Алекс шла по дорожке Гайд-парка, и точно также, как она сделала это вчера за обедом, она себя больно ущипнула, чтобы убедиться, что все это не сон.

Но как это может быть реальностью, если она – Александра Ларчмонт, трущобная крыса и бывшая воровка из печально знаменитого района Сент-Джайлс – прогуливается по Гайд-парку в сопровождении виконта, человека, который не только красив, умен и богат, но и ее любовник?

Она держала Колина под руку, незаметно скрестив два пальца, и чувствовала его твердые мускулы под тонким сукном пальто. Они-то определенно были реальными. Она покосилась на Колина, и у нее вырвался вздох удовольствия. Может быть, где-то на свете и существовал более красивый мужчина, но она не могла себе представить, как бы он мог выглядеть.

Однако ее притягивали не только красивые черты его лица. Он обладал всеми качествами, какими она наделяла его в своем воображении после того, как увидела его когда-то в Воксхолле. Умный и остроумный. Добрый и терпеливый. Чувственный и возбуждающий. А когда он доверился ей, это был подарок, который стоил больше, чем все драгоценности на свете.

Его доверие. Она ощутила укол вины – если бы он знал о ее прошлом, если бы вспомнил их встречу в Воксхолле, он вряд ли так безоговорочно доверился бы ей. Но этот подарок не имел цены, и она не собиралась от него отказываться, хотя это и было самонадеянно. Он доверился ей, и она не даст ему повода усомниться в своем выборе.

Он, видимо, что-то почувствовал, потому что повернул к ней голову. В его взгляде была прежняя страсть, и ей пришлось снова незаметно себя ущипнуть, чтобы убедиться, что она здесь, с ним и он по-прежнему смотрит на нее такими же горящими глазами.

– Ты думаешь о том же, что и я? – тихо спросил он, коснувшись ее плечом.

– Не знаю. – Стоит ли признаваться? – Я пыталась убедить себя, что прогулка по Гайд-парку под руку с красивым любовником-виконтом не просто плод моего воображения.

– Хм. Я думал совсем о другом.

– Да? А в каком направлении работают твои мысли?

– Я думал о том, сколько еще пройдет времени до того, когда мы уйдем из этого проклятого парка и я смогу раздеть тебя и снова заняться любовью со своей восхитительной гадалкой.

Ее обдало жаром, и она споткнулась.

– Я не думаю, что Лаки понравится, если его прогулка окажется недолгой. – Она кивнула в сторону щенка, который то мчался впереди них, насколько позволял поводок, то останавливался, чтобы обнюхать каждую травинку.

– Вполне возможно, но могу поспорить, что он скоро выдохнется и мне придется нести его домой на руках. – Он кивнул на парочку, которая шла в нескольких шагах впереди них. – Полагаю, что и мой слуга будет очень недоволен, если наша прогулка закончится слишком быстро. По-моему, Джону очень понравилась твоя подруга Эмма.

– Кажется, симпатия взаимна. С твоей стороны было весьма щедро купить у Эммы весь ящик с апельсинами. Она еще никогда не распродавала их так рано.

– Не надо меня благодарить. С некоторых пор мне очень полюбился этот фрукт. К тому же я заметил, как Джон и Эмма смотрят друг на друга. Так что не только они имели возможность познакомиться, но получается, что Эмма как бы твоя компаньонка.

– А разве мне нужна компаньонка?

– Конечно, нужна. Иначе я поддался бы искушению и затащил бы тебя в кусты средь бела дня.

– О Господи… – Она чуть было не задохнулась при мысли, как это произошло бы. – И это было бы очень плохо.

– Но вполне возможно, если ты не перестанешь так на меня смотреть.

– Как?

– Так, как любой мужчина желает, чтобы на него смотрела женщина. Это… чревато. Особенно если на тебя смотрят такие прекрасные глаза. Полагаю, что другие мужчины сравнили бы их цвет с топазами. А мне кажется, что они цвета шоколада, посыпанного корицей.

