Карл вернулся домой с работы около половины восьмого.

— Привет, Анни! — крикнул он с порога. — Вкусно пахнет, что на ужин?

— Филе лосося, тушенное в молоке. Еще и со спаржей! — ответила я, выходя из кухни и приветствуя его улыбкой. — Решила приготовить что-нибудь необычное. Ради праздника.

Он смотрел на меня, слегка сдвинув брови: серьезный взгляд, деловой костюм — он все еще пребывал в рабочем настроении.

— В каком смысле?

— Произошло нечто особенное, сама еще не могу в это поверить. — Головокружение не оставляло меня в течение всего дня; какая-то странная невесомость, отрыв от реальности, словно я только что откаталась на самой большой и быстрой в мире карусели. — Ко мне вернулось вдохновение! У меня появился сюжет для второго романа.

Несколько секунд Карл колебался с ответом. Я поняла, что он старается показать мне свою радость, но на деле не осознает всего значения моей новости, а в душе даже посмеивается надо мной.

— Ясно. Тебе, конечно, трудно меня понять, но поверь, это фантастическое чувство. Я просто не могу выразить словами, насколько здорово снова обрести вдохновение! Я ведь думала, что оно уже никогда ко мне не придет. Но главное — ты и вообразить себе не можешь, с чего все началось. Просто ирония судьбы. Этот жуткий случай должен был бы повергнуть меня в ужас, а я… Клянусь, я чувствую себя грифом-стервятником, мне просто стыдно за себя…

Я выпалила все это на одном дыхании, с лихорадочной быстротой и почти истерическим восторгом; я и сама это слышала и видела по настороженной реакции мужа.

— Давай-ка помедленней. Медленней, — повторил он с нажимом. — О каком жутком случае речь?

— Ну… — От радости и волнения я дергалась как кукла на веревочках, движения были судорожными, словно меня било током. Наконец села, чтобы успокоиться, и, собрав волю в кулак, заговорила чуть медленнее и разборчивее: — Я была в здешнем «супермаркете». Говорила с хозяйкой. Ребекка Фишер действительно здесь жила! Представляешь, Карл?! Это она показывала нам дом!

Карл насторожился, взгляд светился сомнением. Возмущенная такой реакцией, я принялась убеждать его с фанатичным упрямством:

— Это правда! Она мне все в деталях описала, и она знает, о чем говорит. Эта тетка из тех деревенских кумушек, которые в курсе всего на свете. Ребекка поселилась здесь, а потом кому-то стало известно, кто она такая, и этот кто-то начал выживать ее отсюда. Она получала анонимные письма, ей выбили все стекла в доме. Вот почему она так поспешно и съехала; вот почему этот дом достался нам, считай, за бесценок.

Не сводя глаз с Карла, я облегченно вздохнула: он начинал проникаться моими словами.

— А как она узнала обо всем этом? — Недоверчивая подозрительность исчезла из его тона. — Ну, тетка из магазина?

— Ее зять служит в управлении полиции Уорхема. Ребекка Фишер обратилась к ним после того, как ей выбили стекла. По всей вероятности, они ничем не могли ей помочь, и вскоре она выставила дом на продажу. Между прочим, она ведь здорово нервничала, тебе не показалось?

— Ну разве что самую малость. Но что в этом удивительного? — с отсутствующим видом отозвался Карл, и я могла поклясться, что мыслями он где-то очень далеко. — Лично меня не волнует, что она жила здесь, и вообще вся эта история не волнует — ты ж меня знаешь, я не впечатлительная натура. Но тебя-то подобные россказни должны были напугать до смерти. И вдруг на тебе — новый прилив вдохновения?

