипки. Граница света и тени создала удивительное зрелище, утопив все ненужное и вызывающее в магической тени.

— «Мы завалим тебя, парень, заказами на сто лет вперед!»

А рядом, совсем близко, стояла та, которая своим телом создала это волшебство. Ирвин, чувствуя на шее ее теплое дыхание, продолжал всматриваться в шедевр — и вдруг ему пришла необычная мысль: похоже, что Сандра на фотографии возбуждает воображение гораздо сильнее, чем сам оригинал.

— Ты гений, Ирвин. Вот теперь я могу тебе это сказать. Ты гений.

Фотограф и сам понял, что сделал все, что от него требовалось. Достиг высшего уровня профессионального мастерства. Продемонстрировал высший пилотаж.

— Сандра, милая Сандра, тебе в моем успехе принадлежит львиная доля.

— Это без сомнения.

— Ты проявила невероятное терпение во время неудачных сессий…

— А что мне оставалось делать?

— Ты подарила мне незабываемый вечер в Карнеги-холле…

— То ли еще будет, — таинственно улыбнулась модель. — То ли еще будет!

— Я бы никогда не додумался до скрипки…

— Иногда вы, мужчины, становитесь такими несообразительными!.. — Сандра приблизилась к Ирвину. — Вот сейчас, например.

Фотограф вдруг сообразил, что модель в данный момент превратилась в обычную женщину, которая хочет за свои труды пристального внимания, нескрываемого восхищения и благодарных изъявлений чувств, начиная с поцелуев и заканчивая…

Ирвин на мгновение представил, что может вот-вот произойти между ним и Сандрой, и разумно решил не форсировать события. Но красавице явно хотелось перевести их чисто профессиональные отношения в совершенно другую плоскость. В принципе Ирвин не имел ничего против такого развития событий.

— Иди ко мне.

Голос Сандры был чувственен и повелителен. Таких интонаций Ирвин от модели еще не слышал.

— Ну иди же!

Сандра всем телом прильнула к Ирвину, подняла голову, протянула жадные губы, требуя от заробевшего партнера страстного и долгого поцелуя.

Но внезапно хлопнула входная дверь. Двое, не успевшие поцеловаться, обернулись на громкий звук.

На пороге стояла запыхавшаяся ассистентка. В неизменной черной шапочке, черном шарфе и черных очках.

— А что вы тут делаете? — тихо спросила Лайза. — В такую рань?

— Мы, мы… — пробормотал Ирвин, не выпуская модель из объятий. — Мы…

— Репетируем, — съязвила красавица. — А вот почему тебе не спится?

— Мне хотелось как можно тщательней подготовиться к сегодняшней фотосессии, — спокойно ответила Лайза. — Как-никак последний день…

— Дорогуша, ты, как всегда, опоздала, — вызывающе сказала Сандра. — Мы провели гениальный ночной сеанс с потрясающим результатом.

— Это правда? — дрогнувшим недоуменным голосом спросила ассистентка, оказавшаяся не у дел. — Это правда?

— Да, — ответил Ирвин, освобождаясь от крепких объятий красавицы, упивавшейся победой над ним и над ассистенткой. — Да!

— Так что, дорогуша, мы обошлись без твоих высокопрофессиональных услуг. — Сандра никак не могла простить ассистентке нечаянное вмешательство. — Лучше бы ты осталась дома, чем тащиться сюда!

Не обращая внимания на раздраженную красавицу, Лайза сосредоточила внимание на фотографе, желавшем похвастаться шедевром.

— Хочешь посмотреть, что получилось? — спросил Ирвин, надеясь на положительный ответ.

— Конечно.

— Вот она, наша «Лунная соната». — Он протянул снимок. — Надеюсь, тебе тоже понравится.

— Главное, чтобы это оценил босс! — заносчиво крикнула Сандра. — Мнение ассистентки, пусть и лучшей, ничего не решает.

— Лайза, — пробормотал Ирвин. — Похоже, мне наконец-то удалось это сделать.

Лайза взяла снимок, отвернулась, сняла очки и принялась пристально его рассматривать.

— Внимание, внимание! — объявила Сандра как можно ироничнее. — Мы присутствуем при акте экспертизы, которая должна определить, достоин ли Ирвин Стоктон бессмертия.

Лайза надела очки и молча отдала снимок фотографу, изнывающему от ожидания оценки.

— Что скажешь?

— Ничего. — Ассистентка отступила к двери. — Хотя ты, наверное, сделал совершенно правильно, что убрал кукольное личико в тень.

— Сама ты кукла! — выкрикнула Сандра. — К тому же поломанная.

Оставив без ответа ядовитую реплику, Лайза покинула студию.

— Я так и не понял, — пробормотал Ирвин. — Понравился ей снимок или нет?

— При чем здесь твой шедевр, глупенький? Дурочка тебя просто приревновала ко мне.

— Я ее понимаю.

— Да ничего ты в этой жизни еще не понимаешь. В фотографии — да, но не в жизни.

— Вот сменю трех жен, — пошутил Ирвин, — тогда, быть может, пойму.

— Ладно, хватит философствовать. — И Сандра вновь начала превращаться из идеальной модели в обольстительную, желанную и доступную женщину. — Надеюсь, нам больше никто не помешает…

 

15

Вот и наступили часы, которых он так жаждал. Часы любви с королевой красоты, часы страсти, дарованные ею как награда за первый настоящий профессиональный успех.

Сандра без уловок и ухищрений сразу поцеловала Ирвина в губы. Поцелуй был хоть и недолог, но восхитителен. Ирвин постарался ответить точно таким же поцелуем. Но Сандра игриво подставила упругое плечо. Ирвину пришлось проделать губами долгий путь, и вот наконец он ощутил, как бьется на ее шее сонная артерия… А вот Сандра подставила под его губы упругий крепкий сосок…

Ирвин потерял счет времени, счет поцелуям, счет ласкам. Никогда ничего подобного он еще не испытывал.

А потом все началось снова.

Они почти не разговаривали. Страстные ласки сменялись медленным расслаблением, почти сном. Сандра и вправду засыпала. А он в эти минуты отдыха от близости неотрывно смотрел на нее, не смея касаться, чтобы не разбудить.

Но чем дольше он смотрел на нее, тем сильнее чувствовал неудовлетворенность от прошедшего. Снова хотелось испытать сладость слияния во всей полноте. Не выдерживая томления, Ирвин снова тянулся к ней, и Сандра пробуждалась, и отвечала ему, и снова он тонул в бездне женственного излучения, шедшего от ее губ, волос, кожи, изгибов тела, и не мог и не хотел выбираться из этой бездны.

Сандра так послушно подчинялась его движениям, так легко и точно угадывала смену его состояний, что ни он, ни она не уставали и, казалось, могли длить близость вечно.

Но и вечность кончается, как кончается все; и эта вечность кончалась тем же, чем кончается любая любовная вечность. И Сандра снова откидывалась на спину с выражением полной опустошенности и мгновенно погружалась в безмятежный сон, оставляя Ирвина бодрствовать у погасшего костра.

И он снова и снова вглядывался в спящее лицо и ловил себя на странном ощущении, что рядом с ним не женщина, не живая плоть и кровь, а лишь оболочка. Опустошенная — или пустая?

Может быть, размышлял он, склонившись над спящей любимой, все, что в ней было, он исчерпал своей неиссякаемой страстью, вытянул до дна своей ненасытной жаждой обладания? Все, что было в ней осязаемого, осталось тут, на постели, ее можно потрогать — но нельзя дотянуться до глубины глубин, до того, что скрыто за этой божественной оболочкой. До тайны ее красоты. Тогда бы он и смог действительно назвать себя ее обладателем.

И снова в безумной жажде проникнуть в скрытую глубину он не мог найти другого пути, как прильнуть к ее телу, приникнуть губами к шее и вызвать очередной счастливый стон, предвещающий, что счастье близко, еще минута — и… И опять все заканчивалось банальной обыденностью.

Во время очередной паузы Ирвин, отодвинувшись подальше, лег на спину, закинул руки за голову. Перед закрытыми глазами вновь предстала модель в минуту создания шедевра, в апофеозе великолепия. И молнией пронзила четкая мысль: да, вот в чем причина разочарования, так и должно было получиться, ведь Сандра отдала всю душу, все силы его шедевру, его фотографии, его «Лунной сонате», и это самопожертвование позволило создать произведение искусства, достойное встать рядом с бетховенским. Она отдала ему себя именно тогда, во время сеанса. Так что большего требовать он не вправе. Ждать больше нечего.

Эта мысль одновременно отрезвила и успокоила. Ирвин уснул так же мгновенно, как и Сандра.

Разбудил его треск. Трещал звонок мобильника.

Сандра тоже проснулась. Взглянула на Ирвина, лениво потянулась. Он не шевелился и не торопился искать телефон, вчера оставленный где-то на полу.

Мобильник продолжал трещать.

Сандра приподнялась на локте и взглянула в лицо Ирвину — странно, затаенно, тревожно.

— Взять трубку?

Не отвечая, он погладил ее по щеке.

— Забавно все получилось, да?

Телефон настойчиво звонил. Сандра полуобернулась и поискала его взглядом. Снова склонилась на подушку. Ирвин продолжал смотреть на Сандру.

