Девять часов три минуты, третье апреля. «Тот самый день, когда король Густав IV Адольф был коронован в Норрчёпинге в 1800 году», — подумал кто-то, отвлекшись от синхронизованного мыслительного процесса членов «Группы А».

Хотя именно в этот момент мыслительный процесс шел безнадежно вяло.

Ян-Улов Хультин выглядел собранным. Ни тени досады на ночные события. Он обстоятельно разместил свои очки на переносице и стал листать безбожно большую кипу документов.

Йельм огляделся в огромной кухне. «Группа А» несла на себе следы прошедшей ночи. Гуннар Нюберг громко чихнул и подумал о церковном хоре и воспаленных связках. У Вигго Нурландера был просто кислый вид. Черстин Хольм, подперев голову рукой, предалась тому, что в риксдаге, обнаружив дремлющих во время заседаний политиков, стали называть «микросном». Арто Сёдерстедт, без сомнения, был где-то далеко. Глядя в окно кухни, он раздумывал над мистическими соответствиями.

Днем первого убийства стал день смерти Эммануэля Сведенборга, умершего в Лондоне в 1772 году.

Сёдерстедт отпустил мысли на волю и позволил им свободно порхать в ясном апрельском воздухе.

В доме активно работали только судебный врач, два специалиста по криминалистике и Хорхе Чавес, который, по-видимому, решил обследовать каждый миллиметр дома. То и дело его гоняли из гостиной криминалисты, но он, словно глупый преступник, все время возвращался на место преступления.

Полицейские из патруля, которые прибыли сюда первыми, уже вернулись в полицейское отделение на Гольфвэген. Несколько полицейских из Государственного полицейского управления в штатском дежурили возле дома, создавая заслон. Журналисты, видимо, пока еще ничего не пронюхали. За исключением технического персонала, крутившегося в гостиной, «Группа А» находилась в доме без посторонних.

До тех пор, пока двое хорошо одетых господ лет сорока в одинаковых кожаных куртках не ворвались в кухню.

— Ничего не говорите, — сказал Хультину один из них, светловолосый, — мы просто хотим своими глазами увидеть место преступления.

— Вы, как обычно, получите мой рапорт, как только он будет готов, — все же заметил Хультин. Он представил их без их на то разрешения.

— Гиллис Дёос и Макс Гран из СЭПО.

— Из службы безопасности, — поправил его тот, кто заговорил первым и кто, по-видимому, был Дёосом. — Мы вам не помешаем.

Они прошли в гостиную и стали тихо беседовать с судебным врачом и главным техническим специалистом. Они обошли весь дом, заглянули во все углы и закоулки, а после внезапно исчезли. Слышно было только, как заработал мотор их автомобиля.

— Возможно, что после этого визита мы получим от них больше информации, — нейтрально произнес Хультин. Никто не попытался понять, что он имел в виду.

Чавес прошел в кухню и сел рядом с Йельмом.

— Все совершенно так же, — сказал он.

— Не совсем, — парировал Хультин. — Нам надо ознакомиться с мнением технических специалистов. Кажется, они нашли одну пулю.

Они сидели на кухне большой виллы в Дьюрсхольме, всего в нескольких кварталах от дома вышедшего на пенсию судьи Эрика Блумгрена, где тоже вышедший на пенсию судья Рикард Францен провел спокойный вечер за шахматами и бокалом коньяка и возле которой Чавес и Нурландер просидели весь вечер в машине. Конечно, этот факт взбудоражил их.

