В понедельник у нас впереди был долгий период праздности, и даже в четверг времени было более чем достаточно. Но оставшиеся дни исчезали один за другим как сигареты из пачки: вот сейчас их пять штук, а не успеешь и глазом моргнуть — пачка пуста. К субботнему вечеру я начала свыкаться с мыслью, что отныне это наш дом и что большую часть времени я буду здесь в одиночестве. Карл скоро будет проводить все дни в офисе, вдали от меня.

Утром в воскресенье я проснулась рано, часы на прикроватном столике показывали семь. Карл крепко спал. Некоторое время я лежала рядом с ним на спине с широко открытыми глазами, стараясь дышать медленно и глубоко. Мысль о будущем давила на меня. Неопределенность, которая в четверг днем нашептывала пугающие перспективы, заговорила снова, но теперь устрашающе громко и совсем близко; если в первый раз ее голос доносился откуда-то издали, то сейчас звучал будто из-за моего плеча.

Вылеживаться не имело смысла — становилось только хуже, и я тихонько сползла с кровати, надеясь, что Карл не проснется, пока я не совладаю с собой, иначе испорчу ему последний день отдыха своим настроением, которому и названия-то не знаю. В ванной я открыла окно, впуская в дом свежий, пахнущий зеленью утренний воздух. Вся сантехника — смесители, шланг, душевая насадка — была новой и сияла, будто только что доставленная из демонстрационного зала, но абсолютно не соответствовала самой комнате. Признаки старости присутствовали здесь, как въевшийся запах. Я не могла объяснить это ощущение ничем иным, кроме как низким потолком и узким дверным проемом. В этом доме, наверняка простоявшем полвека к тому времени, когда моя мать появилась на свет, запахи одних десятилетий смешались с запахами других десятилетий. Холодный — гораздо холоднее, чем хотелось бы, — и сырой воздух наводил на мысли о чугунных ваннах на массивных лапах, в ржавых потеках, о карболовом мыле и непременном мытье всей семьи раз в неделю.

Вид из окна делал картинку еще ярче. Я выглянула наружу — и невольная дрожь пробежала по телу. За нашим большим, но запущенным садом плотные заросли деревьев с темно-зеленой листвой тянулись до самого горизонта, а над ней простиралось пустое белесое небо цвета выгоревших чернил. Тишина и неподвижность. Я с внезапной тоской вспомнила нашу квартиру в Рединге. Стоило там открыть маленькое, с рифленым стеклом окошко в ванной комнате, как с высоты второго этажа взгляду открывалась жизнь других людей: крытая автобусная остановка с телефонной будкой, злополучная закусочная, которая торгует кебабом и притягивает к себе шумные компании полуночных гуляк. Если в поле зрения никого нет — это наверняка ненадолго и скоро кто-нибудь обязательно пройдет…

Впервые с момента переезда я позволила себе прислушаться к тишине. Карл посапывал в соседней спальне, но тишина оглушала. Какой жуткой станет эта тишина, когда Карла не будет рядом…

Мне надо было сию же минуту убедиться в его присутствии, и, вбежав в спальню, я нырнула под одеяло, теперь уже не заботясь об осторожности. И добилась своего: скрип матраса разбудил Карла, заставил повернуться и подвинуться ближе ко мне.

— Доброе утро, Анни, — пробормотал он, не открывая глаз. — М-м-м… А ведь сегодня последний день нашего безделья…

Я прижалась к нему, мы поцеловались, полусонные объятия плавно перетекли в чувственное завершение утренних ласк. Я пыталась раствориться в этой чувственности, и мне это почти удалось, но, когда мы уже лежали рядышком в полумраке, мои тревоги снова начали проникать в сознание, как рассветные лучи сквозь шторы. Ладони Карла скользили легко, как бы задумчиво, но потом он, словно опытный психотерапевт, сосредоточился на нужных мышцах моего тела.

— В чем дело? Ты сжалась как пружина!

— Нет, все нормально. — Но мы всегда были честными друг с другом. — Понимаешь, я проснулась, пошла в ванную и… я не знаю. Тут так тихо. И все такое старое.

— Это деревня, здесь обычно тихо. И дом действительно старый.