— Ты красивая. Ты очень красивая. Если бы ты знала, какая ты красивая!

— Телефон…

— Ничего. Надоест — успокоится.

Телефон упорно надрывался.

Сандра не выдержала.

— А вдруг это босс? Вдруг он сейчас приедет?

Ирвин усмехнулся.

— Пусть едет. Мне не страшно. Пусть полюбуется.

— Нет, я все-таки возьму…

Сандра легко вскочила, пробежала по комнате, ориентируясь на звонок, нашла трубку, наклонилась, подняла, поднесла Ирвину. Тот отвернулся. Она засмеялась, цокнула ногтем по клавише вызова.

— Да… Да, это я.

В трубке раздались долгие гудки. Сандра, пожав плечами, выключила трубку, взглянула на высветившееся имя звонившего.

— Это… Лайза.

— Лайза? — Ирвин резко сел.

— Ну да. И сразу отключилась, как услышала мой голос. — Сандра рассмеялась. — Наверное, эта дурочка… — Ирвин странно взглянул на нее, Сандра весело продолжала: — Эта дурочка хотела убедиться, осталась я у тебя или нет. Ну вот и убедилась.

— Лайза прекрасная ассистентка, — произнес Ирвин, снова опускаясь на подушку. — Правда немного нудная…

— Вот-вот…

Сандра встала на колени перед блаженно развалившимся Ирвином и принялась целовать его снизу вверх. Он улыбался, не сопротивлялся и не отвечал на ласки, словно продолжая думать о чем-то своем.

— Из таких дурочек и скромниц, — сказала вдруг Сандра, оторвавшись от своих занятий, — говорят, как раз и получаются лучшие жены.

— А из…

Ирвин осекся, не найдя нужных слов. Но Сандра догадалась, что он имел в виду. Усмехнулась и, приподнявшись, принялась щекотать его грудь концами длинных волос.

— Как показали три моих неудачных замужества, супруга из меня совершенно никудышная…

— Зато любовница — супер! — воодушевленно прервал Ирвин, перехватив ее за плечи и притягивая к себе.

— Только не надо обманывать ни себя, ни меня, — вдруг резко откликнулась Сандра.

И, уклонившись от продолжения ласки, вырвалась из объятий. Отошла на несколько шагов, закрутила поднятые над головой руки, приняла соблазнительную позу — ожившая фарфоровая статуэтка.

— Видишь, кто я? Модель, модель, модель, только модель, во всех смыслах этого мерзкого слова! Можно меня рисовать, лепить, фотографировать, для разнообразия и отдыха насиловать — что угодно! А, боюсь, любить во мне особенно нечего. Как видишь, я трезво оцениваю свои способности.

Опустив руки, Сандра величавой поступью королевы направилась в ванную.

— А ты права, — прошептал Ирвин, глядя ей вслед, удивленный жестким приговором, который Мисс Техас вынесла самой себе. — Права. И значит, дело вовсе не в самопожертвовании…

Ирвин продолжал лежать. Сандра основательно занялась гигиеной и не спешила покидать ванную. Постепенно мысли его приняли другое направление.

Почему все-таки позвонила Лайза? Что с ней произошло? Что она собиралась делать? Неужели на нее так подействовала фотография? Да… теперь она знает все. Могла бы и догадаться, что фотограф просто обязан отблагодарить модель за такую работу. А может, она хотела передать мнение босса?

При мысли о боссе Ирвину стало так тревожно, что он зарылся лицом в подушку. Нет, про фотографию лучше не думать. Но этот звонок Лайзы… Что-нибудь случилось?

Бурные, непонятные чувства переполняли его. Только что рядом была Сандра, и он так любил ее! Куда все ушло? Вот она плещется в ванной, что-то поет серебристым голосом — но странно, это не трогает, не вызывает желания полюбоваться ею, прижать к себе, обладать! Пусть себе моется — по крайней мере чище будет тело, если душа действительно такая, как ее только что представили.

Ирвин ясно понимал, что он не спешит подняться и пройти в ванную — судя по шуму воды и громкому пению, дверь осталась открытой, — потому что просто боится снова оказаться в поле зрения Сандры и снова попасть под непреодолимую власть физического очарования королевы красоты.

А вот с Лайзой все получается с точностью до наоборот…

Он снова прокручивал в памяти последовательность этих бурных дней. Вот Лайза в студии, вот она склонилась над шредером, вот она озабоченно смотрит на фотографии, вот бежит на кухню с сумками… Вечная суетливость, вечная озабоченность! Надо все подготовить, надо все успеть, да как бы Ирвин не опоздал, да как бы Ирвин не проголодался — и все с этой дурацкой извиняющейся улыбкой, этим нервным тихим голосом!.. И поначалу всякий раз, наслушавшись и насмотревшись на ее заботы, Ирвин испытывал легкую неприязнь, переходящую в раздражение — ох, скорее бы ушла! Но стоило Лайзе уйти, как Ирвину начинало ее не хватать. И с каждым днем все сильнее и сильнее. Особенно после того, как он узнал о ее несчастье. Почему-то об этом вспоминалось мимоходом и именно тогда, когда он был один. И вот теперь, все вспомнив и все взвесив, Ирвин удивился: о Лайзе он вспоминал и думал чаще и иначе, чем о Сандре.

Удивился — и вдруг понял, так отчетливо, словно ему это прочитали в открытой книге. Как бы Лайза ни скрывала глаза за темными очками, но сердце не спрячешь. Усердие ее, заботы ее — не только профессиональные. Просто-напросто она его любит.

Ирвин с головой закутался в одеяло. Вдруг сейчас Сандра, нацелившись на новое любовное сражение, в полной боевой готовности вылетит из ванной и прочитает по лицу все его мысли? Что она сделает? Выцарапает ему глаза? Задушит Лайзу ее же собственным черным шарфом? Кинется в окошко? Нет уж, последнее средство — не для нее. В конце концов, у Сандры есть все основания для торжества и власти: ей, ей и только ей Ирвин будет обязан славой фотографа.

Но как назвать то, что он столько времени считал любовью? Или на самом деле он навечно обречен на роль игрушки в руках королевы? И почему так тянет на свободу, особенно теперь, когда он знает, какова королева в алькове? Когда он досконально ознакомился с каждой подробностью ее тела, когда нет ничего, что оставалось бы для него тайной? И это — любовь? Что ему делать дальше с этой любовью?

Ирвин перевернулся на спину, сорвал одеяло с головы, уставился в потолок.

А может, получился самый что ни на есть классический любовный треугольник?

Ирвин любит Сандру.

Лайза любит Ирвина.

А Сандра любит…

Ирвин совсем запутался и потряс головой, чтобы прийти в себя. Прислушался. Пение и шум воды в ванной продолжались.

А вообще — способна ли эта модель любить хоть кого-нибудь, кроме себя самой?

Но Ирвин не успел ответить на неосторожный вопрос. Хлопнула входная дверь. И он с неожиданным облегчением и даже радостью вмиг узнал торопливые шаги заботливой, незаменимой, идеальной ассистентки…

 

16

Лайза не носила высоких каблуков. Поэтому шум ее мягких туфель расслышал только Ирвин. Он как раз потянулся за одеждой, когда дверь распахнулась и в комнатку-спальню влетела ассистентка.

Не обращая внимания на смущенного Ирвина, наспех прикрывшегося брюками, она покрутила головой по сторонам.

— Где она?

Ирвин взглянул на нее. Кивнул головой в сторону ванной.

Лайза отпрянула к выходу. Издали заглянула в дверную щель, присматриваясь, прислушиваясь.

Плескалась вода, Сандра напевала, чем-то шуршала.

— Выйди, поскорее, — прошептала Лайза одними губами и бесшумно исчезла.

Ирвин с заколотившимся сердцем кое-как натянул джинсы и майку, на цыпочках выскочил из комнаты.

В студии Лайзы не было. Быстро заглянул на кухню — пусто. Выбежал в коридор. Лайза стояла в самом его конце. Увидев Ирвина, махнула рукой и скрылась за поворотом. Одолев проход со спринтерской скоростью, Ирвин завернул за угол и едва не наткнулся на Лайзу, стоявшую у окна. Она смотрела на раскрытый на подоконнике ноутбук. Мотнула головой.

— Иди сюда. Смотри. Скорее!

На экране монитора перед изумленным Ирвином красовалась его фотография, его шедевр, его гордость! По крайней мере так показалось в первую минуту. Ошеломление не позволило ему прочитать выведенные красивой вязью слова — электронные буквы запрыгали перед глазами.

Он смотрел на картинку, не в силах разобраться: что-то было похоже, а что-то нет. Очередной кошмарный сон, успел подумать Ирвин, когда услышал сзади тихий голос:

— Сандра тебя предала.

— Когда она успела выставить мой снимок в сети? — Ирвин искренне удивился. — Мы же не расставались с того момента, когда… — Он осекся и умолк.

— Не беспокойся. — Лайза усмехнулась. — Тут все куда интереснее. Это не твой снимок. Это работа известного французского фотографа. Сделана шестьдесят лет назад.

— Черт… Значит, я ненароком повторил чужой шедевр? Но я и подумать не мог…

— Этого и не требовалось. За тебя подумали другие. Ты еще не понял? Объясняю. Сандра подобрала реквизит и выстроила сцену так, чтобы ты повторил знаменитый снимок.