– Если учесть твою слабость к сладкому, это приятный комплимент. Тем более что топазам я предпочитаю шоколад.

Он тихо рассмеялся, а потом незаметно дотронулся локтем до ее груди.

– Я знал, что ты необыкновенная, но то, что ты сказала, тем более вслух, делает тебя действительно необыкновенной и исключительной. Я считаю тебя… невероятной.

Они остановились, пока Лаки обнюхивал какую-то кочку.

– Мне нравится, как ты, употребляя обычные слова, делаешь их новыми. Ты всегда так говорил?

– Нет. Ты первая женщина, вдохновившая меня на это.

Она хотела обратить все в шутку, но взгляд его глаз, тон его голоса свидетельствовали о том, что он говорит серьезно.

– Я польщена.

Он рассмеялся, и оба взглянули на щенка, который вилял хвостом в знак того, что он готов бежать дальше.

– Я еще раньше хотел сказать тебе кое о чем, но ты все время отвлекала меня своими чарами, и я забыл. Когда я вчера вечером уходил от Уэксхолла, да и сегодня ранним утром, я видел Робби.

– Робби? – нахмурилась она. – Где?

– Он прятался в кустах около дома. Он уверял, что высматривает тебя.

– Ему не следовало это делать.

– Именно это я ему и сказал. Я уверил его, что о тебе заботятся и что ты в полной безопасности. И что если ты узнаешь, что он прячется здесь, ты будешь беспокоиться.

– Спасибо. Я поговорю с Эммой. Пусть она убедит его, что мне ничто не угрожает и что я скоро вернусь домой.

– Этот ребенок тебя любит.

У Алекс ком подступил к горлу.

– Я тоже его люблю. А что касается любви… – Она кивнула в сторону Джона и Эммы, поглощенных беседой.

– По-моему, они прекрасно поладили, – сказал Колин.

– Не могу сказать, что удивлена. Когда я недавно разложила карты на Эмму, они предсказали, что она встретит высокого и красивого блондина.

– А твой карты предсказали тебе мужчину высокомерного вида, с выдающимся умом и довольно красивой внешностью?

Она вспомнила о своем последнем гадании и об опасности, которую предсказывали карты. Однако ей не хотелось омрачать такой чудесный день и потому она сказала беспечно:

– Да, но это мог быть и не ты, потому что карты не сказали о том, что этот мужчина питает слабость ко всему сладкому.

– А я уверен, что это был я. У меня столько слабостей, что одна просто затерялась среди прочих.

– Кроме сладкого? А какие у тебя еще слабости?

– Скажу, но за плату.

– Сколько?

В его глазах блеснул дьявольский огонек.

– Это не деньги.

– А если я откажусь?

– Тогда ты рискуешь никогда не узнать, какой чувственной может быть игра на бильярде.

– Бильярд? – не поверила она. – Неужели игра на бильярде может быть чувственной?

Он прикрыл ладонью ее руку, а потом медленно провел тыльной стороной по изгибу ее груди. Она вздрогнула.

– Еще какой! Хотя это зависит оттого, с кем играешь.

Он продолжал ее гладить, так что почти начисто лишил способности соображать. Ей пришлось сделать вид, что она обдумывает его слова.

– Ладно, я согласна на твои условия, какими бы ужасными они ни были.

– Отмечено должным образом. Заметь, эти слабости появились совсем недавно. Оказывается, я питаю слабость к апельсинам.

Он быстро провел пальцем по ее соску, и ее сердце замерло.

– Вот как?

– Представь себе. – Он остановился под вязом и повернулся к ней лицом. Их разделял всего один шаг – опасное расстояние, которое легко можно было преодолеть. – А еще – к большим, шоколадного цвета глазам и темным блестящим волосам, – продолжил он. – И к гладкой коже с россыпью веснушек… вот здесь. – Он поднял руку и коснулся пальцами ее щеки. – Ах да. Я забыл упомянуть полные розовые губы.