Вилла принадлежала человеку по имени Нильс-Эмиль Карлбергер, и его труп был обнаружен в гостиной сразу после того, как часы пробили половину девятого и в дом пришла уборщица. Она позвонила в полицию и ушла. Никто не знал ни кто она, ни где она живет. По всей вероятности, она беженка, скрывающаяся от властей и зарабатывающая на жизнь, делая уборку практически за бесценок. Семья Карлбергер состояла из жены и двоих уже покинувших родное гнездо сыновей. Они будут в скором времени оповещены о случившемся. Жена находилась на летней вилле возле Хальмстада, приводя ее в порядок к отпускному сезону, а сыновья жили каждый в своей квартире в Лунде. Никто из них не работал в империи магазинов Нильса-Эмиля Карлбергера. Один занимался воздушными перевозками, другой был докторантом социологии. Жена Нанси работала секретаршей на одном из предприятий концерна Карлбергера до тех пор, пока не стала домохозяйкой. Она сыновьям не мать.

Вот примерно все, что было известно.

Пожилой врач вошел в кухню, почесывая шею.

— С моей точки зрения, этот случай идентичен предыдущим, — сказал он. — Два выстрела в мозг. Видимо, смерть наступила мгновенно. Конечно, я сообщу вам еще некоторые детали после вскрытия, но не думаю, что вы можете рассчитывать на что-либо новое с моей стороны.

— Мы и не рассчитываем, Сигвард, — спокойно заметил Хультин. — У Свенхагена есть что-нибудь?

Судебный врач Сигвард Кварфордт пожал плечами:

— Я заберу уважаемого Нильса-Эмиля с собой. Если вы не собирались повесить его голову на заборе полицейского управления.

Остроты такого рода были модны четверть века назад.

Они ждали. Солнышко тронуло легкие занавески, кухонный стол окружили жаркие солнечные лучи. Йельм открыл дверь на балкон и вышел туда вместе с Чавесом.

— Видишь дымовую трубу, вон там, самую высокую? — спросил Чавес, указывая пальцем сквозь два больших соседских сада. — Это дом Блумгрена. Вон там мы вчера мерзли в «вольво» Нурландера. А он был здесь, совсем рядом. Может, видел нас и посмеивался.

Йельм пожал плечами.

— Наверное, мы должны были бы почувствовать его присутствие, — пробормотал Чавес, греясь в солнечных лучах. — Como en casa, — с удовольствием протянул он.

— Как дома? — понял его Йельм. — Где?

— Ржаное поле, — сказал Чавес и вошел в дом. — Naci aqui, — услышал Йельм напоследок.

В кухне стоял главный техник-криминалист Брунольф Свенхаген и, заглядывая в блокнот, произносил стандартные фразы, которые, несомненно, не были в нем записаны.

— Мы, конечно, пропылесосим дом в течение дня. Но как обычно, пока никаких следов. За исключением пули. Он вытащил одну пулю, но оставил вторую. За это можно зацепиться. Мы изучим ее как можно скорее. Могу сказать лишь то, что она мне не очень знакома. Не принадлежит к шести-семи известным маркам.

Он вернулся в гостиную, где двое его подчиненных все еще ползали по дивану и полу. Йельм увидел, как уложенную в черный пакет ношу медленно пронесли к выходу под надзором доцента Кварфордта.

В кухне царило скорее сонное, чем рабочее настроение. Была надежда, но она обманула. Такое бывает. Досадно, что разбили бровь младшему Рикарду Францену, когда Нюберг прижал его к ковру. Начальник отдела Вальдемар Мёрнер уже подготовил в бухгалтерии счет на случай предъявления требований о возмещении нанесенного вреда.

