Гром прогремел сильно и неожиданно — как выстрел.

Близкая к панике, запыхавшаяся Элизабет добралась до конюшни вскоре после полуночи. Мортлина нигде не было видно, — вероятно, он ушел спать. Она взяла первое попавшееся седло и, сгибаясь под его тяжестью, быстро оседлала Розамунду. И только выведя кобылу из конюшни, она поняла, что взяла мужское седло. Не задумываясь о приличиях, она сделала то, чего ни разу еще не делала за все время своего пребывания в Англии: задрав юбки выше колен, она села на лошадь верхом. Мышцы протестующе заныли, но она не обращала внимания на неудобства.

Повернув Розамунду, она вгляделась в тропинки, ведущие к лесу: которая из них приведет ее к Остину? Закрыв глаза, она отогнала посторонние мысли и заставила себя сосредоточиться.

«Левая. Я должна выбрать левую тропу».

Без колебаний она поехала по левой тропе. Розамунда шла по грязной дороге, а Элизабет старалась мысленно увидеть Остина. Она знала, что приближается к нему. Но не опоздает ли?

Еще один раскат грома нарушил тишину. Вспышка молнии на мгновение осветила мрачный лес.

И вдалеке Элизабет увидела ее — каменную башню из своих видений. Пустив Розамунду быстрым галопом, она направилась прямо к башне. Мелкие ветки цеплялись за ее руки, а большие — хлестали по плечам, но она почти не чувствовала боли. Упали первые капли — сначала редкие, но через считанные секунды превратившиеся в холодный колючий дождь, безжалостно колотивший по ее плечам. Она выехала из леса и, низко пригнувшись, поскакала через долину. При каждой вспышке молнии перед ней возникал силуэт башни.

Когда до нее оставалось не более тридцати футов, Элизабет остановила Розамунду и стала напряженно вглядываться в темноту. Где же Остин? Вспыхнула молния. Перед Элизабет возвышалась башня. Черная лошадь без всадника паслась у невысокой каменной стены. На земле лицом вниз лежал человек.

— Остин!

Ее сердце забилось от радости и страха. Слава Богу, она нашла его… но не слишком ли поздно?

Элизабет спрыгнула с лошади и, скользя по мокрой земле, бросилась к нему. Не обращая внимания на грязь, она упала на колени возле Остина. С трепещущим сердцем и молитвой на устах она прижала ладонь к его шее.

Кончики ее пальцев ощутили биение пульса.

От радости ее грудь стеснили рыдания, но она решительно их подавила. Не время предаваться эмоциям. Она должна определить, насколько серьезно он ранен.

Со всей возможной осторожностью она перевернула его, стараясь своим телом защитить от проливного дождя. Металлический запах крови ударил ей в нос, и сердце ее сжалось от страха. Смахнув с ресниц капли дождя, она вгляделась в его лицо: глаза были закрыты, а из глубокой раны на виске сочилась кровь.

Элизабет быстро ощупала его тело в поисках других повреждений, моля Бога, чтобы Остин не оказался жертвой того выстрела, который она слышала в своем видении. Скоро ей стало ясно, что в него не стреляли, но у него на затылке она нащупала шишку размером с куриное яйцо.

Она осторожно похлопала его по лицу:

— Остин, вы меня слышите?

Он не отозвался, оставаясь пугающе неподвижным.

Снова сверкнула молния. Подняв глаза, Элизабет увидела у основания башни проем в виде арки. Она должна защитить его от дождя и оказать ему помощь. Встав на ноги, она взяла Остина под мышки и потащила. Силы небесные, он весил не меньше тонны! Слава Богу, ей надо было протащить его лишь на небольшое расстояние.

Элизабет вздрогнула, услышав его стон. Хотя она изо всех сил старалась не причинить ему боли, она понимала, что острые камни царапают его тело. От тяжести у нее заболела спина, и один раз, поскользнувшись, она упала. Сжав зубы, Элизабет дотащила его до укрытия в башне. Затем она снова выбежала под дождь и достала из-под седла Розамунды свою медицинскую сумочку. Розамунда и Мист подошли поближе к башне. Она не стала их привязывать. «Если они испугаются и убегут, — решила она, — они направятся в конюшню».