— В чем-то ты прав, из магазина я прибежала домой в страхе. Решила выяснить поподробнее все, что касается этого дела, разузнать, что представляла собой Ребекка Фишер. Зашла в Google, покопалась на сайтах. В основном там сведения мне уже известные, но кое-что заставило по-настоящему призадуматься — об окружении, в котором она выросла, плюс история с ее пожизненной анонимностью. Словом… как бы сказать… искра моего воображения вспыхнула! Я понимаю, история жуткая, но не могу отделаться от мысли, что из нее выйдет потрясающий сюжет для триллера.

Даже сейчас чувство вины яростно, но без надежды на победу боролось во мне с эйфорией. Во время короткой паузы мне почудилось осуждение в глазах Карла, и я поспешила выдвинуть доводы в свою защиту:

— Я не намерена использовать трагедию человека в собственных интересах. Это будет серьезная книга. Захватывающая, но серьезная. И я не собираюсь опираться целиком и полностью на реальное дело, лишь в общих чертах. — Я очень старалась говорить спокойно и рассудительно, но скоро уже опять тараторила, глотая звуки: — Да я весь день ни о чем другом думать не могла, а потом даже набросала кое-что. Итак. Вот тебе основная идея. Женщина выходит из тюрьмы с абсолютно новыми документами, на другое имя, поселяется в забытом богом месте; все принимают на веру то, кем она, по ее словам, является. Она находит работу, выходит замуж, но кто она такая на самом деле, не знает даже муж, а она и не помышляет о том, чтобы ему открыться, поскольку очень сильно его любит и боится, что, узнав правду, он бросит ее. Ну так вот, время идет, ей уже пятьдесят, она живет совершенно другой жизнью, она счастлива, у нее есть семья. И тут в деревне появляется некто, знавший ее по тюрьме. Ее начинают шантажировать… — Я выдохлась. Дальше в голове не было ничего, кроме пустоты, — вроде как чистый экран монитора с подмигивающим наверху курсором. — Вот пока и все. Что ты об этом думаешь? — С замиранием сердца я смотрела на Карла.

— Вот это да, — протянул он. — Похоже, для тебя это действительно находка, Анни. Думаю, стоящая выйдет книга.

Гигантская волна облегчения захлестнула меня. Боже, как я боялась неуклюже-вежливого неприятия на лице мужа, как это было бы страшно — преподнести ему бесценную, на мой взгляд, идею и обнаружить, что он счел ее никчемной.

— Надеюсь, так и будет, — кивнула я. — И вот еще что — мне хочется написать историю от первого лица, с точки зрения героини, Ребекки Фишер. Разумеется, в книге не будет Ребекки Фишер, а будет только…

— …ее судьба. Само собой. — Карл улыбнулся. — Задачка не из простых, верно? Я не писатель, но отлично понимаю, что ты никогда не оказалась бы в компании отъявленных убийц.

— Еще чего. Хотя уже начинаю об этом жалеть. Будь у меня криминальные наклонности, я бы точно знала, как сделать свою героиню живой. Правда, мы собственными глазами видели Ребекку Фишер, но та встреча мало чем поможет. — Вдохновение подстегивало меня, мысли избороздили морщинами лоб. — Придется искать другой способ вникнуть поглубже в проблему. Я уже заказала в Интернете книгу о Ребекке Фишер. Попробую поспрашивать жителей деревни, выясню, как к ней относились, попытаюсь узнать, какой она им виделась. Кто-нибудь из местных должен был если не дружить, то хотя бы общаться с ней по-соседски.

— Что ж, желаю удачи. Очень продуктивный у тебя сегодня выдался день, как я погляжу. И я очень рад, что у тебя наконец появилась новая идея. Замечательная идея! — Полную энтузиазма тираду он неожиданно заключил словами: — Считай меня тупоголовым мещанином, но хватит о высоком, я голодный как волк. Хочешь, я сам добавлю спаржу в наше праздничное блюдо?

