Хейли еще спала, а Стивен лежал в ее постели окончательно проснувшийся, глядел в потолок и размышлял. Он думал о том, как прекрасна теперь жизнь. Его новая жизнь. Но его восторженное состояние немедленно улетучилось, когда он вспомнил о неотвратимом отъезде, и волна злости на себя захлестнула его.

Он повел себя непростительно, глупо, неразумно, более того — проявил себя полным эгоистом. Сожалел ли он об этом? Нет. Он попробовал отыскать в себе признаки угрызения совести, но не нашел в своей душе ничего подобного. Эта ночь была слишком хороша, слишком волшебна, чтобы портить ее сожалениями.

Наверное, это было неизбежно. Он возжелал эту женщину с первой же минуты, когда увидел, как она, устав ухаживать за ним, спит на диванчике. Что-то в ней с самого начала привлекло его. Чувства, которые она зажгла в нем, ошеломили его. Прежние любовницы не вызывали у него ничего, кроме похоти; женщины эти охотились за ним из-за его положения в свете, из-за тщеславия либо из-за денег. Ни одна из этих охотниц за титулом и богатством не трогала его сердца, не задевала его разума. Стали бы они гоняться за ним, не будь он маркизом? Возможно, и стали бы, но, уж конечно, исключительно ради постельных развлечений. Хейли не знает, кто он. Она полюбила его ради него самого. И вызвала у него такие чувства, на которые — в этом он готов поклясться — он считал себя просто не способным. Когда она впервые заговорила о Джереми Попплморе, его охватило то, чему он не знал названия, — ревность. Одна мысль о том, что другой — кто бы он ни был — может прикоснуться к ней, наполняла его бешеной яростью. И еще его внезапная, неизвестная нежность к детям, к старым дамам и невоспитанным слугам. Откуда, черт побери, это все взялось? И еще — любовь… Келли полюбила его. И Хейли полюбила его. В горле у него застрял комок размером с чайную чашку. Господи! Ему почти тридцать лет, но никто и никогда не говорил ему таких слов, пока он не приехал сюда. Родственники, за исключением Виктории, с трудом его выносят, а вот Олбрайты, люди, которых он знает всего несколько недель, полюбили его. Стивен потряс головой в полном смятении чувств. Женщина, которую он держал в своих объятиях, стала очень дорога ему. Она искренна и добра как никто. Но любит ли он ее? Он сомневался, что вообще может кого-то любить. Слишком циничным сделала его жизнь в обществе тех, кто любыми средствами пробивается наверх и наносит удары в спину. И слишком пресыщенным и развращенным, чтобы верить в сказки о любящих сердцах, о которых слагают вирши. Хейли пошевелилась во сне, и Стивен обнял ее, прижав к себе. Конечно, ей будет больно, когда она узнает, что он уехал, но он должен это сделать. И в первую очередь для того, чтобы отыскать убийцу, о чем он, судя по всему, забыл с пугающей легкостью. Он должен во что бы то ни стало узнать, кто его враг, иначе ему не жить. Когда тот, кто желает его смерти, будет пойман, Стивен сможет вернуться к своей прежней жизни. А Хейли вернется к своей. Она думает, что полюбила Стивена Барретсона — домашнего учителя, но он знал: со Стивеном Барретсоном, маркизом Гленфилдом, Хейли не захочет иметь ничего общего. Может быть, она найдет свое счастье с Попплдинком? Мысль об этом наполнила Стивена протестом, но он поборол его. Она заслужила счастье. Он не может остаться здесь, и он знает, что его легкомысленный, посвященный поискам удовольствий образ жизни в светском обществе оттолкнет Хейли. Она и пяти минут не выдержала бы общества распутных и порочных прожигательниц жизни. В .его кругу ее стали бы избегать именно из-за всех ее замечательных, очаровательных свойств, делающих ее неповторимой. И кто бы ни завоевал ее сердце, этому мерзавцу сильно повезет. «Поскольку я никогда не увижу, как этот негодяй прикасается к ней. В противном случае это будет мертвый негодяй». На следующее утро Хейли проснулась не сразу; жаркие солнечные лучи уже лились в окно ее спальни. Она потянулась, мышцы ее отозвались приятной болью.