Вернувшись в башню, Элизабет опустилась на колени около неподвижного тела Остина, открыла сумочку и приступила к делу.

Прежде всего она достала маленький фонарик и зажгла его. Держа его над головой Остина, она осмотрела рану. Элизабет сразу определила, что нужно наложить швы. Но особенно ее беспокоило то, что он не приходит в сознание. Если у него внутреннее кровотечение…

Она решительно отогнала эту мысль и сосредоточила внимание на ране. Сдержанное спокойствие вернулось к ней. Элизабет прекрасно знала, что надо сделать. И сделать немедленно.

Вынув из сумочки две маленькие деревянные чашечки, она выбежала наружу и быстро наполнила их дождевой водой. Вернувшись к Остину, она старательно смешала корешки и травы.

Промыв рану и соединив края мелкими аккуратными швами, Элизабет плотно перевязала его голову длинной полоской чистого бинта.

Приложив руку к его лбу, она с облегчением почувствовала, что жара у него нет. Дышал Остин медленно и ровно. Хороший признак того, что легкие чистые и ребра не повреждены.

Ей оставалось только ждать, когда он придет в себя.

И молиться, чтобы это произошло.

Элизабет осторожно собрала свои лекарские принадлежности. Встала, чтобы растереть затекшие мышцы спины, и почувствовала, как она устала. Она потянулась, подняв руки над головой, чтобы приглушить боль в пояснице.

— Элизабет.

Голос Остина звучал как чуть слышный хриплый шепот, но ее сердце забилось от радости, когда она его услышала. Слава Богу! Забыв об усталости, она опустилась на колени и с улыбкой посмотрела на его бледное прекрасное лицо.

— Я здесь, Остин.

Он повернул голову и поморщился:

— Голове больно.

— Конечно, больно. Но по крайней мере вы пришли в себя.

Остин не был уверен, что это радует его. Острая жгучая боль пронзала его череп, и он с шумом втянул воздух. Черт, такое ощущение, будто кто-то камнем разбил ему голову. И он с трудом смог бы отыскать у себя ту часть тела, которая бы не болела. И почему, черт побери, он весь мокрый?

Его взгляд остановился на Элизабет. Вид у нее был растрепанный, что нисколько его не удивило.

— Где мы? — спросил он, медленно оглядываясь.

— В каких-то развалинах. В нижнем этаже башни.

Он посмотрел на нее, ничего не понимая:

— Почему?

— Вы разве не помните, что с вами случилось?

Остин заставил себя собраться с мыслями и внезапно все вспомнил. Письмо Кинни. Сведения. Развалины. Но Кинни так и не пришел… вероятно, из-за грозы. Он собирается вернуться домой. Рядом ударяет молния. Гром. Мист встает на дыбы. Падение…

— Гром и молния испугали Миста. Он взвился на дыбы и сбросил меня.

Остин поднял руку и поморщился, когда его пальцы наткнулись на повязку на лбу. — Что это?

— У вас на виске глубокая рана. Я ее промыла, зашила и перевязала. И еще на затылке у вас довольно большая шишка.

Черт возьми, неудивительно, что голова у него раскалывается!

— С Мистом все в порядке?

— Да. Он с Розамундой. Раз вы пришли в себя, я пойду их проверю. Я сейчас вернусь.

Элизабет вышла и возвратилась через несколько минут, ведя на поводу обеих лошадей. Она отвела их в дальний угол помещения и оставалась некоторое время там, поочередно поглаживая и разговаривая с ними, стараясь успокоить. Слушая ее, Остин закрыл глаза. Он не мог разобрать ни слова, но голос звучал тихо и ласково.

Она вернулась к нему и опустилась на колени.

— С ними все хорошо. Как вы себя чувствуете?