За ужином Карл за обе щеки уплетал мою стряпню, у меня же аппетит пропал начисто, а голова напоминала взболтанную жестянку кока-колы — мысли так и бурлили. Разговор зашел о скором дне рождения его брата, Карл поинтересовался моими соображениями о достойном подарке, потом рассказал о ком-то из новых сослуживцев. Однако мысль о романе буквально прожигала дырку в моем мозгу, так что разговоры на любые другие темы я пропускала мимо ушей, хотя и делала все возможное, чтобы не выдать себя ни взглядом, ни словом. Мы столько времени отдали обсуждению моей новой идеи, что сегодня вечером я просто не имела права к этому возвращаться. Кроме того, в глубине души я чувствовала, что Карл не до конца понимает, как много значит для меня будущая книга.

К полуночи Карл уже похрапывал негромко и ритмично, а я лежала рядом с чугунной от мыслей головой. В какой-то момент я осознала, что не была до конца откровенной с Карлом, — не потому, что хотела ввести его в заблуждение, а потому, что сама боялась взглянуть правде в глаза. Описывая ему свою ошеломляющую, ни с чем не сравнимую радость обретения вдохновения, я интуитивно понимала, что со мной еще кое-что происходит: почти суеверный ужас, охвативший меня по дороге из магазина, медленно, но неуклонно обретал очарование.

Восторг рождения новой идеи. Тревога, связанная с источником ее появления. Когда начали вырисовываться первые смутные черты персонажей и сюжетных линий, оба эти чувства слились во мраке и сплавились в нечто единое, чему я не могла найти названия, — саднящее, шаткое, неуловимое.

Проснулась я раньше обычного. Карл еще крепко спал, часы на тумбочке у кровати показывали шесть с минутами. Обычно у меня и мысли не возникало подниматься в такую рань, но сегодня я не смогла побороть искушение выскочить из постели.

Не потревожив Карла, я вышла из спальни и тихонько спустилась вниз по лестнице. Окна по всему дому были зашторены, отчего все вокруг казалось унылым и безжизненным, холодным и серым, как остывший пепел. Раздвинув шторы на окне в кухне, я с удовольствием подставила лицо потоку солнечных лучей — пусть неяркий, неуверенный и нежаркий, но это был солнечный свет.

Некоторое время я стояла у окна, глядя на сад и частокол деревьев позади него. Что-то было гипнотическое в панораме, возникшей внезапно, будто из ниоткуда. Вглядываясь вдаль, я чувствовала себя так, словно я одна в доме. Я не привыкла к рассветному солнцу — все вокруг казалось призрачным. Мне подумалось, что и Ребекка Фишер, возможно, приходила сюда на рассвете, когда начала получать анонимные угрозы, стояла на этом самом месте, не зная, что предпринять, не находя, как и я, покоя во сне. Я вспомнила о собачьем ошейнике, забытом в шкафчике; вспомнила, что в марте, когда она водила нас по дому, мы не заметили ничего, что указывало бы на животное в доме. Воображение нарисовало картинку: собака лежит в углу у двери, безучастно наблюдая за хозяйкой, а та вспоминает, за что ее так ненавидят…

Поежившись от утренней прохлады, я оторвала взгляд от пейзажа, сварила себе крепкий кофе, закурила и устроилась за столом, положив перед собой большой блокнот и шариковую ручку. Намеренно отмахнувшись от витавших, казалось, вокруг меня воспоминаний и образов, я сосредоточилась на фактах. Трагедия, ужас — все то, что может быть сплетено в художественный замысел.

Сделать это оказалось проще, чем я предполагала, — основной сюжет романа, пришедший мне в голову вчера, был развит и дополнен с почти пугающей меня быстротой. По мере того как я наспех заносила в блокнот пометки к начальному этапу повествования, новые подробности уже вырисовывались в воображении. Девочка-убийца, создавшая себе под прикрытием вымышленного имени совершенно новую, счастливую респектабельную жизнь и репутацию столпа деревенского общества. Ее обходительная соседка, на деле мстительная шантажистка, — в прошлом офицер полиции, узнавшая на пенсии, почем фунт лиха. Случайная встреча в местном магазине и моментальное узнавание…

Мой неразборчивый почерк не поддается расшифровке. Со временем он переродился в мелкие, разные по высоте закорючки — такое впечатление, будто кто-то диктует мне текст со скоростью несколько тысяч слов в час, а я, не владея стенографией, пытаюсь не пропустить не единого. Я продолжала лихорадочно строчить свои каракули, когда за спиной раздался голос Карла:

— Анни? Какого черта ты тут делаешь?