— Теперь все по новой, — разумно заметил Хультин. — Собственно говоря, директор Карлбергер гораздо лучше подходит на роль жертвы, чем неподкупный судья. В том, что преступления каким-то образом связаны с торговым бизнесом, теперь уже нет сомнений. Йельм может продолжать разрабатывать гипотезу о том, что это наносит вред ордену Мимира, и заодно разрабатывать также менее значимую линию Диониса. Не забудьте также о гостевых книгах гольф-клуба. Но в общем и целом тайны бизнеса пока становятся основной линией расследования. Мы можем даже добавить сюда еще одного человека. Нюберга. А Хольм будет продолжать исследовать личную жизнь. Нурландер распутывает международную нить. Если верить Свенхагену, то очень возможно, что пуля иностранная. Это предстоит исследовать. Еще одна неразрешенная загадка — почему пуля осталась в стене? Это случайность? Или намеренное действие, чтобы оставить след? В таком случае — для чего? Чтобы ввести нас в заблуждение или чтобы поиграть с нами? Или это сделано потому, что он хочет тем или иным способом ускорить ход событий? Или он просто-напросто совершил первую ошибку? Кажется неправдоподобным. Несомненно, должна быть какая-то цель у того, кто отдал свою пулю на исследование в нашу лабораторию. Подумайте над этим. Подытоживаю: Нурландер — международная нить, Хольм — личные связи, Чавес, Сёдерстедт, Нюберг — бизнес, Йельм — сексуальный вопрос. Как только я хоть что-то услышу от главного техника-криминалиста Брунольфа Свенхагена, я сразу вас вызову. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Во всяком случае таких, на которые Хультин мог бы ответить.

Они оставили великолепную виллу на попечение техников-криминалистов.

Хультин услышал новости от господина главного техника-криминалиста Брунольфа Свенхагена в 11 часов 22 минуты третьего апреля. Уже в 11.51 группа собралась в том самом зале, который с легкой руки Чавеса теперь уже даже официально назывался «Главным штабом». Вальдемар Мёрнер, по его словам, одобрил это выражение «целиком и полностью». Когда Хультин позвонил всем по местному телефону в 11.23, все оказались в своих комнатах, все, кроме одного.

Йельм в это время сидел в подвале в переулке Сталльгрэнд, в Старом городе. Там не брала мобильная связь. Хранитель Клёфвенхьельм набрал имя «Карлбергер, Нильс-Эмиль» на своем маленьком компьютере под колпаком, но не нашел такого имени в списке. Нильс-Эмиль Карлбергер никогда не был членом ни ордена Скидбладнира, ни ордена Мимира. А возможно, и никакого другого ордена.

В 11.35 Клёфвенхьельм отодвинул тяжелый занавес, скрывавший самую большую святыню ордена. В 11.41 Пауль Йельм вышел из ниши и поклялся всем самым святым, что никогда не расскажет о том, что он там видел. Он сдержал свое слово. В 11.42 он, выходя из узкого переулка, принял сообщение Хультина о собрании группы. В 11.51 он вошел в «Главный штаб». В 13.09 Йельм громко рассмеялся, услышав это название, которое Чавес со смехом сообщил ему.

А до этого в «Главном штабе подразделения А Государственной криминальной полиции» — так полностью звучало название этого помещения — произошло следующее.

Ян-Улов Хультин сообщил, что новость о смерти Нильса-Эмиля Карлбергера, главы концерна «Карлбергер», еще не попала в средства массовой информации. По-видимому, к большому облегчению Хультина, утечки в «Группе А» нет, сообщил он с неизменно спокойным выражением лица.

— Как я и подозревал, — скромно продолжал Хультин, — оставленная на месте преступления пуля оказалась совсем не обычной. Свенхаген провел химический анализ расплющенных кусочков свинца и пришел к очень странному заключению. Если кратко передать суть того, что станет огромным рапортом из криминалистической лаборатории, то речь идет о неочищенном свинце с уникальным составом. Это просто-напросто чертовски дрянные пули, и именно такие пули производятся на маленькой заштатной фабрике в городе под названием Павлодар в современном Казахстане. Вы знаете, это родина Владимира Смирнова. Утром Свенхаген связался с отделом техников-криминалистов Интерпола, откуда он и получил эту информацию. После распада Советского Союза у фабрики возникли трудности, потому что в условиях рыночной экономики на ее низкокачественную продукцию не оказалось спроса, в связи с чем она сделала, как выражается Свенхаген, «безошибочно верный выбор» и закрылась. Однако оставался склад готовой продукции, судьба которого неизвестна. Интерпол высказался однозначно: попал к мафии.