— А откуда она знает про такой снимок? — Ирвин ошарашенно уставился на Лайзу.

Та наклонила голову.

— Раз она знает, значит было откуда узнать…

В коридоре послышался неясный шум. Оба вздрогнули. Ирвин осторожно выглянул из-за угла. Никого. Он вернулся на место, закрыл ноутбук, чтобы не видеть проклятого двойника.

— Зачем ей это было нужно?

Лайза провела пальцем по серой металлической крышке.

— Чтобы кто-то смог обвинить тебя в плагиате.

— Кто? — настороженно спросил Ирвин. — Ты тут все знаешь — может, расскажешь?

Черные очки уставились на него.

— Я не все могу тебе рассказать. К тому же ты ошибаешься: я мало что знаю, не интересуюсь сплетнями и интригами. Но я вижу: ты кому-то перебежал дорожку. И этот кто-то сегодня тебя собрался подставить перед боссом. А скорее всего, не только перед ним.

— Возможно, возможно… — растерянно пробормотал Ирвин. Спохватившись, решился уточнить: — А как, думаешь, отреагирует босс?

— Все его реакции можно просчитать. — Лайза принялась разгибать пальцы. — Во-первых, босс ненавидит повторение пройденного.

— Возможно…

— Во-вторых, — Лайза выпрямила указательный палец, — если он не заметит, то произойдет нечто худшее. Фотография публикуется, факт плагиата фиксируется, ну а дальше — все по закону: суд, обвинение, ты попадаешь на сумасшедшие деньги. Или получаешь срок. Мне известны такие случаи. Особенно настырными по судебной части оказываются живучие старики.

— Возможно… — Ирвин стоял, упершись ладонями в край подоконника и машинально покачиваясь, невидящим взглядом следя за ползущей по стеклу мухой.

— Кстати, этот француз до сих пор жив. Хотя давным-давно ничего не снимает. Но бдительно следит за публикациями. Там, на этом сайте, — Лайза кивнула на закрытый ноутбук, — статья о результатах недавнего судебного разбирательства. Ну что ж… не ты первый, Не ты последний.

— Возможно.

Лайзе изменила ее обычная невозмутимость. Она раздраженно вздернула голову.

— Ну что ты заладил: возможно, возможно!.. Надо думать теперь, что делать. Вернее, надо было думать раньше!

— Да, — спокойно ответил Ирвин. — Ну что ж, дело сделано. Будем разбираться. Расскажи, почему ты кинулась искать этот снимок?

— Хорошо. — Лайза вздохнула. — Вспомни тот день, когда Сандра приехала с сумками, набитыми театральным реквизитом и старинными шмотками. Помнишь, как ты старался? Помнишь, как ты был огорчен? Ты понял, что получилось?

— Я не понял. Но меня поразил контраст, — медленно проговорил Ирвин, что-то соображая. — Да! Меня тогда поразило: каждая складка на одежде модели жила, а лицо красавицы — мертвое. Мертвое, понимаешь? Не живое, кукольное…

Лайза кивнула.

— Вспоминаем дальше. Когда она сидела, прикрывшись веером а-ля маркиза Помпадур в будуаре, у вас произошел короткий разговор. Помнишь?

— Если честно, не помню. Я тогда обдумывал, как бы показать ее лицо через веер.

— Зато я помню. Она спросила, как ты относишься к работам знаменитого французского фотографа. Именно этого фотографа.

— Точно, точно… А я ответил, что меня европейцы вообще не интересуют, а лишь американские мастера.

— Ну вот. Ты открыл свои карты. Видно, в тот момент и было решено подловить тебя на «Обнаженной музыке».

— Что за музыка?

Лайза похлопала рукой по ноутбуку.

— Так называется та картинка, на которой тебя решили подловить.

— Да, им это удалось, — сдержанно откликнулся Ирвин.

— Я не могла ничего изменить…

— А что бы ты могла сделать? — Ирвин удивленно уставился на Лайзу.

— Многое, — вздохнула ассистентка. — Ведь я запомнила этот разговор. В тот же день собрала всю информацию о мэтре, просмотрела его коллекцию. На всякий случай. Хотя не была уверена, что это понадобится…

В коридоре хлопнула дверь. Оба вздрогнули. Лайза инстинктивно вцепилась в ноутбук, прижала к себе. Ирвин торопливо спросил:

— Почему же ты сразу не сказала? Я бы сообразил, когда Сандра вынула скрипку.

— Ты бы не поверил.

— Возможно. — Ирвин нервно прислушался. Дверь опять хлопнула. Он с тревогой поглядел на Лайзу. — Это она. Меня ищет.

— Да. — Лайза вмиг стала спокойной, как прежде. — Ну что ж, пусть ищет. Мы ее — тоже. Пошли.

Она решительно двинулась по коридору. Ирвин шел рядом, суровый, собранный, готовый на все. Вдруг резко наклонился к уху Лайзы.

— Ты все сделала правильно. Так все и должно было произойти. Она должна была провести свою игру до конца. Но… я все-таки не знаю… неужели она сама это все придумала?

Лайза замедлила шаги. До двери оставалось еще метров двадцать. Не поворачивая головы, шепотом произнесла:

— Я думаю… ее кто-то заставил. Я догадываюсь кто…

— Скажи.

Лайза взялась за дверную ручку.

— Нет. Пусть признается сама предательница.

— Верно, — кивнул Ирвин.

Лайза решительно открыла дверь.

 

17

Сандра, в джинсах и футболке, стояла лицом к окну и говорила по мобильнику. Она так была поглощена разговором, что не услышала вторжения. Ирвина поразил ее голос. Еще ни разу не звучали при нем такие необычайные интонации: смесь злобы, покорности, усталости, отчаяния, страха. С кем она говорит? Не шевелясь, крепко держа Лайзу за руку, он вслушивался в странные слова, пытаясь постичь их смысл.

— Я же говорю — нет еще… Не знаю… На столе, как и договорились.

Ирвин невольно бросил взгляд на стол, где аккуратно помещенный в центре, в гордом одиночестве красовался его шедевр. Любому вошедшему картинка сразу должна была попасться на глаза. Кто должен был быть этот вошедший? Босс?

Мысль прервали всхлипывания Сандры. Вцепившись в ручку окна, она умоляющим голосом громко убеждала кого-то:

— Я еще раз говорю!.. Я сделала все, что могла!..

Лайза медленно повернула голову к Ирвину. Он почувствовал, как ледяной пот прошиб его до самых пяток. Все так и есть, как она говорила! Он рванулся вперед, но на этот раз Лайза, вцепившись ногтями в его руку, удержала на месте.

— Пусть скажет все… — прошипела она ему почти неслышно.

Но Сандра все равно бы их не услышала. Она дергала ручку окна, заходясь рыданиями.

— Я не знаю, где он! Понятия не имею! Его нигде нет, я смотрела! Когда я вышла, его уже не было! Нет, никто не заходил. Лайза?

Лайза задрожала. Сквозь слезы Сандра усмехнулась.

— Нет, на этот счет можешь не волноваться. После того, что она увидела, едва ли осмелится… Ее игра кончилась, она больше не помешает!

Лайза едва слышно застонала — от бешенства или ненависти, Ирвин не мог догадаться, но почти непроизвольно погладил ее по руке и почувствовал, как она сразу успокоилась. Сандра продолжала нервно строить предположения — похоже, она была на грани истерики, и Ирвин почувствовал к ней мгновенную жалость. Разрываясь между несовместимыми чувствами, все еще не замечаемый Сандрой, он продолжал слушать ее голос, срывающийся в крик:

— Да найду я его!

Выслушав ответ, сразу сникла, убрала руку с окна, принялась вытирать слезы.

— Ладно. Хорошо. Но тогда я тоже уйду…

Ее прервали. После небольшого молчания послышалось еле различимое:

— Хорошо. Слушаюсь.

Сандра выключила трубку, отошла от окна и увидела застывшую на пороге пару.

В следующую секунду раздался пронзительный визг. Ирвин кинулся к ней, схватил за плечи, попытался зажать рот рукой. Сандра рванулась с такой силой, какую Ирвин меньше всего мог ожидать, одновременно со всей силой впившись зубами в его пальцы. От боли и неожиданности он выпустил ее. Сандра кинулась к выходу, но Лайза вцепилась в ее футболку мертвой хваткой. Майка затрещала, Сандра попыталась ударить Лайзу локтем в лицо. Черные очки едва не слетели, но Лайза успела уклониться от удара, не выпуская добычу.

— Закрой дверь, Ирвин! — не теряя присутствия духа, громко распорядилась она, держа бьющуюся Сандру с цепкостью опытного копа. — Не выпустим, пока не расколется!

Ирвин подлетел к двери, повернул ключ, вытащил его и сунул в карман. Сандра наблюдала за его действиями, перестав кричать, лишь тихо рыча от ярости и страха.

На какую-то долю секунды все застыли. Потом Сандра резко повернула голову к Лайзе.

— Пусти меня! Теперь тебе нечего бояться!

— Я тебя и не боюсь, — спокойно ответила Лайза, разжимая хватку. — Ты всего лишь маленький гаденыш…

Сандра размахнулась и со всей силы дала ей пощечину. Тут уже Ирвин схватил ее за руку, крикнув Лайзе:

— Замолчи! Не отвечай! Прекрати этот кошмар, или я вызову полицию!