— Больно, и словно целый легион чертей бьет молотками по голове. Не считая этого, со мной все нормально.

Он попытался сесть, но голова у него закружилась, и к горлу подступила тошнота.

— Лежите спокойно, Остин, — сказала она и положила руку ему на плечо, не давая подняться. — Еще рано.

— Возможно, вы правы. — Закрыв глаза и стараясь не двигаться, он ждал, когда головокружение прекратится. Вскоре тошнота прошла, и Остин рискнул открыть глаза.

Элизабет сидела рядом с ним, не спуская с него глаз. Он постарался разглядеть в тусклом свете ее лицо. Спутавшиеся мокрые локоны покрывали ее плечи. В широко раскрытых глазах было беспокойство. Но подозрения не оставляли его. Как она его нашла? Не ехала ли она за ним следом? Никто не знал, что он отправился к развалинам. Единственным человеком, видевшим его, был Мортлин, и Остин отпустил его на всю ночь. Не Мортлин ли сказал ей, в каком направлении он уехал?

— Как вы нашли меня?

Она заколебалась, затем ответила, глубоко вздохнув:

— Я проснулась, потому что вы привиделись мне. Я знала, что вы в опасности. Я видела вас. Раненого. Истекающего кровью. Около какой-то каменной башни. Я оделась, оседлала Розамунду и предоставила моему инстинкту вести меня… к вам.

Недоверчивая ухмылка должна была бы появиться у него на губах, но… Честность и тревога сияли в ее глазах, как маяки в бурю. Какими бы безумными ни казались ее слова, Остин понял, что не может отмахнуться от них. Хотя, безусловно, должно существовать и другое… разумное объяснение.

— Вы видели в конюшне Мортлина?

— Нет. Ведь было за полночь. Он, должно быть, уже ушел спать.

За полночь? Он уехал из дома чуть раньше десяти, а, по словам Каролины, Элизабет ушла на полчаса раньше. Если она оставалась в постели… как она могла узнать, где он? И что произошло? Разве только она действительно обладает способностью видеть мысленно… Но нет, он просто не может поверить в такое необъяснимое явление. Конечно, она обладает огромной интуицией, как, впрочем, и его мать: когда он был ребенком, она всегда чувствовала, если ее дети что-то натворили. А Розамунда знает тропинки, ведущие к развалинам…

Но обо всем этом он подумает потом, когда будет чувствовать себя лучше. Когда его голова не будет так сильно болеть. И все же одно было верно. Элизабет, бесспорно, спасла ему жизнь. Кто знает, сколько времени пролежал бы он на земле, истекая кровью, если бы не появилась она! Она не только каким-то образом нашла его, но и залечила его раны.

— Я ваш должник, Элизабет, и должен поблагодарить вас.

У нее на лбу обозначилась морщинка, а глаза сердито сверкнули.

— Пожалуйста. Однако если бы вы прислушались к моему предупреждению и не поехали ночью, этого бы не случилось.

Он замер. Боже, она же предупреждала его… говорила об опасности.

«Черт побери, я должен держать себя в руках. Это всего лишь совпадение. Всегда рискуешь покалечиться, когда в темноте ездишь верхом».

— Что на вас нашло, что вы вдруг отправились ночью верхом? — спросила она.

Остин колебался, стоит ли говорить ей правду, но решил сказать, чтобы увидеть ее реакцию. Пристально глядя на нее, он ответил:

— Я нанял сыщика с Боу-стрит для того, чтобы он собрал сведения об одном французе, которого я видел с Уильямом незадолго до его смерти. Сыщик кое-что узнал, и мы должны были встретиться здесь, в развалинах.

— Должны были встретиться?

— Он так и не появился, вероятно, задержался из-за грозы. Но я уверен, что он постарается связаться со мной как можно быстрее.

Наверное, если бы она знала что-нибудь о Гаспаре или о его связи с Уильямом, она выдала бы это своим видом — встревоженным, виноватым или, может быть, недоверчивым. Но уж конечно, не выглядела бы разгневанной.

