Он лежал в липкой коричневой массе. Попытался приподняться, но это не получилось, попытался ползти — не получилось, попытался встать на корточки — даже это не вышло. Чем больше он копошился, боролся и мучился, тем сильнее налипала на его тело эта дрянь и тянула его ко дну. Он открыл рот и собирался было уже крикнуть, но коричневая масса начала заливаться ему в глотку. И только когда его нос уже погрузился в эту массу, когда она заполнила ноздри и впереди ждали лишь ужасное удушье и смерть, он наконец почувствовал вонь.

— Дерьмо, — чихнув, сказал Нюберг.

Йельм вздрогнул, несообразно сильно.

— Постарайся сейчас не спать, — сказал Хультин.

— Я не спал, — пробормотал Йельм.

Нюберг высморкался.

— Погода — дерьмо, — снова повторил он от окна гостиной. — Все так и качается под штормовым ветром с озера Мэларен. Мне повезло, что меня определили на пост внутри дома.

— Возможно, нас обвинят в кумовстве, — сказал Йельм. — На улице в машине сидят продрогшие стокгольмский и сундсвалльский криминалисты, а в кустах совсем туго приходится шведскому финну и гётеборжанке. А здесь, в теплом доме, сидим мы, бывшие сотрудники полиции южных районов, и попиваем кофе. Нарушение налицо.

— Паранойя — худшая из профессиональных болезней, — сказал Хультин и залпом выпил изысканный кофе Биргитты Францен. — Черт, какой крепкий!

— Это же эспрессо, — заметил Нюберг. — Его пьют маленькими-маленькими глоточками.

— Вот почему чашечка такая маленькая, — услужливо добавил Йельм.

— Я думал о другом, — пробормотал Хультин и поднял к уху свою рацию. У каждого из них рация висела на ремне через плечо. — Алло, группа один на месте?

В трубке раздался треск, а затем послышался голос Чавеса.

— Мы припарковались на Губбчерсвэген, как раз позади церкви. Ждем. Хорошо ли у вас там в доме?

— Такси заказано на 18.40, — коротко сообщил Хультин. — А как народ в кустах? Позволю себе еще раз напомнить вам, что наушники надо вставить в ухо и свести звуки и передвижения к абсолютному минимуму.

— Ага, — протрещал Сёдерстедт. — Я как раз вишу враскоряку на грушевом дереве и чувствую себя в джунглях.

— В кустах еще хуже, — дрожащим голосом произнесла Хольм. — Я не просижу на корточках в кустах несколько часов кряду, ветер чертовски сильный.

— Если не хочешь слечь с воспалением легких, лучше забирайся ко мне, — посоветовал ей Сёдерстедт.

— Вы правы; все это никуда не годится. Духи погоды неблагосклонны к нам. Вы можете просто потихоньку пробраться в дом, по одному человеку, немного согреться и надеть на себя столько теплых вещей, сколько сможете. Мы поищем их для вас в доме.

Рикард и Биргитта Францен спустились по лестнице вниз. Он был одет в старомодный, но изящный черный костюм в тонкую белую полоску с жилетом и карманными часами. Францен поправил галстук и свернул чуть в сторону, чтобы обойти крепыша Нюберга и выглянуть в окно.

— Да, печальная погодка для наружных охранников, — произнес он, как только подъехало такси. — Вы можете сменять своих коллег по очереди, все трое. Трое сильных крепких мужчин в доме и женщина на улице. Это мило. Позаботьтесь о моей жене. Она — самое ценное, что у меня есть.

Старики поцеловались, Францен надел пальто и вышел навстречу ветру. Биргитта долго смотрела ему вслед.

— Такси пришло немного раньше, — сообщил Хультин по рации. — Сейчас машина разворачивается и отправляется. Черный «мерседес» с номером CDP 443.

— Черный «мерседес», CDP 443, — повторил Чавес.

Хультин выпустил из рук рацию, и она осталась висеть на ремне посередине груди. Он обратился к фру Францен:

— С этого момента вам опасно находиться внизу. Я надеюсь, что вы отправитесь наверх и не будете спускаться без необходимости.

Биргитта Францен с минуту смотрела на Хультина так, как будто пыталась сопоставить лицо этого человека со сказанными им словами, а затем быстро кивнула и проворно поднялась по лестнице. Когда она скрылась из виду, Хультин сказал:

— Сожалею, господа, но Францен был совершенно прав. Мы должны сменить наших коллег.