Лайза величественно подняла голову.

— Я и не собиралась ей отвечать. Она всего лишь подтвердила, что я права. Меня больше интересует тот большой гад, который управляет этими шкодливыми ручками!

Сандра вздрогнула. Ирвин почувствовал, как ее рука, так точно квалифицированная, обмякла и обвисла, и выпустил ее с непроизвольным отвращением.

— Пустите меня… — прошептала Сандра, ни к кому не обращаясь. — Пустите меня. Я не виновата.

— Отпустим, — спокойно произнес Ирвин, — когда ты нам обо всем расскажешь. Я верю, что ты не виновата.

Уловив гневное движение Лайзы, он обернулся к ней.

— Лайза, не зная причин, не делай выводов!

— Хорошо, — мрачно ответила она, опускаясь на стул, — тогда сам с ней разбирайся.

Ирвин пододвинул стул и сел рядом с ней.

— Мы тебя слушаем, Сандра.

Он взял со стола фотографию. Показал ее стоявшей напротив девушке. По ее лицу текли тушь, грим, слезы, волосы спутаны — вид пойманного зверя.

— Что все это значит? Для чего все это было затеяно?

Сандра молчала, лишь судорожно всхлипывая. Ирвин решил приняться за допрос более конкретно.

— Кто тебе велел вести игру?

В ответ послышалось тихо и односложно:

— Кортби.

— Я так и думала, — усмехнулась Лайза. — Наш ведущий фотограф, собственной персоной. Все ясно. Можешь не продолжать, Сандра. Мне все ясно. Примитивный прием — убрать соперника. Не ожидала я от местного классика такой мелочности…

— Может быть, тебе и ясно, а мне нет, — прервал ее Ирвин. Обернулся к Сандре: — Поподробнее, пожалуйста.

Опустив голову, Сандра тихо проговорила:

— Если бы вы знали… какая сволочь этот ведущий фотограф…

— Объясни.

— Он ведет двойной образ жизни. Совмещает роли респектабельного мастера знаменитого агентства и наглого папарацци, свободного от всех моральных обязательств.

При слове «папарацци» Лайза насторожилась. Опередив Ирвина, тоном федерального судьи задала вопрос:

— Теперь объясни следующее: почему для этой цели он выбрал именно тебя.

Сандра помолчала. Замявшись, проговорила:

— Ну… у него были для этого достаточные основания.

— Какие? — не отставала Лайза.

Сандра в ответ взглянула на нее — и во взгляде было столько страха, ненависти, растерянности, что Лайза удивленно продолжила:

— Ты хочешь сказать, что это… из-за меня? Но при чем тут я?

Сандра, казалось, готова была выскочить в окно. С трудом подбирая слова, заставила себя выговорить:

— Помнишь тот день, когда мы с тобой вышли в финал общеамериканского конкурса красоты?

Лайза вздрогнула. Громко вскрикнула:

— Не может быть!

Сандра цинично усмехнулась — словно нервная реакция Лайзы необъяснимым образом вернула ей равновесие.

— На этом свете может быть все, милая. Ты уже догадалась, да? Так бывает. Бывает, иногда одна девушка просит одного папарацци организовать автокатастрофу для другой.

— Зачем? — тихо проговорила Лайза, закрывая лицо руками.

— Потому что, когда Кортби делал мою фотосессию для презентации, он объяснил, кто будет моей главной конкуренткой.

— Значит, в голубом «субару» был…

Лайза так и не сумела произнести имя главного виновника своих бед. Она обессиленно опустила голову. Ирвин положил руку ей на плечо, продолжая следить за Сандрой и обдумывать все сказанное. Каждая новость что-то добивала в нем и одновременно рождала странное чувство освобождения.

Сандра перевела взгляд на него.

— Да, Ирвин, и за тобой он тоже следит, с самого начала. Он все держит под контролем.

— Значит, он тебя шантажировал? — спросил Ирвин. — Ведь не добровольно же ты пошла на то, чтобы подставить меня с плагиатом?

Сандра ответила, старательно сохраняя спокойный тон:

— Догадливый ты, Ирвин. Конечно же шантажировал. Гад предъявил мне видеозапись того разговора, когда я предлагала ему убрать конкурентку. Ирвин, я сволочь. Но, Ирвин, я была такая глупая! И это было моим последним шансом пробиться наверх! Пойми, Ирвин, победителей не судят! Все средства хороши! — Ее голос становился все громче и увереннее. — Это он мне так сказал, он, Кортби! Он получил надо мной такую власть, что я его боялась, и я ему верила, и я на него надеялась! Я сразу стала его послушной куклой, а после этой записи мне ничего не оставалось делать, как выполнять все его приказания.

— А если бы он велел тебе задушить меня во сне? — спросил Ирвин. — Задушила бы?

Сандра судорожно сглотнула, словно избавляясь от комка в горле. Наступило долгое молчание.

Наконец Сандра глухо проговорила:

— Я ни у кого не прошу прощения. Можете сдавать меня в полицию. Вы теперь все знаете. И про меня, и про Кортби.

— Да, сладкая парочка, — сказала Лайза. — Вернее, горькая. Вернее, тухлая, как вчерашнее…

— Можешь теперь говорить что угодно. Я призналась во всем, и больше вы ничего от меня не получите.

Сандра выпрямилась. Ее лицо, заплаканное, испачканное тушью, с красными пятнами на щеках, не вызывало у Ирвина больше ни любви, ни жажды обладания, ни восторга, ни ненависти — только жалость, смешанную с брезгливостью. И он не мог решить, что делать с этим неожиданным признанием. Обратиться в полицию? Но ему еще ничто не угрожает. И не будет угрожать. А то, что произошло с Лайзой, вправе судить лишь она сама. Будет ли ей легче, когда Сандру с Кортби укатают на длительное заключение? Берта ей это не вернет, как не вернет ни красоту, ни…

При этой мысли Ирвин взглянул на Лайзу. Та, не замечая ни его, ни Сандры, уронив на колени скрещенные руки, полусогнувшись, сидела в глубокой задумчивости, она вся ушла в свои воспоминания, чувства, мысли. От них ее оторвал спокойный голос Сандры:

— Итак, господа судьи, что вы намерены теперь со мной делать?

Ирвин ответил за обоих:

— Уходи.

— Хорошо. Я знаю твое великодушие, Ирвин. Обещаю и я со своей стороны: больше вы обо мне никогда не услышите.

— Утопишься в Ниагарском водопаде? — зло спросила Лайза.

Сандра уже вполне овладела собой. На издевку ухмыльнулась.

— Не дождешься. Мир большой. Уеду куда-нибудь подальше. Может, в Мексику, а может, и в Европу. Буду жить другие жизни, пока не увяну. И еще раз обещаю вам обоим: вы никогда не увидите ни меня, ни Кортби. Мы не вернемся в Америку.

— Захвати своего личного папарацци, — посоветовала Лайза.

Сандра неожиданно рассмеялась.

— Вот он удивится, когда меня не найдет! Впрочем, найдет. Но это мое личное дело… — Она перевела на фотографа просветлевший взгляд. — Ты выпустишь меня, Ирвин? Пока не передумал…

Ирвин нащупал в кармане ключ, пошел к выходу. Постоял, ожидая, пока Сандра вернется из-за перегородки с пакетами в руках. Широко открыл дверь, пропустил ее, стараясь не коснуться. Она в последний раз подняла голову, взглянула ему прямо в глаза и, прочитав в них свой приговор, вздохнула.

— Я не прошу у тебя прощения. Но, Ирвин, все мы слабы, все мы грешны, все мы смертны. Так говорил мой первый муж, самый умный. Он меня простил и потому до сих пор жив, здоров и счастлив. Может быть, и ты, когда станешь старше, научишься понимать и прощать человеческие грехи. Я по крайней мере никого не сужу, всех прощаю. Меня терзали и мучили не меньше. Отвечаю тем же, вот и все. Я виновата не больше других. Прощайте.

— Прощай, — тихо ответил Ирвин.

— Счастливого пути, — саркастически добавила Лайза, не вставая со стула.

Ирвин закрыл дверь. Вернулся, сел на место. Взглянул на Лайзу, все еще приходившую в себя после всех этих жутких новостей.

— Ты считаешь, я должен был сдать ее в полицию?

Лайза мгновенно превратилась в суровую, замкнутую ассистентку.

— Нет, не считаю. Мои с ней счеты сведены. У меня претензий нет. Но я не прощу ей никогда, что она согласилась на такую подлость по отношению к тебе! Ты-то перед ней ни в чем не виноват!

Ирвин изумленно вгляделся в лицо Лайзы, пытаясь проникнуть в ее тайные мысли, но черные очки на глазах хранили их крепко.

— Меньше всего я ожидал от тебя такого… — Он замялся, чтобы проглотить словцо «идиотство». — Такой странности. Быстро же ты ее простила!

Лайза опустила голову еще ниже, словно боясь, чтобы Ирвин все-таки не разглядел ее тайны.