— Сохрани нас Бог! — вскипела она. — Можете вы мне объяснить, почему было необходимо встречаться с этим человеком вне дома? Верхом на лошади? Во время грозы? Вы никогда не слышали, что существуют гостиные? — Элизабет замахала на него руками. — Ладно. Даже и не пытайтесь объяснять. Просто счастье, что ваша ослиная голова оказалась такой крепкой, а то ведь вы могли и погибнуть.

Проклятие, он должен проучить эту женщину за непочтительность! Остин открыл рот, но, прежде чем он успел что-либо сказать, она заметила:

— Хорошо еще, что вас не застрелили.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Застрелили?

— Да. В своем видении я определенно слышала выстрел, но думала, что это гром… И в то же время чувствовала дыхание смерти. Очень сильно. — Ее лицо помрачнело. — Вы уверены, что это гром испугал Миста? Это не мог быть выстрел?

«Нет», — готово было сорваться с губ Остина, но что-то в ее лице остановило его, и он задумался над вопросом.

— Все произошло так быстро. Я помню молнию, раскат грома… затем я падаю. Кажется маловероятным, чтобы кто-нибудь охотился во время грозы.

— Да, наверное, так. Очевидно, я ошиблась.

— Очевидно. — Он кашлянул. — И я не упрям как осел.

Элизабет подняла бровь, демонстративно подчеркивая свое сомнение.

— Я думаю, то, что вы лежите здесь раненый, доказывает именно это. Впрочем, если вы предпочитаете, чтобы я называла вас упрямым как баран, буду рада оказать вам эту любезность.

— Я не предпочитаю, но…

— Я отказываюсь спорить с раненым, — перебила она. — Вам холодно?

— Холодно?

— Да. Это американское слово, означающее «не тепло». Вы промокли до нитки, а мне нечем вас укрыть.

Остин не сразу вспомнил, что действительно весь мокрый. Взглянув на Элизабет, он увидел, что она тоже промокла: платье прилипло к ее телу, словно было нарисовано на нем. Он устремил взгляд на ее грудь и отчетливо видимые острые соски.

Огонь пробежал по его телу.

— Нет, мне не холодно.

И действительно, с каждой минутой ему становилось все теплее. Словно зачарованный, он смотрел, как с каждым вздохом поднимается и опускается ее грудь. Он поднял глаза, и от того, что он увидел, у него перехватило дыхание. Тусклый свет фонаря освещал ее великолепные волосы. Масса ничем не заколотых локонов падала на ее плечи и атласным покрывалом спускалась по спине, достигая каменного пола, на котором она стояла на коленях. Остин тут же представил ее в своей постели, обнаженную, прикрытую только своими необыкновенными волосами, с улыбкой на соблазнительных губах.

Ее соблазнительные губы… Он посмотрел на них и, вопреки боли, которую он чувствовал во всем теле и которая ударами обрушивалась на голову, его охватила волна вожделения и страсти.

И в тишине раздался мучительный стон, который он не сумел сдержать.

— Очень больно?

Он скрипнул зубами и закрыл глаза.

— Вы и представить себе не можете.

Элизабет отодвинулась, и он услышал, как она что-то делает неподалеку от него. Он попытался усилием воли приглушить непроходящее желание. Представил себе, что она безобразна; убеждал себя в отчаянии, что не выносит запаха сирени. Все было бесполезно. Желание нарастало, и он снова застонал.

— Я хочу, чтобы вы выпили это, — сказала она. Остин открыл глаза. Она сидела рядом с ним и протягивала деревянную чашечку.

— Что это?

— Всего лишь смесь трав, корешков и дождевой воды. — Элизабет осторожно приподняла его голову, чтобы он мог пить. — Это облегчает боль. Слишком опасно пытаться добраться до дома, пока не прекратится дождь. А пока вам надо отдохнуть и набраться сил.

Существовало только одно средство для облегчения этой боли, и его не было в этой чашечке, но Остин выпил, потому что ее глаза дали ему понять, что возражений она не потерпит, а он слишком устал, чтобы спорить.