Я обернулась, испуганно вздрогнув, словно он застукал меня за постыдным или преступным деянием. В халате, взъерошенный со сна, Карл стоял в дверном проеме.

— Э-э-э… Решила кое-что написать. Точнее, кое-какие наброски сделать. До настоящей работы над романом еще очень далеко, — с фальшивой небрежностью произнесла я, будто меня привело сюда желание перехватить чего-нибудь, а не чувство нестерпимого голода. Зря старалась, судя по лицу Карла.

— Я и не подозревал, что ты способна встать в такую рань без особой необходимости, — заметил он, настороженно глядя на меня. — Еще только без десяти семь. И давно ты здесь?

Больше чем три четверти часа, мысленно прикинула я. С ума сойти, как пролетело время.

— Минут десять или около того, — быстро соврала я. — А вообще не знаю. Так вдруг захотелось кое-что набросать…

— Вот это, я понимаю, самоотдача. — Карл улыбнулся, и по его глазам я поняла, что он все же причисляет меня скорее к очаровательно непостижимым «артистическим натурам», нежели к уныло-враждебным «сумасбродам». — А я проснулся пару минут назад и никак не мог сообразить, куда ты подевалась. Надеюсь, я не слишком вторгся в творческий процесс?

— Не волнуйся, я запросто продолжу с того места, на котором прервалась. — С этими словами я захлопнула и закрыла на засов тяжелую дверь, за которой бились в поисках выхода мысли. — Кофе?

— Спасибо, нет. Сперва побреюсь и приму душ. Оставляю тебя наедине с работой — только не очень усердствуй.

Прислушиваясь к его шагам на втором этаже, я попыталась вернуться к перипетиям сюжета, но впустую. Карл наконец отбыл на службу, я разочарованно ощутила, что поток мыслей и идей превратился в тоненькую струйку, которая вот-вот совсем иссякнет. И поняла: виноват этот дом. В отсутствие Карла дом действовал на меня угнетающе, сбивал с толку, напоминал, как мало я знаю о главной героине будущей книги. Нервная женщина средних лет, хозяйка собаки, ошейник которой она забыла при переезде. Женщина с потухшими, в красных прожилках глазами и жидкими седыми прядями, небрежно стянутыми на затылке канцелярской резинкой. Женщина, чьи личные качества, думы и переживания — загадка для меня. Незнакомка…

Ход моих мыслей прервался скрипом двери, ведущей во двор. Обернувшись, я увидела соседского кота. Сокс застыл на пороге с учтиво-властным видом герцога, дожидающегося, когда его проведут в ложу «Савоя». Рыжее создание насмешило меня; улыбаясь, я встала из-за стола.

— Привет, мальчик. В чем дело? Лиз на работе? Ну заходи, угощу тебя молочком.

Я налила молока в блюдце и вернулась за стол. Приятно иметь живую душу рядом. Пусть бы Сокс навещал меня днем — Карл начинает чихать только при непосредственном контакте с кошкой или собакой. Прежде чем приступить к молоку, Сокс бросил на меня взгляд — скорее взгляд узнавания, чем благодарности. Вылакав угощение, покрутил головой, стряхивая капли с усов, и улегся в самый центр широкого квадрата солнечного света на кафельном полу — то ли позагорать собрался, то ли вздремнуть.

Внимание гостю явно не требовалось, и, машинально закурив, я снова углубилась в записи. Увы, недавние дурные предчувствия меня не обманули. С каждой страницы блокнота на меня таращилась пустота, делая общую схему сюжета безрадостно плоской.