Воспоминания охватили ее, и всю ее залило жаром. Она п; вернула голову, ожидая увидеть рядом с собой Стивена, но кровать была пуста. Она передвинулась так, что голова легла на вмятину, оставленную на подушке его головой, глубоко вздохнула. От белой полотняной простыни исходил его запах. Чистый, лесной и пряный. Прижав его подушку к лицу, молод; женщина обняла ее и счастливо вздохнула. Этой ночью Стивен сделал ее женщиной. И она чувстве вала себя женщиной. Многозначительная улыбка коснулась ее губ, вызвав воспоминания о прикосновениях его рук, вкусе его кожи, о том, как она ощущала его глубоко в себе. Она вздрогнула от наслаждения. Господи, как сможет он удержаться и не рассказать об этом своим родным? Ведь лиц ее выдаст. Она спрыгнула с кровати и подбежала к туалетном столику. Внимательно глядя в зеркало, она искала явны признаков того, что она превратилась в настоящую жен шину. Как ни странно, вид у нее был точно такой же, как и прежде, разве что губы казались припухшими, а глаз сияли счастьем. Хейли торопливо оделась, чувствуя, что она плывет не облаке. Она еще не знала, что скажет Стивену сегодня утром; пока что ей хотелось только увидеть его. После такс» необыкновенной ночи, которую они провели, она сумеет уговорить его остаться в Холстеде. Не может же он помышлять, об отъезде после того, что произошло между ними. Он сказал, что ему нечего предложить ей, но ей ничего нужно, кроме него. Она обхватила себя руками и закружилась по комнате. Сегодня утром нет ничего невозможного есть множество планов, которые нужно осуществить! Во-первых, найти Стивену место учителя где-нибудь поблизости он должен написать и отказаться от прежнего места. Но во можно ли строить планы насчет свадьбы? При мысли об этом по коже ее побежали мурашки. Сколько чудесных дел нужно переделать!

Она едва застегнула платье, как раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказала Хейли.

Вошла Памела; лицо у нее было странное, растерянное.

— Памела! — Хейли бросилась к сестре и обняла ее. — ты провела вечер с Маршаллом? Памела кротко улыбнулась: — Замечательно. Хейли…

— Мне не терпится услышать все-все, все подробности. Давай пойдем вниз и поболтаем за чашкой свежего чая. — И она потянула сестру за руку.

— Минутку, Хейли. Мне нужно сначала кое-что сказать тебе.

Только сейчас Хейли заметила, какое у Памелы растерянное лицо.

— Что-нибудь случилось?

Памела протянула сестре конверт, запечатанный воском.

— Что это такое? — спросила Хейли, недоуменно вертя письмо. На лицевой стороне было написано ее имя.

— Он уехал, Хейли. — Кто?

— Мистер Барретсон. Хейли застыла.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Его коня нет на конюшне…

— Может быть, кто-то из мальчиков либо сам мистер Барретсон поехал покататься, — прервала ее Хейли; она похолодела от ужаса.

Памела покачала головой.

— Это Эндрю и Натан сказали, что лошади нет. Я пошла в комнату мистера Барретсона посмотреть, не уехал ли он покататься. Дверь была открыта, и я вошла. — Памела глубоко втянула воздух и стиснула руки. — В комнате никого не было, постель застелена. На камине лежало вот это.

— Это еще не значит, что он уехал, — возразила Хейли.

— Одежда его исчезла, Хейли. Почувствовав дурноту, молодая женщина прижала руки к груди.

— Откуда ты знаешь?