— Да что тут ожидать… — медленно ответила она. — Все случилось потому, что должно было случиться. Я не смогла спасти от них Берта, поэтому я просто была обязана спасти тебя. Если бы это повторилось с тобой, я бы точно не… Прости, я совсем запуталась, сама не знаю что говорю. — Она тряхнула головой, быстро смущенно улыбнулась. — То есть я хотела сказать, что беда могла случиться с тобой так или иначе, раньше или позже, и, может быть, лучше, что ты сразу прошел через этот кошмар…

— Да, — кивнул Ирвин. — Я и сам удивляюсь, что угодил в переделку. Меньше всего ожидал такого в этом Нью-Йорке.

— Ну, слово «конкуренция» тебе, думаю, хорошо известно…

— Нет, знаешь, не очень. Там, в газете, у меня не было конкурентов.

— Здесь будут. Не по таланту, — торопливо добавила Лайза, не давая перебить себя. — По пробивным качествам. По умению быстрее другого схватить вкусный кусок. По умению качественно обгадить работу другого в глазах шефа. И еще по всяким другим параметрам.

— Ну, если ты все понимаешь, тогда уж объясни все до конца. Ведь мы не успели договорить…

Ирвин кивнул на ноутбук, который Лайза мимоходом швырнула на край стола, перед тем как схватить Сандру.

Лайза отчетливо и медленно проговорила:

— Как я теперь понимаю, целью нашего ведущего фотографа было после публикации шедевра уличить молодого соперника в элементарном плагиате со всеми вытекающими последствиями.

— Какими?

— Общественный позор, — терпеливо принялась перечислять Лайза. — Суд. Неподъемный штраф. После этого тебе было бы уже не подняться, Ирвин. Я не интересовалась делами Кортби, но думаю, что ты не первый, кого он так убирает со своего пути. Прием отработан и должен был сработать и в этот раз.

— Но не сработает, — прервал ее Ирвин.

Он встал, обернулся к столу. Взял в руки фотографию. Еще раз всмотрелся.

Вот он, его шедевр, его гордость, залог будущей славы. Шедевр, который никому никогда не увидеть.

И быстрым движением фотограф швырнул снимок в пасть бумагоуничтожителя.

 

18

Лайза молча наблюдала за последним аутодафе.

Вместо того чтобы отправиться мыть руки, Ирвин тяжело опустился на стул. Локтем уперся в стол, уставился на пустую стену.

— Ну вот и все, — произнес он наконец.

Лайза встала, осторожно подошла к нему, присела на край стола — почти как босс когда-то… Очень давно, в первый счастливый день пребывания в этом проклятом Нью-Йорке.

— Я чувствую себя как после лихорадки, — сказал Ирвин, не глядя на ассистентку.

Та кивнула.

— Еще бы. Потерять такую удачу…

— Да. Потерять свой единственный шанс. Вот, оказывается, как заканчиваются слишком радужные надежды. Могильным склепом шредера.

— Ах, вот о чем ты… Я имела в виду другое.

— Что? — Ирвин удивленно поднял брови.

Лайза кивнула на дверь.

— А! — усмехнулся Ирвин. — Ну, считай, что это была болезнь в легкой форме. Она уже прошла. Я выздоровел.

Лайза покачала головой. В ее голосе послышалась горечь.

— Значит, правы философы, которые считают, что для мужчины любовь всего лишь болезнь?

— А для женщин?

— А для женщин — самое главное, — внушительным тоном ответила она.

— Какая ты образованная, Лайза! Откуда ты столько знаешь?

Она лишь усмехнулась. Слезла со стола и прошла на кухню. Чем-то захлопала, застучала. Через минуту раздалось гуденье кофемолки. Еще через пару минут донесся аромат свежего кофе.

Ирвин продолжал сидеть, подперев голову руками, ощущая небывалую опустошенность. Это просто тупость, говорил он себе. Вот он я такой, какой есть. Настоящий человек выявляется не в минуту победы, а в минуту полного поражения, когда больше нечего терять, не за что цепляться. Тогда человек встает на четвереньки и начинает выть на луну. А я просто тупо сижу и не знаю, что делать. Вот эта девушка, которая хлопочет там, на кухне, — она знает, что делать. И та, которая покинула меня навсегда, тоже знает, что делать. Забудет меня через пять минут, если уже не забыла. Найдет нового мужа, с новым автомобилем. Или этот тип придумает для нее новое сверхсекретное задание… Впрочем, черт с ней. Но неужели у нас с ней было — всего несколько часов назад — то, что называется любовью? Кажется, прошло несколько лет. Как все было потрясающе красиво…

Но неожиданно и болезненно царапнуло воспоминание об ощущении пустоты после очередного любовного забытья. Значит, так оно и было. Значит, он имел дело просто с куклой, живым воплощением резиновой женщины. С ней можно было делать что угодно, только любить ее было нельзя.

А он любил. Он задыхался от любви, он шептал ей эти слова, почти не отводя губ от ее губ, вдыхая ее аромат, наслаждаясь бархатистостью ее кожи — всей, от груди до кончиков ног, особенно там, куда она сама вела его руку…

Но и это воспоминание прозвучало фальшивой нотой — таким тупицей и идиотом казался Ирвину тот человек, который был на его месте всего несколько часов назад. Он почувствовал, будто стремительно превращается в старика, и невольно взглянул на отражение в зеркале. Хмурый, растрепанный парень в мятой майке с надписью «Объектив видит все», подняв небритое лицо над немытыми руками, смотрел на него недовольным взглядом. Ирвин отвернулся.

Нет, дружище, такого тебя ни одна женщина не полюбит. Надо хотя бы умыться и побриться…

Но зачем? Для кого? — продолжал Ирвин свои тленные мысли, снова обхватив голову руками, невольно прислушиваясь к шуму из кухни.

Может быть, вот для таких, как эта ассистентка? Таких, как Лайза? Ему вспомнились насмешливо-завистливые слова Сандры: «Вот из таких дурочек и получаются настоящие жены».

А ведь она права, вдруг подумал Ирвин. Почему эти стервы всегда такие умные? Сандра стерва, но она права, она знает жизнь, знает женщин. Потому-то, наверно, и ненавидит Лайзу, что сама неспособна на такую обыденную, неинтересную, некрасивую форму существования, как та, на которую обрекла себя дурнушка Лайза. Вот уж действительно — важнее не то, как женщина выглядит, а то, как она умеет любить, заботиться, готовить, наконец. Как умеет понимать тебя. А может, даже и понимать не надо, просто — принимать такого, какой ты есть?..

— Есть будешь?

Ирвин вздрогнул от неожиданного отклика из кухни. Раздались шаги, и не успел он ответить, как увидел улыбающуюся Лайзу с подносом в руках.

— Где будешь завтракать? Здесь или лучше на кухне?

Ирвин сумрачно улыбнулся.

— Все равно. Давай сюда. По правде сказать, совсем не могу и не хочу ничего есть…

— А ты попробуй. — Лайза осторожно поставила перед ним большой блестящий металлический поднос. Чашка кофе со сливками, огромный сандвич с аппетитно пахнущей горячей котлетой, салат из грибов и яиц с помидорами, десерт из клубники с киви и апельсинами, виноградный коктейль… Ирвин принялся за завтрак нехотя, но не заметил, как уплел все дочиста. Он обнаружил этот факт, когда потянулся за салфеткой. Засмеялся и, возвращая поднос Лайзе, спросил:

— А ты? Ты поела?

— Конечно, — улыбнулась она. — Пока готовила.

— Ты очень вкусно готовишь.

— Мне нравится готовить. Хотя это не очень современно.

— Мне нравится, что ты несовременная.

Лайза опять смущенно улыбнулась и, не найдясь что ответить, предпочла удалиться на кухню. Через минуту она вернулась, неся на вешалке безукоризненно отглаженную белую рубашку и любимые синие джинсы Ирвина.

— Спасибо, — пробормотал он растерянно. — Я не ожидал… Когда ты успела?

— Пока готовила.

— У тебя и это отлично получается.

— Я люблю гладить мужские рубашки. Когда… когда я была с Бертом, я все мечтала, что мы поженимся и я каждое утро буду ему гладить чистую белую рубашку… — Она опустила голову и замолчала.

Ирвин коснулся ее руки.

— Прости. Ты молодец. Ты умница, столько умеешь, столько знаешь… Ты просто клад. Ты обязательно найдешь себе хорошего мужа, и ему будет за что любить тебя!

Тирада получилась более чем искренной. Лайза вздрогнула, вздохнула, закивала головой.

— Да, надеюсь…

Ирвин взял одежду и отправился за перегородку.

Душ на этот раз был не ледяным — комфортно теплым. Ирвин старательно приводил себя в порядок, невольно уводя взгляд от разбросанных по ванной комнате женских принадлежностей одежды и парфюмерии.

Ничего, Лайза все это уберет. Уберет более чем старательно. Выкинет последнюю память о Сандре.

Ирвин снова помрачнел. На какое-то время заботы Лайзы отогнали призрак профессиональной катастрофы, мысли о ней, как и тягостные воспоминания о любовной трагедии, так нелепо завершившейся. Одеваясь, он теперь уже совсем ясно чувствовал, что все эти заботы — о теле, об одежде, об удобствах — не лучше тех хлопот, которые воздают покойному, перед тем как зарыть его поглубже в землю и со вздохом облегчения забыть навсегда. Так и миру никогда не будет дела до глупого самонадеянного юноши, который пытался удивить его своими подвигами. А мир об этом даже не узнал.