— Фу, — произнес он поморщившись, когда Элизабет опустила его голову, — никогда не пил такого отвратительного пойла.

— Оно и не должно быть вкусным. Оно должно быть полезным для вашего здоровья.

От горечи эликсира по его телу пробежала судорога.

— Наверняка эта гадость мне не поможет… — Но едва он произнес эти слова, как странная слабость овладела им, напряженные мускулы расслабились, боль утихла.

Остин посмотрел на нее и был поражен непритворной нежностью и беспокойством, которые увидел в ее глазах. Он не помнил ни одной женщины, кроме Каролины и матери, которая когда-либо смотрела на него с такой нежностью. Не в состоянии удержаться от желания коснуться ее, он поднял руку и погрузил пальцы в ее мокрые локоны. Каштановые пряди словно шелк ласкали его кожу.

— У вас красивые волосы. — Удивление, мелькнувшее в ее глазах, заставило его добавить:

— Конечно, многие говорили вам об этом.

— Да нет. Боюсь, что слово «красивый» и мое имя редко встречались в одной фразе.

— Красивые, — повторил он. — Мягкие. — Остин обвил прядью ее волос палец, поднес к лицу и вдохнул. — Сирень.

Элизабет беззвучно ахнула, и он подумал: что же она почувствует, если он коснется не только ее волос? Так ли перехватит у нее дыхание, если он проведет рукой по ее телу?

— Я сама приготовляю сиреневую туалетную воду, — прошептала она, не сводя с него широко раскрытых глаз. Остин снова вдохнул, впитывая ее аромат.

— В садах Брэдфорд-Холла цветет много сирени. Пожалуйста, рвите ее без стеснения, сколько бы вам ни потребовалось для вашей туалетной воды.

— Спасибо. Вы очень добры.

«Нет, я не добр. Добрый не стал бы думать, как бы побыстрее сорвать это мокрое платье с твоего тела. Добрый не стал бы представлять тебя голой, трепещущей от желания».

Он крепко сжал веки, чтобы прогнать чувственные образы. Добрый человек заставил бы себя подняться и отвезти Элизабет домой прежде, чем обнаружат ее отсутствие. Прежде, чем ее репутация будет погублена. Прежде, чем она поддастся желанию, безжалостно обжигающему его словно языки пламени. Нет, добрым он не был.

Остин осторожно потянул ее за прядь, обвивавшую его палец.

— Иди сюда.

Элизабет подвинулась.

— Ближе.

Она подвинулась еще, пока ее скрытые юбкой ноги не прижались к его боку.

— Ближе.

Ее глаза насмешливо блеснули.

— Остин, если я подвинусь еще, то окажусь по другую сторону от вас.

Он запустил руку в ее волосы и медленно притянул к себе ее голову.

— Губы. Ближе. Скорее.

Ее веселость исчезла, и она с трудом перевела дыхание.

— Вы хотите поцеловать меня.

Он остановился и заглянул ей в глаза — глаза, полные тревоги и желания.

«Я хочу владеть тобой. Безумно хочу».

— Да, Элизабет, я хочу поцеловать тебя.

— Вы должны отдохнуть. И я не хочу сделать вам больно.

— Тогда иди сюда.

Остин снова притянул ее к себе, и их губы встретились. Его сердце заколотилось, и он чуть не рассмеялся над самим собой. Черт, он едва дотронулся до нее, а его сердце уже готово выпрыгнуть из груди. Черт побери, что бы с ним стало, если б он увидел ее обнаженной?

«Я бы занимался с ней любовью, медленно, целыми часами. Потом снова занимался бы любовью. И снова. И снова».

— Остин.

Он почувствовал на губах ее теплое дыхание и едва сумел подавить стон. Все глубже погружая пальцы в ее роскошные волосы, он все сильнее прижимался к ее губам.