Хультин взял паузу. Возможно, он ждал реакции на свои слова, но ее не последовало. А может быть, он просто переводил дыхание. Вскоре он продолжил:

— Насколько мы знаем, русская мафия очень разнородна. Собственно, мы совсем мало знаем о ней, пугающе мало, если представить себе, что она в каком-то смысле уже пересекла Балтийское море. Она давно доминирует в подполье Хельсинки, и есть признаки того, что Стокгольм — следующий ареал ее распространения. В своем абсолютном большинстве она состоит из придурков, которые сполна испытали на себе тяготы рыночной экономики. Выживает сильнейший. Но есть также и часть мафии повыше уровнем, которая связана с крайне националистическими силами России и Прибалтики и имеет тесные контакты с заправилами мафии в Италии и США. То, что в доме трех убитых за последние дни представителей крупного шведского капитала обнаружены именно эти пули, рисует перед нами пугающую перспективу, с которой, конечно, столкнулись не мы первые. Мы уже видели удивительную демонстрацию силы со стороны представителей полицейской службы безопасности на вилле в Дьюрсхольме, когда они как будто решили вдруг выступить из тени и показать нам, что тоже работают с этим делом. И они наверняка усиленно трудятся под контролем службы безопасности в Лидингёвэгене и в других местах.

Хультин вздохнул, выпил глоток воды и продолжил тем же ворчливым голосом:

— Комбинация способа убийства и использованного оружия действительно дает повод для беспокойства. Как мы вчера слышали, Нурландер разыскал три международные организации, «почерк» которых — убийство жертв двумя выстрелами в голову. Одной из них, как вы слышали, является русско-эстонский преступный клан, главарем которого выступает известный, неизвестный или частично известный господин под именем Виктор-Икс. Каким образом наши убийства связаны с его группой, пока неясно. Эту линию нужно проработать. Все это несколько сбило порядок нашего расследования. По дороге сюда я встретил в коридоре Мёрнера. Он сообщил мне, что из-за «пугающей связи с советской государственной мафией» прикрепляет к нам еще двоих людей. Оба они из налоговой полиции. Они снимут с нас нагрузку, касающуюся финансовых вопросов, и сами изучат их с тем, чтобы мы направили свои усилия на самое важное — изучение возможных связей с русской мафией. Таким образом, те из вас, кто работал с бизнес-частью расследования, освободятся от нее и займутся другими направлениями а’ля Йельм. Мы вовсе не собираемся зацикливаться на русском следе. Нюберг, пока ты не занялся вплотную вопросами финансов, я ставлю тебя в пару к Нурландеру для поиска информации о банде Виктора-Икс. Итак, мы зайдем с двух флангов и попробуем изучить советский и шведский следы этой мафии. В какой-то момент эти два следа должны пересечься и слиться.

— Вы слишком полагаетесь на Мёрнера, — заметил Йельм.

— Целиком и полностью.

Раздался стук, и в двери показались двое: высокий блондин с почти прозрачной кожей, которому еще не исполнилось и тридцати, и столь же молодая темноволосая женщина чуть повыше среднего роста. Как пара они производили странное впечатление.

— Отлично, проходите, — сказал Хультин. — Садитесь. Мы как раз начнем говорить о житье-бытье господина Карлбергера. Это два новых члена «Группы А» — Билли Петерсон и Таня Флорён. Нам удалось выделить для них комнату 305. А теперь: есть ли у кого-нибудь информация о Карлбергере помимо его бизнеса? Черстин?

Черстин Хольм покачала головой и ответила:

— Сейчас в город едут его жена и сыновья. Я возьму у них показания.

— А свободное время? Йельм?