— Понимаю, — неохотно согласилась я, — но здесь вообще все по-другому. Прежде я не думала об этом, а теперь… Здесь все будет совсем иначе.

— Только не мы, — без тени сомнения отозвался Карл, прижимая меня к себе. — Мы все те же, что и раньше, верно?

С этим не поспоришь. Он безусловно был прав, и нечего мне глупить. Минуты шли одна за другой, и я поняла, что не смогу ни расслабиться, ни заснуть снова. Беспокойство буквально вцепилось в меня, я жаждала понять его причину, найти условия примирения с тем простым фактом, что мы здесь живем, убедить себя в том, что наше нынешнее окружение не таит опасности.

— Послушай, — сказала я, резко садясь, — у меня сна ни в одном глазу, к чему зря валяться? Лучше приму душ, оденусь и прогуляюсь до магазина. Не уверена, правда, открыт ли он, но попытка не пытка. У меня сигареты заканчиваются, да и вообще пора узнать, что тут за «супермаркет».

— Господи, ну куда ты пойдешь в такую рань?

— В такую рань? Для воскресенья — пожалуй, а вообще-то уже половина девятого. — Заглянув в его обеспокоенные глаза, я рассмеялась: — Не волнуйся, я никуда тащить тебя не собираюсь. Никто не будет лишать тебя удовольствия поваляться в постели.

Во взгляде Карла вспыхнула надежда.

— Правда? — чуть виновато спросил он. — Если хочешь, я тоже…

— Говорю же, я сама! Считай меня бесстрашным исследователем.

— Ладно, прогуляйся, — сказал он, снова откидываясь на подушку. — Но если к полудню не вернешься, я снаряжу поисковую экспедицию.

Приняв душ, я быстро оделась, вышла из дома и двинулась по заросшей травой обочине, заменявшей в местных условиях тротуар. Наша улица отнюдь не была тесно застроенной — до следующего дома я топала добрых пять минут. Я пыталась наслаждаться окружающей красотой и спокойствием, но беспричинная паника не желала уступать место восхищению. Здесь было красивее, чем в Рединге, но уж слишком много пустого пространства, чтобы не испытывать одиночества, не думать и не тревожиться.

Я подошла к центральной площади, ровно посередине которой возвышалось нечто, смахивающее на крытую эстраду, с одного боку расцвеченную красочными афишами под стеклом. Аккуратные домики с террасами окаймляли площадь с двух сторон. На моих часах было уже почти десять, и цвет неба из голубовато-розового стал синим. Я направилась к «супермаркету» Эбботс-Ньютона и при виде машины возле входа в отель «Буйвол» ускорила шаг, словно ободрившись свидетельством существования здесь жизни.

Когда я вошла, колокольчик над дверью пронзительно звякнул, но за прилавком с табачными изделиями никого не оказалось. Внутри магазин провонял плесенью, освещение было отвратительное, а такого нагромождения товаров мне нигде еще не доводилось видеть. Корзины со сморщенными перележалыми овощами одна поверх другой на стеклянном холодильнике с алкогольными напитками, продаваемыми навынос. Рядом — штабель коробок с чипсами, накренившийся подобно Пизанской башне. Газеты и журналы, похоже, здесь не продавались, зато по углам рассованы неожиданные товары — мотки шерсти с воткнутыми в них спицами, коробки с засахаренными фруктами, даже карты Таро, которым в подобном магазине вовсе не место.

Я никак не могла решиться окликнуть продавца и все еще топталась в раздумьях, когда из открытой двери позади кассы донеслись голоса — поначалу издалека, затем все ближе. Собеседники, похоже, остановились; голоса звучали приглушенно, но достаточно разборчиво.

— Прошу тебя, Джулия! — Молодой мужской голос показался скорее агрессивным, чем умоляющим, и я сразу представила, как его обладатель, стоя в узком проходе, ухватил девушку за руку. — Ну побудь со мной еще немножко. Чего боишься-то?

— Я не могу. Если бабушка узнает, она меня убьет, — беспомощно отозвалась девушка, явно желая угодить всем сразу и не зная, на ком остановить выбор. — Она скоро вернется. Вдруг кто-нибудь скажет, что заходил сюда, а продавцов не было?