Нюберг чихнул, тяжело вздохнул и легонько постучал по оконному стеклу. Затем он отправился на кухню, чтобы проверить дверь и окно в сад позади дома. Несмотря на непогоду, вид озера Мэларен в сумерках был прекрасный. Йельм завернул налево, в кабинет Францена, проверил окно и прошел дальше в две меньшие комнаты в этой половине первого этажа. Все было в порядке.

Хультин прошел в гостиную и сел на кожаный диван. Передал Сёдерстедту и Хольм хорошие новости о том, что их собираются сменить.

«Ждать», — думал Йельм, листая документы в кабинете Францена. Хозяин, по-видимому, до сих пор продолжает работать здесь. Наверное, он просто не может сидеть без дела. Возможно, кроме работы у него больше ничего нет. Возможно, именно поэтому Францен хотел во что бы то ни стало реформировать орден Мимира. Некоторое время Йельм, скучая, пролистывал постановление о разрешенных и неразрешенных способах сбора ягод, пока в кабинете совсем не стемнело. Тогда он завернул к Нюбергу в кухню. И застал его с бокалом белого вина в руке.

— В холодильнике есть открытая бутылка, — сообщил Нюберг, протягивая Йельму бокал. — Поухаживай за собой сам, как сказала хозяйка.

— Компенсация за пропущенную репетицию? — поинтересовался Йельм и открыл холодильник. Прочел этикетку. Мозельское вино. Семьдесят четвертый год. Ему это ничего не сказало.

— Вот сейчас пойдем в эту холодрыгу, промерзнем до поджилок, — пробормотал Нюберг.

— Да уж, нелегко нам приходится!

— А то!

Обычный разговор, чтобы скоротать время. Бессмыслица, которую никто бы не стал произносить в других обстоятельствах. Разговоры, которые ведут, думая о другом. Все может измениться в одну секунду. В любой момент может произойти что-то судьбоносное. Расслабиться и быть начеку. Странное, двойственное, тягостное состояние.

— Ты женат? — спросил Йельм, жуя банан и осматривая остальное содержимое холодильника.

— Серьезно разведен, — ответил Нюберг. — А ты?

— Женат. Во всяком случае с тех пор, как я встретил мою жену.

Солнце выглянуло на мгновение перед тем, как потонуть во взбаламученном озере Мэларен. Тучи неслись по небу, обгоняя друг друга. Разыгрывалась апрельская гроза.

Нюберг зажег сигарету и предложил Йельму. Йельм закурил. В темноте засветились два огонька.

— Вообще-то я не курю, — заметил Нюберг.

— Я тоже, — заметил Йельм.

Он сел приготовить кофе при свете своего карманного фонарика. Рядом с невероятно большой кофемашиной стояла обычная кофеварка.

— Такая огромная машина для такой маленькой чашки, — сказал Йельм сам себе и темноте. Нюберг не отреагировал.

В рациях раздался треск. Послышался шепот Черстин Хольм:

— Идет мужчина, один. Он в десяти метрах от калитки.

Йельм отставил наполненный водой ковшик и вышел в холл. Сделал одну затяжку, чтобы получить заряд никотина. В окно он увидел, как одинокий прохожий прошел мимо калитки и дальше по Грёнвиксвэген. Через секунду в рации раздался хриплый голос Сёдерстедта:

— Теперь он прошел мимо меня.

Йельм налил воды в кофеварку, поставил фильтр, насыпал молотый кофе и нажал на красную светящуюся кнопку. Все происходило медленно и степенно. Никаких лишних движений. Йельм спокойно докурил и вышел через воронкообразный коридор в гостиную. Хультин сидел на диване у противоположной стены. Комната тонула в нежном сумраке.

— Я поставил кофе.

— Обычный?

— Да.

— Хорошо.

Свиток времени разворачивается медленно и тягуче. Глаза медленно привыкали к темноте. Вскоре они уже чувствовали себя ночными зверями с зоркими глазами. Йельм завернул в другую комнату. Он уже научился передвигаться вслепую, с помощью чувств. Выучил все углы и закоулки, чтобы быстро и аккуратно обходить их. В слабом свете фонарика, отрегулированного так, чтобы не мешать видеть в темноте, он опустошил пару шкафов, достав оттуда толстые свитера, пальто, куртки, шапки, рукавицы и одеяла и сложив их на кухонном столе.

Еще через полчаса ожидания, когда кофе был уже выпит и прозвучало шесть-семь ложных тревог, в рации раздался голос Хольм:

— Сменяемся. Я иду в дом.