Если бы Ирвин был один, осталось бы только подхватить дорожную сумку и отправиться на вокзал. Но в студии была Лайза. Копошилась, как всегда, что-то убирала, чистила, наводила порядок. Что-то напевала…

Ирвин подошел к стеллажу с аппаратурой. Взял в руки камеру. Чудесная, великолепная камера, которая так и не послужила святому искусству.

Лайза, с пылесосом в руках, следила за ним. Перехватила его взгляд, ободряюще улыбнулась. Ирвину ничего не оставалось, как изобразить в ответ оптимистическую улыбку.

— А все-таки классную вещь я сделал!

Лайза выключила пылесос, нажала кнопку, провод с гудением поехал внутрь. Наклонившись, она сняла насадку, убрала агрегат в шкаф. Сняла хозяйственные перчатки, подошла к Ирвину, который продолжал разглядывать студийные фотопринадлежности, словно прощаясь с каждой навсегда.

— Я хочу тебе сказать… Я уверена… убеждена: если тебе удалось повторить шедевр французского мэтра, это значит, что у тебя сумасшедший творческий потенциал. И босс должен в этом убедиться.

Ирвин глухо произнес, убирая фотовспышку в футляр:

— Но не мог же я пойти к боссу с плагиатом. Пусть и невольным. Да и время уже ушло. У меня нет ни единой мысли. Я банкрот.

Лайза положила ладонь на белоснежный рукав рубашки.

— Зато у меня есть.

— Что? — тупо уставился на нее Ирвин.

— Есть одна идея. Какая тебе разница теперь, что снимать? Почему бы не рискнуть в последний раз? Терять нечего.

Ирвин пожал плечами. Неожиданное предложение походило на протянутую соломинку. Но Лайза права, терять-то нечего.

— И что за идея? — спросил он наполовину с насмешкой, наполовину с любопытством.

— Ты все узнаешь, — таинственно улыбнулась Лайза. — Только мне надо ненадолго отлучиться.

— О'кей.

— Только, Ирвин, обещай, что ты меня дождешься.

— Дождусь, — вяло кивнул он.

Лайза направилась к выходу и остановилась. Вернулась, посмотрела ему в глаза.

— Мне страшно тебя оставлять одного в такую минуту.

— А я не один. — Ирвин достал со стеллажа толстый старинный фотоальбом. Я с дедом. Мы с дедом тебя тут подождем.

— Ну тогда я побежала.

— О'кей.

— Я постараюсь побыстрей…

И Ирвин снова ощутил то странное чувство, которое преследовало его всю неделю. Когда Лайза была рядом, он не замечал ее, но, как только ассистентка покидала студию, возникал вакуум, как будто из помещения исчезала какая-то невидимая, но существенная эмоциональная составляющая. И впервые Ирвину невыносимо захотелось, чтобы Лайза вернулась, как можно быстрей вернулась!

Чтобы скоротать ожидание, он принялся листать дедовский альбом. Взгляд упал на фотографию, которую Ирвин сначала собирался пропустить. Он делал этот портрет в последние месяцы жизни деда. В костлявых пальцах зажаты очки — старые, треснувшие, заушина перетянута скотчем. Из воротника заношенной рубашки торчит тощая жилистая шея с выпирающим кадыком. Дед незадолго до этого сломал бритву, упорно отказывался купить новую, седая щетина торчала во все стороны. Ирвин подозревал, что старик просто боялся бриться, чтобы не порезаться, — так дрожали у него руки. Лицо — почти совсем не лицо, одни морщины. Больной, жалкий, несчастный. Зачем я его увековечил таким? Он мне не защита. Я ему плохой внук.

— Плохой я тебе внук, дед, — громко произнес Ирвин. — Видишь, и фотограф никудышный. Мы с тобой крупно ошиблись. Тебе надо было отдать меня в моряки, как я просил в пять лет.

Дед смотрел с портрета и молчал. А что ему было сказать? Все проиграно, и дед и внук это понимали.

Ирвин не выдержал и захлопнул альбом.

Да, кажется, с любовью я тоже пролетел, подумал он. Надо было сразу обратить внимание на добродетельную Лайзу, а не втюриваться, как последний болван, в коварную и бездушную красавицу. И стал бы счастлив и благополучен, как все нормальные люди…

Прошел за перегородку, рухнул на диван. Положил фолиант на грудь. Уставился в потолок.

Но Лайза должна понять это нелепое увлечение Сандрой, этой Мисс Техас, должна понять и простить. Только надо как-то суметь объясниться, надо суметь…

Ирвин нащупал в кармане мобильник.

Нет, Лайза никогда не простит, что он ее в упор не видел все эти дни. Да и как-то стыдно и неловко сначала предаваться любовным утехам с одной, а потом клясться в вечной верности другой… Самое лучшее — побыстрее вернуться в Джорджтаун. Надо позвонить в справочное бюро. Когда идет первый поезд?

Ирвин опять глянул в угол, где стояла дорожная сумка.

Но он обещал дождаться Лайзу… Хорошо. Он ее дождется и, быть может, использует последний шанс — возьмет да и спросит, сразу и прямо: ты поедешь со мной в Джорджтаун?

Что она ответит? Лайза, обиженная на весь мир…

 

19

Но, как ни пытался Ирвин представить себе реакцию Лайзы или ее дальнейшие действия, он даже приблизительно не мог вообразить, что его ожидает.

В дверь постучали. Ирвин изумленно обернулся. Кто это может быть? Он осторожно подошел к двери. Прежде чем открыть, прислушался. С той стороны — только легкий шорох. Не в силах терпеть, Ирвин решительно повернул ручку и рванул дверь на себя.

В следующую секунду ему показалось, что он грезит наяву. Перед ним стояла прекрасная невеста. Ослепительное явление, которое меньше всего можно было ожидать на пороге рабочей студии. И только по знакомой, чуть извиняющейся улыбке Ирвин понял, что это Лайза — Лайза, которая сменила черные очки, вечную шапочку, неизменный шарф, серый костюм и разношенные туфли на полный свадебный наряд.

Ирвин охнул. Лайза рассмеялась и подала ему руку. Все еще ошеломленный, он бережно провел ее в комнату, не решаясь спросить, что все это значит, лихорадочно соображая на ходу, откуда и зачем явилось все это великолепие.

Пышное, многослойное, переливающееся радужными перламутровыми оттенками платье. Изящные руки затянуты в длинные белые перчатки. Невеста, настоящая невеста — от жемчужной диадемы до остроносых туфелек на высоченном каблуке. Образец невинности, эталон девушки, наконец-то идущей под венец!

Ирвин, как сомнамбула, неуверенным шагом приблизился к чудесному видению, боясь лишь одного: что видение исчезнет, опять скроется в своем трагическом прошлом.

— Лайза, — только и смог прошептать он. — Лайза…

— Да, — прошептали в ответ. — Узнал?

Ирвин закивал — глаза его заблестели радостью.

— С трудом. Ты… ты необыкновенно хороша. Но откуда у тебя все это?

Светившееся радостью лицо Лайзы вмиг погасло. В этот же миг Ирвин понял бестактность своего вопроса. Но не успел он выкрутиться, как Лайза ровным голосом ответила:

— Я хранила эти вещи со дня… с того дня… как память. И вот теперь решила использовать их как аксессуары для съемки. Красота еще ни разу не принесла мне ничего хорошего. Одни несчастья и проблемы. Так вот я и решила: пусть хоть раз моя красота послужит доброму делу. Подойдет тебе такая модель?

Ирвин опять кивнул, не в силах ответить. В голове его кипела мешанина противоречивых мыслей и чувств. С острой радостью он осознавал лишь одно: ассистентка не утратила в жуткой катастрофе ни толики красоты, ни толики очарования. Значит, она спрятала свои потрясающие достоинства под личиной несчастной жертвы! Боясь повторения печального опыта, когда ее красота принесла лишь горе и боль… Красота, да… но совсем другая! Не агрессивная красота хитроумной и коварной Сандры — в красоте ассистентки чувствовалось спокойное и тихое очарование, которое, словно волшебный туман, окутывало и захватывало окружающий мир.

И все же Ирвин не мог поверить, что его хлопотливая, занудная, сверхзаботливая ассистентка, неказистая и молчаливая, угрюмо прячущаяся в придуманный футляр, эта серая мышка в одно мгновение превратилась в невесту, от которой невозможно отвести взгляда.

И тут только Ирвин ясно осознал подвиг, на который решилась Лайза.

Она не только успела отвести от Ирвина обвинение в плагиате. Лайза вознамерилась заменить подлую Мисс Техас — и как заменить!

Все великолепие свадебного наряда, все несбывшиеся мечты о прекрасном будущем она решила отдать в жертву замыслу нового снимка. Снимка, который и должен стать тем самым шедевром, которого от него так ждут!

Перед ошалевшим от открывающихся творческих перспектив мастером стояла полностью готовая к съемке высококлассная фотомодель.

— Может быть, начнем работу? — привычным озабоченным тоном ассистентки спросила невеста. — Время-то уходит.

— Успеем… — пробормотал Ирвин, машинально присматриваясь к освещению.

— Надеюсь, я не зря старалась!