Спустя некоторое время меня вновь напугал звук со стороны двери во двор — на этот раз отрывистое, игривое постукивание пальцами. Приподнявшись на стуле, я увидела в окно голову Лиз с торчащими из пучка каштановыми прядями. Неряшливость в облике, как правило, мила моему сердцу, поскольку указывает на ранимость натуры, но в случае с Лиз определенно свидетельствовала об обратном: женщина слишком занята, практична и уверена в себе, чтобы заботиться о внешнем виде сверх чистоплотности. Ее обветренное лицо лишь подтверждало это: Лиз явно не пользовалась никакой косметикой — и не желала пользоваться.

— Добрый день, моя милая, — весело приветствовала она меня, входя в кухню. — Простите, что отрываю вас от дел, я хотела спросить, не видели ли вы… О, да вот он. Я только что вернулась из библиотеки, а его нигде нет. Надеюсь, он вам не мешает.

— Вовсе нет, — поспешила успокоить я соседку. — Мне даже нравится, что он рядом.

— Понимаю, моя милая, но если он вам надоест, шуганите без всяких церемоний. Вечно рыщет в поисках еды, вроде дома не кормят, обжора маленький! — Она улыбалась, с нежностью глядя на Сокса, затем ее взгляд переместился на стол, на исчерканную каракулями страницу блокнота, на пепельницу. — О-о! Надеюсь, я не оторвала вас от работы? Письмо кому-то пишете?

Я вспомнила, что тогда, в нашу первую встречу, не сказала ей о своих литературных делах, да и сейчас, по-моему, момент был неподходящий. Ну ни малейшего желания у меня не было делиться мыслями и получить в ответ осторожно-подозрительный взгляд, — все, что я знала об этой даме, говорило, что она посчитала бы мои литературные занятия дурновкусием, если не явным психическим отклонением.

— Да-да, — кивнула я, — письмо подруге из Рединга. Стараюсь не рвать связи.

— И правильно. Я всегда считала, что разговор по телефону и письмо — не одно и то же, хотя в нынешнее время многие и находят телефонное общение более удобным. А вот моя мама часто повторяла, что телефонный разговор на память не сохранишь.

Короткая, неловкая пауза, которой мне хватило, чтобы еще кое-что понять про Лиз: она не из приятных неожиданных гостей. Я ощущала ее скрытый, но очевидный интерес к деталям моего быта и очень старалась не думать о том неодобрении, что она прятала за дружеской улыбкой. Пепельница с окурками, похоже, явилась самым явным свидетельством моей распущенности. Оставалось только радоваться, что рядом не оказался ополовиненный бокал вина.

— Пойду, пожалуй, Анна, — сказала она. — Надеюсь, до скорой встречи.

Наклонившись, она подхватила Сокса — руки оказались на удивление маленькими и изящными, без следов деревенского труда. Блеснули на солнце два кольца — широкая золотая полоска обручального и перстень с квадратным изумрудом в обрамлении бриллиантов. Неся большого рыжего кота к двери, Лиз вдруг обернулась, словно что-то внезапно вспомнив:

— Ах да, моя милая! Не хотите ли заглянуть ко мне через полчасика? Две мои подруги придут выпить чаю и поболтать. Хелен вы видели в день приезда, а вторую зовут Мьюриэл. Думаю, вам будет приятно встретиться с ними. Не хочу быть назойливой, но вам, должно быть, очень одиноко?

Удивительно, сколько изменений может произойти менее чем за сутки. Вчера в это время я была бы счастлива просто встретиться с новыми людьми, завести знакомства. Сегодня причиной моего энтузиазма было нечто совсем другое. Кто-нибудь из подруг Лиз, возможно, общался с Ребеккой Фишер.

— С удовольствием, — отозвалась я. — Большое спасибо за приглашение. До встречи.