— Я сменю ее, — сказал Йельм Нюбергу. Тот кивнул.

Йельм уже почти оделся, когда Хольм постучалась в дверь. Она сильно дрожала. Нюберг протянул ей чашку кофе, и она жадно принялась глотать его, сжимая чашку обеими руками. Когда тепло распространилось по телу, она сказала:

— Я промерзла насквозь.

Йельм набросил ей на плечи одеяло, вставил ей в уши наушники, подключил рацию к розетке, напялил на себя маленькую шапочку и лиловые рукавицы и вышел в непогоду.

Темнота была хоть выколи глаз. Йельм пригнулся и побежал к только что оставленным Черстин кустам. Он сразу увидел место, где она сидела на корточках в кустах шиповника, из которых отлично просматривалась улица. Фонарь в нескольких метрах отсюда охватывал своим светом еще один кусок улицы.

Он просидел там два часа. Проводил взглядом с десяток машин, столько же велосипедистов и нескольких прохожих и почувствовал, что его внимание всерьез притупляется. Он сообщил по рации о трех одиноких прохожих, все они прошли мимо калитки.

К нему вышла Черстин Хольм. Сейчас она выглядела гораздо бодрее. Тут же Йельм заметил тень, скользившую с другой стороны сада, — это был Сёдерстедт.

Йельм и Нюберг вернулись в кухню вместе. Оба были несколько минут вне игры, и Йельм мысленно обругал того, кому пришла идея сменять дозорных одновременно. Кофе в кофеварке был готов. Они налили себе по чашке и с удовольствием отхлебнули. Тепло начало возвращаться в кончики пальцев рук и ног и распространилось по телу. «Неужели нельзя было организовать все как-то иначе?» — подумал Йельм, стаскивая с себя свой нелепый наряд. Ему не хотелось бы при встрече с преступником выглядеть полярником из экспедиции Амундсена.

Он вошел в гостиную. Хультин сидел на том же месте, что и раньше. Они без слов смотрели друг на друга сквозь темноту. Если этому суждено произойти, то оно произойдет скоро, говорили их взгляды. Йельм вышел в гостиную и остановился у окна. Вгляделся в темноту. Ветер немного успокоился. Снаружи как будто ничего не изменилось.

Он идет по пустынным улицам. Виллы располагаются далеко друг от друга. Он держит руки в карманах. В левом кармане он нащупывает кассету и два позвякивающих друг о друга ключа. В правом кармане пистолет с прикрученным глушителем. Он совершенно спокоен.

— У меня тут кое-что, — прошептала в рацию Черстин Хольм. — Одинокий человек. Мужчина. Быстро проходит мимо меня.

Он точно знает, где находится. Он идет быстрыми шагами. Пересекает дорогу. В лицо ему дует ветер. Он поправляет сумку на плече и берется рукой за калитку.

Снова Хольм:

— Это он. Открывает калитку. Сейчас.

Почти одновременно послышался голос Сёдерстедта.

— Он идет.

Он открывает калитку осторожно, почти беззвучно. Закрывает ее. Шагает по садовой дорожке, медленно пробирается по краю газона к дому. Вынимает ключи и поднимается по лестнице.

— Вынул ключи, — сообщает Сёдерстедт. — Вставляет первый ключ. Сейчас.

Он вставляет первый ключ в замок, поворачивает его беззвучно. Затем второй. Также беззвучно. Надавливает на дверную ручку одной рукой, держа во второй пистолет.

Дверь открывается.

Они берут его.

Йельм хватает его за руки и заламывает их за спину. Нюберг опрокидывает его и вжимает лицом в пол. Йельм связывает ему руки за спиной. Хультин зажигает свет и направляет на него свой пистолет. Свет — словно застывшая молния. Йельм уже сел на пол, продолжая держать его за руки. Все кончено.

— Что за черт? — удивленно произносит мужчина. Затем он вскрикивает.

Хольм и Сёдерстедт врываются в дом с пистолетами на изготовку. На лестнице появляется Биргитта Францен. Она ошеломленно смотрит на них.

— Рикард, — шепчет она.

— Рикард? — одновременно повторяют пять голосов.

— Мама, — успевает прошептать мужчина, теряя сознание.

Он проходит в дверь и закрывает ее за собой. В доме совершенно темно и совершенно тихо. Он снимает обувь, кладет ее в свою сумку, идет прямо в гостиную. Садится на кожаный диван лицом к двери, кладет пистолет на столик и ждет.

Он сидит совершенно неподвижно.

Он ждет музыки.