Лайза улыбнулась — да так ослепительно, что Ирвин мгновенно вспомнил, что перед ним как-никак победительница конкурса красоты штата Иллинойс.

Фотографа охватило то самое настоящее вдохновение, которого, бывало, годами, десятилетиями ждут и не дожидаются даже самые опытные мастера.

— Сосредоточься, — скомандовал Ирвин.

Лайза кивнула.

— Какой образ нужен?

Ирвин прищурился, вглядываясь не столько в модель, сколько в свое видение.

— Я думаю, мы сделаем кадр, если ты сумеешь выразить две взаимоисключающие эмоции…

Лайза взглянула на него тревожно и удивленно.

Мысли Ирвина шли вслух неудержимым потоком, он сам не мог бы сказать, к кому они были обращены, но модель понимала их вполне.

— Сейчас в тебе преобладает грусть по несостоявшемуся замужеству…

— Есть немного…

— Но появилась надежда на будущее счастье. Вдруг возник новый шанс…

— Это трудновато.

— А ты представь, будто я — твой суженый, — улыбнулся Ирвин.

Лайза смущенно вскинула глаза.

— Постараюсь.

Ирвин увлеченно продолжал:

— Я должен уловить тот самый момент, когда невеста уже простилась с прошлым, но еще не обрела будущего.

— Момент истины, — тихо подсказала ассистентка.

— Точно, — кивнул Ирвин. — Ну, вперед?

И началось странное действо, слияние в едином творческом порыве фотографа и его модели.

Фотограф менял объективы.

Фотограф поправлял освещение.

Фотограф то становился на колени, то распластывался на полу, то запрыгивал на стремянку.

И ни разу из уст Ирвина не вырвалось ни одного указания модели, которая вела себя совершенно естественно, органично, без малейшей фальши, свойственной многим и многим признанным красавицам.

Слов не требовалось. Оказалось, что предыдущие дни, наполненные волнениями, рутиной, хлопотами, надеждами и разочарованиями, так сблизили фотографа-стажера и бывшую Мисс, нынешнюю ассистентку, как не сближают долгие любовные ночи. Оказалось, что за эти дни Лайза досконально изучила его желания, его вкусы, его привычки, его жесты, его мимику. Все это произошло незаметно, само собой, почти без слов.

Слова им были не нужны. И часы, отмеченные лишь щелчками затвора, прошли незаметно. Никогда еще Ирвин не работал с таким упоением. С упоением и яростью, каких сам от себя не ожидал. Сама работа приносила нескончаемое наслаждение. Или та, которая так неожиданно преобразила свою роль ассистентки. И самое себя. И самого Ирвина.

Вдруг, после очередного кадра, в каком-то безумном порыве, от избытка нахлынувших чувств, фотограф чмокнул прелестную модель в щеку — и продолжил искать тот единственно верный ракурс, который эффектно и точно передаст то чувство, что таилось в глазах преобразившейся ассистентки, в самой их глубине.

Лайза продолжала терпеливо позировать, прижав руку к щеке, точно берегла нечаянный поцелуй, слегка наклонив голову, глядя на Ирвина со странной улыбкой, которую ему еще не доводилось видеть ни у нее, ни тем более у Сандры. Выражения смущения, печали, загадки, радости, надежды, страха, волнения, казалось, сменялись каждую секунду, делая лицо девушки неотразимо притягательным. Хотелось вглядываться и вглядываться, чтобы не пропустить ни одного оттенка в этой общей ауре очарования.

Ирвин начал торопиться, боясь, что не успеет выжать все возможное из благоприятной ситуации. Он испытывал странное захватывающее чувство — что с каждым щелчком затвора он все ближе и ближе приближается к высоте, которую еще ни разу не покорял.

Ирвин упивался могуществом раскрепощенного творца и одновременно радовался за Лайзу. Он был уверен, что теперь она никогда, ни за что не вернется в свою серую скорлупу, не спрячет изумительные глаза за черной непроницаемостью очков. Похоже, Лайза возродилась, как феникс из пепла. И внешняя красота, которую так долго прятали от посторонних взглядов, вернулась в этот мир, чтобы дополнить красоту внутреннюю, чтобы выявить и представить миру во всем сиянии необычайное душевное богатство, величие беспредельной преданности, безграничной доброты.

Ирвин был так взволнован, так возбужден, так взвинчен, что дважды уронил штатив и расколол самый дорогой объектив.

Впрочем, аппаратура давно требовала обновления. Босс все простит, когда увидит шедевр. А шедевр сделан — и Ирвин в этом не сомневался еще до просмотра кадров.

Фотосессия кончилась. Лайза устало опустилась на стул. Ирвин отправился в лабораторию, но по пути взглянул на ассистентку — просто так, не через видоискатель фотоаппарата — и испытал новое потрясение.

Лайза продолжала сидеть неподвижно и отрешенно, словно готовая все начать сначала, если результат не устроит мастера. Но повторения не потребовалось.

Когда Ирвин вернулся, с улыбкой счастья держа в руках снимок, навстречу ему шла ассистентка с мобильником в руке.

— Кажется, получилось, — сказал фотограф. — Показать?

Лайза улыбнулась — неуверенно и боязливо.

Ирвин протянул ей фотографию.

— Да, — тихо произнесла Лайза. — Но я и не сомневалась…

— Что ты хорошо получишься? — весело перебил ее Ирвин.

— Что у тебя получится.

— Ну, как считаешь? Можно это показать боссу?

— Можно. Он тебя ждет. Я уже договорилась. — Перехватив изумленный взгляд Ирвина, Лайза твердо произнесла: — Да, Ирвин. Я была в тебе уверена. Я чувствовала, что получится. Поэтому уже обо всем договорилась. Босс тебя ждет.

— Спасибо… — произнес Ирвин. — Ты была так уверена?

— Да. Я все увидела в твоих глазах.

— И что же ты увидела?

Ирвин осторожно положил бесценный снимок на стол и близко подошел к ассистентке. Лайза в ответ только спокойно улыбнулась. Ирвин наклонился над ней.

Лайза, не сопротивляясь, отдалась силе крепких мужских рук. И ее губы, всегда тесно сжатые, хранившие неведомую тайну, приблизились к его еще робким и несмелым губам так близко, что больше им ничего не оставалось, как слиться в затяжном поцелуе.

Нет ни прошлого, ни будущего. Есть только эта минута, которую надо длить, длить, длить…

— Еще…

И опять — губы к губам, и в ответ не то шепот, не то вздох:

— Еще…

— Я тебя люблю…

— Еще…

— Люблю…

И снова тишина, и бесконечная минута счастья.

Тишина во всем мире. Тишина в себе самом.

Губами осторожно провел по шее. Нервно пульсирует жилка, а вздох почти переходит в стон.

— О, что ты делаешь!.. О, не надо! О, я сейчас умру!

— Не надо умирать… Лучше вот так, да?

— Да… Ну, еще… Ирвин…

— Я тут. Я с тобой. Я тебя люблю.

— Люби меня… Еще…

И опять бесконечное счастье соединяет уста.

— Ты не бросишь меня, Лайза?

— Не надо слов. Целуй меня. Я так давно этого ждала, так давно этого хотела…

— И молчала.

— Ты знаешь почему. Я надеялась, что ты все поймешь сам.

— Я тупой. Мне надо все говорить. Мужчины тупые, ты знаешь?

— Нет.

— Вот теперь знаешь.

— Нет… Ты умница. Ты гений. Я тебя люблю.

— За гениальность? Я счастлив и горд.

— Ирвин… Не будь таким глупым…

— Так я гений или дурак?

Смех, переходящий в поцелуй.

И снова губы скользят к нежной шее, дальше и ниже. А нежные руки осторожно отклоняют натиск, и снова — уста к устам.

— Ну что ты?..

— Погоди… Я так счастлива… Пусть все так и останется.

— Я хочу…

— О, не надо! Не спеши!

Руки упираются все сильнее. И минута, счастливейшая из минут, наконец минует. Как и все счастливые минуты на этом свете.

Оба вздохнули одновременно — и трудно понять, с сожалением или радостью.

Лайза первая вспомнила о неизбежном визите к боссу.

— Тебе пора.

— Только бы ты понравилась боссу…

— Не я, а мой образ.

— Для меня теперь это одно и то же.

— Не преувеличивай.

— Нисколько.

Ирвин снова потянулся к Лайзе, но она остановила его непреклонным жестом.

— А помнишь, ты говорил: с моделью надо работать, а не…

Фотограф лишь хмыкнул в ответ. Он выпрямился, не зная, как вести себя дальше. Мужская гордость советовала не отступать, профессиональная — немедленно мчаться к боссу.

Лайза лукаво наблюдала за ним.

Чтобы избавиться от наваждения, Ирвин взял в руки фотографию, на которой навеки запечатлелись и свет, и радость, и грусть, и тоска невесты, давно потерявшей одного жениха и вот-вот, кажется, обретающей нового.

Да, это было то, чего так упорно добивался фотохудожник. Это был шедевр.

— Торопись, Ирвин, — сказала Лайза, протягивая ему прозрачную папку. — Торопись.

Он осторожно упаковал бесценный снимок. Взглянул на ассистентку.

— Может, поедем вместе?

Лайза засмеялась.

— Боишься?

— Нет, — усмехнулся Ирвин. — Но волнуюсь.