— Это вряд ли. У твоей бабки покупателей месяцами не бывает, — презрительно фыркнул парень. — Никак в толк не возьму, зачем ты торчишь тут по выходным. Это ж натуральная дыра.

— У меня что, есть выбор? Мать уже достала, — обиженно огрызнулась девушка. — Не надо было тебе приходить.

— А может, мне захотелось прийти? Подумал — вдруг увижу ту самую Ребекку Фишер.

— Я же тебе говорила, что ее здесь нет! — прошипела девушка. — Ее предупредили, что убьют, если не уберется.

Голоса, приближаясь, зазвучали явственнее.

— Ты серьезно?

— Еще как серьезно. Моя бабушка слышала об этом у дяди Гарольда. Ужас! Прям мурашки по коже.

Наконец парочка нарисовалась в дверном проеме позади кассы — крупная прыщавая рыжая девчонка лет пятнадцати и ее долговязый кавалер с сальными черными волосами, завязанными в хвост. Он и бровью не повел в мою сторону, зато реакция хозяйской внучки была иной.

— Ой, простите, — пролепетала она. — Вам пришлось долго ждать?

— Вовсе нет, — успокоила я, — пустяки. Будьте любезны — блок «Бенсон энд Хеджес».

Пересекая центральную площадь в обратную сторону, я пыталась вникнуть в суть их разговора и вскоре поймала себя на том, что почти перешла на бег, спеша поделиться новостями с Карлом.

Дом встретил меня тишиной. Поднявшись в спальню, я обнаружила смущенного Карла все еще в постели.

— Я ленивый осел, знаю-знаю! Но уж так хотелось по полной отоспаться на всю предстоящую неделю. А ты, как я погляжу, цела и невредима? Выжила после похода в местный супермаркет?

— Ага. Деревенька, похоже, вполне безопасная, хотя и не без странностей. — Присев на кровать, я сразу перешла к делу: — Понимаешь, там, в магазине, я случайно подслушала разговор девчонки-подростка и ее кавалера. По их словам выходит, что Ребекка Фишер жила в этой деревне.

— Что? Та самая Ребекка Фишер? — Изумление Карла было сродни моему в тот момент, когда я услышала в магазине это имя. — Чушь какая-то.

— Тем не менее они так сказали. И еще: кто-то грозился убить Ребекку, если она не уедет отсюда.

Карл нахмурился:

— А откуда стало известно, кто она такая?

— Господи, да откуда же мне знать? Не могла же я пристать с расспросами. Пусть не нарочно, но я ведь подслушала чужой разговор. — После двух лет совместной жизни мне не составило труда расшифровать выражение осмотрительного безразличия на лице Карла. — Ты не веришь ни единому моему слову, так?

— Анни… Лично мне все это кажется дрянной шуткой. В жизни так не бывает, уж во всяком случае, не в сонном царстве типа Эбботс-Ньютона. По-моему, один из этих красавцев попросту морочил другому голову. Что с малолеток возьмешь?

В затхлом сумраке магазина я восприняла услышанные слова как пророчество. А сейчас они мне самой показались нелепыми и насквозь фальшивыми. Я чувствовала себя так, будто, задыхаясь от возбуждения, поведала Карлу грандиозную новость — к примеру, про кота-конькобежца или про чудо-растение, излечивающее все известные болезни, — а он в ответ с добродушным хохотком напомнил мне, что сегодня на календаре первое апреля.

— Ну, пора, наконец, вставать! — Карл спустил ноги с кровати. — Как насчет попозже выйти, перекусить где-нибудь?

Всем видом он показывал, что не замечает моего глуповатого смущения, и я мысленно поблагодарила его за такое великодушие — будь это и вправду глуповатое смущение, его тактичная реакция оказалась бы кстати. Но, сидя в спальне и слушая, как он чистит зубы, я вдруг поняла, что его приземленный скептицизм родил во мне острое чувство сожаления. Я хотела верить, что Ребекка Фишер действительно жила в этой деревне. Я поверила бы во что угодно, лишь бы отвлечься от того, что ожидает меня завтрашним утром.