Господи, неужели он собирается ее поцеловать? Здесь, где все могут их увидеть? Внутри у нее все трепетало, и хотя внутренний голос настоятельно требовал, чтобы она отступила, она была не в силах даже пошевелиться.

– Я питаю к тебе непреодолимую слабость, Александра.

– А я к тебе. – Слова сорвались с ее губ, прежде чем она успела подумать. Но все было настолько очевидно, что отрицать не было никакого смысла.

– Я рад. – Он улыбнулся. – Нет ничего хуже, чем отсутствие взаимности.

Он наклонился к ней, и у нее замерло сердце от предчувствия, которое должно было напугать ее, а вместо этого привело в восторг. Она быстро огляделась – рядом с ними никого не было. Голос разума шептал, что она слишком рискует, позволяя ему такие вольности, но она не слушала его, потому что ждала поцелуя.

Однако сквозь пелену окружавшего ее тумана проник громкий лай, и Колин отступил.

– Похоже, – сказал он немного смущенно, – самый лучший сопровождающий для тебя – это Лаки. Тебе он определенно нужен, потому что я чуть было не забылся, – Он снова предложил ей руку, и они продолжили свою прогулку.

Молчание нарушало лишь щебетание птиц. Наконец она не выдержала и сказала:

– Твоя одержимость начинает меня пугать.

– Так-так. А кто сейчас напрашивается на комплимент?

– Не я.

– Тогда позволь мне уверить тебя, что ты необыкновенная. И самая красивая.

– Тебе нужны очки.

Он покачал головой:

– Твоя красота гораздо более сложная и состоит не только из внешней привлекательности. Она связана с твоей сущностью. С твоей душой. Ты исключительный человек.

– Я вовсе не тот образец, каким ты стараешься меня представить, Колин. Я делала вещи, которыми не могу гордиться.

– Мне было бы трудно назвать человека, который бы мог похвастаться, что всегда поступал правильно. Я сам много раз делал такое, чем не могу гордиться. Но ты, несмотря ни на что, сумела подняться и стала той, кем можно восхищаться. Это само по себе уже необычно.

Он смотрел на нее так, что у нее пересохло в горле. А его слова… Он говорил так, будто знал, что ее прошлое было далеко не безупречно.

– Что ты имеешь в виду?

– Я догадываюсь, что в детстве тебе пришлось столкнуться с большими трудностями. По опыту я знаю, что трудности либо ломают человека, либо закаляют и заставляют его задуматься и принять решение изменить свою жизнь. Я совершенно убежден, что ты все преодолела и хочешь помочь таким, как Робби. Это говорит в твою пользу.

От такого точного определения ей стало немного не по себе.

– Почему ты думаешь, что у меня было трудное детство?

В ее голосе ему послышалась обида, и он ответил:

– Я не хотел тебя обидеть, Александра. У меня склонность изучать людей. Боюсь, что это связано с тем, что я был шпионом. А относительно тебя – это просто заключение, к которому я пришел в результате своих собственных наблюдений. Если я ошибся, прошу прощения.

– И что это были за наблюдения?

– Их много, и они разные. Например, твои руки говорят о том, что ты привыкла к тяжелой работе. Тот факт, что ты полна решимости помочь таким детям, как Робби, наводит меня на мысль, что твое детство было далеко не идиллическим. Когда ты упомянула о том, что твоя мать умерла, мне показалось, что ты была совсем юной, когда это случилось.

На мгновение Алекс вспомнила мать – бледную, тяжелобольную.

– Мне было восемь лет.

– Я понял, что она много для тебя значила.

– Как ты мог это понять? – нахмурилась она. – Я почти ничего о ней не говорила.

– Об этом сказали твои глаза. Я узнал этот взгляд.

– Потому что потерял свою мать, – понимающе кивнула она.

– Да. Что с тобой случилось после того, как она умерла?

Волна болезненных воспоминаний окатила ее, и хотя у нее не было желания вытаскивать на свет божий эту часть своей жизни, ей вдруг захотелось, чтобы он узнал что-нибудь из ее прошлого, по крайней мере достаточно, чтобы понять, что она говорит правду, убеждая его в том, что в ней нет ничего необычного.