— В ящиках комода пусто, и в гардеробе тоже. — Памела тронула Хейли за рукав. — Как это ужасно, Хейли.

— Я… мне нужно прочесть эту записку, — сказала Хейли; голова у нее пошла кругом. — Я уверена, что есть какого — то разумное объяснение. Ты извинишь меня, Памела?

— Конечно. Хочешь чаю?

— Да, — сказала Хейли, натужно улыбаясь. — Чашку чаю — это именно то, что мне нужно.

Памела вышла, тихонько закрыв за собой дверь. Хейли. дрожащими пальцами сломала восковую печать на конверт; Колени у нее ослабли, и стоять она не могла; поэтому он: опустилась в кресло и вынула из конверта два листка бумаги

«Моя дорогая Хейли,

когда Вы прочтете это письмо, меня уже не будет в Холстеде. Я знаю, что Вы не поймете, почему я так решил, и когда-нибудь, надеюсь, Вы меня простите. Позвольте мне начать с того, что прошлая ночь была самой прекрасной ночью в моей жизни. Вы скорее всего не поверите этому из-за моего внезапного отъезда, но уверяю Вас, это правда. Я знаю, что мой отъезд причинит Вам боль, но ничего не поделаешь. Вы нисколько не виноваты в моек отъезде, равно как Вы не могли бы ничего сделать, чтобы предотвратить его. Я знал, и мы оба знали, что я уеду в один совсем не прекрасный день. Этот день настал — быстрее, чем мы ожидали. Или, пожалуй, он настал слишком поздно. Если бы я уехал до сегодняшнего дня, вчерашней ночи не было бы. Я навсегда сохраню воспоминания об этой невероятной ночи, Я — эгоистичный негодяй, поскольку позволил всему этому произойти, но все равно я ни о чем не жалею. Очевидно, я не такой замечательный человек, как Вы думали, но ведь я никогда и не притворялся таковым. Вы необычная женщина — единственный человек из всех, кого я встречал в жизни, кто добр по настоящему. Прошу Вас, найдите кого-нибудь, кого Вы полюбите — того, кто будет достоин вас. Если бы обстоятельства были другими — если бы моя жизнь не была такой усложненной, — возможно, все было бы иначе, но во мне, в моей жизни есть нечто — о чем Вы не знаете, — из-за чего я не могу остаться. Прошу Вас, простите, что я уехал вот так, ни с кем не простившись, но мне хотелось, чтобы последним моим воспоминанием о Вас было именно это — ангел, спящий в моих объятиях. Для меня было бы невыносимо видеть в Ваших глазах боль и страдание. Благодарю Вас и Вашу семью за редкую доброту ко мне. Я всегда сохраню благодарность к Вам за то, что Вы спасли мне жизнь. Вы, Хейли, затронули во мне то, чего никому никогда не удавалось затронуть. И я никогда и ни за что не забуду Вас. С глубочайшей нежностью, Стивен».

. В оцепенении, сухими пустыми глазами Хейли смотрела на письмо. Она старалась дышать ровно, не желая поддаваться дикой боли, охватившей ее. «Если я сумею ничего не чувствовать, то выживу. Если я начну плакать, то никогда не остановлюсь». Ей казалось, она слышит голос Стивена, слышит, как он спрашивает ее: «Не сделал ли я тебе больно?» На глаза ее навернулись жаркие слезы, и она резко смахнула их. «Да, Стивен. Ты сделал мне больно». И при этом ей некого винить, кроме самой себя. Он не давал ей никаких обещаний, он дал ей только то, чего она хотела, — возможность стать женщиной. Необычайным усилием воли она спокойно сложила листы, а потом попробовала сунуть их в конверт. Что-то мешало ей, и она заглянула туда. В чем дело? В конверте что-то лежало. Хейли перевернула его, и на ладонь ей высыпались… увядшие анютины глазки. Больше она не могла сдержать слез.