— Как Даггфельдт и Странд-Юлен, Карлбергер играл в гольф и плавал на моторной яхте, по всей вероятности, настоящем шикарном крейсере, приписанном к Лидингё, и не спрашивайте меня почему. Однако четко прослеживается та же связь с гольф-клубом: как и предыдущие двое, он был членом Стокгольмского клуба и играл в Кевинге. Он не был членом ни ордена Мимира, ни какого-то другого, насколько я смог узнать.

— Тогда этот след возьмем пока в скобки, — сказал Хультин и нарисовал вокруг него на доске квадратную рамку. Ни намека на вчерашнее панибратство, царящая тишина подразумевала порядок. Хультин продолжил, обращаясь к следующему: — Арто Сёдерстедт отвечает за предпринимательство. Сёдерстедт?

Арто откашлялся и слегка подтянулся, как будто готовился прочесть лекцию или проповедь. На мгновение Йельму показалось, что это тонкое белое лицо принадлежит вовсе не полицейскому среднего звена. Неправильный человек на неправильном месте. Волк в овечьей шкуре. Пока Сёдерстедт говорил, такого рода клише так и вертелись у Йельма в голове.

— Итак, речь идет о трех людях. У каждого из них своя группа предприятий, которая приближается к настоящей бизнес-империи, однако не является ею. Наши жертвы осторожны, богаты и обладают властью, но не принадлежат к знаменитостям. Структура их бизнеса похожа. В центре одна-две финансовые фирмы, вокруг них скопление различных более мелких фирм, где они являются совладельцами. Важно отметить, что все три наши жертвы — капиталисты нового типа, получившие свободу действий лишь в восьмидесятые годы и не занимавшиеся производством. Такие люди перенаправляют денежные потоки, их благосостояние не приносит выгоды никому, кроме них самих, — это касается и создания рабочих мест, и уплаты налогов. То, что еще несколько лет назад считалось уделом бандитов — отмывание денег, их перераспределение, ростовщические конторы и в конце концов исчезновение денег, — все это стало сейчас официальным бизнесом. Открытие Фельдтом в восьмидесятые годы границ позволило буквально выгребать деньги из страны лопатой. Все благосостояние восьмидесятых оказалось воздушным шаром, который сдувался прямо у нас на глазах в течение следующего тяжелого десятилетия. Государственные чиновники читали цифры прибыли в розовых очках и радовались. Радовались и финансовые воротилы, но совсем по другой причине. Под радостные мазохистские возгласы государственных финансистов они вытягивали соки из государства.

Сёдерстедт умолк. «Группа А» с изумлением смотрела на него — странный обзор деловой деятельности Карлбергера.

— Политическая составляющая интересует нас в минимальной степени, — корректно отозвался Хультин.

Сёдерстедт огляделся. Как будто бы вдруг вспомнил, где он находится. Йельм был почти уверен, что видел пар, поднимающийся из-за воротника рубашки Сёдерстедта. Тот собрался и продолжил на своем звучном финско-шведском:

— Я хотел подвести вас к двум моментам. Во-первых, общая связь с тем общественным настроем, о котором я говорил ранее, с возвеличиванием серийных убийц в США, с героизацией совершеннейших аутсайдеров, полностью презревших все общественные нормы, и без того трещащие по швам под давлением денег. Мы сидим на пороховой бочке. Во-вторых, особая связь с нашим случаем. А что если мы имеем дело с человеком, который ведет или думает, что ведет, дьявольскую охоту, с человеком, который заметил эти трещины в общественных стенах и ринулся в безумный водоворот этой игры? Позвольте мне выразиться так: с человеком, который считает, что увидел истинное лицо невидимых властей предержащих, и который поклялся показать его всем. Умный безумец, самая страшная из всех комбинаций. Он увидел эту связь, заметил более или менее мистические совпадения и предъявил их миру кровавым способом в день смерти Сведенборга.

— Поясните, пожалуйста, — наконец перебил его Хультин, — вы считаете, что эти убийства имеют политическую подоплеку? Терроризм левых сил?