Почувствовав прикосновение его языка, Элизабет с легким вздохом раскрыла губы, и он ощутил тонкий аромат земляники. Остин еще никогда не целовал женщину, чей поцелуй был бы так сладок, чья кожа была бы так нежна, — женщину, близость с которой была бы так желанна, что ему не хотелось потерять ни одной капли нежного аромата, исходящего от ее кожи.

Она положила руки ему на плечи и дотронулась до кончика его языка, разжигая в нем страсть. Крепко обхватив ее за талию, он притянул ее к себе. Ее груди плотно прижимались к его груди, даже через одежду заставляя его кожу пылать.

Поцелуй, перемежавшийся страстными вздохами и стонами наслаждения, длился бесконечно. «Еще один… только еще один — и довольно… И я почувствую, что насытился ею», — продолжал убеждать себя Остин.

Он никак не мог полностью ощутить ее близость, полностью вкусить наслаждение. Его руки беспокойно гладили ее спину: сначала они перебирали ее шелковистые волосы, затем опустились до талии, обхватили округлые ягодицы, — и он еще крепче прижал ее к себе. Ему хотелось перевернуться и оказаться сверху, но охватывавшая его усталость с каждой секундой все больше овладевала им. Его мышцы расслабились, и он почувствовал себя беспомощным, точно новорожденный младенец.

Элизабет тихо вздохнула и отстранилась от него. Веки его закрывались, он постарался поднять их, но не смог.

— Я так устал, — прошептал он.

— Просто отдохните. Когда проснетесь, я буду рядом.

Остин хотел ответить, но был не в состоянии шевельнуть губами. Забытье, словно бархатное одеяло, накрыло его. Элизабет смотрела, как сон одолевает его. Она понимала, что его тело нуждается в отдыхе, но надо было следить за ним и будить время от времени, чтобы убедиться, что он спит здоровым сном, а не пребывает в беспамятстве, вызванном раной на его голове. Она наблюдала, как ровно и ритмично поднимается и опускается его грудь, и, положив руку на его лоб, ощутила, что он сухой и холодный: и то и другое было верными признаками нормального сна.

Обрадованная, она осторожно провела кончиками пальцев по его лицу. Мускулы полностью расслабились, темные ресницы бросали тени на его щеки. В уголках губ не таилось ни печали, ни горечи, и он выглядел умиротворенным. Она поправила прядь черных как вороново крыло волос, упавшую на повязку на его лбу, и ей показалось, что он похож на беззащитного ребенка.

Элизабет внимательно посмотрела на него и чуть не рассмеялась над собой: нет, в этом мужчине не было ни капли ребяческого.

Его широкая грудь ровно вздымалась во сне, приковывая ее внимание к темным волосам, видневшимся в расстегнутом вороте рубашки. У нее возникло неодолимое желание дотронуться до него, такое соблазнительное…

«Боже мой, я чуть снова не потерпела неудачу, я чуть не потеряла тебя». То страшное видение, в котором он без сознания лежал на земле, опять промелькнуло перед ней. «Мои видения… Я всегда считала их не более чем неприятностью, мешавшей мне быть такой, как все. Но сегодня я благодарю за них Бога, потому что они помогли мне спасти тебя. Я больше не позволю, чтобы с тобой что-либо случилось. Клянусь!»

Гроза продолжалась. Элизабет бодрствовала, наблюдая за Остином. Каждые четверть часа она проводила рукой по его лицу, пока он не открывал глаза и она не убеждалась, что он в сознании. Только на рассвете она окончательно удостоверилась, что он спит здоровым сном. Усталость одолела ее, и она разрешила себе прилечь… только на минутку. На холодном каменном полу было невозможно согреться, поэтому, чтобы не замерзнуть, она свернулась калачиком под боком у Остина.

«Я только дам немного отдохнуть глазам».

Но не прошло и минуты, как она задремала. Морщинка пересекла ее лоб, что-то мешало ей уснуть. Что-то… что-то было не так в ее видении… Она была уверена, что слышала выстрел… Но утомленный мозг не мог объяснить, что тревожило ее, и усталость одолела Элизабет.