– Я стала жить с тетей, сестрой моего отца. Ей не нравилась моя мать, она называла ее цыганским отродьем и не очень-то была рада, что меня ей навязали.

– А твой отец?

– Он был матросом. Он умер, когда я еще была младенцем. Я его, конечно, не помню.

– Мне очень жаль. – Он нежно сжал ее руку. – Твоя тетя, наверное, занималась твоим образованием.

– Ничего подобного. Она занималась только своим сыном Джеральдом, который был на два года старше меня. Я училась, подслушивая у дверей или прячась в кустах под окнами комнаты, где он занимался с учителем. – Она глубоко вздохнула и решила, что нет необходимости добавлять, что тетя вышвырнула ее из дома, когда ей было двенадцать, за то, что она дала в глаз Джеральду, пытавшемуся залезть ей под юбку. – Дом тети был не самым приятным местом. Так же как холодные, темные, пугающие улицы Лондона, где я оказалась. Здесь тогда и началось мое настоящее образование.

– Все это доказывает, что ты относишься к тем, кого трудности закаляют. А что стало с твоей тетей?

– Понятия не имею. С тех пор как она меня выгнала, я ее не видела и ничего о ней не слышала. Да мне это и неинтересно. Насколько я знаю, она умерла. Наверное, так оно и есть. – Она взглянула на него вызывающе. – И какой я после этого человек?

– Простая смертная. Как все мы.

Решив, что достаточно поделилась с ним своими болезненными воспоминаниями, она спросила:

– А ты? Какие ты совершил поступки, о которых сожалеешь?

Он хотел задать ей еще несколько вопросов, но понял, что ей это не понравится. Он надеялся, что она расскажет ему о своей прошлой профессии, но понимал, почему она этого не сделает. Впрочем, если он доверится ей, может быть, и она сделает то же самое. А может, никогда больше не посмотрит на него с сегодняшним восхищением.

– Ты и вправду хочешь узнать? – Он постарался, чтобы его голос был ровным и без эмоций, – То, что ты услышишь, может тебе не понравиться.

– Ты ничего не можешь сказать такого, что заставило бы меня подумать о тебе плохо.

– Смотри, пожалеешь.

– Не пожалею. Я слишком хорошо знаю, что такое стыд, сожаление, ошибки, чтобы кого-то судить. Но если ты не хочешь ничего мне рассказывать, я пойму.

От ее слов, от сострадания, которое он прочел в ее глазах, у него перехватило горло. Его рассердило то, что ей пришлось пережить боль и стыд. Ему захотелось высказать ее бессердечной тетке все, что он думает о том, как она обошлась с осиротевшей племянницей. А то, что она не стала настаивать, чтобы он раскрыл все детали его прежней жизни, заставило его рассказать ей то, чем он никогда ни с кем не делился.

– Я хочу, чтобы ты знала.

Он рассказал ей о той ночи, когда в него стреляли, о том, как он предал своего брата, и о том, как после этого они отдалились друг от друга. И о своей вине, которую он до сих пор чувствует.

Она внимательно его выслушала, а потом сказала:

– Но ведь вы помирились.

– Мне повезло, что он меня простил.

– Твой брат, несомненно, чувствует вину за то, что в тебя стреляли.

– Это случилось исключительно по моей вине. Нейтан никогда не давал мне повода не доверять ему, а я…

– Почему?

– Я провел бесконечное множество часов, задавая себе этот вопрос. Мне стыдно признаться, что я немного ему завидовал. На нем не было такой ответственности, как на мне. Он был свободен, а я не мог быть таким. – Он покачал головой и нахмурился. – Я не хочу, чтобы ты думала, что я пренебрегаю обязанностями, наложенными на меня титулом, и отношусь к ним несерьезно. Это не так. Очень много людей зарабатывает на жизнь, работая на землях нашей семьи. И это ответственность, от которой я никогда не откажусь. Но я также не стану отрицать, что были времена, особенно в молодые годы, когда я многое отдал бы за то, чтобы быть младшим братом. – Он посмотрел на нее таким же вызывающим взглядом, как и она чуть ранее. – Что я за человек после этого?