— Соберись. Да, тебя ждет суровый мужской разговор, а женщинам в таких случаях лучше не присутствовать.

Лайза ласково коснулась губами щеки Ирвина — точь-в-точь как он чмокнул ее во время съемки.

— Будь уверен в себе!

— О'кей.

Открывая дверь, Ирвин спохватился:

— А ты никуда не денешься?

— Я дождусь тебя, — уверенно пообещала Лайза. — Все будет хорошо.

— Буду надеяться, — сказал Ирвин — то ли про исход встречи с боссом, то ли про что-то сугубо личное и не менее важное, чем созданный шедевр. — Буду надеяться…

 

20

По дороге Ирвин спохватился, что забыл позвонить секретарше, предупредить о своем позднем явлении. Слова Лайзы, конечно, могли служить подтверждением, но все же, поднимаясь в лифте с прижатой к груди папкой, возможно, хранившей чудесное будущее, он чувствовал, как что-то ноет и холодит где-то в груди — не то от быстрого подъема, не то от предвкушения встречи с боссом.

Ирвин робко потянул офисную дверь, та легко отворилась. Секретарша под светом настольной лампы что-то читала на экране монитора, и ее лицо в непривычном полуосвещении было суровым и неприступным — или так казалось Ирвину, все видевшему в новом ракурсе. Она неохотно отвлеклась от компьютера, небрежно кивнула Ирвину, холодно улыбнулась, нажала кнопку переговорника.

— Мистер Стоктон собственной персоной.

— Пусть подождет!..

Громкий голос босса, от которого завибрировал динамик, не сулил ничего хорошего.

— Пару минут!

Ирвин оцепенел. Самые худшие предчувствия начинали сбываться. Счастливый создатель шедевра превратился в каменного истукана, бледное лицо которого тем не менее выражало полную невозмутимость, мужественную готовность стоять хоть до второго пришествия.

Секретарша вышла из-за стола и принялась приводить его в чувство.

— Ирвин! Ирвин!

— Мне… уходить?

— Да, иди же! Разве ты не слышал приглашение?

— Нет.

— Ты что, оглох? Смелее! Босс тебя не съест! На ужин он предпочитает французские круассаны!

Дружеский смех придал Ирвину силы и мужества. По-прежнему крепко прижимая к груди бесценный шедевр, фотограф вошел в кабинет — и снова оцепенел от неожиданности.

Напротив, за массивным пустым столом, в огромном черном кресле, на фоне абсолютно белой стены, величественно скрестив руки на груди, подняв брови, молча и грозно восседал всемогущий босс с сигарой в уголке рта.

Мужчины в упор смотрели друг на друга и молчали — как в тот день, когда встретились впервые, почти неделю назад.

Вдруг профессионально цепкому взгляду Ирвина показалось, что в представшей перед ним страшной картине для полноты фиаско чего-то недостает.

Пригляделся.

Босс держал в зубах незажженную сигару.

Видимо, переход от страха к недоумению на лице Ирвина оказался слишком заметен — босс схватился за массивную золотую зажигалку. Засмеялся. Бросил ее на стол, швырнул так и не раскуренную сигару в отделанную серебром корзину для бумаг. И как ни в чем не бывало начал разговор:

— М-да… Ну, короче, я в курсе. Твоя ассистентка сообщила мне о каком-то невероятном шедевре. Валяй, парень, показывай, что там удалось состряпать?

Ирвин покорно протянул папку, и босс с необыкновенной ловкостью извлек фотографию сияющей невесты.

Страшнее этой минуты у Ирвина, кажется, не было с момента приезда. И, наверное, кроме смерти деда, — за всю жизнь.

Не в силах наблюдать за выражением лица босса, Ирвин отвернулся и принялся бродить взглядом по комнате. Что-то было не то на стене… чистая белая стена… да, ведь там… взгляд упал на мусорную корзину — и Ирвин едва сдержался, чтобы не вскрикнуть. Доверху заполненную корзину — босс не признавал новомодных уничтожителей бумаг, предпочитая старинное благолепие, — торжественно увенчивали обрывки той фотографии, которая так потрясла Ирвина профессионально сделанной жестокостью. Теперь ясно, почему его задержали в приемной. Босс торопливо рвал в клочья шедевр, исполненный ведущим фотографом агентства, шедевр, который столько времени красовался на почетном месте за его креслом. Значит, Лайза успела рассказать не только про шедевр, но и про Сандру? И про ее покровителя-шантажиста?

Ирвин не отрываясь смотрел на обрывки былой славы преступного соперника, на останки его утраченного могущества. Босс сопел и молчал за спиной. Он явно перебарщивал с психологической паузой. Ирвин не мог заставить себя оглянуться. Наконец тяжелая крепкая рука хлопнула его по спине.

— Парень… Это гениально!..

Ирвин, не веря ушам, обернулся.

— Да. Гениально!

В глазах босса мелодраматически заблестели слезы. Или это так показалось потрясенному Ирвину?

Босс потянулся за носовым платком. То ли всплакнул, то ли высморкался.

— Эх, парень… Твоя фотография…

— Да, вроде бы удалась… — решился промямлить Ирвин. — Вроде удалась…

— Еще как удалась!

Босс вернулся на место, уселся, не выпуская снимка из рук.

— Прекрасная невеста, прекрасная. Какая чистота цвета, какая точность позы, какая виртуозная техника съемки!

— Это само собой.

— Но больше всего меня поразили глаза невесты. Как ты это смог уловить, зафиксировать? Такая любовь в глазах, такая преданность, такая отзывчивость…

Ирвин стал рассматривать фотографию — словно впервые увидев.

— Мне кажется, тут больше заслуга моде… то есть асси… — Не мог решиться, но выговорил: — Лайзы.

— Не скромничай, не скромничай… Хотя, может, ты и прав. Без Лайзы у тебя ничего бы не получилось. Это точно.

Босс шумно вздохнул, любуясь фотографией.

— Такая невеста — мечта любого настоящего мужчины!

— Несомненно.

— Да. Смотри, парень, запомни это! Ты поймал гениальный ракурс! Я бы сказал — любовный ракурс!

Ирвин молча согласился с точным определением.

— Так что, парень, тебе остается лишь одно…

Ирвин ожидал очередную каверзную паузу, но непредсказуемый босс широко улыбнулся и захохотал.

— После такого снимка… ты просто обязан жениться на оригинале!

Ирвин в ответ лишь виновато улыбнулся. Если бы все решалось так просто… Если бы все зависело от него одного…

— Кстати, парень! У меня для тебя хорошие новости!

Босс положил фотографию на стол и весело взглянул на Ирвина.

— В моей конторе образовалось сразу две вакансии! — Босс снова хохотнул. — Вакансии ведущей фотомодели и ведущего фотографа!

— Значит, она выполнила обещание… — прошептал Ирвин.

Босс сделал вид, что не расслышал.

— Укатили, красавчики, в Европу. Ну и черт с ними. Каждый играет со своим дьяволом по-своему. — Босс через плечо ткнул пальцем в сторону опустевшей стены. — А здесь отныне будет висеть твой шедевр! — Босс погрозил пальцем Ирвину. — Но при одном условии…

— Согласен… — тихо произнес фотограф, ошарашенный неожиданным счастьем, — на любые условия.

— Если ты с невестой… — Босс приложил новый шедевр к стене, словно примеряясь: хорошо ли будет смотреться, достойно ли? Обернулся к Ирвину. — Я имею в виду настоящую невесту. Невесту в натуральном, так сказать, виде…

— Я понял. — Ирвин готов был поддержать любую шутку шефа, но успел подумать, что кое-кто тут, пожалуй, тупее его самого.

— Если ты с этой хитруньей Лайзой, которая столько времени водила меня за нос…

— В каком смысле? — осмелился прервать его Ирвин.

Босс замахал руками.

— Не сбивай меня! Не в том смысле, что я к ней чего-то там… гм… а… ну, ты сам видел, какую мумию она из себя изображала! Даже я поверил! Когда она явилась сюда из больницы… Да… ты, парень, не представляешь, как мне ее жалко было! А она, как видишь, всего лишь спрятала свою красоту до поры до времени!

По мнению Ирвина, Лайза поступила совершенно правильно, но и босс, судя по всему, понял вынужденную игру лучшей ассистентки.

— Да. Так вот, про условие. Если ты с ней составишь, так сказать, образцовую семью…

— Постараюсь, — выпрямившись, как на параде, пообещал Ирвин.

— А потом на гребне семейного счастья примешься клепать шедевры и детей!.. — Босс хохотнул над собственным каламбуром и величественно подвел трудный мужской разговор к финалу: — В общем, так: завтра — контракт, послезавтра — свадебное торжество. Такой распорядок церемониала тебя устраивает?

— О'кей! — приложив руку к невидимому козырьку, отрапортовал Ирвин Стоктон, ведущий фотограф одного из ведущих агентств, от которого отныне во многом зависело будущее фирмы, будущее босса — может быть, даже будущее мира…

А его личное будущее поджидало где-то в студии.

Эх, жаль, дед не дожил до триумфа, думал Ирвин. И до свадьбы… Знала ли спасительница Лайза, могла ли догадаться, что и ее судьба делает в эти минуты крутой разворот?.. В том, что Лайза согласится на брак, Ирвин не сомневался ни мгновения…