— Не терроризм, нет. Я бы не стал так утверждать. Но в какой-то степени политический след здесь есть. Кто-то много размышлял об этом и пришел к определенным выводам, возможно, правильным с точки зрения анализа, но ошибочным с точки зрения практической. Давайте вспомним. Середина девяностых. Мы столкнулись с жесточайшим кризисом. Он затронул многих, но, наверное, только сейчас стали очевидны его механизмы.

Молчание в зале длилось довольно долго. Речь Сёдерстедта, безусловно, произвела впечатление. Новоприбывшие Билли Петерсон и Таня Флорен сидели, раскрыв рты и соображая, куда они попали. На лекцию в университет? На собрание группы заговорщиков-теоретиков? Или к полицейским, чей интеллект и упрямство всегда мешали их продвижению по службе?

Йельм попытался поддержать беседу:

— Итак, три представителя нового капитализма, — заключил он. — Возможностей много. Все указывает на Восточную Европу. Мафиозные проблемы при становлении независимых государств в Прибалтике? Использование деловых связей с прибалтийскими странами? Но ведь Восточная Европа не ограничивается этими тремя государствами. Чисто политические мотивы? Месть — личная, профессиональная? Что еще?

Тишина. Видимо, это все. Неужели они что-то упустили? Старый классический детектив от Агаты Кристи — с тайными обществами — растаял как сон, загадки подобного типа несомненно ушли в прошлое, вокруг современная реальность: постиндустриальный капитализм, восточноевропейская мафия, шведский государственный финансовый коллапс девяностых годов.

Пауль Йельм предпочел бы тайные общества.

— Будем ли мы сегодня касаться предприятий Карлбергера? — подлил Хультин масла в огонь.

Взволнованная и многословная речь Сёдерстедта тут же сменилась скупым перечислением фактов. Йельму показалось, что этот внезапный переход очень естествен для Сёдерстедта: во второй его речи был ответ, было решение, и его следовало сформулировать ясно и четко; в первой речи ни ответа, ни решения не было, истина «просачивались» в зазоры между словами. Таково было общество, постиндустриальное общество, увиденное глазами красноречивого финского шведа.

— Концерн Карлбергера, — начал он. — В центре — финансовое акционерное общество «Шпиль». Вокруг расходятся концентрическими кругами все менее и менее прозрачные дочерние фирмы, дочерние фирмы дочерних фирм и так далее. Даже за один час, имевшийся в моем распоряжении, я обнаружил связь между фигурантами, а с помощью профессионалов, — Сёдерстедт указал на Петерсона и Флорен, — мы, конечно же, откроем и не такие очевидные вещи. Связанным с этой структурой оказался Странд-Юлен, который был совладельцем одной из дочерних фирм Карлбергера, «Алруна Холдинг АБ».

Сёдерстедт умолк. Никто не понял, закончил ли он свою речь. Он раскраснелся, пока говорил, и Хультин сказал:

— О’кей, мы благодарим Сёдерстедта за исключительно вдохновенный отчет. Чавес?

Чавес слегка усмехнулся, прежде чем ответить:

— Я буду краток. Что касается тех предприятий, в правлении которых Даггфельдт и Странд-Юлен входили вместе с Карлбергером, то их насчитывается три. Трое наших убитых управляли компанией «Эриксон» с 1986 по 1987 год, «Южным банком» в 1989-91 годах и МЕМАБ в 1990 году. Такова связь между тремя покойниками по линии управления крупными компаниями.

— А что такое МЕМАБ? — спросила Черстин Хольм.

— Не имею понятия, — ответил Чавес.

— Могу вас просветить, — глубоким низким голосом произнесла Таня Флорен. — А как вы сами думаете?

— Финансовое акционерное общество, — устало сказал финско-шведский голос.

— Верно, — согласилась Таня Флорен.