– Простой смертный.

– Я попал в собственную ловушку, – усмехнулся он. Поколебавшись, он решил выложить все свои карты: – Но были и другие поступки, о которых я никому не говорил.

Она сжала его руку и тихо сказала:

– Тебе не обязательно мне о них рассказывать, Колин.

Но ему вдруг захотелось. По одной-единственной причине – он хотел, чтобы у них не было секретов друг от друга.

– Все годы, когда я был шпионом, я жил во лжи. Даже мой отец не знал, что я был на службе ее величества.

– Я думаю, что в таких случаях это простительно.

Он замедлил шаг, потом и вовсе остановился, повернулся к ней и произнес слова, которых никогда не говорил:

– Я убил человека.

Наступило молчание. Она прервала его, сказав:

– Я уверена, что у тебя на то была причина.

Его поразило спокойствие, с которым она восприняла его признание, но в то же время не удивило. Эта женщина, его неповторимая Александра, не из тех, кто впадает в истерику и требует, чтобы ей принесли нюхательную соль.

– Он предал Англию.

– Значит, он заслужил смерть. Подумай о жизнях, которые ты спас, убив его.

– Ты права. Но… – Его вдруг прорвало. – Я узнал о предательстве Ричарда случайно, когда мы выполняли задание. Если бы не небольшая ошибка с его стороны, я бы ничего не узнал. Я считал его другом, коллегой, человеком, преданным Англии. – Воспоминания о той боли, которую он испытал, узнав о предательстве, нахлынули на него с такой силой, что он закрыл глаза. Но тогда в голове ожили образы тех минут: Ричард, достающий нож. Колин, чтобы опередить его, мгновенно реагирует. Острое лезвие проникает в тело с тошнотворной легкостью. Кровь Ричарда заливает ему руки, а он смотрит, как жизнь уходит из человека, которого он считал своим другом.

– Колин.

Он открыл глаза. Она смотрела на него с сочувствием, но решительно.

– Ты сделал то, что должен был сделать.

Он кивнул:

– Да, в глубине души я это знаю. Но что-то во мне не может забыть, что я лишил жизни человека, заслуживая он того или нет. Я оставил вдовой его жену.

– Своим выбором он сам оставил ее вдовой.

– То же самое мне говорит мой здравый смысл. Но иногда, даже если ты знаешь, что сделал то, что должен был, что это было необходимо, чтобы остаться в живых, все же что-то в тебе отвергает твои действия, возможно, частичка твоей души, которую потерял и которую нельзя вернуть. Это трудно объяснить.

Она сглотнула и сжала его руку.

– Я… я понимаю.

– Что-то мне подсказывало, что ты меня поймешь. Поэтому я тебе и рассказал.

– Ты сказал, что никто об этом не знает. Разве предательство Ричарда не раскрылось?

– Нет. Чтобы избавить от позора его жену, мы решили считать, что он умер как герой.

– Твой брат тоже ничего не знает? – Он покачал головой:

– Единственный человек, кроме меня, который знает настоящие обстоятельства смерти Ричарда, это Уэксхолл. А теперь – ты.

– Даю слово, что никогда не обману твоего доверия.

Он поднес к губам ее руку и поцеловал ее. Ему показалось, что она хочет что-то сказать, но она промолчала, и они пошли дальше.

«Когда-нибудь, – уверил его внутренний голос, – когда-нибудь она тебе все расскажет».

Возможно. Но зачем? Если даже ничего с ними не случится на предстоящем вечере у Уэксхолла, он не может оставаться в Лондоне бесконечно. Ему надо возвращаться в Корнуолл.

С молодой женой.

С женщиной, которую он очень скоро должен будет выбрать. Может быть, если он постарается, он найдет ее сегодня вечером на приеме у Ролстромов.

Какую-то женщину, но не Александру.